19 октября:
«К предстоящему выступлению большевиков спешно вооружаются рабочие фабрик и заводов. 17 и 18 октября было выдано оружие — винтовки и револьверы — рабочим главной цитадели большевиков — рабочим Выборгского района. 18 октября получили оружие рабочие Большой и Малой Охты и Путиловского завода»[194].
20 октября:
«Мы подошли вплотную к двадцатым числам октября, с которыми уже не только Петербург, но и Россия связывает новые тревоги и ожидания. Надо отдать справедливость большевикам. Они используют все средства, чтобы поддержать тревогу на должной высоте, чтобы обострить ожидание и довести нервное напряжение до той крайности, когда ружья начинают сами стрелять»[195].
Комиссар Военно-революционного комитета в полку петроградского гарнизона.
Рисунок Д. А. Шмаринова.
Каждый новый день начинался во Временном правительстве с вопроса: выступят ли сегодня большевики? Министры гадали о сроке восстания. Ловили слухи о начале решительного выступления. Заместитель министра-председателя Коновалов рассказывал корреспонденту газеты:
«В течение дня 16 октября Временному правительству точно не был известен день выступления большевиков. Ещё накануне во Временное правительство стали поступать сообщения о том, что большевики решили выступить не 20-го, как все предполагали, а 19-го. По-видимому, сами большевики ещё точно этого вопроса не решили»[196], — утешал себя Коновалов.
Для Временного правительства дело осложнялось тем, что большевики готовили штурм под видом обороны. Прикрытие наступления формой обороны являлось особенностью большевистской тактики в эти дни. Отказ вывести войска из столицы знаменовал собою наступление революции, но этот шаг был проделан под знаком обороны Петрограда от немцев и контрреволюции. Военно-революционный комитет был создан как боевой штаб революции, но проведено это было под видом усиления обороны города. Посылка комиссаров в полки означала мобилизацию революционных сил, но проделана она была в форме защиты Петроградского Совета от наступления реакции.
«Революция, — писал Сталин, — как бы маскировала свои наступательные действия оболочкой обороны для того, чтобы тем легче втянуть в свою орбиту нерешительные, колеблющиеся элементы»[197].
Этим искусным манёвром большевики вырвали у Временного правительства возможность обвинить их в инициативе гражданской войны. А это затрудняло Временному правительству мобилизацию колеблющихся.
Постоянное напряжение, в котором большевики держали правительство, вызвало разброд и развал в самом правительстве. 14 октября все три товарища министра юстиции Малянтовича подали заявления об отставке. Они обвинили министра в попустительстве большевикам: он выпустил несколько большевиков из тюрьмы под денежный залог.
Керенский вызвал к себе Малянтовича и в резкой форме признал его действия неправильными.
Вскоре всплыл вопрос о военном министре Верховском. С ним у правительства уже было несколько мелких столкновений. Первое — по поводу создания комиссии по демобилизации. Верховский считал необходимым подчинить себе новое учреждение, а Временное правительство передало его в ведение другого министра — Третьякова. Второй конфликт — по вопросу об освобождении из армии солдат старших возрастов. Военный министр категорически отказался идти на эту меру, боясь, как он говорил, обнажить фронт. Явно перепуганный нарастанием революции в армии, министр перестал посещать заседания правительства, невнятно, заявив о своих разногласиях с ним. На требование прислать кого-нибудь вместо себя Верховский фактически ответил заявлением об отставке. Чтобы не предавать дело огласке, министру дали отпуск.
Временное правительство так и не выходило из кризисов.
Красная гвардия завода «Вулкан».
Резкие колебания сказались и в Предпарламенте. 18 октября обсуждалась резолюция об обороне страны. Кадеты, казаки, правые эсеры, кооператоры внесли свою резолюцию и собрали 141 голос против 132. Это было в 2 часа дня. Через десять минут меньшевики потребовали проверки голосования путём выхода голосующих в дверь. Резолюция на этот раз собрала 136 голосов против 139. Дальше голосовалось ещё 5 резолюций: 2 от эсеров и 3 от разных групп меньшевиков. Все резолюции провалились.
Продлили прения. Устроили перерыв. Дали всем фракциям сговориться, но к соглашению так и не пришли. По основному вопросу в жизни страны — по обороне — Предпарламент так и не вынес резолюции.
В такой нервной и полной растерянности обстановке решение Военно-революционного комитета о назначении комиссаров было встречено с большой тревогой.
22 октября крайне взволнованный Керенский позвонил начальнику штаба округа генералу Багратуни и в резком тоне приказал ему ни в коем случае не признавать комиссаров. Керенский предложил «ультимативно потребовать отмены телефонограммы той же инстанцией, по распоряжению которой она последовала»[198], т. е. чтобы Военно-революционный комитет сам отменил своё же постановление.
Всю ночь правительство совещалось то со штабом округа, то с военным министерством. В Зимний дворец вызывал отдельных министров. Появились члены Совета Российской республики. Осветились окна Мариинского дворца, куда стали прибывать члены Совета республики. В Мариинском дворце оценивали телефонограмму Военно-революционного комитета как начало борьбы за власть. Временное правительство вполне согласилось с Керенским и Коноваловым, что необходимы решительные меры против Военно-революционного комитета.
Утром 23 октября Военно-революционный комитет довёл до всеобщего сведения, что им назначены комиссары во все воинские части гарнизона. В обращении говорилось:
«Комиссары как представители Совета неприкосновенны. Противодействие комиссарам есть противодействие Совету рабочих и солдатских депутатов»[199].
С раннего утра 23 октября Керенский вновь начал переговоры с министрами и чинами штаба. Так как Военно-революционный комитет не собирался отменять своей телефонограммы, то решено было идти на компромисс: увеличить представительство Петроградского Совета при штабе округа. О компромиссе сообщили в Смольный, но Военно-революционный комитет молчал, а назначенные им комиссары всё в большем числе появлялись в полках гарнизона.
Днём 23 октября состоялось секретное заседание эсеро-меньшевистского бюро Центрального исполнительного комитета. На этот раз собрались не в Смольном, где обычно заседал Центральный исполнительный комитет, а в Мариинском дворце. Центральный исполнительный комитет осудил Военно-революционный комитет и потребовал от правительства решительных мер, вплоть до ареста руководителей.
Пока Керенский метался между Зимним дворцом и Мариинским, Военно-революционный комитет рассылал комиссаров по полкам. В течение первого дня было назначено около 100 комиссаров, а в ближайшие дни — около 600.
Всюду, где появлялись комиссары, закипала бодрая, уверенная работа. Поддержанные революционной частью солдат, большевистские комиссары преодолевали саботаж офицеров, изолировали командиров или заменяли их новыми из младшего командного состава и рядовых. В полку быстро сколачивалось ядро преданных революции бойцов. На общих собраниях разъяснялся солдатам классовый смысл происходивших событий. Принимались боевые резолюции о поддержке Военно-революционного комитета. Комиссар доставал оружие, следил за распределением продовольствия. Боеспособность полков гарнизона росла.
Одновременно с завоеванием громадного большинства гарнизона завершена была организация главной боевой силы Октябрьской революции — рабочей Красной гвардии.
В помещении Совета 1-го Городского района 20 октября открылась тщательно подготовленная общегородская конференция красногвардейцев Петрограда и его пригородов — Сестрорецка, Шлиссельбурга, Колпина, Обухова. На конференции присутствовало 100 делегатов, преимущественно большевиков, представлявших около 12 тысяч официально зарегистрированных красногвардейцев.
Буквально каждый час число их росло, ибо на всех заводах шла запись. В петроградскую Красную гвардию был запрещён доступ добровольцам со стороны. Принимали только рабочих данного завода. Это предохранило Красную гвардию столицы от проникновения в её ряды тёмных авантюристов. Она находилась под непосредственным контролем рабочих фабрик и заводов. В ряде мастерских Путиловского завода красногвардейцы избирались общим, собранием рабочих и с гордостью считали себя делегатами от заводов.
Не было предприятия, где не шло бы формирование отрядов. Дан и многие рядовые меньшевики, увлечённые общим порывом, просились в Красную гвардию.
В отряды вступали и женщины-работницы. На заводе военно-врачебных заготовлений был организован отряд санитарок. Их примеру последовали другие заводы. Ни один отряд не уходил в Совет без санитарок. Работницы дежурили вместе с красногвардейцами, с ними готовились к бою.
Доклады представителей районов на общегородской конференции говорили о том, что Красная гвардия полна решимости и энтузиазма. Когда Совет вызывал двух бойцов — шли пять. Если требовался десяток добровольцев — поднимал руки весь отряд. Красногвардейцы уже не оставляли винтовок на заводе. Оружие брали с собой на дом, держали его под рукой.
Конференция петроградских красногвардейцев приняла большевистскую резолюцию по текущему моменту и новый устав. Устав давал единообразную форму организации Красной гвардии, укреплял её дисциплину, точно определял права и обязанности Главного штаба, его бюро и районных штабов. Согласно принятому уставу районы делегировали в состав Главного штаба по одному постоянному представителю. Выборгский и Порховский давали по два представителя.