крытом море. В 540 г. до н. э. самосский правитель Эак, отец знаменитого
Поликрата, в сохранившейся до нашего времени надписи с гордостью приносит богине Гере десятину добычи, награбленной им путем пиратства
(sylen). а сыну своему он даже дал имя «Силосон» («прячущий награбленное»), Важнейшей целью международных договоров древнейшей эпохи было установление правил раздела добычи при совместных набегах; так, на Крите, где древнейшие установления сохранились до сравнительно позднего времени, еще в начале V в. в договоре между кносянами и тилисийцами читаем:
«Каждый тилисиец может безнаказанно добычничать, лишь бы он вносил в казну часть, причитающуюся кносянам. От всего же, что будет взято при совместном набеге у недругов, при разделе добычи мы обязуемся отдавать (союзникам) от сухопутной добычи третью часть, от морской — половину» и т. д., и т. д.; и ниже: «Добыча, взятая у врагов при нескольких участниках (набега), делится согласно постановлению кносян и аргивян».
Другим, гораздо более важным процессом, разложившим эту первоначальную бесклассовую военную демократию, основанную на равенстве граждан, было образование классов, именно выделение аристократии. Конечно, в городах, бывших под влиянием критской культуры, в городах микенского государства и других, сходных с ним, аристократия возникла уже гораздо раньше; но теперь аристократия возникает всюду в силу экономических и политических причин. Образование антагонистических классов здесь, как и всюду, было результатом угнетения уже выделившейся верхушкой всего остального населения, но самое это выделение, т. е. разделение на пока еще не анта-гонистичские группы внутри родового бесклассового общества, было обусловлено рядом обстоятельств. Прежде всего в Греции, несомненно, имелось немало участков, не поступавших в общее распределение по жребию. Это были местности, поросшие лесом, колючим кустарником, засыпанные камнями и т. и. Человек, расчистивший и обработавший такой участок, несомненно, получал его уже в личную собственность. Такое положение дел сохранилось, например, на Кипре, по свидетельству Страбона, еще в классическую эпоху; здесь существовало постановление, «разрешающее желающим и имеющим к тому возможность вырубать лес и очищенный таким образом участок иметь в частной собственности и свободным от налогов». Далее, прирост населения должен был быстро довести ту или иную область до такого состояния, когда дальнейшее уменьшение наделов становилось уже невозможным и приходилось идти уже по пути запрещения деторождения сверх определенной нормы (таково законодательство Филолая в Фивах) и т. и. Разумеется, несмотря на эти запрещения часть участков продолжала дробиться; с другой стороны, в семьях, где не было мужского потомства, участки переходили вместе с рукой дочери к людям, которые могли, таким образом, сосредоточить в одних руках два участка. Такому же сосредоточению участков содействовали эпидемии, неурожаи, войны, в результате чего отдельные общины, совершенно разорившиеся, попадали в кабалу к своим более удачливым соседям, которые присваивали себе и их земли.
С другой стороны, роль человека в общине зависела в то же время от его роли на войне, а богатство — от количества награбленной добычи. Между тем военное дело становилось все сложнее; вместо стрел и лука, пращи и дубины, теперь сражаются копьями и мечами; для защиты необходим тяжелый шит из кожи и металла, как это было принято и в войске микенской эпохи. Наконец, как мы видели, уже в микенскую эпоху главную роль на войне играли воины, сражающиеся на колесницах—часто именно они и решали судьбу всего сражения. Все эти усовершенствования, разумеется, усвоили и дорийцы, пришедшие в Грецию, с той только разницей, что их оружие было
еще более смертоносным и на первых порах еще более дорогим, так как оно было из железа, а железо поначалу было дорогим металлом. Правда, колесницы уже очень скоро были вытеснены конницей, но кони, годные для войны, также стоили тогда очень дорого, а еще дороже стоил уход за ними; сюда присоединяется еще необходимость иметь особых конюхов и слуг и т. д. Но и в пехоте прекрасно вооруженные аристократы выстраивались в первых рядах (promachoi) и фактически решали сражение. Людям, лишившимся наделов или получившим только часть клера, было совершенно не под силу нести эти повинности, и они, естественно, оказывались вне гражданской общины. Однако и граждане, имевшие лишь по одному клеру и принужденные обрабатывать его в поте лица, не имели достаточно свободного времени для того, чтобы получить специальную военную подготовку; на войне они сражались как рядовые воины, не оказывая большого влияния на результат сражения. Таким образом, эти люди лишались и решающего влияния в общине. Во второй книге «Илиады» мы видим, как Одиссей обходит греческое войско, причем совершенно по-различному относится к «царям и выдающимся людям», т. е. к аристократии, и к «людям из народа»:
Если ж кого-либо шумного он находил меж народа, Скиптром его поражал и обуздывал грозною речью: Смолкни, несчастный, воссядь и других совещания слушай... Значащим ты никогда не бывал, ни в боях, ни в совете...
Только граждане, сосредоточившие в своих руках большое количество земли и военной добычи и имеющие под своей властью целый ряд слуг и зависимых людей, имели возможность, не заботясь о пропитании, с детства посвятить себя обучению военному делу, приобрести себе дорого стоящее вооружение и лошадей и благодаря этому играть решающую роль в набегах и сражениях. Пользуясь своим влиянием в общине, эти люди захватывают в свои руки часть общинной земли, не поступившей в раздел, — например, пастбищной земли. Они передают свое имущество, положение и навыки своим детям, и, таким образом, их ведущая роль становится наследственной. Возникает особое, отделенное от народа сословие, представители которого именуют себя то «лучшими людьми» (aristees) , то «начальствующими над народом» (hegetores, anaktes andron), то «басилеями», т. е. «говорителями», так как (как мы видели только что из сцены с Одиссеем) говорить перед народом фактически имели право только знатные.
Считаясь с той решающей ролью, которую играли аристократы на войне, крестьянам приходилось терпеть и то, что ари-
От греческого слова aristos — «лучший»; отсюда и происходит наше слово «аристократия».
стократы играют руководящую роль и в мирное время. Так, в «Илиаде» ликийский царь Сарпедон говорит Главку:
Главк, почему нам в Ликии почет воздают перед всеми Местом передним, и мясом отборным, и полною чашей И обращают к нам взоры, как будто к богам вечносущим?
Мы отчего подле Ксанфа особым владеем участком,
И виноградником славным, и пашней, ячмень приносящей? ..
Вот почему нам теперь надлежит пред ликийской дружиной В ряде переднем стоять и в горячую битву бросаться.
Пусть говорит о нас всякий ликийский боец крепкобронный...
... «Не даром едят они тучных баранов,
Сладким, как мед, запивая вином: они доблестны силой,
Ибо в переднем ряду пред ликийской дружиною бьются».
Эти «лучшие» защитники укрепленных поселений, как их называет Гомер, строят себе укрепленные замки, окружают себя многочисленными слугами и зависимыми людьми и фактически приводят всякими правдами и неправдами в зависимость от себя и тех членов родового объединения, которые сохранили еще экономическую самостоятельность.
Таким образом, первоначально демократические общины превращаются в аристократические, т. е. в общины, разбитые на два антагонистических класса — аристократов-угнетателей и угнетенный простой народ. Полноценными членами общины начинают считать только ближайших родственников тех аристократов, которые теперь возводят свой род к мифическим героям старины или к богам — отличным от тех богов, которые считались родоначальниками всей группы родов. Военачальники племени (которых мы привыкли для простоты называть царями) не могут уже не считаться с влиянием, достигнутым аристократами, и образуют из них свой совет. Совместные обеды мужчин, характерные для военной демократии, теперь превращаются в совместные обеды вождей аристократических родов вместе с царями, происходящие ежедневно в царском дворце, причем часто расходы на эти обеды (обычно в форме натуральной повинности) покрываются народом.
Ввиду натурального характера хозяйства распределение имущественных благ было в это время еще чрезвычайно устойчивым. Наиболее знатный человек почти всегда был и наиболее богатым. «Эпитеты «богатый» и «знатный» почти всегда стоят
рядом» (Ьузольт).
За ссудой при натуральном хозяйстве и устойчивости экономических отношений обращались только в минусы крайней нужды. Поэтому, как бы ни была велика «благодарность», она считалась естественной, так как в большинстве случаев речь шла о семенной ссуде перед засевом, буквально спасавшей должника от голодной смерти:
Точно отмерив, бери у соседа взаймы: отдавая,
Меряй такою же мерой, а можешь — так даже и больше,
Чтобы наверно и впредь получить, как нужда приключится.
Так говорит еще Гесиод, живший уже после описываемого нами времени. Здесь, таким образом, зародыш ростовщичества, причинившего столько бедствий, например, аттическому крестьянству.
Однако нет ничего ошибочнее, чем представлять себе, будто в эту эпоху крестьянство было уже совершенно бесправной массой. Оно, конечно, не участвовало в фактическом управлении подобно «басилеям», но тем не менее представляло собою замкнутое, а по сравнению с переселенцами-иностранцами в своем роде привилегированное сословие, пользовавшееся хотя небольшими, но строго установленными традицией правами: участвуя в войне, крестьяне получали свою долю военной добычи, они имели право на военную и судебную защиту своего имущества и жизни. Далее, как мы увидим, когда будем говорить о народном собрании, и политическое значение крестьянства в эту эпоху не было таким уж ничтожным.