Сам Пуришкевич рассказывал одному из завербованных, что «имеет в своём распоряжении около 2 тысяч преданных людей в Петрограде, около 7 тысяч на фронте и большое количество в Москве и в других городах»[362]. Действовать предполагалось тайно, отложив на время разговоры о восстановлении монархии. Пуришкевич предлагал объединить силы с теми группами, которые стремятся к диктатуре, как то: монархисты, кадеты и организация Савинкова.
«Пуришкевич, — рассказывал его сообщник, — особенно настаивал на тесной связи с Савинковым и его единомышленниками и приверженцами, объясняя, что одни монархисты сами по себе слишком слабы, чтобы достичь успеха, и без правых «социалистов-революционеров» и савинковцев обречены на поражение»[363].
Великая пролетарская революция спутала карты Пуришкевича. Организация его распалась. Часть завербованных разбрелась по другим городам.
Сам же Пуришкевич стоял за немедленное вооружённое выступление в самом Петрограде. Он убеждал всех, что именно в настоящий момент, когда власть Советов ещё не окрепла, а власть Керенского и эсеров ещё не сдалась окончательно, необходимо немедленно выступить, чтобы захватить власть в свои руки и восстановить монархию.
Пуришкевич говорил своим соратникам, что ему обещана помощь Полковникова и «комитета спасения родины и революции».
Так возник созданный главным образом усилиями меньшевиков и эсеров единый антисоветский фронт, начинавшийся с явных черносотенцев и кончавшийся «комитетом спасения родины и революции», руководимым представителями «революционной демократии».
В борьбе против советской власти меньшевики и эсеры искали также поддержки у империалистов Антанты. Вот что рассказывает об этом английский посол Бьюкенен в своих «Мемуарах дипломата»: «Авксентьев, председатель Совета республики, который зашёл ко мне сегодня, уверял меня, что хотя большевикам удалось свергнуть правительство благодаря преступному отсутствию предусмотрительности у последнего, но они продержатся немного дней. На состоявшемся ночью заседании Всероссийского съезда Советов большевики оказались совершенно изолированными, так как все прочие социалистические группы осудили их методы и отказались принимать какое бы то ни было дальнейшее участие в заседаниях съезда. Совет крестьянских депутатов также высказался против большевиков. Городская дума, — продолжал он, — образовала «комитет общественного спасения», составленный из представителей Совета республики, Центрального исполнительного комитета Советов, Совета крестьянских депутатов и комитета делегатов с фронта. В то же время войска, которые ожидаются из Пскова, вероятно подойдут через несколько дней.
Я сказал ему, что не разделяю его уверенности»[364].
Трудно предположить, что Авксентьев заходил к английскому послу только для того, чтобы «поделиться новостями».
Сведения, которые Керенский получал от «комитета спасения родины и революции» о готовящемся в Петрограде восстании, окрыляли его надеждами на скорое возвращение к власти.
Керенский торопил Краснова с выступлением. Под Островом они встретили сотни 9-го Донского полка. Казаки шли по своим квартирам. Краснов остановил их, приказал вернуться в поезд и продолжать наступление на Петроград.
Весть о прибытии Керенского в Остров мгновенно разнеслась по городу. У его квартиры стал собираться народ. Толпа увеличивалась. Преобладали солдаты местной части. Серошинельная толпа, вначале спокойная, вскоре стала вести себя явно недружелюбно. Поднялся шум, послышались крики, голоса, требовавшие ареста Керенского. Пришлось вызвать целую сотню казаков для охраны главковерха. Керенский приказал собрать полковые и дивизионные комитеты конного корпуса и обратился к ним с возбуждённой речью. Однако и здесь чувствовалось враждебное настроение.
— Корниловец! — кричали в лицо Керенскому некоторые из казаков.
Собрание было сорвано. Под прикрытием взвода казаков Керенский прибыл на станцию и сел в поезд. Краснов отдал приказ двигать эшелоны, но паровоз не трогался с места. Угрозы не помогали. Железнодорожники обещали немедленно отправить состав, однако поезд продолжал стоять. Между тем у вагона Керенского стали собираться возбуждённые солдаты. Толпа росла. Тогда Краснов поставил на паровоз начальника своего конвоя, когда-то служившего помощником машиниста, и двух казаков. Около трёх часов дня 26 октября поезд, наконец, тронулся. Начался поход на советский Петроград.
Предстояло пройти через Псков. Станция была забита вооружёнными солдатами. Поезд, не останавливаясь, проскочил опасное место. Шли полным ходом, направляясь на станцию Дно и дальше к Гатчине.
На рассвете 27 октября эшелоны с отрядом генерала Краснова подошли к Гатчине.
Вскоре Краснов получил донесение, что на станции Балтийской железной дороги выгружаются прибывшие из Петрограда рота солдат и матросы. Окружённые со всех сторон вооружёнными казаками, под дулом поставленного на путях орудия солдаты и матросы вынуждены были сдаться. Тут же их разоружили. Казакам без боя удалось занять станцию Варшавской железной дороги, захватить там пленных и 14 пулемётов.
В то же самое время Керенский под охраной надёжного конвоя со своими адъютантами проехал в Гатчинский дворец.
Тихий сонный город неожиданно превратился в шумный вооружённый лагерь. Повсюду мелькали красные лампасы казаков. Звучала строевая команда.
Керенский разослал телеграмму:
«Город Гатчина взят войсками, верными правительству, и занят без кровопролития.
Роты кронштадтцев, семёновцев и измайлозцев и моряки сдали беспрекословно оружие и присоединились к войскам правительства.
Предписываю всем назначенным в путь эшелонам быстро продвигаться вперёд.
От Военно-революционного комитета войска получили приказание отступить»[365].
Резкий переход от недавнего отчаяния, когда приходилось бояться своих же генералов, к мимолётному успеху вскружил голову неуравновешенному главковерху. Ему почудились «целые роты» сдавших оружие, хотя внезапным налётом казакам удалось захватить только одну роту. Разыгравшееся воображение рисовало заманчивую картину: солдаты, моряки добровольно сдаются и с радостью присоединяются к войскам главковерха. Увы! Занятие Гатчины отнюдь не означало подчинения Краснову её гарнизона. Несмотря на все старания, Керенскому и Краснову не удалось привлечь к активным действиям против петроградского пролетариата ни одну из расположенных в городе частей. Самое большое, чего смогли добиться, — это привлечь для караульной службы в городе и на его окраинах прапорщиков Гатчинской школы. Кроме того, офицеры Гатчинской авиационной школы предоставили для нужд отряда два самолёта. В тот же день аэропланы поднялись с аэродрома — отправились разбрасывать над Петроградом и его пригородами воззвания Керенского и приказы Краснова.
Между тем ожидаемые подкрепления с фронта по прежнему не прибывали.
Ставка утром 26 октября снова говорила с Северным фронтом. Начальник штаба фронта доложил, что новые приказы Керенского о движении войск передать не удалось: дежурные Псковского военно-революционного комитета не допускают к аппаратам. К Петрограду идёт только III конный корпус. Духонин попросил передать Керенскому, когда тот будет проезжать через Псков, телеграмму:
«Полагаю необходимым выдвижение Петрограду не только III корпуса, но и других назначенных частей: конечно, придётся выехать походным порядком, так как состоялось постановление железнодорожного союза не перевозить войск Петрограду»[366].
В Ставке предполагали создать для отправки под Петроград сводный отряд под командой генерала Врангеля, но верных частей отыскать не удалось.
После полудня 26 октября опять связались с политическим управлением военного министра в Петрограде. Помощник начальника граф Толстой рассказал о деятельности «комитета спасения», но подчеркнул, что сил в Петрограде нет.
Ставка обратилась к Северному фронту. Оттуда сообщили, что Керенский уже проследовал через Псков с первым эшелоном.
Ставка вызвала Западный фронт. И оттуда шли крайне неутешительные вести. По сообщению генерала Балуева, в Минске вся власть — в руках Совета солдатских и рабочих депутатов. Фронтовой комитет, заявил генерал, борется с Советом, но, однако, за гарнизон ручаться нельзя.
«Сейчас, — добавил генерал Балуев, — явился караул от 37-го полка и объявил меня арестованным и весь штаб и требует производить работу под контролем ихнего революционного штаба. Положение вообще скверное, и я не знаю, как из него выйду. Комиссары тоже ничего не могут сделать»[367].
Ставке не удалось 26 октября двинуть подкрепления Керенскому. Солдаты наотрез отказывались повиноваться. Железнодорожники явно мешали отправке погружённых эшелонов.
Всюду висели приказы Петроградского военно-революционного комитета и декреты советской власти о мире и земле.
Старый, мрачный Гатчинский дворец, где когда-то жил и устраивал вахтпарады полусумасшедший Павел I, теперь мгновенно преобразился. Его наполнила военная сутолока, атмосфера прифронтового штаба. Сам Керенский со своими адъютантами разместился в комнатах третьего этажа. На противоположной стороне корпуса помещались канцелярия и управление делами Временного правительства. Снизу от коменданта города наверх в комнаты Керенского поднимались курьеры с бумагами. Сверху, звеня шпорами, непрерывно спускались по лестницам офицеры для поручений.
Из Петрограда прибывали военные с донесениями и сообщениями. Появился Войтинский, который немедленно был прикомандирован к отряду Краснова. Войтинский телеграфировал в Псков, в управление комиссара Северного фронта, что на время тревожных событий безотлучно будет находиться при отряде Краснова