укки. Отсюда он по-прежнему неутомимо писал, учил, инструктировал, торопил товарищей.
Центральный Комитет большевиков 5 октября всеми голосами против одного — Каменева. — постановил уйти с первого же заседания Предпарламента.
На том же заседании было постановлено перенести Северный съезд на 10 октября, созвав его не в Финляндии, а в Петрограде. Петроградскому Совету обязательно принять участие в работе съезда. Кроме того было решено пригласить на съезд и Московский Совет. Этим постановлением Центральный Комитет подчеркнул, какое огромное значение придаётся Северному съезду.
Он превращался в генеральный смотр сил накануне выступления. Его решении становились образцом для всех областных съездов Советов. На нём можно было мобилизовать массы для подготовки восстания.
Чтобы превратить решения Северного съезда в директивы, Сталин предложил приурочить к созыву Северного съезда, т. е. к 10 октября, партийное совещание из членов Центрального Комитета, петроградских и московских работников. Предложение Сталина было принято. От созыва партийного съезда решено было отказаться: нельзя было отвлекать внимание от подготовки восстания, все силы должны были быть сконцентрированы на одном вопросе — на восстании.
Через день — 7 октября — в Мариинском дворце начались работы Предпарламента. На торжественное открытие его собрались представители столичных учреждений, приехали министры и крупные чиновники. Справа и в центре зала уселись кадеты. Московские купцы-толстосумы, питерские промышленные тузы, провинциальные помещики, кулаки и домовладельцы собираются вершить «судьбы революции». Между ними угодливо вертятся меньшевики и эсеры. И все вместе настороженно и сердито косятся влево, на те скамьи, где располагаются большевики.
Заседание открывает Керенский. Под одобрительные аплодисменты справа и из центра Керенский возбуждённо жалуется, что его никто не слушает, что армией завладели большевики.
После Керенского говорит дряхлая эсеровская «бабушка» Брешко-Брешковская. Она старчески брюзжит, вспоминая о том, какое спокойствие было в начале революции и как неспокойно всё вокруг теперь. С пустой, напыщенной речью выступает выбранный председателем Совета Российской республики правый эсер Авксентьев. Затем нудно и долго тянутся выборы секретарей и подсекретарей. В это время «вожди» Предпарламента совещаются между собой о том, как помешать выступлению большевиков на заседании. Большевики настойчиво требуют слова для оглашения своей декларации. Наконец после многих повторных требований Авксентьев предоставляет слово представителю фракции большевиков. Декларация большевиков бесит буржуазных и соглашательских депутатов. Характеристика большевиками правительства Керенского как «правительства народной измены» выводит их из себя. Они шумят и мешают большевикам огласить декларацию.
— Вон с трибуны! — кричат разъяренные кадеты.
— Молчать, Кишкины — Бурышкины! — отвечают им с большевистских скамей.
С перекошенными злобой лицами, кооператоры, рассерженные разоблачениями кадеты из городских дум, соглашатели из давно не переизбиравшихся исполкомов вскакивали с мест, бросались с кулаками к трибуне. Под градом ругательств и оскорблений кадетов и оборонцев большевики, огласив декларацию, покидают зал.
— Счастливого пути! — провожает их злобно-насмешливый голос.
— Ещё увидимся! — пророчески отвечают большевики. Центральный Комитет сломил сопротивление саботажников.
Партия порвала с Предпарламентом, где корниловцы под прикрытием соглашателей готовили атаку против революции. Рабочие и трудящиеся поняли, что мирным иллюзиям не осталось места. Только самоотверженная борьба могла решить исход революции.
«Первый заговор корниловщины был сорван, — писал Сталин после ухода большевиков из Предпарламента. — Но контрреволюция не была сломлена. Она только отступила, спрятавшись за спиной правительства Керенского и укрепившись на новых позициях…
Пусть знают рабочие и солдаты, пусть знают крестьяне и матросы, что борьба идёт за мир и хлеб, за землю и свободу против капиталистов и помещиков, против спекулянтов и мародёров, против изменников и предателей, против всех, кто не хочет раз навсегда покончить с организующейся корниловщиной.
Корниловщина мобилизуется, — готовьтесь к отпору»[29].
Уход большевиков из Предпарламента.
Рисунок И.М.Лебедева.
Получив решение Центрального Комитета о вызове в Петроград, Владимир Ильич решил доехать на поезде до станции Райвола на финляндской границе, а оттуда опять на паровозе того же машиниста Ялава — до станции Удельная.
Ленина снова загримировали и переодели. 7 октября в 2 часа 25 минут сели в поезд. Условились, что Ленин и его спутник Рахья не войдут в вагон и останутся на площадке. Будут говорить по-фински, а Ленин изредка отвечать односложными словами: «я» или «ей». По-русски ото означало: «да», «нет».
Публики набилось в вагон много. Рахья, как условились, заговорил по-фински. Ленин отвечал ему невпопад: где надо было говорить «да», Владимир Ильич отрицательно мотал головой, а где полагалось сказать «нет», следовало отрывистое «да».
Однако переезд до Райвола прошёл благополучно. Выйдя из поезда, Ленин пошел вдоль линии до того места, где Ялава грузил на паровоз дрова, километрах в полутора от станции. Владимир Ильич скрылся в кустах, а спутник его взобрался на паровоз. Ялава встревоженно шепнул, что двое субъектов как будто следят за паровозом, и посоветовал идти по направлению к станции — он их нагонит. Владимир Ильич двинулся вдоль железнодорожного полотна. До отхода поезда оставалась одна минута, а Ялава все ещё не было. Наконец показался быстро мчавшийся паровоз. Ялава резко затормозил, Ленин взобрался на паровоз, и Ялава плавно подвёл паровоз к поезду.
Ночью Ленин добрался до пригородной станции Удельная. Оттуда он пешком прошёл в город на Выборгскую сторону. Прежде всего Ленин потребовал свидания со Сталиным. Оно состоялось 8 октября.
Свидание длилось несколько часов. Сталин познакомил Ленина с ходом подготовки восстания. Подробно и жадно расспрашивал Владимир Ильич о настроении в полках и на заводах.
Десятого октября не удалось собрать расширенное партийное совещание, состоялось заседание Центрального Комитета. На собрании присутствовало двенадцать человек. Впервые после июльских дней на заседании Центрального Комитета появился Ленин. Владимир Ильич пришёл неузнаваемым. Без бороды и усов, в каком-то седеньком парике, который он то и дело поглаживал обеими руками. Собравшиеся поздравляли Ленина с благополучным прибытием. Удивлялись, как ловко удалось Ленину обмануть бдительность ищеек Керенского.
Как только прошёл первый восторг от встречи, Владимир Ильич, уже введённый Сталиным в курс событий, потребовал перейти к основному вопросу.
На заседаниях Центрального Комитета Ленин не был около трёх месяцев.
Члены Центрального Комитета поделились с Владимиром Ильичом последними сведениями.
Товарищ Свердлов сообщил о положении на Северном и Западном фронтах. Настроение там большевистское. Гарнизон в Минске на нашей стороне. Но там что-то готовится. Между Ставкой и штабом фронта происходят таинственные переговоры. К Минску стягиваются казаки. Идёт агитация против большевиков. Видимо, готовятся окружить и разоружить революционные войска.
После Свердлова выступил Ленин с докладом по текущему моменту. Владимир Ильич снова указал на важность всесторонней технической подготовки восстания и отметил недостаточность того, что сделано. Политическая обстановка созрела. Массы ждут действии, они утомились от резолюций и слов. Аграрное движение также развивается в сторону революции. Международное положение таково, что инициатива должна быть за большевиками.
«Политически, — подвёл итог Ленин. — дело совершенно созрело для перехода власти…
Надо говорить о технической стороне. В этом все дело»[30].
Ленин дважды в докладе подчеркнул, что политическая обстановка созрела и речь идёт о самом моменте восстания. Владимир Ильич прямо предлагал воспользоваться Северным съездом Советов и готовностью большевистски настроенного минского гарнизона выступить «для начала решительных действий»[31].
Он был убеждён в необходимости немедленного выступления, ибо дальнейшее «промедление смерти подобно», и предлагал воспользоваться любым поводом для начала — в Петрограде или в Москве, в Минске или Гельсингфорсе. Но решающий бой при всех этих условиях, вне зависимости от повода и места начала восстания, должен был разыграться в Петрограде — политическом центре страны, там, где был очаг революции.
Для Ленина, таким образом, речь шла теперь уже о назначении срока восстания, — само выступление и для него и для Центрального Комитета было делом решённым.
Свои выводы Ленин предложил в короткой резолюции, с исключительной чёткостью и яркостью излагавшей директиву партии: «Центральный Комитет признаёт, что как международное положение русской революции (восстание во флоте в Германии, как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции, затем угроза мира империалистов с целью удушения революции в России), так и военное положение (несомненное решение русской буржуазии и Керенского с Ко сдать Питер немцам), так и приобретение большинства пролетарской партией в Советах, — всё это в связи с крестьянским восстанием и с поворотом народного доверия к нашей партии (выборы в Москве), наконец явное подготовление второй корниловщины (вывод войск из Питера, подвоз к Питеру казаков, окружение Минска казаками и пр.), — всё это ставит на очередь дня Вооружённое восстание.
РЕЗОЛЮЦИЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ БОЛЬШЕВИКОВ ОТ 10 ОКТЯБРЯ 1917 ГОДА О ВООРУЖЕННОМ ВОССТАНИИ, НАПИСАННАЯ В. И. ЛЕНИНЫМ.
Признавая, таким образом, что вооружённое восстание неизбежно и вполне назрело, Центральный Комитет