шись удивлённым, предложил прислать к нему делегатов для переговоров. Отправился председатель Московского Совета рабочих депутатов Ногин. Он только что приехал из Петрограда. Вместе с ним пошел и представитель Военно-революционного комитета Муралов, видный троцкист. Он был противником восстания и надеялся избежать его путём соглашения с белыми.
Рябцев заявил пришедшим, что он не желает идти против воли демократии, причём объяснил, что «под волей демократии он подразумевает решения, вынесенные социал-демократами, большевиками и меньшевиками, социалистами-революционерами и партией трудовиков»[490].
Командующий округом намекал на проект резолюции, принятый 25 октября собранием представителей бюро всех фракций Совета.
В результате переговоров, по сообщению Ногина,«… пришли к выводу, что все действия, которые были произведены обеими сторонами, должны быть ликвидированы. Юнкера будут уведены, а Военно-революционный комитет отведёт свои части из Кремля (т. е. роту 193-го полка. — Ред.). Представители Военно-революционного комитета должны послать своего представителя в Ставку.
По вопросу о вооружении рабочих Рябцев просил приехать представителя Военно-революционного комитета, чтобы совместно выработать норму вооружения»[491].
Так удалось Рябцеву видимостью уступок выиграть время. В действительности Рябцев и не думал об уступках. В 2 часа дня 26 октября в городской думе собралось заседание «комитета общественной безопасности». Собрание было закрытым. На него недопустили даже представителей Временного правительства — губернского комиссара и его заместителя. Оба они нервно прохаживались по коридору мимо дверей комнаты, где шло заседание. Временное правительство настолько пало в глазах у всех, что «комитет общественной безопасности» не хотел себя компрометировать связью с правительством.
Слово было предоставлено Рябцеву. Полковник рассказал о переговорах с Военно-революционным комитетом. Подчеркнул, что гарнизон Москвы разложен. Уверенности в решительной победе полковник не высказал.
Руднев предложил без прений решить один вопрос: вступать ли в борьбу с Военно-революционным комитетом. Рябцева снова спросили, надеется ли он на победу. Тот не без колебаний ответил утвердительно, добавив, что рассчитывает на помощь Ставки. Все собравшиеся голосовали за переход к военным действиям. Рябцев снова заявил, что он исполнит свой долг, «борьба будет трудна, но он надеется на победу»[492].
Таким образом, к 5 часам вечера 26 октября Рябцев получил санкцию «комитета общественной безопасности» на открытие боевых действий. Выбор срока наступления целиком предоставлялся Рябцеву. Он покинул заседание.
Аппетит, однако, приходит во время еды. Убедившись, что представители Военно-революционного комитета проявляют нерешительность, Рябцев, в руках которого было согласие «комитета общественной безопасности» на решительные действия, предъявил новые требованиям восставшим. Он потребовал не только увода роты 193-го полка, но и замены юнкерами солдат 56-го полка, которые несли караул в Кремле.
На все убеждения оставить охрану Кремля в руках 56-го полка Рябцев сказал, что он будет стоять на своём, а окончательный ответ сообщит по телефону в Московский Совет.
Вечером 26 октября в Кремль снова прибыл Муралов. После нового разговора с Рябцевым Муралов согласился вывести роту 193-го полка из Кремля при условии увода юнкеров.
Солдаты 56-го полка, узнав о требовании Рябцева, пришли в необычайное волнение. Они готовы были расправиться с Рябцевым. Многие требовали его ареста.
Делегаты Военно-революционного комитета уехали из Кремля.
Ем. Ярославский был отозван из Кремля и получил распоряжение Военно-революционного комитета развернуть работу Военного бюро в частях гарнизона, чтобы не позволить противнику овладеть ими, и подготовить весь гарнизон к участию в боях.
26-го вечером состоялось экстренное заседание Московского и окружного комитетов и областного бюро партии большевиков, вызванное резким расхождением между членами Военно-революционного комитета и Партийного центра по поводу переговоров с Рябцевым. Заседание вынесло категорическое постановление о прекращении всяких переговоров и дало наказ боевым центрам начать решительные действия. 26-го вечером переговоры прекратились.
В 7 часов вечера 26 октября открылось заседание Исполнительных комитетов обоих Советов. Ногин доложил о событиях в Петрограде. Информация его сводилась к тому, что Петроградский военно-революционный комитет был создан «в составе всех фракций». Эта информация Ногина могла создать впечатление, будто занятая им в переговорах с Рябцевым позиция соответствовала ходу событий в Петрограде.
Между тем к моменту Октябрьского переворота представители соглашательских партий вышли из состава Петроградского военно-революционного комитета.
Вся речь Ногина была выдержана в примиренческом тоне. Едва Ногин кончил свою речь, как стали выступать те, которых он призывал к совместной борьбе с контрреволюцией. Эсеры зачитали воззвание старого Центрального исполнительного комитета, объявлявшего II Всероссийский съезд Советов незаконным. Они огласили телеграммы Совета крестьянских депутатов, угрожавшего большевикам вызовом войск с фронта.
В. И. Ногин.
В этот момент в зале появились делегаты полков гарнизона. Ещё вчера, 25 октября, Партийный центр поручил Военному бюро организовать новый временный Совет солдатских депутатов, ибо старый послал своих представителей в контрреволюционный «комитет общественной безопасности». Вечером 26 октября Военное бюро созвало гарнизонное собрание ротных комитетов. Незадолго до того по специальному указанию Свердлова, присланному Ем. Ярославскому, они были, переизбраны и почти все находились под большевистским влиянием. Гарнизонное собрание 212 голосами против одного при 23 воздержавшихся постановило:
«Ротные комитеты признают единственной властью Советы рабочих и солдатских депутатов. Ротные комитеты будут подчиняться только распоряжениям Военно-революционного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов и требуют слияния Советов и перевыборов в кратчайший срок Совета рабочих и солдатских депутатов»[493].
Ротные комитеты постановили послать делегации в Военно-революционный комитет и к полковнику Рябцеву. От последнего потребовать увода юнкеров из-под Кремля и освобождения осаждённых солдат 56-го полка. В случае отказа «революционный комитет должен принять самые решительные меры для освобождения арсенала и 56-го полка. Рабочие и солдаты должны быть немедленно вооружены»[494].
Гарнизон, таким образом, полностью поддержал большевиков. Но это успешное завоевание гарнизона не было использовано большевиками. Ошибкой было уже то, что колеблющиеся в вопросе о восстании, оппортунистически настроенные члены партии не были отстранены.
Сразу после избрания делегация гарнизонного собрания ротных комитетов явилась на заседание исполнительных комитетов, где Ногин делал свое сообщение. Солдаты выступали с требованием передать власть Советам. Представители полков протестовали против поведения эсеро-меньшевистского Исполнительного комитета Совета солдатских депутатов.
Ногин побеседовал с солдатской делегацией. Он сообщил, что почти достигнуто соглашение с Рябцевым. Солдатская делегация уже ночью прямо из Совета отправилась к Рябцеву. Её долго продержали в Манеже, издеваясь и угрожая. Один из старших офицеров отдал приказ казакам: пропустить делегатов через строй, т. е. высечь нагайками, но казаки не подчинились и пропустили делегацию к Рябцеву. Сообщив полковнику постановление гарнизонного собрания, делегация возвратилась в Совет.
В общем, итоги дня 26 октября оказались в пользу Рябцева — время решительной схватки ему удалось оттянуть. Но помощи контрреволюция всё же не получила. Напротив, гарнизон Москвы явно оказался на стороне большевиков. Рабочие и солдаты были за восстание, за власть Советов. Этого добилась московская организация большевиков.
Утром 27 октября возобновилась борьба внутри большевистских руководящих органов Москвы. Работники, не согласные с решением Московского комитета, областного бюро и окружного комитета о прекращении переговоров, потребовали его пересмотра. Было созвано совместное заседание наличных членов Партийного центра и большевистской части Военно-революционного комитета. На заседании боролись две точки зрения. Одни требовали прекратить переговоры с Рябцевым и начать решительное наступление. Другие настаивали на «мирном соглашении, чтобы выиграть время для организации сил.
Партийный боевой центр, наделённый диктаторскими полномочиями, не воспользовался своими правами, допустил дискуссию в момент, когда требовалась особая решительность. Некоторые члены Партийного центра сами надеялись переговорами предупредить восстание.
Большинством голосов — девяти против пяти — было решено вступить вновь в переговоры с Рябцевым.
Мотивы, которыми руководилось большинство при этом голосовании, сводились к тому, что у восставших нет оружия и что путём переговоров надо выиграть время.
В самый решительный момент, когда Военно-революционный комитет уже организовался, он остался без всяких реальных сил, — докладывал позже, 7 ноября, на Исполнительном комитете Советов Усиевич, председатель Военно-революционного комитета. — Когда он отправился на заседание Советов в 12 часов ночи (на 26 октября. — Ред.) в генерал-губернаторский дом, то в его руках была небольшая команда самокатчиков, другой реальной вооружённой силы у него не было. Ясно, что в первый момент для нас необходимо было приложить все усилия, чтобы не дать взять Советы и Военно-революционный комитет врасплох. Мы знали, что юнкера мобилизуются, и для того, чтобы они пошли против Советов, достаточно было приказа их штаба, а нам нужно было ещё собрать силы. Мы знали, что хотя за нами громадное большинство московского гарнизона, что хотя за нас стало громадное большинство рабочих, но это большинство было почти безоружно. Три четверти московского гарнизона не имели оружия. Красная гвардия была в зачаточном состоянии. Поэтому первые действия, которые были предприняты Военно-революционным комитетом, — это вооружение солдат и рабочих»