ГРЕКО-ПЕРСИДСКИЕ ВОЙНЫ
1. ИОНИЙСКОЕ ВОССТАНИЕ
Малоазиатские греческие колонии, прежде всего Милет, достигли в первой половине VI в. высшего торгового и культурного развития. В это время здесь находился торговый и культурный центр всей Греции; сюда ездили афиняне, желавшие разбогатеть. Малоазиатские колонии вели широкую посредническую торговлю между Передней Азией и Северным Причерноморьем, с одной стороны, и материковой Грецией — с другой. Они господствовали на море (финикийский флот потерял в это время прежнее значение) и поэтому достигли высокого экономического и культурного благосостояния. Здесь, как мы видели, был также центр науки и поэзии. В это время государства Передней Азии еще стояли в торговом и культурном отношении значительно выше Греции.
Развитию этого благосостояния уже с начала VII в. в большой мере содействовало образовавшееся в северо-западной части Малой Азии сильное лидийское государство. Монета, впервые изобретенная лидянами, получила широкое распространение среди ионийских греков, и они стали также чеканить монету того же состава и веса, что и лидийская; благодаря этому торговые обороты чрезвычайно расширились и стали более оживленными.
С Лидией ионянам[162] удалось завязать наилучшие отношения и получить львиную долю участия в лидийской торговле. Лидийцы не имели своего флота, и потому вся морская торговля осуществлялась ими через греков. Внешним выражением этой торговой связи между лидийцами и греками было то почитание, которое лидийцы воздавали дельфийскому святилищу: не забудем, что Дельфийский храм был не только религиозным центром, но и торговым, а также международным банком, и, разумеется, лидийцы приезжали сюда не только для того, чтобы молиться.
Правда, развитие отношений между греками и лидийцами не протекало так гладко, как это можно было бы заключить из сказанного. Лидийские купцы захватили в свои руки один из важнейших путей торговли с государствами Передней Азии, проходивший через Лидию. Путь этот оказался закрытым для греков. Но греков это не останавливает: милетяне проникают в Черное море, строят в тылу у лидийцев города Синоп и Трапезунт и, таким образом, устанавливают морскую связь с государствами Передней Азии, минуя Лидию.
Лидийские цари пытаются подчинить себе один за другим греческие города. Особенно энергичным был в этом отношении Алиатт. Он вел многолетнюю осаду Милета, но это ни к чему не приводило, так как на море властвовали греки и имели возможность подвозить хлеб в неограниченном количестве. Милет, руководимый Тираном Фрасибулом, остался независимым; зато Алиатту удалось взять и разрушить значительный ионийский город Смирну.
Больших успехов Лидия достигла в правление самого блестящего из своих царей — Креза. Его щедрые дары в Дельфийский храм и, что еще важнее, его руководящая роль в малоазиатской греческой торговле были причиной того, что дельфийские жрецы прославляли его как любимца богов и справедливейшего царя и толкнули его на борьбу с Персией, предвещая ему победу, а впоследствии сочиняли легенду о его близости к богу Аполлону. Крезу удалось покорить почти все малоазиатские города; только Милет и в его время оставался независимым. Впрочем, протекторат Лидии не был тяжелым — дело, по-видимому, ограничивалось взысканием дани; для греческой торговли этот протекторат был, во всяком случае, очень выгоден. Крез поддерживал дружественные отношения со Спартой и, по-видимому, с афинскими Тиранами.
Подвоз хлеба из Черноморья находился всецело в руках греков, поскольку у лидян не было своего флота.
Около 550 г. персу Киру, наместнику индийского царя в Персии, удалось подчинить себе все индийское государство и стать непосредственным соседом Лидии и малоазиатских греческих колоний. Кир немедленно же предложил греческим городам вступить с ним в союз против Лидии и подчиниться ему на тех условиях, на которых они подчинялись Лидии; но греческие города отклонили его предложение, — только Милет оказался более дальновидным и заключил с ним союз. Казалось бы, Крез имел все шансы одержать победу в борьбе с Киром: он располагал колоссальными средствами и имел союзниками, кроме греков, обоих крупнейших властителей Востока — вавилонского царя и египетского фараона. Вдобавок Дельфийский оракул предсказал ему, что, перейдя со своим войском восточную границу Лидии, реку Галис, он «разрушит великое царство» — имелось в виду, конечно, персидское. Крез, действительно, начал эту войну, но был разбит наголову и взят в плен Киром; дельфийским жрецам не оставалось ничего лучшего, как заявить, что под «великим царством» Аполлон разумел царство самого же Креза. Покорив в 546 г. Лидию, Кир приступает к завоеванию греческих народов. Кир и его преемник Камбиз ведут правильную осаду греческих городов, окружая их высокими насыпями.[163] Греки были в ужасе: персы разрушили Приену, а затем осадили Фокею, бывшую тогда первым малоазиатским городом после Милета. Положение фокейцев было безнадежным — им ничего не оставалось, как сесть всем народом на корабли и отплыть в Италию.[164] Таким образом Киру и его преемнику Камбизу удалось покорить всю малоазиатскую Грецию и Карию. Только жители островов остались независимыми, так как, по замечанию Геродота, «финикияне не были еще подчинены персам, а сами персы не занимаются мореплаванием». Именно это и было, по-видимому, причиной того, что Кир, нуждаясь в греках, несмотря на покорение их силой оружия, лишь незначительно ухудшил те условия, на которых они подчинялись лидянам. Поэтому мы ничего не слышим о восстании греков против власти Кира и Камбиза.[165]
Камбиз впервые приходит к мысли создать флот, чтобы не быть в зависимости от греческих мореходов. После того как Финикия подчинилась добровольно персам, Камбиз принимает меры к усилению финикийского флота, который стал основой морской силы Персии; остальная часть персидского флота состояла, главным образом, из кораблей финикийско-греческого населения Кипра. Так как наиболее сильным морским государством Греции был Самос, то персы теперь приняли меры для его ослабления. Персидскому сатрапу Орету удалось заманить Поликрата на материк и убить его.
Пока персидская держава раздиралась внутренними войнами и персидские цари вели борьбу за консолидацию этой державы, они не могли осуществить решительный натиск на греческие города.
Существенно изменилось положение, когда, после короткого периода смут, в 521 г. на персидский престол вступил Дарий, окончательно завершивший эту консолидацию. Обеспечив тыл, он мог уже перейти в прямое наступление на запад. Обладая собственным финикийским флотом, Дарий носится с мыслью о покорении всего известного тогда мира. Даже в своей официальной титулатуре, как видно из дошедших до нас надписей, Дарий именует себя «царь всего мира», «царь всех стран», «царь всех четырех стран света», «царь всей необъятной земли по эту и по ту сторону моря»; очевидно, господство персидского царя над всем миром было официальной догмой персидской монархии.
Как мы узнаем из Геродота, Дарий посылал разведчиков даже в Италию и Сицилию; возможно, что уже он, подобно его сыну Ксерксу, вел переговоры о союзе с карфагенянами. Но главным жизненным нервом греков были Причерноморье, Геллеспонт и Фракия, откуда они получали хлеб и корабельный лес. Это и было, вероятно, причиной, побудившей Дария двинуться походом на Скифию.
В малоазиатских греческих городах оставался тот же строй, который был и до Дария, т. е. Тирания, охарактеризованная нами уже выше. Дарий, несомненно, позаботился о том, чтобы Тиранами были преданные ему люди; однако из сообщений Геродота мы видим, что за этими персофильскими Тиранами в некоторых городах шли и широкие народные массы. Как это объяснить?
Геродот и другие античные авторы не ставили себе целью дать картину классовой борьбы в малоазиатских городах в конце VI в.; нам приходится строить свои выводы на разрозненных противоречивых указаниях. Из этих указаний, во всяком случае, ясно видно, что о дружном объединении различных демократических групп для совместного отпора персам не может быть и речи: в одних случаях персы поддерживают аристократию против демократии, в других — «Тиранию» против аристократии и демократии, в третьих — свергают Тиранов и вводят демократию, в четвертых — беднота стоит за подчинение персам, а «имущие» предпочитают бросить свои дома и уехать в Италию, чтобы только не быть в подчинении у персов.
Вопрос, почему персы поддерживали то те, то другие группы, разрешить не трудно: до внутреннего устройства греческих городов персам не было дела — они готовы были поддержать любую группу, которая гарантировала бы им исправную уплату дани и выставление контингентов в войско. Объяснять надо другое: почему одни группы греческого населения ориентировались на подчинение Персии, другие — на борьбу с нею. Самая пестрота в этих отношениях показывает, что объяснение надо искать не в национальных противоречиях между греками и персами, а в сложном сплетении экономических интересов различных общественных групп в греческих городах.
1. В малоазиатских городах и на прилежащих островах в VI в. кое-где еще сильны были группы, занимавшиеся хлебопашеством и не нуждавшиеся в ввозном хлебе — как землевладельцы-аристократы, так и зажиточные крестьяне.[166] Потеря проливов мало задевала их; больше всего они боялись разорения их хозяйств персидским войском и усиления налогового бремени. Эти группы, несомненно, были против борьбы с Персией.
2. Среди купцов малоазиатских городов — как аристократов, так и выскочек из простонародья — были и такие, которые вели торговлю с внутренней Азией (через Персию) и с материковой Грецией, но не имели связей с Черным морем; это были те группы, с которыми были связаны, например, Алкмеониды в Афинах. К ним примыкали и ремесленники, работавшие на те же рынки. И эти группы, были, конечно, против борьбы с Персией.
3. Беднейшее население малоазиатских городов, не работавшее на массовый вывоз и не занятое торговым посредничеством, часто не было в такой мере заинтересовано в сохранении за греками морского пути к черноморскому хлебу, как люди, жившие с этой торговли: при условии подчинения Персии эта беднота могла на худой конец приобретать этот хлеб и из внутренних районов Азии и с финикийских кораблей.
Поэтому и эти группы часто высказывались за подчинение Персии (например, на Самосе), особенно если их политические противники из зажиточных слоев ориентировались на борьбу с Персией и можно было при помощи Персии поживиться на обложениях и конфискации их имущества.
4. Ведущими группами торгово-ремесленного класса (они также обычно возглавлялись аристократическими родами) были группы, заинтересованные в торговле с Причерноморьем и с Фракией. В самом деле, из приведенного выше сообщения об осаде Милета и из дошедших до нас надписей мы знаем, что целый ряд городов Малой Азии и островов питался ввозным хлебом; это был самый необходимый продукт, и поэтому производство ремесленных изделий на вывоз в хлебородные районы и торговля этими изделиями были наиболее выгодными. Эти группы возглавляли демократию ионийских городов (об античном значении этого термина см. ниже с. 264). Для них переход Геллеспонта в руки персов (а следовательно, пути к черноморскому хлебу в руки финикиян) был настоящим крахом. Не удивительно, что эти группы пропагандировали восстание, отложение от Персии и борьбу до победного конца, до утверждения полной независимости от персов и до окончательного отвоевания у них проливов.
Поход Дария на скифов, относящийся, примерно, к 515 г., Геродот рассматривает как тяжелое поражение персов, ибо им не удалось покорить скифов. В действительности ученые уже давно обратили внимание на то, что Дарий, может быть, и вообще не ставил себе такой задачи. Но если он и ставил целью подчинить себе Северное Причерноморье, то, очевидно, ему даны были неправильные географические указания и средств его оказалось недостаточно. Во всяком случае, и то, что он сделал, было крупным успехом для персов, так как он укрепил власть персов на обоих берегах Геллеспонта и в прилегающих к ним местах.[167]
По окончании похода персидские полководцы Мегабаз и Отан покорили Геллеспонт — в частности Византии и Халкедон; затем Мегабаз идет во Фракию. Ему удается покорить все фракийское побережье вплоть до Стримона. На Стримоне строится крепость Миркин; здесь оставляется сильный греческий отряд во главе с преданным персам милетским Тираном Гистиэем. После этого один из персидских отрядов движется в Македонию и заставляет македонского царя Александра дать «землю и воду», т. е. признать персидское господство. Александр выдает свою сестру замуж за одного из знатных персов.[168]
Покорив материк, персы подчиняют острова Лемнос и Имброс, лежащие на морском пути к Геллеспонту. Таким образом, греки — и прежде всего афиняне — лишились подвоза хлеба и корабельного леса; соответственно в это же время прекращается вывоз аттических ваз в Северное Причерноморье.
Одновременно с покорением Геллеспонта и Фракии персы приступили и к покорению островов, лежащих у берегов Малой Азии. Здесь они использовали борьбу партий внутри греческих государств. Они завладели Хиосом и отняли флот у лесбосцев, поставив Лесбос, таким образом, в зависимое положение. Полководец Отан взял Самос. По не совсем достоверным сообщениям при этом было истреблено такое множество народа, что в состав граждан пришлось включать иностранцев и даже тех из рабов, которые могли внести пять статеров за свое освобождение. Тираном здесь был поставлен Силосонт, брат Поликрата.
После этого наступает некоторое затишье, примерно на пятнадцать лет. Около 500 г. персы вмешиваются во внутренние дела острова Наксоса, очень плодородного и богатого пшеницей, оливой, вином, а также предметами роскоши и рабами. Богатые граждане на Наксосе были изгнаны своими противниками демократами; согласно сказанному выше, эти богатые (дословно «толстяки») — скорее всего аристократы-землевладельцы (незадолго до этого спартанцы изгнали из Наксоса друга Писистрата, Тирана Лигдамида, опиравшегося на широкие народные массы, и поставили у власти этих людей). Изгнанные аристократы бежали в Милет. Здесь был Тираном Аристагор, зять прежнего Тирана Гистиэя. Гистиэй, как мы видели, уехал из Милета во Фракию, в Миркин; оттуда он был отозван ко двору Дария, в Сузы, где и жил в качестве царского советника. Наксосские аристократы обратились за помощью к Аристагору. Аристагору удалось при посредстве сатрапа Артаферна уговорить Дария снарядить большой флот из ионийских кораблей для завоевания Наксоса, Пароса, Андроса и Евбеи. Однако взять Наксос флоту не удалось; Аристагор не выполнил своего обещания, понапрасну израсходовав царские деньги. Вдобавок Гистиэй скучал в Сузах, где царь, по словам Геродота, держал его в почетном плену. Это, по мнению Геродота, и побудило Гистиэя и Аристагора поднять ионийское восстание.
Геродот относился к восстанию ионян против персов крайне несочувственно. Он считал его блажью, глупостью, упрямством, началом всех бед для варваров и эллинов. Поэтому и начало восстания он объясняет мелкими личными мотивами двух авантюристов. О причинах внезапно вспыхнувшего недовольства против персов мы из его книги не узнаем, как не узнаем и того, что представляли собою группы, боровшиеся в греческих городах, и как каждая из них относилась к персидскому господству. Нам приходится цепляться за отдельные намеки, но уже и эти намеки показывают неправильность распространенного школьного взгляда, будто персы поддерживали всегда аристократию, а их врагами были демократы; далее, совершенно произвольно утверждение, будто Тираны, на которых опирались персы, нечто принципиально иное, чем Тираны в греческих городах, о которых мы говорили выше, т. е. будто здесь они возникли не как носители диктатуры, направленной против знати и богачей.
Разумеется, к концу VI в. Тирания, как форма народной власти, уже значительно устарела. Тираны выполнили важную задачу, нанеся смертельный удар старой родовой аристократии, — поэтому их до поры до времени терпели городские торгово-ремесленные группы. Теперь наиболее богатые и влиятельные представители этих групп сами захватывают власть; не только эти богатые люди, но и более широкие слои народа освоились с демократическим аппаратом и уже не нуждаются в опеке Тиранов. Не удивительно, что теперь эти Тираны в борьбе с вновь возникшими демократическими группами ищут опоры у персов, но в этой политике их поддерживают, как мы видели, различные группы населения — в том числе и значительная часть беднейших граждан. Понятно также, что первым шагом восставших греков было свержение Тираний во всех малоазиатских городах.
В эпоху Пелопоннесских войн, в угоду националистическим чувствам, принято было много говорить о религиозных притеснениях, чинимых персами, о надругательстве над святынями. Геродот не мог не сказать об этом; но он не упускает случая особо отметить, что в уничтожении храмов повинны обе стороны, и даже считает греков зачинщиками. Документальные источники показывают, что персы относились с особой щепетильностью к религии подчиненных им народов, в частности греков, и без нужды не оскорбляли их религиозного чувства.[169]
В 500—499 гг. началось восстание против персов. Был создан постоянный общесоюзный орган, собиравшийся в Панионии, и стала чеканиться однообразная монета; персофильски настроенные Тираны были изгнаны. К восстанию примкнули и соседи греков — карийцы.
Перспективы восстания с самого начала не были блестящими. Впоследствии, во время нашествия Дария и Ксеркса на Элладу, греки материка могли видеть в Персии чуждых им и пришедших издалека поработителей, стремившихся уничтожить их автономию и свободу. Поэтому в ряде городов мы можем наблюдать высокий патриотический подъем; справедливая воина сплачивает людей самых различных направлений, как, например, в Афинах — от консервативных аграриев Мильтиада и Аристида до вождя радикальной демократии Фемистокла. Другое дело — в Малой Азии. Ионяне уже пятьдесят лет находились под властью персов и сжились с ней; целый ряд групп были связаны кровными интересами с персидским владычеством и энергично противились восстанию. К этой борьбе внутри городов присоединилось соперничество между государствами. Не было единства и общего руководства; наконец, чувствовался острый недостаток в деньгах, тогда как средства персов были неограниченны. Историк Гекатей из Милета, один из руководителей повстанцев, предложил воспользоваться богатыми сокровищами храма Аполлона в Бранхидах близ Милета, которыми, в противном случае, все равно воспользуются персы, но суеверный страх помешал ионянам последовать этому совету.
В таком положении союзникам ничего не оставалось, как обратиться за помощью к государствам материка. Аристагор сам отправился с этой миссией. Спартанцы остались верными своей политике — по возможности не посылать большого числа спартанцев далеко за пределы родины, особенно когда они поняли, что обезопасить себя от персов можно только совершив поход в Персию, а для этого надо три месяца идти по суше.
В Афинах сложилась гораздо более благоприятная для ионян обстановка. Изгнанный Гиппий интриговал при персидском дворе и добился, наконец, того, что персы (примерно в 501—500 г.) потребовали от афинян, поскольку те за девять лет до этого признали верховную власть Персии, принять к себе Тираном Гиппия, «если они желают продолжать существовать». Теперь это требование вызвало, однако, негодование народных масс: мы видели уже, что одной из важных причин свержения Гиппия был захват проливов персами, а отсюда — невозможность получать сколько-нибудь регулярно хлеб из Понта. К тому же в Афинах городская промышленность, а также в значительной мере и сельское хозяйство работали на вывоз, и закрытие проливов угрожало жизненным интересам широких народных масс. Приход к власти персидского ставленника Гиппия означал протекторат Персии и, следовательно, полный отказ от надежды на возвращение к блестящему прошлому; и для широких народных масс становилось все более понятно, что регулярный подвоз из Понта — важнейший жизненный вопрос: Афины не имели, подобно малоазиатским городам, примыкающего к ним азиатского «хинтерлянда», и, пока Персия господствовала на море, их снабжение всецело зависело от произвола персов. В результате происшедшего партия Алкмеонидов, как виновница унижения перед персами, была устранена от власти. Верх взяла партия, не признававшая верховной власти персов, несмотря на данную Клисфеном «землю и воду». Требование персов было отвергнуто. Однако, как видно из дальнейших событий, партийная борьба продолжалась с переменным успехом, и стоявшая у власти партия не была достаточно сильна, чтобы вести решительную антиперсидскую политику. Поэтому, по-видимому, и было принято решение послать на помощь союзникам только двадцать кораблей. Это была, в сущности, не помощь, а демонстрация разрыва с Персией. Партия Алкмеонидов и теперь и позже (Перикл), несомненно, считала как самое ионийское восстание, так и эту посылку помощи безумием; недаром близкий к Алкмеонидам Геродот замечает: «Легче провести многих, нежели одного: Аристагор не мог провести одного Клеомена, тогда как провел тридцать тысяч афинян», и считает отправку этих кораблей «началом всех бед для эллинов».
Из других греческих государств только Эретрия на Евбее, имевшая тесные торговые связи с Милетом, послала еще пять кораблей.
Персы не теряли времени и в ответ на восстание осадили руководивший восстанием город Милет, где в это время Аристагор добровольно сложил с себя власть тирана и было введено демократическое устройство, т. е. господство ведущих торгово-промышленных групп. Союзникам удалось поднять против персов все малоазиатское побережье, захватить ряд городов на Геллеспонте и присоединить к союзу греческие города на Кипре. В 498 г. объединенные силы союзников, включая Афины и Эретрию, собрались у Эфеса. Чтобы отвлечь персидские силы от Милета, был предпринят сухопутный поход на Сарды. Взять эту крепость не удалось; занят был только богатый нижний город. Большинство домов здесь было из глины с крышами из тростника. Когда по неосторожности одного из воинов загорелся один из домов, сгорел весь город вместе с дворцами и храмами. Этот пожар был крайне невыгоден для самих греков, тем более, что он озлобил против них местное население. Однако основная цель похода была достигнута: персы сняли осаду Милета и двинулись навстречу грекам. Близ Эфеса персы нанесли поражение грекам, но это поражение не имело решающего значения, так как и после него война продолжается с неослабевающей энергией и к повстанцам даже присоединяются новые союзники; с другой стороны, союзники совершают победоносный поход в Геллеспонт и захватывают, наконец, также и Византий.
Значительно ухудшили положение союзников события в Афинах. К этому времени обе персофильские группы, Алкмеониды и Писистратиды, объединились; быть может, на почве неудач восстания им удалось свергнуть противников и стать у власти. Это было в 497 г.; на следующий, 496 год им даже удалось провести в архонты Гиппарха, родственника Писистрата. Понятно, что с приходом их к власти афинский вспомогательный отряд был немедленно отозван из Малой Азии.
Чрезвычайно важное значение имел остров Кипр, один из крупнейших островов Средиземного моря, где находились богатые медные рудники и откуда персы получали значительную часть флота. Между находившимися на острове греческими городами, самым значительным из которых был Саламин, и финикийскими, из которых самым значительным был Китий, шла постоянная борьба. Тираны греческих городов стояли на стороне союзников, а Тираны финикийских городов — на стороне персов. Союзнический флот подошел к Кипру, но не вступил в сражение, считая целесообразным выждать результата сухопутного боя. Однако в сухопутном бою вследствие измены одного из Тиранов греки были разбиты, и союзнический флот, считая положение безнадежным, отплыл без боя. Несмотря на отчаянное сопротивление, Кипр был покорен персами. После этого персы направили свои силы против карийцев; карийцам с помощью греков даже удалось однажды одержать победу над персами, но это ничего не решило, так как человеческие ресурсы персов были неистощимы. Персы прекрасно понимали экономическое значение Геллеспонта для греков, и потому посылают Давриса захватить Геллеспонт. Вслед за Геллеспонтом персы покорили Клазомены и Киму; подосланный персидским царем из Суз Гистиэй захватывает Лесбос и пытается склонить к отложению от союза Хиос и Фасос; он образует пиратское государство, с виду независимое, но фактически подготовляющее почву для персов.
Таким образом, положение союзников стало очень тяжелым. Понимая бесцельность обложения греческих городов только с суши, персы направляют огромный флот из финикийских, греческих, египетских, киликийских и кипрских кораблей к Милету. Греки были вынуждены принять морское сражение. Несмотря на опасность положения, между представителями отдельных греческих государств начались внутренняя борьба и соперничество. В персидском лагере находился бывший самосский Тиран Эак, изгнанный с Самоса в начале восстания. Через своих агентов он ведет агитацию среди греческого флота, обещая от имени персидского царя тем, которые перейдут на сторону персов, полное помилование. Сам Геродот считал, что при создавшемся положении такой переход на сторону персов был бы наиболее правильным, а греков, не пожелавших слушать Эака, он обвиняет в «глупом упрямстве». Пропаганда Эака имела успех. Когда недалеко от Самоса при острове Ладе произошло сражение (494 г.), из шестидесяти самосских кораблей, составлявших лучшую часть ионийского флота, сорок девять ушло с поля сражения в самом начале боя, вследствие чего поражение стало неизбежным. Разбив греческий флот, персы осадили Милет со всех сторон, и он был взят. Значительная часть этого величайшего в то время города Греции была уничтожена; все оставшиеся в живых были уведены в плен или проданы в рабство.
Ужасная судьба Милета, жители которого были связаны с афинянами тесными личными и торговыми сношениями, не могла не вызвать скорби и ужаса в Афинах. Здесь к этому времени образовалась радикальная демократическая группа, возглавляемая Фемистоклом.
Будучи хорегом в 494 г.,[170] он поставил трагедию Фриниха «Взятие Милета», первую греческую трагедию, посвященную событиям текущего момента. Вся публика рыдала, как один человек, видя на сцене судьбу милетян. Это было демонстрацией против господствующей персофильской партии и выпадом против Персии; поэтому на Фриниха был наложен штраф в 1000 драхм. Этим, однако, господствующая партия не могла спасти своего положения.
На следующий, 493 год персофильские группы лишились власти: архонтом был избран Фемистокл.
На Самосе группа, возглавляемая племянником Поликрата, Тираном Эаком, и большинством военачальников, стояла за подчинение персам: наоборот, как сообщает Геродот, «богатые самосцы сильно не одобряли образа действий своих военачальников относительно персов»: они сели на корабли и уплыли в Сицилию. В этом случае беднота, несомненно, стояла за подчинение Персии. Конечно, было бы нелепо видеть в персах защитников бедноты: они готовы были поддержать любую партию, которая ориентировалась на них и обращалась к ним за помощью (так, на Наксосе они пытались поддержать богатых). Но мы видели, что закрытие проливов больнее ударило торговые круги, чем бедноту: поэтому не удивительно, что в ряде мест именно торговые круги были руководителями восстания.
Персы довершают покорение Ионии. Один за другим подчиняются ионийские города. Об этом покорении впоследствии ходили легендарные рассказы, сохраненные нам Геродотом: рассказывали, что персы становились поперек каждого острова от моря до моря, держа в руках огромный невод; затем с этим неводом они двигались вдоль острова, так что ни один человек не мог от них убежать.
Византий, который попытался стать независимым и взыскивать пошлину с проходящих кораблей в свою пользу, был окончательно покорен персами, а значительная часть его населения покинула город и переселилась в Месембрию на Черном море. Персы, таким образом, принимают серьезные меры к прочному овладению Геллеспонтом как ключом к хлебу; афинянин Мильтиад, бывший Тираном на Херсонесе, принужден был бежать в Афины. Здесь Алкмеониды возбудили против него процесс за то, что он на Херсонесе властвовал как Тиран над афинскими гражданами (после изгнания Писистратидов в Афинах был принят общий закон об изгнании Тиранов), но Мильтиаду удалось оправдаться.
Отношение различных общественных групп материковой Греции к персам мало чем отличалось от отношения к персам соответствующих общественных групп в малоазиатских греческих городах. Земледельческие по преимуществу общины — Фессалия, Беотия, Локрида, Аргос и другие, возглавляемые землевладельческой аристократией, стояли за подчинение персам. Другие государства стояли за борьбу с персами, но и здесь, как сообщает Геродот, «широкие массы населения не желали вести войну и сильно сочувствовали персам».
Иная группировка сил была, однако, в Афинах, в Спарте и в тяготевших к Спарте государствах Пелопоннесского союза. Почему широкие демократические массы афинских торговцев и ремесленников, руководимые Фемистоклом, стояли за борьбу с Персией вплоть до овладения проливами, мы говорили уже выше. Не нуждается в особом объяснении и то обстоятельство, что на Персию ориентировались, подобно другим Тиранам, Писистратиды, а также Алкмеониды, торговые связи которых вели через малоазиатские города в Персию и вообще в Переднюю Азию, а никак не в Понт, открытый для афинской торговли Писистратом. Труднее понять поведение патриотической группы афинских аристократов-землевладельцев и зажиточных крестьян, руководимых Мильтиадом: в то время как крупные землевладельцы в перечисленных выше государствах материка (и, несомненно, в Малой Азии) стояли за подчинение персам, они вместе с спартиатами стояли за борьбу с Персией. Эта позиция землевладельцев никак не может объясняться тем, что они были заинтересованы в новых рынках или проливах: эти группы были только за сухопутную, следовательно оборонительную, войну и противодействовали ведению войны на море, которая одна только могла вести к овладению проливами. Однако нет ничего ошибочнее, чем сводить всякое общественное движение непосредственно к экономике. В Афинах ждали нашествия персидских полчищ, чуждых афинянам по языку и культуре; от них ожидали всяких ужасов. Война ощущалась афинянами как справедливая война — не удивительно, что группа, бывшая в это время носительницей афинской культуры, возглавила патриотический подъем, объединивший представителей всех групп. Кроме того, можно указать еще на следующее:
1. Спартанцы не могли допустить появления в Пелопоннесе внешней силы, тем более если она была дружественной с заклятым врагом Спарты Аргосом. Появление в Пелопоннесе сильной иностранной армии (как показали позднейшие события) вызвало бы попытку сближения с ней со стороны периэков и илотов и восстание последних. Таким образом, антиперсидскую ориентацию спартанцев можно понять. Ведущие круги афинской аристократии всецело опирались на союз со Спартой — Эллинский союз был только расширенным Пелопоннесским союзом. Не удивительно, что и эти афинские аристократы стояли за борьбу с Персией.
2. Агентами персов в Афинах были заклятые враги всех этих аристократов — Писистратиды и Алкмеониды. Если бы Афины подпали под власть персов, то персы, как свидетельствует Геродот, передали бы власть этим группам, а аристократы, руководимые Мильтиадом, лишились бы всякого влияния. Наоборот, возглавив антиперсидское движение, они приобретали руководящую роль и, с другой стороны, могли успешнее противодействовать попыткам усиления флота, означавшим также и усиление демократии.
Однако за Мильтиадом шли далеко не все аристократы-землевладельцы. Плутарх, описывая персофильский заговор (479 г.),[171] характеризует его участников так: «Люди из знатных домов и имевшие большие средства, но ставшие бедняками вследствие войны и потерявшие вместе с деньгами всякое влияние и популярность в государстве». Эвакуация из Афин во время нашествия персов в Аттику, как мы увидим, была произведена очень удачно, и все афиняне, обладавшие движимым имуществом (в деньгах, драгоценностях и т. д.), имели полную возможность беспрепятственно вывезти его. Бедняками из богачей стали во время нашествия персов только землевладельцы, все имущество которых было в виноградниках, садах и усадьбах. Таким образом, и часть аристократов-землевладельцев в Афинах была настроена против борьбы с персами; как следует из Плутарха, эта группа была сравнительно многочисленной, хотя, вероятно, менее многочисленной, чем группа, руководимая Мильтиадом и ориентировавшаяся на войну с Персией.
Итак, и землевладельцы, и крестьяне, руководимые Мильтиадом, и широкие массы торговцев и ремесленников с Фемистоклом во главе объединяются для организации отпора Персии. Для каждого было ясно, что персы пойдут на Афины: в 509 г. Афины признали верховную власть Персии, а затем отпали и приняли участие в восстании.
Персы, действительно, тщательно готовили поход на Афины. Для этого им прежде всего нужно было обеспечить тыл, устранив основные причины недовольства ионян. Одним из величайших бедствий для греков были постоянные войны между греческими государствами, делавшие невозможным правильный торговый обмен. Сатрап Сард Артаферн приглашает к себе представителей всех подвластных персам греческих городов и заставляет их заключить между собой договоры, по которым все конфликты между греческими государствами и их гражданами должны разрешаться третейским судом, и греки обязуются не идти войной друг на друга. Затем Артаферн, точно определив территорию каждого греческого государства, обложил их соответственно податью. Подать эта оказалась настолько справедливой и умеренной, что и впоследствии ее в тех же размерах взимали афиняне, когда образовался Афинский морской союз. Это было осенью 493 г., а весной 492 г. Мардоний лишил власти Тиранов во всех греческих городах и ввел демократическое устройство. Этими мерами персы обеспечили себе расположение влиятельных групп ионян.
Летом 492 г. Мардоний с морским и сухопутным войском перешел через Геллеспонт и двинулся во Фракию. Чтобы напугать греков, он распустил слух, будто идет в Грецию. В действительности, основной целью похода было обеспечить за Персией богатое фракийское побережье и создать себе здесь опорные пункты для будущего похода в Грецию. Персидский флот, дойдя до Афонского мыса на Халкидике, потерпел большой урон от бури, так как берег здесь очень скалистый. В то же время и сухопутная армия понесла некоторые потери при столкновении с фракийским племенем бригов. Однако эти неудачи не были настолько серьезными, чтобы быть причиной возвращения Мардония: как мы видим из Геродота, идти на Грецию он и не собирался; очевидно, достигнув Пангейских серебряных рудников и тех мест, которые снабжали Грецию лесом, и захватив их, он считал свою миссию выполненной.
На захваченном персами фракийском побережье находились золотые прииски, принадлежавшие острову Фасосу. Потеря этих приисков, естественно, вызвала недовольство и брожение на Фасосе. Дарий посылает вестника в Фасос и заставляет фасосцев срыть городские стены и передать весь свой флот Абдерам, главному сопернику Фасоса и верному союзнику персов.
Затем Дарий посылает послов в Грецию с требованием «земли и воды». Целый ряд греческих государств (например, •Фивы, Аргос, Эгина) признали верховное главенство Персии, но в Афинах и Спарте военные настроения были настолько сильны, что персидские послы были брошены в пропасть.
2. ПОХОД ДАРИЯ НА ГРЕЦИЮ
В Афинах обе партии — и землевладельческая, возглавляемая Мильтиадом, и демократическая торгово-промышленная, возглавляемая Фемистоклом, — были против подчинения и за борьбу с Персией. Но эту борьбу они себе представляли по-разному. Аграрии хотели довольствоваться сухопутной обороной Аттики в тесном союзе со Спартой. Фемистокл и его группа прекрасно понимали, что если бы даже удалось разбить персов в Аттике, то положение Афин от этого немногим бы улучшилось, так как Геллеспонт был в руках персов, и подвоз хлеба в Афины был отрезан. Господство на море для захвата проливов было, таким образом, для афинской бедноты вопросом жизни и смерти. Поэтому Фемистокл, став архонтом в 493 г., развивает широкую деятельность: он строит новую гавань в Фалере, приспособленную для глубокосидящих судов, и добивается постройки военных судов нового типа — триэр.
Мы уже видели, что в древности усиление значения той или иной части населения в армии ведет и к усилению ее в политической жизни. Переход от гомеровской боевой тактики к тяжелому гоплитскому строю привел к предоставлению политических прав зажиточному крестьянству. Так и теперь перенесение решающей роли в войне на флот означало увеличение политического значения бедноты, поскольку матросам и кормчим не надо было иметь тяжелого вооружения, и они вербовались из широких слоев населения.
Тем не менее на морскую программу Фемистокла пришлось пойти и его противникам, так как нельзя было мириться с таким положением, когда Эгина, постоянный соперник Афин, закрывающая им выход в открытое море, имела лучший и более современный флот, чем Афины; в это время, с падением Милета и Самоса, Эгина стала сильнейшим морским государством Греции.
Прекрасным предлогом для борьбы с Эгиной явилось то, что она дала «землю и воду» персам. По наущению Афин Спарта, как общепризнанный вождь Эллады, в лице царя Клеомена из династии Агиадов требует от эгинцев, чтобы они дали заложников афинянам в обеспечение того, что Эгина не станет на сторону персов в случае нашествия последних. Правда, второй спартанский царь Еврипонтид Дамарат, следуя традиционной политике своего дома, не пожелал содействовать ослаблению аристократической Эгины и усилению демократических Афин; однако он был, по принятому в Спарте трафарету, удален с престола как незаконнорожденный и бежал к персам, после чего эгинцы были вынуждены дать афинянам заложников.
В 490 г. большой флот, перевозивший персидское войско, двинулся из Малой Азии под начальством Датиса и Артаферна, племянника Дария. Флот поплыл прямым путем вдоль островов. Прежде всего персы высадились на Наксосе, на единственном острове, оставшемся еще не покоренным Персией. Однако большая часть населения бежала в горы; персам пришлось удовольствоваться сожжением города и порабощением случайно оставшихся жителей. Затем персы пристали к Делосу, главному центру ионян, совершили здесь жертвоприношение и, продемонстрировав перед греками свое благоговение перед греческими богами и уважение к жителям священного острова, поплыли к Евбее. Афинские колонисты из Халкиды бежали в Аттику; Эретрия была сожжена, а жители ее обращены в рабство. Затем персидский флот переправился в Аттику, и персы высадились близ Марафона в месте, наиболее удобном для маневрирования персидской конницы. Персы привезли с собой Гиппия, который, по тайному соглашению с оставшимися в городе Писистратидами и Алкмеонидами, должен был стать правителем в Афинах. К афинянам пришли на помощь только ближайшие соседи и друзья — платейцы. Был послан гонец и в Спарту с просьбой о помощи. Но спартанцы, следуя своему постоянному обычаю, сослались на религиозный предрассудок, мешавший им якобы выступить до наступления полнолуния, и поэтому пришли в Марафон, когда здесь все уже было кончено.
Афинское войско двинулось в Марафон. Ужас перед нашествием варваров был так велик, что афиняне включили в состав армии даже рабов, которым для этого была дарована свобода, а в случае победы, по-видимому, были обещаны гражданские права: это видно из того, что после победы павшие воины-рабы были похоронены на государственный счет вместе с платейскими союзниками. Афиняне не могли выступить против персов на открытой равнине, где те расположились, так как у персов была прекрасная конница. Поэтому они сосредоточили свои силы в узкой теснине, недоступной для конницы, и ждали наступления врага. Но и персы не собирались наступать. В городе в это время шла партийная борьба, и персы ждали, пока их сторонники, Писистратиды и Алкмеониды, подготовят в городе переворот и подадут им условный знак щитом, чтобы они выступили из Марафона в Афины.
Во главе афинского войска стоял архонт-полемарх Каллимах, но практическое руководство осуществлялось одним из десяти стратегов, чередовавшихся ежедневно. Однако фактическим руководителем операций у афинян был искусный в военном деле Мильтиад. Благодаря тайным сношениям с ионянами, сражавшимися на стороне персов, Мильтиаду было известно, что персы собираются сесть на суда, чтобы захватить Афины. Так как для афинян страшнее всего была персидская конница, то он сговорился с ионянами, что они подадут сигнал: «Нет всадников», как только вражеская конница будет посажена на суда и на суше останется одна пехота. И в самом афинском войске начиналось уже брожение, — когда, наконец, этот сигнал был дан. Тогда афиняне бросились бегом на врага. По причине малочисленности афинян персам вначале удалось прорвать центр, но затем афиняне ударили на персов с обоих флангов и нанесли им существенный урон, прежде чем те успели сесть на корабли для отплытия в Афины. Афинянам удалось даже, подбежав к морскому берегу, завладеть семью неприятельскими кораблями. Но в общем эта стычка имела преимущественно моральное значение. Она разрушила создавшееся после ионийского восстания представление о непобедимости персов. Военное же значение ее было незначительно; персы сохранили и живые силы, и флот, и боевой дух и спокойно двигались вокруг мыса Суния к Афинам.
Но афинянам был прекрасно известен замысел персов: они пустились бегом по суше по прямой дороге и прибыли в Афины раньше, чем сторонники персов могли осуществить предательство. Когда персы подошли к Фалеру, город уже был в надежных руках, и им не оставалось ничего иного, как, постояв немного в виду города, уйти обратно в Азию.
Таким образом, на этот раз Афины избавились от опасности. Но всякому здравомыслящему афинянину было понятно, что это столкновение ничего не решило и что следует ожидать нового, более страшного нашествия.
Сам Дарий, во всяком случае, не считал себя побежденным при Марафоне. В надписи, начертанной сыном Дария Ксерксом после вступления на престол, перечислены племена, которые подчинены его власти; и здесь, наряду с «ионянами» и «ионянами с островов» названы еще «ионяне, живущие по ту сторону моря», т. е. материковые греки в первую очередь. Ксеркс продолжал считать их своими подданными и после Марафонской битвы.[172] Разумеется, не заслуживает доверия рассказ Геродота, будто с момента Марафонской битвы персы только и думали о том, как бы отомстить афинянам: весь марафонский поход, несомненно, представлялся персам только одной из многочисленных экспедиций против взбунтовавшихся подданных. У персов было в эти годы достаточно хлопот кроме греков: в 486 г. восстал Египет; в том же году умер Дарий и на престол вступил Ксеркс. Смена царей всегда сопровождалась на Востоке смутами; в частности, о наличии второго претендента на персидский престол и о восстаниях, происшедших в Персии после вступления на престол Ксеркса, нам рассказывают Геродот и надпись Ксеркса, найденная недавно в Персеполе. По усмирении Египта Ксерксу пришлось еще усмирять восстание вавилонян. Только после этого Ксеркс мог взяться за Грецию.
3. ПОХОД КСЕРКСА И БИТВЫ ПРИ САЛАМИНЕ И ГИМЕРЕ
Известия о приготовлениях Ксеркса вызвали в Греции естественное беспокойство и ужас. Казалось бы перспектива вражеского нашествия и необходимость признать верховным властителем персидского царя, чуждого греческому укладу и греческой культуре, должна была вызвать у всех греков, без различия группировок, готовность забыть прежние распри и отстаивать свое отечество до последней капли крови. Предъявленное Дарием к Афинам требование принять правителем Гиппия показывало, что персы при случае не задумаются вмешаться и во внутренние дела греческих государств, если они найдут это для себя полезным и необходимым. Тем не менее в Греции царил полнейший разброд: целый ряд греческих государств с самого начала ориентировались на Персию, как, например, Фивы и Аргос; в других была сильная персофильская партия, как, например, в Афинах. Решение вопроса, на чью сторону стать, иногда принималось на основании мелочных интересов текущей минуты — оно определялось желанием сделать неприятность соседнему государству, стать сильнее его и т. д.
Судьбу Греции решило поведение двух сильнейших государств, Афин и Спарты. Мы уже видели, что для Афин непосредственное овладение путем в Черное море было вопросом жизни и смерти: здесь удалось подавить персофильские настроения. Спарта охотно не ввязывалась бы вовсе в войну с Персией, поскольку принципом ее политики было не высылать спартиатов из Пелопоннеса. Но, с другой стороны, Спарта не могла не понимать, что персы стремятся покорить всю Грецию и что если они разобьют все прочие греческие государства, то покорение Спарты для них уже не составит труда. А в случае появления персов в Лаконии немедленно же восстанут илоты, и весь «Ликургов» строй пойдет прахом. Коалиция с Афинами была необходимостью для Спарты, но в то же время ей надо было лавировать так, чтобы как можно меньшее число спартиатов было вне Пелопоннеса. Нашествия персов с суши можно было избежать, перегородив Истм высокой стеной, но это имело смысл только в том случае, если персы не смогут проникнуть в Пелопоннес морем. Спартанцы не имели своего флота; лучшим флотом в Греции был афинский. Поэтому союз с Афинами был необходимостью, несмотря на всю антипатию к Афинам правящего класса в Спарте.
Дельфийский храм был общенациональным святилищем, местом, куда стекались эллины из самых различных, даже воюющих между собой государств. Естественно было ожидать, что Пифия[173] возглавит национальное движение. Но Пифия оказалась всецело в руках персофильских элементов. Она всегда поддерживала восточных властителей; так, именно здесь была создана легенда, идеализирующая Креза, и, как замечал Дарий в письме к сатрапу Гадату, персидские цари «всегда были расположены к Аполлону, так как он изрек персам всю истину». И теперь, как и во время ионийского восстания, Пифия отговаривала отдельные греческие племена присоединиться к борющимся грекам (например, критян), а афинянам предвещала всякие ужасы, говоря, что ничего не уцелеет от Афин, что все исчезнет, и предлагая им сделать то, что уже сделали многие жители ионийских городов и о чем постоянно говорили и в Афинах, — «покинуть свои жилища и спастись на окраины земли», т. е. в Италию. Афиняне продолжали умолять Пифию дать более благоприятное для них предсказание, но она оставалась непреклонной, говоря, что Паллада не может умилостивить Зевса, что Афины будут разрушены и что «единственное спасение для афинян — это деревянные стены». Под деревянными стенами Пифия, несомненно, разумела те же корабли, которые должны были отвезти афинян на запад; впоследствии для реабилитации Пифии в это предсказание было задним числом вставлено упоминание о Саламине.
Вскоре после Марафонской битвы Мильтиад, будучи смелым и предприимчивым человеком, задумал совершить на собственный риск и страх поход на Парос. Это был, по существу, обыкновенный пиратский поход с целью обогащения. Мильтиад даже не нашел нужным сообщить афинянам о цели своего путешествия, а попросил у них, как бы взаимообразно, десять кораблей и денег, а также право вербовать войска с тем, что затраченные суммы будут возвращены им с барышом по окончании предприятия. Авторитет Мильтиада был так велик, что ему дали эту сумму, не требуя никаких гарантий. Мильтиад двинулся против Пароса под тем предлогом, что Парос был на стороне персов, и потребовал уплаты ста талантов штрафа. Паросцы отказались уплатить этот штраф, а взять Парос Мильтиаду не удалось. Более того, при осаде он получил рану в колено, которая не заживала и причиняла ему нестерпимую боль. По возвращении Мильтиада отец Перикла, Ксантипп, зять Алкмеонидов, возбудил против него процесс, требуя его смертной казни за то, что он обманул афинян. Между тем в ноге у Мильтиада образовалась гангрена, и он был принесен на суд в постели. Ввиду выдающихся заслуг Мильтиада перед афинским народом он не был казнен, а приговорен к огромному штрафу в 50 талантов. Вскоре Мильтиад умер, а штраф уплатил его сын Кимон.
Алкмеонидам не удалось добиться казни Мильтиада; в момент, когда угрожала новая опасность варварского нашествия, их выступления против вождей народной обороны вредили национальному делу, будучи по существу персофильскими происками. Поэтому народ, руководимый Фемистоклом, начинает планомерно изгонять вождей Алкмеонидов и Писистратидов. В 487 г. изгоняется Писистратид Гиппарх, в 486 г. Алкмеонид Мегакл, в 485 г. — уже упомянутый Ксантипп.
В 483 г., после подавления Ксерксом ряда восстаний в самой Персии и восстания в Вавилоне, всем стало ясно, что новое нашествие персов приближается. Афинянам необходимо было в первую очередь позаботиться об усилении флота. К этому представлялся удобный случай. На юге Паралии находились Лаврийские серебряные рудники, разрабатывающиеся с очень давних времен. В 483 г. была обнаружена особенно богатая жила, и государство получило большое количество серебра. По существовавшему в Афинах обычаю это серебро должно было быть распределено между всеми гражданами, но Фемистокл внес в народное собрание предложение, чтобы серебро это не распределялось, а пошло на постройку флота. Ввиду угрожающей опасности предложение это было принято. Благодаря энергии Фемистокла в течение двух лет было выстроено 180 триэр — такого числа кораблей до тех пор не имело ни одно государство.
В 481 г. целый ряд греческих государств как материка, так и островов образовали Эллинский союз для борьбы с персами. Этот союз постановил, что все те греки, которые добровольно станут на сторону персов, подвергнутся после войны суровому наказанию: все их имущество должно быть конфисковано, причем десятая часть его должна поступить в храм Аполлона Дельфийского; всякие войны между членами союза на ближайшее время были запрещены. До сих пор единственным большим союзом государств был Пелопоннесский союз; вновь основанный Эллинский союз мыслился только как расширение Пелопоннесского союза путем включения в него государств, лежащих за пределами этого союза. Поэтому считалось само собой подразумевающимся, что руководство как на суше, так и на море должно было принадлежать Спарте.
Ксеркс начал с того, что в 480 г. послал в Грецию послов с требованием «земли и воды». Ряд греческих городов выполнил это требование. После этого выступил в поход и сам Ксеркс. Приготовления к походу были чрезвычайно тщательными, все было обдумано заранее. С карфагенянами был заключен договор; для того, чтобы сицилийские греки не могли прийти на помощь метрополии, было условлено, что в то время, как Ксеркс нападет на материковую Грецию, карфагеняне нападут на Сицилию. Заблаговременно на всем пути вдоль побережья Фракии были устроены склады продовольствия; во всех районах необъятного царства были навербованы войска; через Геллеспонт было перекинуто два понтонных моста.[174] Поход Ксеркса, как и поход Мардония в 492 г., был комбинированным: часть войска шла по суше, часть по морю.
Так как корабли Мардония в 492 г. потерпели крушение у мыса Афона, то Ксеркс, заблаговременно собрав большие массы народа, заставил прокопать узкий перешеек, отделявший Афон от материка; по этому каналу корабли могли пройти в полной безопасности.
Сухопутная армия Ксеркса, по Геродоту, состояла чуть ли не из 1 700 000 человек; однако, как уже давно было указано исследователями, это явное преувеличение; вряд ли в этой армии, включая очень сильную конницу, было многим более двухсот тысяч воинов. Армия шла вдоль берега Фракии. Рядом шел флот, состоявший, по Эсхилу, из 1207 кораблей. Однако из этих кораблей только 207 были быстроходными, а значительная часть представляла собой транспортные суда. Из этих судов около трехсот были выставлены греками, жителями Малой Азии и островов.
Итак, Ксеркс по всем расчетам мог, по-видимому, быть уверен в полной победе. В Греции, наоборот, царило глубокое уныние. Значительнейшие из греческих государств (если не считать Спарты и Афин) — Фессалия, Беотия, Аргос — признали верховное господство персов; Керкира с ее большим флотом держалась выжидательной политики и готова была присоединиться к тому, кто возьмет верх; сицилийские греки не могли прийти на помощь, так как им угрожали карфагеняне, и, наконец, даже в тех государствах, которые решили вести войну, существовало сильное персофильское течение. Простой народ в большинстве этих городов был против войны с персами: «отказавшие персам в земле и воде были в большом страхе, потому что в Элладе не было достаточно большого числа кораблей для того, чтобы выдержать нападение врага, ибо широкие массы населения не желали вести войну и сильно сочувствовали персам» (Геродот). Исключение составляли, вероятно, лишь приморские города, жившие ввозным хлебом, — здесь народные массы были кровно заинтересованы в победе над персами.
Навстречу персам весной 480 г. вышло союзное греческое войско. Оно двинулось в Фессалию. Фессалийцы не решились оказать ему сопротивление и обещали оказать грекам поддержку, если тем удастся помешать персам вторгнуться в Фессалию. Союзное войско заняло первоначально Темпейский проход, ведший из Македонии в Фессалию; однако вскоре обнаружилось, что эти позиции грекам не удастся защитить, и пришлось отступить к Фермопильскому проходу, отделявшему Фессалию от южной Греции. Тем самым вся Фессалия с ее плодороднейшими пашнями и пастбищами была отдана во власть персов, а фессалийская конница — лучшая конница во всей Греции — усилила персидскую армию.
Фермопильский проход был проходом, наиболее удобным для обороны во всей северной Греции. Высокие горы здесь круто опускаются почти к самому берегу моря, оставляя лишь узкую дорожку для передвижения. Если занять высоты, то можно сделать невозможным проход армии, как бы многочисленна она ни была. Поэтому здесь численность греческих войск не имела большого значения: проход был занят греческой армией только в семь тысяч человек, из которых четыре тысячи — жители средней Греции. Лучшим отрядом в этом войске был отряд из трехсот спартиатов, руководимый царем Леонидом, бывшим в то же время начальником всего войска. Неподалеку от этой сухопутной армии у северной части острова Евбеи, у так называемого мыса Артемисия, расположился и греческий флот; этот флот должен был действовать координирование с сухопутной армией: Спарта не могла не понимать, что единственный шанс на победу давало наличие у греков сильного флота; надежд на победу на суше было чрезвычайно мало. Соответственно этому был построен и весь план борьбы. Начальником всего флота был спартанец Еврибиад, но большую роль играл и командующий афинской эскадрой Фемистокл, так как из 271 триэры, находившейся здесь, 127 были афинские. Персидский флот, прибывший сюда же и расположившийся к северу от афинян в Пагасейском заливе, был значительно многочисленнее несмотря на то, что уже на пути сюда он сильно пострадал от бури. На случай неудачи 53 афинских корабля были оставлены в Еврипе; они должны были в случае нужды прикрывать отступление флота. Персы, желая лишить греков возможности отступления, послали 200 кораблей для обхода вокруг Евбеи, чтобы напасть на греков с тыла. Однако этот отряд был разбит бурей. Эллины ввиду своей малочисленности не решались нападать на персов, но при попытке напасть на греков персам пришлось отступить назад с большим уроном. Таким образом, битва, продолжавшаяся три дня, не дала никакого результата, хотя греки и считали себя победителями; во всяком случае о том, чтобы подойти с моря к Фермопилам и оказать помощь сухопутному войску, не могло быть и речи. Точно так же и позиция у Фермопил не дала возможности задержать персидское войско: кроме Фермопильского прохода, через горы вели тропинки.[175] Через несколько дней после безуспешных попыток прорваться через Фермопильский проход персам удалось обойти расположение греков по горным тропинкам и зайти им в тыл. Дальнейшее сопротивление было бесполезно. Однако по спартанскому закону воин не мог ни при каких обстоятельствах оставить место, на котором он стоит, и отступить. Спартанцы, нарушившие этот закон, носили презрительную кличку «задрожавших» (tresantes); они были предметом всеобщих насмешек и лишались политических прав. Поэтому царь Леонид отпустил всех своих союзников (только феспийцы добровольно остались с ним) и решил бороться с персами до последнего издыхания. Лишь ценой огромных потерь персам удалось, наконец, перебить спартанцев до последнего человека и проложить себе дорогу через Фермопильский проход. Моральное впечатление, произведенное этим подвигом, было громадным. Впоследствии Симонид начертал на могиле погибших при Фермопилах следующие слова:
О чужестранец, поведай спартанцам о нашей кончине:
Верны законам своим, здесь мы костьми полегли.
После того как персы прошли через Фермопилы, дальнейшее пребывание греческого флота у Артемисия стало лишенным смысла и даже вредным. Флот поспешно двинулся через Евбейский пролив к Аттике. Теперь вся средняя Греция вплоть до Коринфского перешейка оказалась открытой для нападения персов. По-видимому, Дельфийский храм открыто выразил свои персофильские тенденции; этим, может быть, и объясняется то, что огромные сокровища его не были разграблены персами.[176]
Афины в это время еще не были соединены стенами с гаванью. Не существовало такой силы, которая могла бы помешать персам подойти к Афинам и обложить их со всех сторон, а в этом случае афиняне были бы обречены на голодную смерть. Поэтому афинянам ничего не оставалось, как покинуть свой город: все мужчины, способные к сопротивлению, должны были отправиться во флот и в армию, а женщины, дети, старики и рабы — частью на Саламин, частью на Эгину, частью в Трезену на Сароническом заливе, бывшую с незапамятных времен в дружбе с Афинами. Можно себе представить, какое горе причинила аттическим крестьянам необходимость бросить на разорение персам дома, поля и взращенные с таким трудом виноградники! Однако это выселение происходило без паники, в образцовом порядке. Ареопаг взял на себя руководство им, выдавая каждому 8 драхм на пропитание, и следил за посадкой на суда. И здесь, по-видимому, руководящую роль играл Фемистокл, бывший в это время одним из членов ареопага. Мы уже говорили, что Дельфийский оракул советовал афинянам спасаться за «деревянными стенами»; выше мы указали, какой смысл имело это изречение. Фемистокл истолковал его в том смысле, что греки должны сразиться с персами на кораблях; группа афинских старцев поняла это изречение в прямом смысле и решила не уходить из города, а искать спасения за деревянными стенами Акрополя. Пришедшая вскоре армия персов опустошила Аттику, разрушила и сожгла Афины, перебив фанатических защитников Акрополя.
Персидский флот бросил якорь у афинской гавани Фалера, тогда как греки расположились со своими кораблями у острова Саламина. Общее число триэр у греков было 378, из них 180 афинских. Жители Наксоса, подобно прочим островитянам, послали свои четыре корабля в персидское войско, но корабли эти направились не к персам, а к грекам. Прибыло также судно из Италии, из Кротона. Руководителю афинского флота Фемистоклу было совершенно ясно, что если греческий флот отступит дальше и персы прорвутся в Пелопоннес, то греки неизбежно рассеются, и персы одолеют их поодиночке, тем более, что крупнейшее после Спарты государство Пелопоннеса, Аргос, было на стороне персов. Это должны были понимать и спартанцы; они спешно сооружали в это время стену через Истм, чтобы не пропустить в Пелопоннес сухопутную армию. Если бы персидскому флоту удалось проникнуть в Пелопоннес, то все это сооружение потеряло бы смысл. Поэтому грекам было чрезвычайно важно заставить персов сразиться с ними, не доходя до Пелопоннеса.[177]
К счастью для них, и Ксеркс, рассчитывая на свое численное превосходство и уверенный в победе, решил заставить греков дать сражение в узком Саламинском проливе. Он заранее перегородил путь как со стороны Аттики, так и со стороны Мегары и высадил десант на острове Пситталии в тылу греческого флота.
Нападение врага на Аттику вызвало взрыв патриотического чувства у самых различных групп населения. Теперь, когда Афины были сожжены, а Аттика разграблена, уже не могло быть разговора о тех выгодах, которые представляло бы мирное соглашение с персами. И аристократы, и крестьяне, и торговцы, и ремесленники — все объединены теперь одним желанием: выбросить врага из родной земли. При таких условиях дальнейшее пребывание на чужбине изгнанников, устраненных в разгаре политической борьбы, теряло всякий смысл. Принимается постановление о возвращении на родину изгнанников. Аристид, изгнанный в 482 г. за противодействие морской политике Фемистокла[178] и находившийся в это время на Эгине, тайком пробирается мимо персидских судов на родину; при этом он сообщил, что персидские суда отрезали грекам все пути к бегству.
На следующее утро (28 сентября 480 г.) греки первые двинулись в бой против персов. В узком и мелком проливе, не зная фарватера, корабли персидского флота не могли использовать ни своей численности, ни своего превосходства в мореходном искусстве. Под натиском греческих судов они садились на мель, врезались друг в друга, и только часть из них могла принять участие в сражении. Аристиду удалось высадиться с отрядом на остров Пситталию и перебить находившийся здесь отряд персов. Битва эта кончилась полным их поражением.[179] Тем не менее у Ксеркса осталось нетронутым огромное сухопутное войско; кроме того, у него осталось еще значительное число кораблей. Уже после Саламинского сражения он пытался соорудить понтонный мост с материка на Саламин, чтобы вынудить афинян к сухопутной битве. С другой стороны, когда греки обсуждали предложение Фемистокла двинуться вслед за персами, уничтожить мосты через Геллеспонт и лишить таким образом персов возможности вернуться на родину, это предложение было отклонено: очевидно, и морские силы персов были еще так велики, что оно казалось рискованным. Итак, Ксеркс беспрепятственно удалился, оставив в Греции большое сухопутное войско под начальством Мардония, которое должно было перезимовать и с наступлением благоприятного времени снова открыть военные действия.
Если, таким образом, персы не были еще окончательно разбиты и положение эллинов было в достаточной мере серьезно, то, тем не менее, значение саламинской победы было громадно, и именно она, по-видимому, решила судьбу Греции. Она показала, что достаточно объединения хотя бы части греческих государств, чтобы дать победоносный отпор огромной армии, составленной из всех народов Востока, и преисполнила греков уверенностью, что «демократия» во всех отношениях лучше деспотизма. Правда, демократия понималась не в том смысле, как понимали это слово греки в конце V в., т. е. не как власть, наилучшим способом обеспечивающая интересы широких неимущих масс свободного гражданского населения. Под демократией в эту эпоху разумели всякую власть, лишь бы она была основана на господстве закона, с выборными должностными лицами и коллегиями и регулярно созываемым народным собранием, хотя бы она действовала в ущерб интересам бедноты. Обладание политическими правами только при наличии тяжелого вооружения, имущественные классы, ведущая роль аристократии во всех областях государственной жизни — все это с точки зрения того времени не противоречило понятию демократии: так, например, даже Спарта считалась образцом демократического государства; Солон даже противопоставлял демос (demos) бедноте (penichroi).
После победы при Саламине первой задачей Эллинского союза было обеспечить себе господство, по крайней мере, в той части Эгейского моря, которая прилегает к Греции. Крупнейшие острова из числа Киклад (например, Андрос, Парос и Наксос) и город Карист на Евбее либо выставили свои контингента в персидский флот, либо держались дружественного по отношению к персам нейтралитета. Было насущной военной необходимостью покорить эти города, обложить их контрибуцией на дальнейшее продолжение войны и поставить во главе каждого из этих городов дружественные Афинам и Спарте группы, чтобы не надо было опасаться их отложения в дальнейшем ходе войны. Эти города и составили первое ядро будущего Афинского морского союза. О политике Фемистокла и Аристида по отношению к этим городам мы скажем подробнее ниже.
Совместная победа над персами содействовала сближению между Спартой и Афинами, тем более, что во главе Спарты стоял в это время регент Павсаний, принадлежавший к дому Агиадов, всегда дружественно относившемуся к Афинам и стремившемуся к демократическим реформам в самой Спарте. Приезд Фемистокла в Спарту непосредственно после Саламинского боя был настоящим триумфом; спартанцы, скупые на почести и враждебные к иностранцам, не только дали ему оливковый венок, но и наградили его лучшей в Спарте колесницей; до границы провожал его отборный отряд из трехсот спартиатов. Это был, как говорил Геродот, «единственный человек, которого так провожали спартанцы». Вряд ли Фемистокл приезжал в Спарту только за этими почестями: несомненно, в переговорах между ним и группой Павсания были намечены принципы совместных дальнейших действий. Но проводимая Павсанием политика потерпела вскоре неудачу в Спарте, и эти планы не могли быть осуществлены.
Подобно тому как в материковой Греции сами же греки, борясь между собой, призвали на помощь персов (например, Клисфен в Афинах), так и в Сицилии вмешательство карфагенян в греческие дела произошло по просьбе самих же греков. Ко времени Саламинской битвы наиболее сильными государствами Сицилии были Сиракузы, где правил Тиран Гелон, и Акрагант, где правил его тесть, Тиран Ферон. Ферон пытался покорить Гимеру, на северном берегу Сицилии. Ферону, наконец, удалось изгнать Тирана Терила из Гимеры; будучи изгнанным, тот обратился за помощью к карфагенянам, бывшим в тайном союзе с Ксерксом. Сильное карфагенское войско под начальством Гамилькара, сына Магона, пришло на помощь Гимере. Карфагенянам противостояли войска Гелона и Ферона. На стороне карфагенян сражалось и одно из могущественных греческих государств запада — Кирена. В этой битве при Гимере, точная дата которой неизвестна, карфагеняне потерпели поражение.[180]
4. ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ПОБЕДА НАД ПЕРСАМИ
Зиму 479 г. войско Мардония провело в плодородной Фессалии. С наступлением весны 479 г. греческий флот под предводительством спартанского царя Леотихида вышел в море. Афинскими кораблями командовал Ксантипп, отец Перикла. Ионийские греки (вернее, враждебные персам группировки в ионийских городах) звали греческий флот в Малую Азию, чтобы помочь грекам освободиться от персидской власти. Но пока войска Мардония стояли в Греции, было слишком рискованно отводить флот так далеко от берегов Эллады и подвергать риску самое его существование. Поэтому греческие полководцы пошли по компромиссному пути и стояли с флотом в Делосе, на полпути между Грецией и Малой Азией.
Персы также прекрасно понимали, что после Саламинского боя быть уверенными в победе они никак не могут, но они знали и то, что им сочувствует ряд греческих государств и что даже в государствах, враждебных им, есть сильные персофильские группировки. Геродот, как мы уже видели, указывал на то, что в ряде случаев беднота была на стороне персов, а среди этой бедноты особенно популярны были демократические Афины. Однако как раз здесь беднота ориентировалась по-иному: Афины были в это время в тесном союзе со Спартой. Для персов поэтому было особенно важно оторвать Афины от Спарты и ценой любых уступок перетянуть их на свою сторону. Это казалось вполне осуществимым потому, что афиняне уже вернулись за это время в Аттику, начали восстанавливать свои дома и хозяйства, и новое нашествие персов было бы для них особенно тяжелым; вдобавок в Афинах была сильная партия, стоявшая за мир с персами. Мардоний послал в Афины сражавшегося на его стороне македонского царя Александра I с выгодными для афинян предложениями. Александр был очень подходящим для этой роли человеком, так как он до этого времени был в дружественных отношениях и с Афинами (несомненно, афиняне уже получали в это время строевой лес из Македонии). Афинянам предложены были такие условия: они получают назад свою землю и независимость и заключают равноправный союз с Персией; храмы и все то, что было истреблено, персы обязуются восстановить за свой счет. Наконец, персы обещали афинянам присоединить к их территории и другие области, если они того пожелают. Как ни заманчивы были эти условия, наиболее дальновидные афиняне не могли на них пойти; для Афин, как для государства, ввозящего хлеб, при античных международных отношениях господство на море и обладание проливами было насущной необходимостью. С другой стороны, было ясно, что если персы овладеют всей Грецией, то обещания, данные ими афинянам, потеряют всякую цену. Победа над персами, ставшая теперь при известном напряжении сил вполне осуществимой, обещала гораздо более выгодные перспективы. Поэтому миссия Александра не имела успеха.
В Спарте после саламинской победы взяла на некоторое время верх миролюбивая группировка. Через Истм была сооружена стена, благодаря чему нападение персов с суши стало невозможным. Персидского флота также уже не существовало в Греции. Поэтому казалось наиболее благоразумным не предпринимать ничего и выжидать событий. Такое поведение Спарты не могло не усилить пацифистских настроений в афинском войске (в это время Мардоний уже снова занял Аттику, а афинское войско находилось на Саламине). Член афинского совета Ликид выступил с предложением договориться с персами, но большинство было против него, и он был даже побит камнями. После этого афинское посольство в составе Кимона, Ксантиппа и Миронида, по предложению Аристида, направилось в Спарту. Только угроза, что афиняне станут на сторону Персии, заставила Спарту перейти к решительному образу действий. Действительно, в таком случае Персия получила бы афинский флот и имела бы больший флот, чем все остальные греки, взятые вместе; положение Спарты стало бы безнадежным. Всенародное спартанское ополчение двинулось из Пелопоннеса под предводительством спартанского регента Павсания, соединилось с ополчениями других пелопоннесских государств, а по прибытии в Аттику — с афинянами и платейцами. Мардоний, учитывая, что гористая Аттика неудобна для действий его конницы, отступил в Беотию к Платее; предварительно он снова сжег и уничтожил Афины.
Цифры персидского войска, даваемые Геродотом для битвы при Платеях, несомненно тенденциозно преувеличены с патриотической целью. Число воинов в греческом войске определяется Геродотом в 110 000 человек, в том числе 39 000 тяжеловооруженных; в персидском войске, вероятно, воинов было немногим больше; из них 20—30 тысяч составляли греки из северной и средней Греции (беотийцы, локрийцы, фессалийцы, фокидцы) и македоняне. Но главным преимуществом персов была их прекрасная конница, тогда как у греков конницы вовсе не было. Поэтому греки стояли на склонах гор, где конница не могла действовать, а персы — на равнине. Ясно, что обеим сторонам было одинаково невыгодно наступать; поэтому жертвы и у той и у другой стороны не давали в ловких руках жрецов благоприятных предзнаменований для наступления. Попытка персидской конницы атаковать греческие позиции окончилась для нее тяжелой неудачей.
В таком положении персы пытались внести разложение в греческое войско, вступив в сношения с персофильскими элементами в войске. И здесь, как и во время Марафонской битвы, стали заметны персофильские настроения и готов был вспыхнуть заговор. Плутарх сообщает следующее:
«В это время вся Греция была в смятении, но наиболее тревожное состояние было среди афинян. Люди из знатных и богатых домов, превратившиеся из-за войны в бедняков, увидели, что вместе с богатством они лишились всякого влияния и популярности и что властвуют и пользуются почетом другие. Поэтому они тайно собрались в каком-то доме в Платеях и устроили заговор для свержения демократии. Если же заговор не удастся, они решили заняться вредительством и предать своих варварам. Они вели агитацию в лагере, и значительная часть войска уже подверглась разложению».
Характерно поведение Аристида, отражающее настроение части афинских правящих кругов, враждебных Фемистоклу. Он занимает двойственную выжидательную позицию по отношению к мятежникам и из большого числа виновных арестует только восемь человек; двум вождям движения, уже ранее обвиненным в государственной измене, дает возможность бежать, а остальных выпускает якобы за недоказанностью обвинения.
Мардоний имел и еще одну удачу; ему удалось засыпать ручей Гаргафию, из которого получало воду греческое войско, и грекам ничего не осталось, как перейти на другие позиции на виду у неприятеля; вдобавок между афинянами, спартанцами и тегейцами начались споры за наиболее почетные и ответственные позиции в строю. Все эти обстоятельства, казалось, давали персам надежду на победу, и они напали на спартанцев в то время, когда те переходили на новые позиции. Однако преимущества спартанской военной дисциплины сказались здесь во всем блеске: спартанцы погибали во множестве от вражеских стрел, но не отвечали на выстрелы и не покидали своих мест в строю до тех пор, пока не получили тактического преимущества. Персы сделали стену из щитов и из-за такой стены осыпали спартанцев стрелами, т. е. применили тактику сплоченного строя, в которой их враги-спартанцы не имели равных. Спартанцы устремились на персов, которые, несмотря на отчаянное сопротивление, были разбиты. В сражении такого типа играет решающую роль тяжелое вооружение, которого не было у персов: «В отваге и силе персы не уступали эллинам, но они были безоружны, неопытны (в таком бою) и по ловкости не могли равняться с противниками. Наиболее гибельно для них было отсутствие тяжелого вооружения — им, легковооруженным, приходилось воевать с тяжеловооруженными» (Геродот). В бою пал и сам Мардоний. После этого персы отступили и заперлись в укрепленном лагере. Спартанцы оказались совершенно беспомощными, так как они не умели брать крепостей; здесь решающая роль перешла к афинянам, которым и удалось овладеть персидским лагерем. После этого остатки персидского войска бежали в Азию. Греки получили богатую добычу; Платеи, на территории которых произошла битва и жители которых храбро сражались в этом бою, получили победный приз, и их территория была поставлена под особую защиту всех эллинов. Эта победа имела место летом 479 г.
Затем греческое войско двинулось к Фивам; фиванцы вынуждены были выдать главарей персофильской партии, которые и были казнены. До этого времени Фивы стояли во главе Беотийского союза. Теперь Фивы за то, что были на стороне персов, исключаются из этого союза; впрочем, этот союз в 479 г. фактически распался и стал чисто религиозным объединением самостоятельных государств. Постановление об уничтожении Фив как одного из городов, сражавшихся на стороне Персии, принятое накануне Саламинской битвы, не было, однако, осуществлено, вероятно, под давлением Фемистокла; как мы увидим, сохранение этих государств входило в его общий план.
Вслед за этим греческий флот, стоявший у Делоса, двинулся к Самосу. Персидский флот был сосредоточен против Самоса у мыса Микале. Персы не решились принять морское сражение и вытащили свои корабли на берег. Греки напали на них, осадили их позиции и нанесли им решительное поражение; остатки персидского флота были уничтожены. После этого некоторые ионийские города отпадают от персов и переходят на сторону своих соплеменников.
Таким образом, столкновение между персами и греками окончилось решительной и бесповоротной победой последних. Несмотря на запутанность внутреннего положения, на ожесточенную борьбу между отдельными греческими городами и отдельными группировками в этих городах, при появлении персидских войск в ведущих государствах Греции чувство патриотизма и стремление к свободе и автономии взяли верх, особенно там, где борьба с Персией была экономической (Афины) или политической (Спарта) необходимостью: в Афинах снабжение хлебом из Понта могло быть обеспечено только ценой победы над персидским флотом; в Спарте всякое внешнее вмешательство могло положить конец господству над илотами.
Между тем ряд греческих государств и партий стояли за подчинение персам, и Геродот дважды в своем труде дает понять, что в глубине души он считает причиной поражения персов отсутствие дипломатического таланта у их полководцев: «Пошли в их города людям влиятельным деньги: подарками ты разделишь Элладу, и они не захотят рисковать и вступать с тобой в битву» — такой совет, по словам Геродота, дважды давался Мардонию, но он не захотел ему следовать. Однако эти слова навеяны Геродоту событиями, начала Пелононнесской войны. В области дипломатии и подкупа персы не имели себе равных, и, несомненно, сделали все возможное для того, чтобы внести разложение в среду греков: вспомним посольство Мардония к афинянам и персофильский заговор во время Платейской битвы. Причина, очевидно, не в отсутствии дипломатического таланта у персов.
5. ИСТОЧНИКИ
1. Современные событиям: отрывки из истории Гекатея Милетского. Эсхил, «Персы». Надпись, содержащая приказ царя Дария сатрапу Гадату о почитании храма Аполлона. Надпись архонта-полемарха Каллимаха с посвящением в честь марафонской победы. Надпись Гелона в честь победы при Гимере. Колонна в виде обвившихся спиралью змей с названиями всех государств, участвовавших в Греко-персидских войнах (посвящение после платейской победы). Надпись в честь мегарцев, участников Персидских войн (элегия поэта Симонида). Надпись в честь знаменитого атлета Фаилла из Кротона, участвовавшего в Саламинской битве. «Идалийская бронза» — надпись с о. Кипра, касающаяся, быть может, событий войны с персами приблизительно в 497 г.
2. Позднейшие: основной источник для истории Греко-персидских войн — Геродот, писавший через 30—40 лет после изображаемых событий, во время войны афинян со спартанцами. В это время враги Афин вели бешеную агитацию против них, обвиняя их в том, что они примирились с национальным врагом — Персией, ведут войну с эллинами и угнетают островитян и малоазиатских греков. Прежде всего агитация велась против рода Алкмеонидов и его вождя Перикла. Алкмеонидов обвиняли в том, что они уже в 509 г. дали «землю и воду» персам, что в 490 г. они пытались предать персам Афины и т. д. В том же обвиняли с еще гораздо большим основанием постоянного союзника Афин — Аргос. Наоборот, Спарту изображали как главную спасительницу общеэллинского дела, как заклятого врага Персии и организатора победы в Греко-персидских войнах, как наиболее храброе и рыцарское государство. Если фиванцы — главный союзник Спарты в средней Греции — открыто сражались на стороне Персии, то это с точки зрения апологетов Спарты и ее союзников объясняется тем, что в то время у власти стояла кучка олигархов, — фиванский народ не несет за это никакой ответственности.
Руководящая Афинами группа во главе с Периклом вела борьбу со Спартой, вела, как нам известно, тайные переговоры с Персией, и даже в 449 г. заключила с ней далеко не почетный мир. Однако открытая пропаганда такой политики была бы крайне непопулярной ввиду укоренившихся «националистических» взглядов (нельзя забывать, что в эпоху войны со Спартой уже было значительно развито рабовладение, идеологической основой которого является противопоставление греков варварам). При таких условиях необходимо было внешне признать «националистическую» концепцию, проводя афинскую точку зрения лишь исподволь и незаметно. С этой точки зрения неоценимую услугу Афинам оказал труд Геродота: они могли с гордостью ссылаться на то, как рисует картину один из величайших ученых того времени и притом гражданин Галикарнасса, одного из городов, якобы угнетаемых афинянами. Геродот приписывает главную заслугу в Греко-персидских войнах афинянам — если бы не они, вся Греция подпала бы под власть персов; впрочем, он сам знает, что такой взгляд не встретит сочувствия у большинства греков.
Признавая преимущества спартанского государственного устройства и военной техники, а также роль спартанцев в Персидских войнах, он стремится, где только возможно, потихоньку развенчать их: спартанцы эгоистичны и думают только о себе, а не об эллинах; они думают одно, а говорят другое; чтобы не идти в поход, они ссылаются на государственные праздники; их полководцы (в частности, Еврибиад) продажны, нерешительны и лишены инициативы. Поведение в войне спартанских союзников — фиванцев и коринфян — Геродот старается изобразить как сплошную трусость и предательство; наоборот, для афинского союзника, Аргоса, он изыскивает всевозможные оправдания. Он замечает, что в древнейших столкновениях между греками и варварами главная вина падает не на варваров, а на греков; восстание ионийских греков против персов он называет безумием, а Греко-персидские войны — вообще величайшим несчастием для Греции и для Персии; он относится с восхищением к религии и культуре Персии и Египта и восхищается техникой Дария; он подчеркивает, что предки греческих мудрецов и греческих аристократов (например, Фалеса) были азиатами; он всячески расписывает подвиги при Саламине Артемисии, которая была в Галикарнассе сатрапом персидского царя; он считает, что вина за разграбление храмов и святынь падает в первую голову не на персов, а на греков, что персы по храбрости не уступали грекам, а причиной победы греков в битве при Платеях было только превосходство греческого вооружения, и т. д. Все эти замечания сделаны вскользь, мимоходом, чем и объясняется, что до последнего времени ученые почти не замечали их, а видели в «Истории» Геродота только ее официальную тенденцию, стремление прославить греческое оружие и противопоставить высшую расу, греческую, низшей — варварской.
Соответственно этому и Греко-персидские войны изображались как освободительная война греческой демократии против всякого рода угнетателей: «тиранов» и аристократов внутри, персидского деспота — вовне. Развитие демократии в Афинах, с этой точки зрения, есть закономерное следствие победы в освободительной войне. Эта точка зрения была господствующей на западе до последнего времени; лишь Ж. Гобино, А. Оветт, К. Ю. Белох и Эд. Мейер (в 1918 г.) впервые усомнились в ее правомерности. Односторонний характер этой точки зрения, игнорирующей как экономические факторы, так и ряд ясных высказываний Геродота, впервые показали Ф. Мильтнер и Г. Де Санктис в последние годы (ср. также работы Гейнлейна и К. Ф. Леманн-Гаупта); далее развил и углубил новую точку зрения автор этой книги.
В СССР, кроме автора этой книги и, по-видимому, В. С. Сергеева, остальные специалисты, насколько мне известно, продолжают оставаться на старых позициях, несмотря на их неприемлемость. В самом деле, Геродот даже заявляет, что в городах, сражавшихся с персами, народные массы были «ревностными персофилами»; это указание, как и другие аналогичные, ими просто игнорируется. Далее, и утверждение, что Тираны шли заодно с аристократией, противоречит фактам: как известно, Тираны в материковой Греции и Малой Азии, поскольку их внутренняя деятельность нам известна, были заклятыми врагами аристократии. Сторонники этого взгляда играют на двух смыслах термина «демократия»; под демократией подразумеваются и богатые торговцы и ремесленники простого происхождения, заинтересованные в античном «народоправстве», и городская беднота, часто предпочитавшая «народоправству» диктатуру, накладывающую руку на богатых. Первые были обычно настроены персофобски, вторая — персофильски. То, что Греко-персидские войны имели, якобы, результатом быстрое развитие демократии, просто извращение фактов. Развитие демократии началось с Солона и Писистрата, вылилось в особо яркие формы при Клисфене в 509 г. и получило дальнейшее развитие в 501 г. (стратеги) и в 487 г. (выборы архонтов по жребию). После 480 г. ни о каких дальнейших демократических реформах мы больше не слышим; наступает эпоха усиления ареопага, т. е. эпоха реакции. И только после 460 г., после изгнания Кимона, возглавившего борьбу с Персией, начинается эпоха новых демократических реформ, несмотря на то что для них уже во время Греко-персидских войн были созданы все предпосылки усилением значения флота и уменьшением роли гоплитов. Всячески приветствовать надо поэтому то, что в учебнике В. С. Сергеева совершенно отсутствуют эти антинаучные рассуждения и что он подчеркивает основное значение экономического фактора в этой войне.[181]
Произведенный мной пересмотр всего труда Геродота[182] (результаты которого будут опубликованы в особой книге), как я полагаю, окончательно убедит в правильности этого подхода. Недаром уже в древности заклятый враг Геродота Плутарх, стоявший на позициях, с которыми я здесь полемизирую, прочел между строк истинную тенденцию Геродота и назвал его даже «варварофилом».
Другими важными источниками являются прежде всего «Библиотека» Диодора, имеющего главным источником Эфора, и Плутарховы биографии Фемистокла и Аристида.
Для оценки Геродота очень важно сочинение Плутарха «О злокозненности Геродота». Точка зрения Плутарха, жившего через 600 с лишним лет после Греко-персидских войн, вполне совпадает с точкой зрения моих противников, но его панэллинский патриотизм характерен для настроения греков, живших под римским игом, а не для событий начала V в. (см. мое введение к переводу «Избранных биографий Плутарха». М., Л., 1941).