Ряд условий благоприятствовал здесь быстрейшей большевизации масс и облегчал назревание революционного кризиса. Но были в Прибалтике и свои трудности, наложившие отпечаток на весь процесс развития революции как до Октября, так и в послеоктябрьский период.
Это объяснялось особенностями развития края в условиях царской России.
Прибалтийские страны (Латвия, Эстония и Литва), составлявшие прибалтийские губернии Российской империи — Курляндскую, Лифляндскую, Эстляндскую, Ковенскую, Виленскую и часть других, были прежде всего районами высоко развитых капиталистических отношений, чем значительно отличались от восточных национальных районов.
Накануне первой мировой воины прибалтийские страны, в первую очередь Латвия и Эстония, являлись крупнейшими промышленными районами России. Так, в Латвии в 1913 году было свыше 110 тысяч рабочих (при общем количестве населения около 2 миллионов человек), в Эстонии — 70 тысяч (при общем количестве населения около 1 миллиона человек). Только в самой большой из прибалтийских стран — Литве — крупная капиталистическая промышленность почти не была развита, и Литва представляла собой типичный отсталый аграрный район.
Рига была главным промышленным центром Латвии, Ревель (Таллин) и Нарва — Эстонии.
Среди рижских фабрик и заводов выделялись такие крупные предприятия, как фабрика резиновых изделий «Проводник» (12 тысяч рабочих), Балтийский вагоностроительный завод (4 тысячи рабочих), вагоностроительный завод «Феникс» (6 тысяч рабочих). Балтийский судостроительный завод в Ревеле насчитывал 5 тысяч рабочих, Крепгольмская мануфактура в Нарве — крупнейшее текстильное предприятие дореволюционной России — 14 тысяч рабочих и т. д. Всего в Риге в 1914 году было 90 тысяч рабочих, в Ревеле — 40 тысяч. Первое место в Латвии занимала металлопромышленность (свыше 25 тысяч рабочих). В Эстонии преобладали рабочие текстильщики (19 тысяч) и металлисты (11,5 тысячи).
Но за пределами рабочих окраин крупных промышленных центров Эстонии и Латвии начиналась прибалтийская деревня. В городах — новейшая капиталистическая промышленность, огромные корпуса предприятий, построенных по последнему слову техники, с десятками тысяч кадровых рабочих, а рядом — в латышской и эстонской деревне, как и много веков назад, безраздельно господствовали современные феодалы: немецкие бароны — потомки немецких псов-рыцарей, вторгшихся в пределы Прибалтики 700 лет назад.
Немецкие бароны, пользуясь исключительными привилегиями, держали народные массы Латвии и Эстонии в полном порабощении, подвергали их зверской эксплоатации и бесчеловечному гнёту. В руках баронов-помещиков находилась основная масса земли. Они владели огромными латифундиями, иногда в несколько десятков тысяч десятин. 35 имений в Латвии имели свыше 10 тысяч десятин земли каждое. Барону Дундагу принадлежало свыше 66 тысяч десятин земли, Попену — свыше 46 тысяч, семья барона фон Вольф владела 36 имениями с общей земельной площадью в 165 227 десятин.
Бароны Остен-Сакены, фон Фредериксы, фон Розены, фон Ренненкампфы, Меллер-Закомельские прославились как кровавые палачи, вешатели и душители свободы народных масс. Они потопили в крови восстание рабочих и крестьян Прибалтики в 1905 году. Занимая высокие посты в царских правительственных учреждениях и в армии, пользуясь связями с царским двором, немецкие бароны во время первой мировой войны вели широкий шпионаж в пользу Германии. Жгучей ненавистью к немецким баронам — своим вековечным поработителям — горели сердца трудящихся Прибалтики.
К бесчеловечной феодально-крепостнической эксплоатации крестьянства здесь добавлялся и гнёт современных капиталистических отношений. В XX веке расслоение эстонской и латышской деревни зашло очень далеко. На шее у крестьянина Прибалтики кроме «чёрного барона» — немецкого помещика сидел ещё «серый барон» — кулак. Основную массу крестьянства Эстонии и Латвии составляли безземельные батраки и мелкие арендаторы. Уже в конце XIX века 66 % сельского населения Латвии было безземельным.
Если к этому двойному гнёту капиталистической и феодально-крепостнической эксплоатации добавить ещё национальный гнёт царского самодержавия и немецких баронов, то станет понятна основа исключительно острых классовых противоречий в прибалтийской деревне накануне 1917 года.
Более высокая ступень развития капитализма, большая ясность, определённость и острота классовых противоречий, жестокий национальный гнёт, большая концентрация населения в городах и более высокая ступень его культурного развития объясняли, как указывал Ленин, причины быстрого роста революционного движения на западных окраинах, а также причины успехов, в частности латышской социал-демократии, которая на протяжении почти всей своей истории была неразрывно связана с большевистским крылом РСДРП.
В 1905 году рабочие и крестьяне Прибалтики шли в авангарде борьбы с царизмом и помещиками. Почти поголовное восстание пролетариата и батраков в Латвии в 1905 году было подавлено с большой жестокостью. Молодёжь, пережившая все ужасы усмирения и реакции, прониклась жгучей ненавистью к угнетателям — царскому самодержавию и немецким помещикам. Эту ненависть она донесла до Октябрьских дней 1917 года.
Вторая особенность развития революции в Прибалтике заключалась в том, что эти страны являлись в годы первой империалистической войны ареной ожесточённых военных действий. Осенью 1915 года пала Вильна, и с ней в руки немцев перешла вся Литва и Курляндия. В августе 1917 года Корнилов — Керенский предательски сдали Ригу немцам. Таким образом, к Октябрьской революции Прибалтика, за исключением Эстонии и северной части Латвии, была оккупирована войсками кайзеровской Германии. Немецкие завоеватели грабили страну, увозя всё ценное в Германию. Они принесли тяжелейшие бедствия латышскому, литовскому и эстонскому народам. В Латвии свыше четверти волостей было сметено с лица земли, разрушено свыше 200 тысяч зданий, 600 тысяч жителей осталось совсем без крова. Ряд крупнейших предприятий Латвии был эвакуирован в глубь страны. Из Риги переселилось 300 тысяч человек (в Риге до войны было 500 тысяч жителей). Ненависть к своим вековечным угнетателям-немцам во время войны ещё более усилилась. В лице наступавшей германской армии латышское и эстонское крестьянство видело тех же ненавистных угнетателей, с которыми оно вело борьбу в течение столетий.
Тяжелейшие бедствия войны, особенно остро сказавшиеся в такой прифронтовой полосе, как прибалтийские страны, не могли не ускорить в большей мере, чем в других районах, процесс революционизирования масс, особенно после Февральской буржуазно-демократической революции.
И, наконец, третьей особенностью развития революции в Прибалтике явился тот факт, что в связи с ходом военных действий на территории Латвии были сосредоточены в основном все три армии Северного фронта — XII,I и V Наибольшее значение имела XII армия, расположенная в непосредственной близости к Петрограду. Подготовка октябрьских боёв в не оккупированной части Латвии и Эстонии была неразрывно связана с ходом и развитием Октябрьской революции на Северном фронте.
Позиция солдат Северного фронта в свою очередь в значительной мере определяла исход борьбы в столице — в Петрограде. Огромное значение имел также тот факт, что в состав XII армии входили латышские стрелковые полки. Они были созданы по инициативе латышской буржуазии с согласия царского правительства летом 1915 года. К Февральской революции латышские стрелки, состоявшие в основной своей массе из пролетарских и полупролетарских элементов, составляли 8 полков, объединенных в две бригады с общим количеством 30–35 тысяч солдат и 1 тысяча офицеров. Вопреки всем надеждам латышской буржуазии и царского правительства, латышские стрелковые полки благодаря огромной работе большевиков стали накануне Октябрьской социалистической революции важнейшей вооруженной силой, опираясь на которую Советы Латвии брали власть в свои руки.
Уже в марте 1917 года была оформлена большевистская организация латышских стрелковых полков. В это время в неё входило около 70 членов, в июне было уже свыше 1,5 тысячи, а в августе — 3 тысячи членов партии. Для работы среди солдат XII армии большее значение имела выпускаемая большевистской военной организацией газета «Окопная правда».
В мае 1917 года объединённый Совет латышских стрелковых полков принял большевистскую резолюцию, и с этого времени Исколастрел (Исполнительный комитет Совета латышских стрелковых полков) становится оплотом большевизма в Риге.
Очень быстро росла и ревельская большевистская организация, в составе которой было много моряков Ревельской базы Балтфлота. В июне в её рядах было 2 123 члена партии, в августе — 3 182.
После корниловщины почти на всех собраниях частей XII армии принимались большевистские резолюции. Обострилась классовая борьба между беднотой и кулачеством в деревне. В августе во время уборки урожая в Латвии происходили забастовки батраков, которыми руководил Совет безземельных депутатов, созданный ещё в апреле 1917 года.
13—15 августа в Ревеле под руководством большевиков происходила конференция безземельных крестьян, на которой было представлено 40 тысяч батраков, безземельных и малоземельных крестьян.
О росте влияния революционной социал-демократии Латвии среди деревенской бедноты свидетельствовал тот факт, что во время сентябрьских выборов в уездные земельные Советы социал-демократия получила по Валкскому уезду 71 %, по Вольмарскому — 76, по Венденскому — 74 % всех голосов.
К сентябрю большевизируется также основная часть Советов Латвии и Эстонии. Нарвский Совет с первых же дней своей организации был прочно завоёван большевиками. Уже в августе Рижский Совет был в руках у большевиков. Большевистскими по своему составу были Советы Вендена и Вольмара.
Для роста влияния большевистской партии чрезвычайно показательны выборы в городские думы, происходившие в августе 1917 г.
Выборы в Рижскую городскую думу дали большевикам Латвии 49 мест из 120, в Вольмаре — 18 из 28. В Ревеле большевики получили треть всех голосов в центре города и до 50 % голосов на окраинах. В Нарве за большевиков было подано 74 % всех голосов. Здесь работал в 1917 году виднейший руководитель эстонского пролетариата, член партии большевиков с 1906 года — Виктор Кингисепп.