АФИНЫ ПЕРИКЛА (460—431). ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРЕДПОСЫЛКИ РАСЦВЕТА АФИН
1. ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ «ПАРТИЯ»
Что представляла собой демократическая «партия» в эпоху Перикла?
Та демократическая «партия», которую возглавил Перикл после убийства Эфиальта, является как бы переходным звеном между умеренной демократией Клисфена и радикальной демократией Клеона времени Пелопоннесской войны. Принципом политики Клисфена в области экономики было невмешательство в имущественные отношения: как известно, он, в противоположность Писистрату, не провел ни одной меры для сохранения и поднятия материального благосостояния бедноты. В его время наследственная знать и ее вековые традиционные привилегии — и в силу традиции и в силу внешней поддержки Спарты — представляли еще большую реальную опасность для молодого демократического строя; лозунгом его реформ и было окончательное уничтожение каких бы то ни было привилегий по происхождению. Истинным хозяином страны становится совет пятисот, подготовляющий все решения народа. Он избирается всем народом, но состоит только из зажиточных граждан первых трех имущественных классов; высшие же должности в государстве могли занимать независимо от происхождения только богатые граждане первых двух классов. Итак, на место аристократического принципа Клисфен последовательно выдвинул принцип тимократический (т. е. принцип имущественного ценза).
Если мы с этой демократией сопоставим пришедшую к власти в 427 г., после смерти Перикла, радикальную группу Клеона, то убедимся, что хотя она также называется демократией, но с демократией Клисфена имеет мало общего. Основным принципом этой демократии было признание за государством обязанности обеспечить каждому афинскому гражданину прожиточный минимум и полноту политических прав. К этой цели направлена вся внешняя и внутренняя политика. Не только исчезают всякие привилегии для богатых и зажиточных людей, установленные Клисфеном: этих людей стали в принципе рассматривать как добропорядочных граждан лишь постольку, поскольку они готовы в любой момент служить своим кошельком интересам афинской демократии. Эти богатые граждане не только должны в принудительном порядке участвовать в тяжелых и обременительных обложениях, так называемых литургиях, но и всякого рода экстраординарные обложения, штрафы и т. п. падают только на этих граждан, являющихся уже в силу своего богатства политически подозрительными. Понятно, что руководителями этой демократии стали преимущественно люди простого происхождения; аристократ, ставший на сторону народа, как мы видим из псевдоксенофонтовой «Афинской политии», этим самым уже навлекает на себя подозрение в неискренности и недобросовестности.
«Надгробная речь» Перикла
Демократия Перикла может быть понята только как переходная ступень между этими двумя стадиями развития. Казалось бы, о программе этой демократии мы имеем самые точные сведения из первоисточника — из содержащейся во 2-й книге труда Фукидида надгробной речи, произнесенной самим Периклом в память афинских воинов, павших в первый год Пелопоннесской войны, и посвященной характеристике афинской демократии. Но мы не будем уже говорить о том, что речи у Фукидида, по его собственному заявлению, не соответствуют точно тому, что было сказано, а в них автор сообщает нам лишь о том, что, по его мнению, то или иное лицо могло бы сказать; не будем говорить и о том, что перевод этого места у Фукидида очень труден ввиду содержащихся в нем намеков, понятных лишь современникам, и нуждается в комментарии; что в тридиционной похвальной надгробной речи неизбежны общие места и идеализация. Гораздо важнее то, что ясное для нас понятие «программа политической партии» еще не выкристаллизировалось в эпоху Фукидида; вместо программы демократической партии он говорит о психологическом типе афинянина-демократа. Поэтому «Надгробная речь» может дать полезный для историка материал только при учете всех этих особенностей и при сопоставлении его с другими современными ему свидетельствами и фактами.
Внутренняя политика демократии
С точки зрения Перикла и его современников вполне естественно, что во главе государства стоят и должны стоять знатные и богатые люди, «потомки богов».
Но эта роль уготована аристократам лишь в силу их заслуг, добродетели, популярности, а не благодаря тому, что люди простого происхождения лишаются права занимать государственные должности. «Мы выбираем то или иное лицо на государственные должности, — читаем мы в «Надгробной речи», — не в зависимости от принадлежности к той или иной замкнутой группе, а сообразно его общественному положению (axioma), приобретенному им доброй славой в той или иной области, или сообразно добродетели». Здесь афинский строй противопоставляется строю олигархических государств, где для занятия высших должностей необходимо принадлежать к замкнутому высшему классу либо по имущественному цензу, либо по происхождению (например, в Спарте — к сословию спартиатов); но «общественное положение», «добрая слава» и «добродетель», о которых говорит Перикл, с точки зрения его времени есть, как общее правило, отличительное свойство родовой аристократии: «Благородные люди очень редко допускают бесчинство и несправедливость, но самым тщательным образом стараются соблюдать начала добродетели, тогда как простому народу свойственна величайшая необразованность, недисциплинированность и низость». Эта точка зрения неизвестного нам олигарха, жившего в начале Пелопоннесской войны (автора «Афинской политии», приписывавшейся ошибочно Ксенофонту), в эпоху Перикла была еще господствующим взглядом всего культурного общества Афин, например, Геродота. Перикл (или Фукидид устами Перикла) еще не определяет демократию, как господство большинства граждан: «Этот строй называется демократией потому, что власть принадлежит здесь не кучке олигархов (дословно: не "немногим"), а большему кругу граждан». Однако и беднота имеет свое, и притом вполне почетное, место в этом государстве: с точки зрения перикловой демократии, бедняк не является «неполноценным» гражданином, как в олигархических государствах; это просто человек, временно попавший в несчастье, из которого он должен стремиться выбраться. «Сознаваться в бедности у нас не постыдно, но гораздо позорнее не стараться выбиться из нее трудом». Впрочем и оставаясь бедняком, гражданин несет соответственные его положению почетные государственные обязанности. Так, мы знаем, что по конституции Перикла феты, не имеющие своей усадьбы и не обеспеченные на завтрашний день, не имели права занимать высшие должности или быть членами совета; но они могли быть членами суда присяжных, и «скромность их общественного положения» (как не принадлежащих к знатным почтенным родам) «не мешает им приносить пользу государству, если они в состоянии это сделать». Точно так же «и в судебных процессах частноправового характера все равны перед законом». Перикл подчеркивает эти права простого народа, ибо в олигархических государствах он был вовсе лишен политических прав, а наказания по суду, правила выставления поручителей, свидетелей, защиты и т. д. были различны для людей разных сословий.
Приток рабов с востока делал безработными и часто нищими большое число свободных афинских граждан: уже демократия Перикла считает себя в принципе обязанной обеспечить всем этим людям известный минимум питания и развлечений. Характерно для взглядов и настроений V в., что Перикл у Фукидида, вполне сознавая обязанность социального обеспечения граждан, лежащую на государстве, тем не менее считает дурным тоном говорить о «желудочных запросах» граждан в торжественной надгробной речи и касается только их духовных потребностей. Так, нам хорошо известно, что афинский бедняк в обычной домашней обстановке не ел мяса; как правило, он ел только жертвенное мясо на устраиваемых довольно часто афинским государством празднествах. Перикл (Фукидид) подчеркивает не эту, а другую сторону этих празднеств: «Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразный отдых от трудов». Автор псевдоксенофонтовой «Афинской политии» касается обеих сторон этой проблемы: «Что касается жертв, святилищ и празднеств... то народ понял, что не по средствам каждому бедному человеку самому приносить жертвы, устраивать празднества, возводить храмы и украшать и возвеличивать город, в котором живет; поэтому государство совершает на общественный счет жертвоприношения в большем числе, а народ и пирует и получает по жребию мясо жертвенных животных. Кроме того, гимнасии и бани с раздевальнями у богатых — по крайней мере, у некоторых — собственные, народ же строит специально сам для себя многочисленные палестры, раздевальни и бани. И больше пользуется ими простонародье, чем немногие зажиточные... Им приходится справлять столько праздников, сколько ни одному из греческих государств... Праздников они справляют вдвое больше, чем остальные люди...». Той же цепи социального обеспечения беднейших граждан косвенно служили и общественные повинности (литургии) богатых граждан и суд присяжных: «Что касается хорегий, гимнасиархий и триерархий, то народ получает от них выгоду. Народ желает получать деньги за пение, и за бег, и за танцы, и за плавание на кораблях... Да и в судах он участвует не столько из заботы о справедливости, сколько радея о своем доходе». Наконец, из приводимого ниже свидетельства Плутарха мы убедимся, что и грандиозные постройки Перикла имели одной из основных задач социальное обеспечение бедноты.
Однако средства для народного питания и народных развлечений в эпоху Перикла еще не добываются путем систематических экстраординарных обложений и конфискаций имущества состоятельных граждан: предполагается, что богатые люди сами настолько сознательные граждане и добрые патриоты, что примут участие в литургиях не только в той мере, как от них требует закон, но из побуждений благородного честолюбия даже в большей степени. Нам известно, что так поступал Кимон; впоследствии, как сообщает Фукидид, «Алкивиад, выполняя хорегии и т. п., выступал с таким блеском, что возбуждал зависть в горожанах, но... эти безрассудные траты... приносили пользу государству». Отдельные богатые граждане оказывали в широких масштабах социальную помощь той или иной группе населения Афин, своей филе или своему дему; так, Кимон снабжал своих земляков, Лакиадов, пищей, одеждой и т. п. Богатые люди устраивали на свой счет не только палестры и бани, но также кружки, занимавшиеся гимнастическими и мусическими выступлениями на праздниках.[198] Перикл в «Надгробной речи» отмечает, что культурный отдых народ получает не только на празднествах, организуемых на государственный счет, но и от «блестящих частных устройств; повседневное наслаждение, доставляемое ими, изгоняет печаль из души».
Разумеется для борьбы со все возрастающей нуждой и безработицей эти старые методы оказывались паллиативами: необходимо было идти по другому, более планомерному пути. Так, продолжается эксплуатация союзников, систематически проводившаяся уже господствовавшей до 461 г. аристократической группой Кимона; организуются в широких масштабах общественные работы и государственные раздачи хлеба; число потребителей государственных пайков сокращается путем систематической проверки списков и исключения всех тех, кто не мог доказать чистокровное афинское происхождение, — обо всем этом мы расскажем еще подробнее ниже.
Свобода быта
Одним из главных лозунгов Перикловой демократии была свобода быта. Нам трудно представить себе теперь, насколько в античных государствах старого типа человек был связан в своей личной жизни. Было строго регламентировано, как должно производиться воспитание ребенка. С семи лет он отбирался уже от родителей и воспитывался в особых детских казармах, где царила жесточайшая дисциплина. Его отношения со взрослыми имели строго установленные обычаем формы, кажущиеся нам отвратительными и безнравственными. Обычай устанавливал, как должен мальчик или юноша держать себя за столом, обедая со взрослыми, как он должен петь за столом, как сидеть, что есть (он должен был довольствоваться худшей пищей, иногда объедками взрослых). Строго регламентированы были случаи, когда женщина может и должна появляться в обществе, как она должна одеваться и т. д. За этим наблюдали особые должностные лица — гинекономы. Что же касается взрослого мужчины, то каждый шаг его жизни проходил на глазах у общины и подвергался ее критике, а иногда и суду; так, малейшее отсутствие традиционной респектабельности по отношению к родителям могло лишить его политических прав. В Спарте обычай, имевший силу закона, предписывал мужчинам обедать вместе, питаясь однообразной, строго установленной пищей, одеваться определенным образом, носить бороду, брить усы, брить волосы на голове, оставляя только чуб, вставать и уступать место старшим и т. д. Обычай предписывал даже, как должно быть построено жилище каждого гражданина.
Эти обычаи были различными в различных греческих государствах: международные сношения не могли не привести к смешению обычаев, расшатавшему устойчивость и косность старого уклада. Недаром спартанцы, боясь порчи обычаев, запрещали своим гражданам долго оставаться на чужбине, а иностранцам надолго оставаться в Спарте; они устраивали регулярные изгнания иностранцев — ксенеласии — и держали в секрете свои обычаи и установления.
Афины были одним из величайших торговых центров Эллады; они лежали на стыке ионийской и дорийской культур. Здесь поэтому уже рано имело место смешение различных обычаев, расшатывавшее старинный афинский уклад. В этом отношении показательна одежда афинянина представлявшая собой смешение дорийской и ионийской. В противоположность спартанцам афиняне всячески привлекали иностранцев в свой город, давая им возможность все осматривать и всему учиться у афинян: «Благодаря величию нашего государства, к нам со всей земли проникает все, что угодно; поэтому, тем, что считается хорошим у других народов, мы пользуемся и наслаждаемся, привыкнув к этому так же, как к тому, что у нас собственное. От наших противников... мы отличаемся следующим: государство наше мы делаем общим достоянием всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь не сокрытое, воспользуется им для себя». Так с гордостью говорит об Афинах в «Надгробной речи» Перикл. Не удивительно, что у олигархического автора «Афинской политики» эти же особенности афинского строя вызывают негодование, — для него афиняне это какой-то сброд: «Из всякого наречия, какое ни приходилось слышать, они переняли от одного то, от другого другое. И в то время как каждое другое греческое племя ведет свой особый образ жизни и носит свои особые наряды, афиняне имеют все смешанное, взятое у всех греков и варваров. Афиняне завели у себя всякие способы угощения, по мере того, как завязывали сношения то с одними, то с другими».
Естественно поэтому, что демократия требовала, чтобы афинянин в частном быту пользовался большей независимостью, чем другие греки, видя во всяком вмешательстве в эти дела как должностных лиц, так и досужих моралистов нарушение свободы. «Что касается повседневного уклада, мы не относимся с подозрительностью друг к другу; мы не раздражаемся, если кто-либо из соседей делает что-либо в свое удовольствие, и на нашем лице не появляется при этом досады, хотя и безвредной, но удручающей другого... Что касается воспитания, то противники наши еще в детстве подвергаются тяжелым упражнениям, готовясь вступить в круг мужчин, мы же ведем непринужденный образ жизни» («Надгробная речь»).
Афинская демократия создала особый оригинальный тип государства, который явился в свою очередь образцом и точно до мелочей копировался всеми другими демократическими государствами Эллады, тогда как программа афинских олигархов сводилась к «лакономании» — к перенесению спартанского строя, обычаев, уклада и одежды на чужую им почву Аттики. Впрочем, сами спартанцы утверждали, что свои обычаи они заимствовали с Крита; поэтому Перикл в «Надгробной речи» с гордостью утверждает: «Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим».
Внешняя политика демократии
Демократия Перикла является переходной стадией между умеренной демократией Клисфена и радикальной Клеона и в области внешней политики. Лейтмотивом этой политики все время (за исключением перерыва в 492—479 гг.) является враждебность к Спарте и Пелопоннесскому союзу. Но, если Клисфен в отношении к Спарте довольствовался лишь обороной от нее аттической территории, то Перикл открывает эпоху прямой, ожесточенной борьбы со Спартой. Эгейское море и проливы в эпоху Перикла все более прочно удерживаются в руках афинян, пока в 447—445 гг. господство Афин в этой области не было признано и Персией и Спартой; борьба с Персией уже не является необходимым условием для поддержания афинской экономики. Однако черноморского хлебного рынка теперь уже не хватает: если о распространении афинского влияния на запад в эпоху Клисфена вообще не могло быть речи, то Перикл медленно и упорно подготавливает экономическую экспансию в Сицилию и Италию. Таким путем он фактически создавал почву для военной экспансии в эти области, осуществленной уже при Клеоне, но считал такую экспансию еще преждевременной; тем не менее эти агрессивные устремления неизбежно вели к обострению отношений с Пелопоннесом, в значительной мере питавшимся сицилийским хлебом.
Об эксплуатации союзников см. ниже, с. 364 сл.
2. АРИСТОКРАТИЧЕСКАЯ ЛАКОНОФИЛЬСКАЯ «ПАРТИЯ»
Возникновение аристократической «партии»
Оппозицию демократии возглавлял политик и блестящий оратор, зять Кимона Фукидид, сын Мелесия, из аттического дема Алопеки. До этого времени в Афинах резкого противопоставления демократов аристократам не было: существовал целый ряд аристократических клубов, из которых одни были весьма близки к умеренному крылу демократии, другие являлись прямыми агентами Спарты. Фукидид впервые объединил всю эту оппозицию: «Он положил конец бывшему до сих пор положению вещей, когда люди из так называемого хорошего общества были рассеяны поодиночке и смешаны с народом... Он резко отделил их от народа и собрал всю их силу воедино...» (Плутарх).
Внутренняя политика
Как всякие реакционные группировки, и эта «партия» не имела никакой положительной программы преобразований: ее лозунгами было возвращение к досолоновскому («драконтовскому») строю и рабское копирование и перенесение на афинскую почву чуждых ей спартанских обычаев и учреждений. В области внутренней политики основной догмой этой группы было допущение к участию в управлении страной только людей, имеющих возможность жить зажиточно, с доходов от своего имущества: с одной стороны, аристократов по происхождению, с другой — богатых людей, уже в нескольких поколениях не занимавшихся торговлей или ремеслами и происходивших по мужской линии от чистокровных афинян. Остальные, с точки зрения аристократов, могли только участвовать в народном собрании и присутствовать на суде, но без права инициативы и участия в выборах: их роль сводилась только к поднятию рук или «шумному одобрению» предложений, внесенных аристократическими должностными лицами. Никакого вознаграждения за участие в народном собрании или суде, разумеется, не допускалось. Руководить государством должны, по мнению сторонников этих групп, лишь представители ведущих родов, специально подготовившие себя к этому с детства; наиболее достойное и добродетельное поведение остальных граждан — заботиться о своих личных делах и не вмешиваться в общественные; такие люди назывались «не имеющие хлопот» — apragmones, — слово, имевшее похвальный смысл; наоборот, люди, сующие свой нос в государственные дела, хотя их происхождение и положение в государстве не дает им на это права, назывались ругательным словом «хлопотуны» (polypragmones). Так называемые banausoi, т. е. владельцы торговых и промышленных предприятий, не должны были иметь права участвовать в управлении страной (в Беотии, например, эти banausoi получали право занимать должности только через десять лет после того, как они оставили торгово-ремесленную деятельность). При таком строе, разумеется, в широкой агитации не было необходимости; длинные речи вызывают осуждение; восхваляется «лаконизм», т. е. спартанская манера говорить очень кратко. Полемикой с этими взглядами и являются слова Перикла в «Надгробной речи»: «У нас одни и те же люди вправе заниматься и личными и государственными делами, да и те, кто занимается ремеслами, у нас хорошо разбираются в государственных делах: только мы одни называем людей, не принимающих участия в общественной жизни, не «неимеющими хлопот» (apragmones), а «бесполезными гражданами»... Мы считаем вредными для дела не речи, а скорее отсутствие речей, которые могли бы вразумить людей прежде, чем они возьмутся за дело».
Как мы видим из той же речи, с точки зрения этих олигархических групп, люди бедные всегда по необходимости преступны; поэтому быть бедняком позорно. Однако традиция эллинского полиса возлагала на богатых обязанность заботиться об их бедных согражданах: при массовой безработице, возникшей к середине V в., и олигархи не могли просто отмахнуться от этой обязанности. Но они хотели, чтобы помощь бедноте осуществлялась как в VII—VI вв. — в форме частной благотворительности. Однако для того, чтобы знатные люди могли это делать в широких масштабах, надо, чтобы государство их обогащало. С другой стороны, излюбленным средством, применявшимся аристократами в борьбе с безработицей и недовольством бедноты, было «вычерпывание грязи», как они выражались, т. е. массовая высылка в колонии.
Внешняя политика
Это предопределяло и внешнюю политику олигархической партии — новые земли можно было завоевать главным образом на востоке. Поэтому лозунгом этих групп была беспощадная борьба с Персией, захват территорий для вывода колоний (например, во Фракии), массовое ограбление и ввоз в Афины богатств и рабов, которые должны были попадать только в руки богатых людей. С этим была связана и эксплуатация союзников, состоявшая в ограблении бедноты союзных городов в пользу афинских богачей, — по возможности опираясь при этом на зажиточную верхушку этих городов. Афинские богачи либо сами поселялись в союзных городах, либо поселяли в них доверенных лиц — бедных граждан или метэков, и вели здесь ростовщические операции хищнического характера, отдавая деньги в рост под залог недвижимости; конкуренция с ними была для местных ростовщиков невозможна, так как не только сами эти афиняне, но и приехавшие сюда из Афин метэки освобождались здесь от налогов и обложений, падавших на местных жителей. Так, в договоре с Халкидой 446 г. мы читаем: «Иностранцы, поселившиеся в Халкиде, должны платить здесь подати наравне с халкидянами, за исключением тех, которые платят подати в афинскую казну или освобождены от податей афинским народным собранием». Вдобавок процессы между афинянами и жителями союзных городов разбирали афинские суды, несомненно более благоприятствовавшие афинянам, чем их союзникам.[199] В этом же договоре с Халкидой предусматривается, что афинские должностные лица не могут, без судебной процедуры или особого постановления народного собрания, приговаривать халкидцев к изгнанию, лишению гражданских прав, смерти и конфискации всего имущества и что процессы между халкидцами должны разбираться халкидскими судьями; значит, по делам между афинянами и халкидцами, по которым было установлено наказание меньшее, чем изгнание, афинские должностные лица могли выносить приговоры.
Из анонимной биографии, приложенной к рукописям истории Фукидида,[200] мы узнаем, что сам Фукидид из Алопеки во время своего остракизма (443 г.) поселился в Эгине (изгнанные остракизмом сохраняли все права и привилегии афинских граждан) и занимался ростовщичеством: «Он выбросил за долги всех эгинян из их домов и участков». Впоследствии афинской радикальной демократии пришлось даже, по-видимому, бороться с этим видом эксплуатации союзников.
Как мы говорили уже, олигархи устраивали щедрые угощения для народа и широко благотворительствовали. Однако эта щедрость не могла гарантировать им покорности афинского демоса; поэтому для его укрощения и закабаления необходим был теснейший союз с оплотом реакции в Элладе — аристократической Спартой.
Идеологическая база (лаконофильство, объединение греков, варварофобия)
Под эту узкоклассовую реакционную политику подводилась соответствующая идеологическая база. Проповедовалось единство греков; разжигалась вражда и презрение к «варварам», т. е. ко всем негрекам. Фактически это означало превращение всей Эллады в расширенный Пелопоннесский союз под главенством реакционной Спарты. Но народные массы часто шли за этими демагогическими лозунгами (тем более, что они давали идейное оправдание бесчеловечной эксплуатации варваров-рабов). Периклу и его единомышленникам стоило немалого труда показать, что это «единство греков» фактически означает лишение народных масс политических прав и их закабаление, что дальнейшая борьба с Персией с точки зрения интересов демократии бесперспективна и невыгодна экономически.
3. СВОЕОБРАЗИЕ АНТИЧНЫХ «ПАРТИЙ». ПЕРИКЛ
Своеобразие античных политических «партий»
При ознакомлении с историей этой эпохи у нас складывается часто впечатление, что политике обеих «партий» в это время недостает последовательности. Чем это объяснить?
В древности политических партий в нынешнем смысле слова не было; соответствовавшие им «гетерии», «политические клубы», были замкнутыми, полулегальными организациями, включавшими в себя лишь кучки наиболее интеллигентных и активных политических деятелей. Они часто называются также «синомосиями», т. е. «кружками заговорщиков». Народные массы, собиравшиеся на народные собрания в Афинах и считавшие себя хозяевами государства, были пропитаны рядом унаследованных воспитанием религиозных и других предрассудков, чем ловко пользовались в демагогических целях вожди обеих партий.
Своеобразие афинского государственного устройства и было причиной того, что афинские государственные деятели не могли в каждом вопросе твердо рассчитывать на определенное число голосов своих постоянных приверженцев. С этой особенностью афинской демократии мы еще неоднократно встретимся в нашей книге. Афинский народный вождь должен был быть поэтому не только искусным дипломатом в международных отношениях, но и ловким дипломатом во внутренней политике, — в сложном деле руководства политической линией народных собраний. Этим качеством в высшей мере обладал Перикл, вождь демократической «партии» со времени убийства Эфиальта (приблизительно с 460 г.).
Перикл
Перикл, родившийся вскоре после 500 г., был сыном того Ксантиппа, который был изгнан в 485 г., а затем в 479 г. был афинским стратегом и одержал блестящую победу в битве при Микале. Матерью Перикла была внучатая племянница Клисфена; после того, как вымерла прямая мужская линия рода Алкмеонидов, Перикл стал во главе этого рода.[201] Перикл был теснейшим образом связан с родом Алкмеонидов и его традициями. Он получил прекрасное образование и, в частности, был хорошо знаком с философией своего времени. Особенно большое влияние на него оказал философ Анаксагор. Перикл обладал замечательным ораторским талантом, что для всякого политического деятеля Греции имело очень важное значение. Он не постеснялся бросить вызов общественному мнению современников: развелся со своей женой, от которой имел уже двоих детей, и женился на иностранке, не имевшей прав афинского гражданства, Аспасии из Милета. Такой брак многие считали в то время развратом; он вызвал ряд нареканий на Перикла. Аспасия мало походила на преобладающий тип афинских женщин высшего круга, бывших тюремными затворницами с крайне узким кругозором: их интересы ограничивались почти исключительно домашним хозяйством. Аспасия была широко образованной женщиной; в доме ее собирались лучшие представители тогдашней культуры — философы Анаксагор и Протагор, историк Геродот, поэт Софокл. Эти собрания посещали и афинские женщины из высшего общества, — это был такой вызов афинским нравам, что афинские филистеры обвиняли Аспасию даже в сводничестве.
Как было упомянуто, Перикл был близок к Эфиальту и, несомненно, сотрудничал с ним в реформе Ареопага. В то время Перикл еще только начинал свою карьеру.
После убийства Эфиальта (вскоре после 460 г.) молодой Перикл становится во главе демократической «партии» и остается ее главой до самой своей смерти. Его главным противником был глава олигархов Фукидид из Алопеки. После изгнания Фукидида в 443 г. Перикл становится фактически главой афинского государства.
4. БОРЬБА С ПЕЛОПОННЕССКИМ СОЮЗОМ В 460—454 гг.
Начало борьбы с Пелопоннесским союзом
В борьбе с Пелопоннесским союзом, возглавляемым Спартой, на стороне которого стояли также локрийцы и дельфийцы, Афины не были изолированы. Кроме членов Афинского морского союза, которые были союзниками Афин уже в силу устава союза, на стороне Афин было еще одно из беотийских государств — Платеи; далее демократическим Афинам в самом Пелопоннесе сочувствовали Аргос, некоторые города Аркадии и Элида, где уже в 70-х годах произошли демократические перевороты.
К этому же времени на сторону Афин стали склоняться и Мегары. В средней и северной Греции союзниками Афин были обычно Фокида и Фессалия. Беотия в это время раздиралась борьбой политических «партий», имевших различную внешнеполитическую ориентировку.
Из перечисленных государств заклятым врагом Спарты и ее союзников в самом Пелопоннесе был Аргос. Для того чтобы нанести чувствительный удар Спарте и руководимому ею Пелопоннесскому союзу, необходимо было, по примеру Фемистокла, сблизиться с Аргосом. Афиняне заключили союз с этим государством. Союз этот сулил блестящие перспективы, так как все внимание спартанцев было занято осадой Итомы, где засели восставшие илоты, и спартанцы не могли вести сколько-нибудь энергичных действий против своих соседей. На территории Арголиды находился старинный город Микены, соперник Аргоса, ориентировавшийся на Спарту. Уже в 468 г. аргосцы, после происшедшего в их городе демократического переворота, покорили аристократический Тиринф; теперь, опираясь на союз с Афинами, Аргос решил покорить и Микены. По-видимому, спартанцы пришли на помощь микенянам, а афинские добровольцы и аркадяне (тегейцы) — аргосцам; спартанцы были разбиты наголову в битве при Эное (около 460 г.).[202]
Взять Микены приступом было невозможно, так как город был обнесен старинными циклопическими стенами микенской эпохи. Но вскоре голод заставил микенцев сдаться, жители были обращены в рабство, а земля поделена между жителями Аргоса. Только небольшой части жителей Микен удалось спастись бегством; им дал приют македонский царь Александр I.
Это событие нанесло удар по престижу Спарты. Известно, что члены Пелопоннесского союза, каждый в отдельности, были связаны договорами со Спартой, по которым Спарта и ее контрагенты обязывались помогать друг другу, если одна из сторон подвергнется нападению. В течение ста лет обращение к Спарте гарантировало всех жителей Пелопоннеса от нападения на их территории. Теперь оказалось, что Спарта не в силах, даже при желании, помочь своим союзникам. Это было одной из причин демократического переворота в крупнейшей из аркадских общин, в Мантинее. До сих пор Мантинея состояла из нескольких неукрепленных селений, в каждом из которых фактическими хозяевами, вероятно, были местные аристократические роды. Несмотря на усовершенствование военной техники и на обострение противоречий между государствами в V в., мантинейцы не испытывали потребности в создании укрепленного пункта, так как в случае нападения полагались на помощь Спарты. Теперь в Мантинее происходит синойкизм: мантинейцы сносят постройки в своих селениях, поселяются вместе, образуют один большой город и обносят его стенами. Таким образом, спартанцы оказались окруженными со всех сторон враждебно настроенными к ним демократическими государствами (Элида, Мантинея, Аргос), а афиняне приобрели прочную базу в Пелопоннесе. Тегея, впрочем, из-за вражды к Мантинее примкнула к Спарте.
Значение Мегар для афинской торговли. Политический переворот в Мегарах
В Мегарах, дорийском по происхождению государстве, входившем с давних времен в Пелопоннесский союз, произошел, несомненно под влиянием афинской агитации, политический переворот. Территория Мегар, неудобная для земледелия, давала скудные урожаи, и мегарцы нуждались в ввозном хлебе, а следовательно, в сбыте своей ремесленной продукции. Однако островной и малоазийский рынки находились уже всецело в руках афинян, и для слабых Мегар было бы безумием пытаться силой отнять у афинян эти рынки. В частности, Византий, основанный когда-то мегарцами И находившийся с ними в теснейшей не только религиозной, но и коммерческой связи, вошел теперь в Афинский морской союз, и, следовательно, находился в зависимости от Афин. Для того чтобы коммерческие связи Мегар с Византией можно было поддерживать и расширять, необходимо было расположить к себе Афины. Понятно, что Мегары колебались между Спартой и Афинами. Успех афинского оружия в Пелопоннесе и демократический переворот в Аргосе, Мантинее и некоторых других государствах Пелопоннеса положили конец колебаниям Мегар: крестьянству и городским торговцам и ремесленникам удалось снова, как в VI в., одержать верх над аристократией. Для Афин вхождение Мегар в сферу их влияния также имело совершенно исключительное значение. В V в. техника мореплавания еще не стояла на столь высоком уровне, чтобы обход выдающихся в море полуостровов и мысов не был сопряжен с самой серьезной опасностью. Даже перевозка хлеба из Евбеи в Афины вокруг Аттики мимо мыса Суния считалась, как сообщает Фукидид, опасной и ненадежной, а потому нерентабельной: предпочитали перегружать хлеб и везти его сухим путем из Оропа через Декелею. Еще во много раз труднее и опаснее был путь вокруг Пелопоннеса, мимо мыса Малеи: ветры, водовороты и подводные камни делали этот путь, как мы узнаем из Геродота, Фукидида и Страбона, опасным даже летом и совершенно непроходимым зимой.
Практически торговля между всем бассейном Эгейского моря и Западом — Италией, Сицилией и Карфагеном — могла осуществляться только через Истм. Это и было причиной расцвета Коринфа, обогащавшегося на пошлинах за перевозимые через перешеек товары. С другой стороны, необходимость платить пошлины коринфянам делала торговлю с Западом маловыгодной для афинян, захвативших уже в это время всю торговлю на Эгейском море. Мегары владели гаванью Нисеей на Сароническом заливе Эгейского моря и гаванью Пегами на Коринфском заливе, обе гавани были соединены между собой короткой и удобной дорогой. Стоило только этим гаваням попасть в сферу влияния Афин, и афиняне получали возможность захватить в свои руки торговлю между Эгейским морем и Западом, сведя на нет коринфскую торговлю, так как на Эгейском море они были полновластными хозяевами. Понятно также, что для Коринфа, соседа Мегар с юга, недопущение афинян в Мегариду было вопросом жизни и смерти. Единственным шансом сохранить свою торговую роль было для коринфян присоединение Мегариды к территории Коринфа; такие попытки делались и ранее. Переворот в Мегарах послужил поводом для новой такой попытки. Мегары обратились за помощью к Афинам. Афиняне захватили Мегариду. «Таким образом, — замечает Фукидид (I, 103), — афиняне завладели и Мегарами и Пегами и построили Длинные стены (по обе стороны дороги) из Мегар в Нисею, поставив внутри их гарнизон. С этого времени и начинается жгучая ненависть между Коринфом и Афинами». Эта ненависть засвидетельствована вплоть до начала IV в. (Аристофан). При тогдашней военной технике Длинные стены делали Мегары совершенно неприступными с суши для лакедемонян. Захват Мегар, помимо торговых преимуществ, обеспечивал афинян от неожиданного нападения пелопоннесского войска и послужил серьезным предостережением не только для Коринфа, но и для другого ближайшего соседа Афин — Эгины, которая заключила тесный союз с Коринфом.
Маленькие Мегары не могли мечтать о господстве на Эгейском море. В другом положении была Эгина. Она была очень богатым государством и имела разветвленные торговые связи в Эгейском море, все в большей мере становившемся внутренним морем Афин. На Западе Эгина не торговала: Эгейское море, по которому лежал путь в столь важный для эгинской торговли Египет, было единственным источником ее благополучия. Попытку вернуть былое влияние в Эгейском море Эгина должна была сделать или теперь, когда Афинам приходилось вести войну сразу на нескольких фронтах, или никогда. Эгиняне не преминули воспользоваться этим случаем.
Начало военных действий афинян в Пелопоннесе и на острове Эгине
Если в 460 г. афиняне только пришли на помощь мегарцам, подвергшимся нападению коринфян, то в следующем году афиняне уже сами начали военные действия в Галиях, в Арголиде. На суше они потерпели поражение от коринфян, зато близ Эгины афинский флот напал на соединенный флот пелопоннесцев и эгинян и одержал блестящую победу, взяв в плен 70 неприятельских кораблей. После этого афиняне осадили Эгину. Устранение коммерческой конкуренции Эгины было для афинян почти так же важно, как ослабление коммерческой мощи Коринфа: Перикл называл Эгину «бельмом на глазу Афин». В это время Эгина была, после Афин и Коринфа, сильнейшей морской державой.[203] Она лежала при выходе из Саронического залива и могла без труда помешать выходу и входу афинских торговых судов. Не менее важно было то, что Эгина играла ведущую роль в торговле хлебом с Египтом, занимавшим тогда первое место по количеству производимого зерна, подобно тому, как Коринф держал в своих руках торговлю италийским и сицилийским хлебом. Как мы узнаем из Геродота (II, 178), только три греческих государства имели в VI в. собственные храмы в важнейшей гавани Египта Навкратисе: Милет, Самос и Эгина. Но Милет был разрушен в 494 г. и с тех пор потерял значение; Самос вошел в Афинский союз, а, стало быть, и в сферу афинского торгового влияния. Оставался единственный конкурент в Египте — Эгина, и его надо было устранить. Понятно, что коринфяне были весьма заинтересованы в том, чтобы помочь Эгине. Для этого они напали с суши на Мегары, рассчитывая, что афиняне не будут в состоянии сражаться на нескольких фронтах. Однако афиняне призвали на службу граждан самых старших и самых младших призывных возрастов и с их помощью, под предводительством Миронида, одержали победу над коринфянами, причем осенью 459 г. отряд коринфян, заблудившихся на территории Мегар, был перебит афинянами до последнего человека.
Постройка Длинных стен в Афинах
Продолжая осаду Эгины, афиняне вместе с тем спешно принялись за дальнейшее укрепление своего города. Именно к этому времени относится сооружение высоких стен, соединяющих город с его гаванями. Северная стена вела к Пирею, южная — к Фалеру. Благодаря этим стенам Афины, пока они сохраняли власть над морем, не могли быть взяты с суши измором. Как и естественно было ожидать, оба врага Афин — Спа рта и Персия — объединились теперь для борьбы с ними; Периклу приходилось платиться за ошибку, допущенную в свое время Афинами, пославшими экспедицию на помощь восставшему Египту. Перс Мегабаз привез спартанцам от персидского царя большую сумму денег, чтобы побудить их вмешаться в борьбу между Афинами и союзниками Спарты, Коринфом и Эгиной. Однако спартанцы в духе своей постоянной политики попытались, не открывая военных действий, действовать через своих агентов, сторонников аристократической партии в Афинах, с целью произвести здесь олигархический переворот. В это время Кимон был изгнан из Афин, но его партия, возглавляемая Фукидидом из Алопеки, готова была любой ценой свергнуть ненавистную ей власть демоса.
Сооружение Длинных стен было переломным пунктом в истории Афин. Оно означало полную неуязвимость их со стороны Спарты и окончательное перенесение центра тяжести афинской политики на море, на флот, экипаж которого рекрутировался из беднейших элементов населения, что вело к усилению демоса. С другой стороны, возведение стен означало, что, в случае нападения спартанцев с суши, землевладельцы должны будут покинуть свои участки, которые будут отданы на разграбление врагу. Интересы сельчан тем самым приносились в жертву интересам все более усиливавшегося городского населения. Поэтому не удивительно, что демократия встретила сильную оппозицию, опиравшуюся на зажиточное крестьянство, составлявшее тогда почти половину населения Аттики.
Война в Беотии. Битва при Танагре
Постройка Длинных стен, казалось бы, должна была заставите спартанцев перейти к решительным действиям: это был удобный случай поставить в Афинах у власти реакционную группу и принудить афинян изменить их политику. Спартанцы двинулись походом на север, воспользовавшись тем предлогом, что жители Фокиды напали на небольшую горную область Дориду, считавшуюся метрополией всех дорян, и прежде всего спартанцев, тогда как фокидцы были союзниками афинян. Спартанцам удалось быстро сломить сопротивление фокидцев. На обратном пути, когда спартанцы проходили через Беотию, к ним, по сообщению Фукидида (I, 107), обратились за помощью две делегации: афинские сторонники олигархии, желавшие, «чтобы спартанцы помешали постройке Длинных стен и свергли демократию», и фиванские аристократы; Фивы, очевидно, хотели воспользоваться помощью спартанцев, чтобы восстановить утраченную власть в Беотийском союзе. Демократам остальных городов Беотии ничего не оставалось, как обратиться за помощью к афинянам. При Танагре произошло решительное столкновение между демократическими и реакционными государствами Эллады (457 г.). Бок о бок с афинянами сражались аргосцы и ионийские союзники Афин; на помощь к ним пришел также отряд фессалийской конницы, бывшей лишь случайным их союзником, ибо в Фессалии был аристократический строй. Всего в битве участвовало до 14 000 человек. Афиняне и их союзники были разбиты войском пелопоннесцев и фиванцев. Причиной поражения, по-видимому, было изменническое поведение афинских аристократов, вошедших в тайное соглашение с союзниками афинян — фессалийцами: в самый разгар боя фессалийцы перешли на сторону спартанцев и стали рубить афинян.[204]
С 457 г. открываются прямые военные действия между Спартой и Афинами, продолжавшиеся до 451 г. Некоторые историки называют эту войну «Первой пелопоннесской войной».
Для политики Спарты характерно поведение ее после битвы при Танагре. Спартанцы не могли не видеть, что фиванцы, предоставленные самим себе, будут раздавлены своим более могущественным соседом. Однако принципы спартанской политики не позволяли долго держать большое количество спартиатов вдали от Спарты, за границей Пелопоннеса, ибо это могло бы способствовать восстанию илотов. Спартанцы должны были быть особенно осторожны в это время, так как осада Итомы еще не окончилась. Поэтому они, оказав помощь фиванцам, ушли назад, не причинив Афинам сколько-нибудь существенного вреда, а только опустошив недавно захваченную афинянами Мегарскую область. По-видимому, результатом спартанской победы была попытка Фив подчинить себе всю Беотию, причем вожди других беотийских городов были изгнаны. Тогда эти изгнанники, хотя они и принадлежали к аристократам, обратились за помощью к Афинам; это был первый случай, когда демократические Афины оказали помощь аристократическим группам: как справедливо указывает автор псевдоксенофонтовой «Афинской политии», этот противоестественный союз должен был раньше или позже окончиться плачевно для афинян; что и случилось позже, в 446 г.
Битва при Энофитах и падение Эгины
Через 62 дня после битвы при Танагре афиняне снова выступили против фиванцев под предводительством Миронида и в битве при Энофитах (город в северной части Беотии) разбили их наголову. Однако уже очень скоро аристократия беотийских городов должна была пожалеть о том, что демократические Афины оказали ей помощь. Правда, в мелких городах Беотии, где городского демоса не было, у власти остались зажиточные люди во главе с аристократами; зато в больших городах, в Фивах и Орхомене, уже скоро аристократам, несмотря на лояльность к Афинам, пришлось уйти, и власть перешла к городскому демосу, который фактически и сделался вершителем судеб Беотии.
Этот успех афинян оказал немедленно же влияние на соседние государства. Опунтские локрийцы после того, как оба их соседа, фокидцы и беотийцы, оказались союзниками афинян, не могли уже держаться политики нейтралитета. Фокидцы были друзьями афинян и охотно заключили с ними союз,[205] локрийцы же, в наказание за их несочувствие афинянам, вынуждены были выдать им сто наиболее знатных граждан в качестве заложников и передать свою колонию Навпакт в Коринфском заливе. В таком же положении оказались и жители Эгины: после того как афиняне стали хозяевами во всей средней Греции до Фермопил, и после того как стало ясно, что спартанцы не сделают ни Малейшей попытки изменить это положение вещей, Эгине ничего не оставалось, как прекратить сопротивление и сдаться афинянам (456 г.). Жителям Эгины пришлось срыть стены, выдать корабли, заплатить контрибуцию и вступить в члены Афинского морского союза. Вслед за этим к афинянам присоединился и город Трезен в Арголиде, связанный с Афинами религиозно-мифологической традицией.[206]
Борьба афинян в западной Греции
Афиняне и их союзники питались преимущественно хлебом, ввозимым из Северного Причерноморья, тогда как Коринф и другие пелопоннесские государства получали хлеб из Сицилии и Южной Италии. Причиной того, что Пелопоннесский союз мог позволить Афинам в 478 г. хозяйничать на Эгейском море, было как раз то обстоятельство, что сфера интересов союза лежала главным образом к западу от Балканского полуострова. Еще Фемистокл сделал первую попытку проникнуть на западные рынки и стремился прежде всего обеспечить Афинам удобную стоянку на западном берегу Греции, в Керкире — главном порту на пути в Италию. Однако Фемистоклу пришлось бежать раньше, чем планы его были осуществлены.
Перикл пошел по тому же пути, что и Фемистокл, но с гораздо большим успехом. Афины владели уже двумя гаванями в Коринфском заливе — Пегами в Мегариде и Навпактом в Этолии. Периклу удалось также склонить на сторону Афин жителей небольших городов Акарнании, а затем племя амфилохов, живших в Эпире. Для афинской торговли с Италией и Сицилией открылись теперь блестящие перспективы. Но Перикл (в 456—455 гг.) решил завоевать влияние на западе материка Греции и вооруженной силой: один из афинских стратегов Толмид отправился в объезд вокруг Пелопоннеса, имея на ста кораблях большой отряд гоплитов. Высаживаясь в различных местах Лаконии, Толмид опустошал ее, причем сжег спартанскую военную гавань Гифий.[207] Как раз в это время спартанцам удалось взять Итому. По требованию Дельфийского оракула, находившегося в это время в сфере афинского влияния, они предоставили сдавшимся илотам право свободного ухода из Мессении. Изгнанников Толмид взял на свои корабли и поселил в Навпакте; этот город на Коринфском заливе стал теперь надежным, преданным союзником Афин, ибо никто так искренно не ненавидел спартанцев, как их илоты. На дальнейшем пути Толмид добился того, что Закинф и некоторые другие острова Ионийского архипелага заключили договор с афинянами В Этолии Толмиду удалось захватить у самого входа в Коринфский залив два коринфских города. Однако нанести решительный удар Коринфу, присоединив к себе непосредственно примыкающий к нему Сикион, Толмиду не удалось, и ему пришлось ограничиться лишь тем, что, разбив вышедшее к нему навстречу сикионское войско, он предал всю область опустошению. Какова была цель всех этих завоеваний, ясно из того, что в 454—453 гг. афиняне заключили союз с Эгестой (иначе она называется Сегестой) в Сицилии и таким образом впервые вошли в соприкосновение с Великой Грецией.
5. ЕГИПЕТСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
До 457 г. дела афинян были блестящими на всех фронтах, но удачи на Западе в 456—454 гг. сопровождались крупными неудачами на Востоке. В 457 г. большая афинская экспедиция (для перевозки войска понадобился флот почти из 200 кораблей!) находилась в Египте. Источники не дают прямых указаний по вопросу, когда эта экспедиция была отправлена в Египет: одни ученые полагают, что Перикл, несмотря на трудности войны со Спартой и ее союзниками, решился одновременно значительную часть своего войска послать на помощь египетскому фараону ливийцу Инару, сыну Псамметиха, отложившемуся от персидского царя Артаксеркса и поднявшему на борьбу большую часть Египта. Афиняне были заинтересованы в дружбе с хлебородным Египтом; по-видимому, Инар уже до восстания посылал афинянам хлеб. Эти ученые относят отправление экспедиции к 459 г. Другие исследователи (в том числе и автор этой книги) считают невероятным, чтобы Перикл, следовавший традиционной политике Алкмеонидов и бывший поэтому всегда сторонником мира с Персией, решился открыть войну сразу на два фронта; они полагают (руководясь замечанием Плутарха, Кимон, 15, и датировкой Диодора), что эта экспедиция была отправлена еще Кимоном в 461 г.; это было вполне в духе политики Кимона, всегда стоявшего за мир со Спартой и войну с Персией. Война эта началась очень удачно: афинянам вместе с египтянами удалось разбить персов и осадить их в Мемфисе. Перикл же, придя к власти, не мог уже прекратить эту удачную и популярную войну: такой образ действий мог бы стать роковым для демократического режима.
Однако осада Мемфиса затянулась надолго. Афинянам, ведшим борьбу на трех фронтах,[208] трудно было послать в Египет необходимые подкрепления, в то время как Персия могла сосредоточить в Египте большие силы. В 457 или 456 г. туда прибыл из Персии с большим отрядом Мегабиз, разбил египетско-афинское войско и заставил его снять осаду с Мемфиса. Узнав об этом, афиняне послали на помощь 50 кораблей, но было уже поздно: Мегабизу удалось окружить и одолеть египтян и греков на острове Просопитиде в устье Нила; значительная часть войска была перебита, Инар попал к персам в плен и был по приказу царя казнен, уцелевшим грекам удалось спастись в Кирену и оттуда переправиться на родину. Афинский флот, посланный на помощь, был захвачен персами, и значительная часть находившихся на нем воинов уничтожена. Эгейское море стало теперь открытым для персов.
6. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА АФИНЯН В 454—445 гг.
Борьба со Спартой и ее союзниками в 454—450 гг.
После египетского поражения положение афинян на восточном фронте стало очень напряженным. Персия несомненно поддерживала связь со Спартой и Коринфом, и все время можно было ожидать с ее стороны нападения. Влияние Афин на Эгейском море настолько пошатнулось, что незадолго до 454 г. по предложению самосцев пришлось перенести союзную казну с Делоса в Афины и поместить ее на Акрополе. Тем не менее афиняне продолжали действовать энергично. В 453 г. Перикл повторил экспедицию Толмида к побережью Пелопоннеса. Он разбил сикионян; Ахайя перешла на сторону Афин. Операции в Акарнании, имевшие целью подорвать сношения Коринфа с Западом, были, однако, неудачны. С другой стороны, Перикл пытался обеспечить путь по суше к македонскому лесу и фракийскому хлебу. Беотия, Локрида и Фокида находились уже в сфере афинского влияния; оставалось распространить его на Фессалию, где боролись две группы: лаконофильская олигархическая партия земельной аристократии (всадников) и монархическая, опиравшаяся на более широкие массы и поэтому поддерживаемая Афинами. В 454 г. афиняне попытались произвести в Фессалии переворот в пользу второй из указанных групп, но безуспешно. При создавшихся для Афин условиях, при наличии союза между спартанцами и персами, отсутствие побед означало поражение. Значительную часть областей, захваченных на материке Греции, Перикл, по-видимому, вовсе не имел в виду во что бы то ни стало удержать во власти Афин, тем более, что хозяйничанье в районах с чисто земледельческим, враждебным Афинам населением сулило им много хлопот и мало выгод. Несомненно, Перикл видел в захваченных областях на материке Греции прежде всего залог, дающий возможность вести переговоры со Спартой и заключить с ней мир на наиболее выгодных для Афин условиях.
Как ни важно было для Перикла наладить торговые связи с Италией и Сицилией, но основной его задачей было заставить Спарту и Персию признать Афинский морской союз и монопольное право Афин на черноморский хлеб, сделать морские сообщения на Эгейском море безопасными, а подвоз хлеба в Афины — регулярным и бесперебойным. О мирном договоре с Персией, после неудачи в Египте, на первых порах не приходилось думать. С другой стороны, несмотря на все выгоды, которые получали члены союза от образования большой державы, от прекращения войн между полисами и от установления безопасности на море, прирожденная любовь к независимости в каждом маленьком государстве давала себя знать. Недовольство властью Афин росло, ресурсы их истощались, а в распоряжении спартанцев были персидские субсидии, и они могли спокойно продолжать свою обычную политику: не выводя своих войск за пределы Пелопоннеса, медленно и спокойно подготовлять олигархические перевороты в государствах, находящихся в сфере афинского влияния, и в самих Афинах.
Возвращение Кимона и борьба с Персией
В самих Афинах страх перед персами усилился настолько, что к концу 50-х годов, когда истек десятилетний срок остракизма Кимона и он вернулся в Афины, верх взяла руководимая им аристократическая партия. Будучи сторонником войны с Персией и мира со Спартой, он немедленно же приступил к прямым переговорам с этой последней. Но при всем своем лаконофильстве Кимон не мог обещать Спарте вернуть ей приобретения, сделанные Афинами в Пелопоннесе (включая Мегары), так как это, несомненно, вызвало бы гнев народных масс и могло подвергнуть Кимона новому остракизму. Ему пришлось поэтому удовольствоваться заключением перемирия со Спартой на пять лет на условии status quo. Одним из главных условий перемирия был, по-видимому, разрыв Афин с Аргосом; Аргос, оставшийся теперь изолированным, заключил со Спартой мирный договор на тридцать лет. Таким образом, Кимон пожертвовал главным и самым блестящим успехом Перикла, союзом с Аргосом.[209] Это было наиболее тяжелым ударом для всего дела Перикла — теперь потеря остальных афинских завоеваний стала уже только делом времени. Не забудем, что пятилетний мир был заключен Спартой с Кимоном, очевидно, в надежде на то, что Афины и дальше пойдут по олигархическому спартано-фильскому пути. Однако надежда эта была весьма сомнительной, и потому мир был заключен пока только на пять лет, чтобы иметь руки свободными в случае, если надежда Спарты не сбудется и возвратятся к власти демократы (чего можно было серьезно опасаться).
К этой эпохе относится окончательное превращение Афинского морского союза из союза самостоятельных государств, сообща решающих интересующие их всех дела, в Афинскую морскую державу. Для этой цели ряд самостоятельных членов Афинского морского союза был переведен в число союзников, платящих форос. Халкида и Эретрия на Евбее, Потидея на Халкидике и ряд островов Эгейского моря (Кеос, Тенос и другие), бывшие первоначально независимыми союзниками Афин, в списках фороса впервые появляются в 449—448 гг. Полноправными членами союза остаются только Митилена, Мефимна, Хиос и Самос. Очевидно, Кимон, нуждаясь в деньгах для ведения войны с персами и не вполне доверяя преданности этих союзных городов афинским интересам, перевел большую часть их в разряд плательщиков фороса.[210]
Сам Кимон с флотом в 200 кораблей отправляется в 449 г. к Кипру для борьбы с персами. 60 из этих кораблей он посылает в Египет для поддержания египетских повстанцев, повторяя в данном случае ту неудачную затею, которая позорно провалилась раньше. Прибыв к Кипру, Кимон приступил к осаде крупнейшего города на острове — Кития, но во время осады заболел и умер, и с его смертью сошел в могилу последний крупный руководитель аристократической партии в Афинах, стоявший за борьбу с Персией. После смерти Кимона в войске осаждающих начался голод; к тому же афиняне узнали о приближении к Кипру персидского флота. Все это привело к тому, что пришлось снять осаду с Кития и выступить против персидского флота. Афинянам удалось одержать при городе Саламине (на Кипре) победу сперва над неприятельским флотом, затем над бежавшим с него на берег экипажем.[211] Эта победа, сопровождавшаяся огромными потерями, особых последствий не имела: покорить Кипр не удалось.
Каллиев мир
После смерти Кимона в Афинах снова перевес получили сторонники мира с Персией во главе с Периклом. Военные действия против персов были прекращены. В Сузы направились два посольства: одно из Афин, другое из Аргоса. Во главе афинского посольства стоял афинский богач Каллий, отец первой жены Перикла. Царствовавший в Персии Артаксеркс был в это время в тяжелом положении, так как против него восстали Египет и сатрап Мегабаз в Сирии. Афиняне заключили с персами мирный договор, который носит в истории название Каллиева мира (447 г.).[212] По этому договору Афины отказались от всякого вмешательства в дела греков, живших под властью персов (в Кипре, Египте и т. д.), а за это персы признали власть афинян над островами Эгейского моря. Персидский царь обязался не посылать военных кораблей в Эгейское море и в Геллеспонт, сухопутная же армия персов могла подходить к берегу не ближе, чем на расстояние дневного перехода (это не могло относиться, однако, к небольшим отрядам полицейского характера). Артаксеркс обязался также признать автономию греческих городов Малой Азии, уже вошедших в Афинский морской союз, т. е. право самим организовывать свои внутренние дела под верховной властью Персии. Таким образом, афиняне принуждены были признать верховную власть персидского царя над малоазийским побережьем, власть же Афин над малоазийскими городами, входившими в союз, была признана царем лишь в той форме, что афинянам было поручено «установить размер некоторых причитающихся царю податей» (Исократ, Панегирик, 120), т. е. часть податей была временно уступлена царем афинянам. Этим объясняется значительное уменьшение фороса с городов Малой Азии после 447 г.: так как этим городам, по Каллиеву миру, снова пришлось платить дань царю, то понятно, что они не могли уже платить в Афинский союз столько, сколько платили до сих пор. Из городов азиатского материка, по-видимому, только города Геллеспонта никакой дани царю не платили; поэтому они продолжали платить форос в Афинский союз и после 447 г. в полном размере. Очевидно, Геллеспонт имел слишком важное значение для хлебного снабжения Афин, чтобы можно было позволить появляться здесь персидским сборщикам податей.
Позднейшая патриотическая легенда видела в этом мирном договоре признание персами полной независимости малоазийских греков. В действительности же персы и в последующее время считали себя верховными властителями малоазийских городов.[213]
Каллиев мир в условиях борьбы со Спартой был необходим и обеспечивал афинянам большие выгоды. Однако олигархической партией, возглавляемой Фукидидом из Алопеки, этот мир рассматривался как измена греческому делу. В результате агитации олигархической партии Каллий был обвинен в получении взятки от персов и едва спасся от смертной казни, уплатив 50 талантов штрафа. Фактически это был выпад против Перикла; однако уже через короткое время Периклу удалось добиться одобрения своей политики.[214] Одновременно с Каллиевым миром Персия заключила союз дружбы с Аргосом. Отношения между Афинами и Аргосом в это время можно характеризовать как дружественный нейтралитет.
Со времени Каллиева мира между Афинами и Персией на долгое время установились добрососедские отношения. Афиняне прочно закрепили за собой торговлю с Северным Причерноморьем, с Фракией и Македонией, обеспечив безопасное плавание в Эгейском море, что давало им возможность, возобновив торговые отношения также и с Персией, поправить свое финансовое положение, расшатанное войной на два фронта.
Общеэллинский конгресс
Спарта тем не менее отказывалась признавать Афинский морской союз, и это должно было, разумеется, беспокоить афинян. Убедившись, что дальнейшее расширение их власти оружием наталкивалось на непреодолимые трудности, афиняне пытались достигнуть этой цели мирными путями. Периклу удалось провести через народное собрание постановление[215], призывающее всех греков, в каком бы месте Европы или Азии они не жили, будь то большое государство или малое, послать депутатов на общеэллинский конгресс в Афины. В задачи этого конгресса входили прежде всего вопросы религиозные, но под религиозной оболочкой проводилась мера большой политической важности. Боги были общегреческими, и поэтому забота об их храмах была общегреческим делом; когда храм бога погибал от землетрясения или от нашествия варваров, производились сборы на восстановление храма в различных греческих государствах. Перикл, опираясь на эти взгляды и обычаи, хотел поставить на конгрессе вопрос о восстановлении на общегреческий счет храмов, разрушенных персами в 480—479 гг. Так как больше всего пострадал от персов афинский Акрополь, то это фактически было планом отстроить афинские храмы (прежде всего Парфенон) в новом роскошном виде на общегреческий счет. Если бы этот план удался, Афины превратились бы в религиозный центр Греции, и, разумеется, афинянам нетрудно было бы обеспечить себе фактическое руководство этими храмами. Второй задачей конгресса было установление таких норм, при которых «все могли бы жить, не опасаясь нападения, и чтобы между всеми греками был мир». Фактически это означало превращение Афинского морского союза в общегреческий и признание афинской гегемонии на море. Афины стали бы в таком случае и религиозным и политическим центром всей Греции.
Такое руководство всей Грецией Спарта, как глава Пелопоннесского союза, считала своей неотъемлемой прерогативой. Спартанцы, кроме того, прекрасно понимали, что в случае дальнейшего усиления Афин, неизбежно должно было бы усилиться демократическое движение как среди пелопоннесских союзников, так и в самой Спарте, и что события 459—457 гг. могут повториться снова. Коринф также вряд ли мог забыть, что ему еще недавно, в связи с успехами Афин, угрожал крах; и теперь, несмотря на мир, Афины, владея Мегарами и Эгиной, были постоянной угрозой для Коринфа. Поэтому спартанцы приложили все усилия, чтобы сорвать намеченный Периклом конгресс, и это им удалось. С другой стороны, спартанцы всячески поддерживали и разжигали недовольство среди малоазийских союзников Афин; афинянам приходилось бороться не только с «самими восстающими союзниками, но и с теми из пелопоннесцев, которые были замешаны в каждом случае восстания» (Фукидид, I, 97).
Афины и союзники
Самый факт заключения мира с Персией неизбежно усиливал среди союзников брожение. В самом деле, афинский союз был основан для борьбы с Персией, а после заключения мира с ней он, казалось, терял смысл; вносимый же членами союза форос представлялся простым вымогательством.[216] Еще немного раньше 449 г. восстал Милет, может быть, по тайному соглашению с Персией. Брожение должно было еще усилиться, когда, после неудачи конгресса, афиняне осуществили первый пункт его программы и стали отстраивать афинский Акрополь на общесоюзный счет. Афинские олигархи, руководимые Фукидидом из Алопеки и не желавшие политического усиления афинской демократии, со своей стороны разжигали недовольство союзников, указывая на то, что средства, собранные для борьбы с персами, расходуются на украшение Афин. Все это не могло не вызвать тревоги в Афинах.
Около этого времени Перикл предпринял, по-видимому, с целью дальнейшего укрепления Афинского морского союза, инспекционную поездку, в частности в Херсонес Фракийский, разоряемый фракийцами. Он восстановил защищавшую Херсонес стену, построенную при Мильтиаде и впоследствии разрушенную. В наиболее опасные места, особенно там, где можно было ожидать нашествия соседей-варваров,[217] были выведены афинские военные колонии, клерухии. В иных случаях эти клерухии представляли просто военные поселения для предупреждения возможных восстаний. Такие колонии были высланы, например, на острова Наксос и Андрос. Основание этих колоний служило в то же время действенным средством для уменьшения в Афинах безработицы.
Военные действия спартанцев в средней Греции
В то же время спартанцы вновь перешли непосредственно к военным действиям, направленным, однако, не против афинян, а против их союзников. В 449 г. они предприняли поход в союзную с Афинами Фокиду, отобрали у фокидцев Дельфийский храм и передали его дельфийцам, вышедшим с помощью Спарты из Фокидского союза и ставшим автономными. Периклу, впрочем, удалось после ухода спартанцев восстановить власть фокидцев над Дельфами. Во время похода в Фокиду лакедемоняне завязали связи с враждебной Афинам партией в Беотии. В ее крупных городах афиняне производили демократические перевороты; однако демократическая партия, опиравшаяся на городские элементы, была очень непопулярна в Беотии с ее преимущественно земледельческим населением. Вдобавок все беотийские города были подчинены Афинам и принуждены были выставлять свои отряды в афинское войско. Теперь, после ряда неудач Афин, противники их в Беотии подняли голову; разумеется, известную роль здесь сыграла и спартанская агитация. Эти антиафинские настроения объединяли все аграрные элементы, составлявшие огромное большинство населения Беотии. Во главе движения встал город Орхомен. Без разрешения афинских властей в Беотию возвратились изгнанные аристократы, большая часть беотийских городов от Афин отложилась.
Битва при Коронее и ее следствия
Как ни тяжел был этот удар для Афин, Перикл и его единомышленники понимали, что ввиду широкой популярности движения в Беотии попытка принудительного подавления восстания вызовет энергичное сопротивление и может окончиться неудачей. Необходимо было действовать дипломатическим путем и прежде всего выжидать. Однако афинский стратег Толмид и группа его единомышленников не одобряли этой медлительности Перикла; с разрешения народного собрания они организовали добровольческий отряд и вторглись в Беотию. Сначала Толмид имел успех, но затем в битве при Коронее (446 г.) потерпел тяжелое поражение. После этого афинянам, чтобы вернуть многочисленных пленников, пришлось очистить Беотию, и вся она объединилась в централизованный союз с Фивами во главе. Только Платеи, верный союзник Афин, не вошли в этот союз.
Уже в битве при Коронее вместе с беотийцами принимали участие также локрийцы и изгнанники из Евбеи. Теперь Локрида, Фокида и Евбея отпали от афинян. В Гестиее на Евбее жители напали на находившихся там афинян и перебили их. Перикл с афинским войском должен был отправиться на усмирение Евбеи.
Поход Плистоанакта и восстание Евбеи
В это время окончился срок пятилетнего перемирия со Спартой, и спартанское войско пошло на Мегары, где тогда также произошел олигархический переворот, причем был вырезан афинский гарнизон. Часть афинских войск, не участвовавшая в евбейской экспедиции, двинулась на Мегары. Но этих сил оказалось недостаточно, так как вскоре в Мегарах появилось спартанское войско. Периклу пришлось оставить Евбею на произвол судьбы и двинуться навстречу спартанцам, вторгшимся уже в пределы Аттики и опустошавшим ее. Однако даже объединенная афинская армия была значительно слабее спартанской, руководимой царем Плистоанактом и эфором Клеандридом. Все ждали нападения спартанцев на Афины. Но в результате каких-то тайных переговоров с уполномоченными Перикла спартанское войско удалилось из Аттики в Спарту. Плистоанакт и Клеандрид были преданы суду по обвинению в подкупе, но им обоим удалось бежать. Получили ли, действительно, спартанские царь и эфор взятку, неизвестно; по свидетельству Фукидида, в этом их во всяком случае подозревали. Сообщают, что Перикл, отчитываясь в конце года в произведенных расходах, показал сумму, потраченную им на взятку, но назвал эту статью расхода так: «истрачено на необходимое». Через 20 лет после этих событий Аристофан пародировал уже эту формулировку Перикла, поэтому трудно думать, чтобы она была просто вымыслом. Плистоанакт принадлежал к дому Агиадов, постоянно добивавшемуся союза с Афинами. В его планы вовсе не входило чересчур ослаблять Афины, тем более, что Перикл, несомненно, дал ему гарантии заключения мира на выгодных для Спарты условиях.
После этого афиняне под начальством Перикла закончили покорение Евбеи. Сторонники антиафинской партии были изгнаны из евбейских городов, и у власти были поставлены надежные люди.
С городами Евбеи были заключены договоры; только жители Гестиеи были выселены, и на их место высланы афинские клерухи. До нас дошел в надписи относящийся к этому времени договор между Афинами и Халкидой, один из любопытнейших памятников дипломатического искусства. Афинские власти клянутся в договоре не лишать гражданских прав, не наказывать и не казнить никого из граждан Халкиды. Это производит впечатление уважения к правам халкидцев, но оговорка «без постановления афинского народного собрания», по существу, лишает этот пункт всякого значения. Кроме того, афиняне отказываются вернуть халкидцам взятых у них заложников и запрещают им взыскивать подати с тех живущих у них иностранцев, которые платили подати в Афины или были в Афинах освобождены от них.[218] Халкидцы, со своей стороны, обязуются платить афинянам форос «в том размере, какой им удастся выхлопотать у афинян».
Тридцатилетний мир
В 446 г. афинские послы прибыли в Спарту и заключили здесь мир с нею на 30 лет. По этому миру афиняне обязались очистить все пункты, занятые ими в Пелопоннесе, а также и всю Мегариду: кроме исконных членов Афинского морского союза, под афинской властью остались теперь только Невпакт и Эгина, которой афиняне обязались предоставить автономию. Спартанцы признали верховную власть афинян над членами Афинского морского союза, а афиняне — верховную власть Спарты над членами Пелопоннесского союза. Государства, не вошедшие к этому времени ни в тот, ни в другой союз, имели право примкнуть по своему усмотрению к одному из них. Афины получили, между прочим, право вступить в союз с Аргосом.
Заключенное в 451 г. Кимоном пятилетнее перемирие со Спартой, по которому афиняне сохраняли за собой ряд владений в Пелопоннесе, в частности — в Коринфском заливе на пути в Италию, Мегары и всю среднюю Грецию, было результатом неудач Афин и тяжелым дипломатическим поражением. Тридцатилетний мир 445 г., по которому Афины отказались от всех завоеваний на материке Греции, кроме Навпакта, был блестящей дипломатической победой Афин. Это звучит парадоксом, но так расценивали мир 445 г. уже древние. Как сказано выше, те города, которые были захвачены афинянами на материке и которые афиняне, за отсутствием сильной пехоты, имели мало шансов удержать в своих руках, в значительной мере должны были служить лишь залогом для переговоров со Спартой. И этот расчет оправдался. Афины получили то, чего они с 460 г. безуспешно добивались: официальное признание спартанцами Афинского морского союза, в частности — права афинян на взимание фороса; более того, Спарта признала за греками, еще не входящими ни в один из двух союзов, право войти в Афинский морской союз, если им это будет угодно. Господство афинян на Эгейском море и беспрепятственный подвоз черноморского хлеба были теперь обеспечены и с персидской и со спартанской стороны. Наконец, официальное признание за афинянами права заключить выгодный союз с Аргосом открывало афинянам возможность в будущем снова делать ставку на демократический переворот в Пелопоннесе. Действительно тяжелой потерей для Афин был лишь предусмотренный этим миром отказ от Мегариды, фактически означавший, что торговля между Эгейским морем и Западом в основном снова переходит к Коринфу. Но Перикл не считал Тридцатилетний мир чем-то вечным и неизменным, тем более, что афиняне позаботились о том, чтобы оставить себе возможность законным и мирным путем, не прибегая к войне, возвратить утраченные позиции: Эгейское море и Малая Азия были признаны сферой афинского влияния, и здесь афиняне могли регулировать торговлю, как хотели. Даже олигархический автор приписываемой Ксенофонту «Афинской политии» (II, 12) считает вполне естественным, чтобы «те, кто противодействует интересам Афин, были лишены права пользоваться морем». Но Мегары не могли существовать, «не пользуясь морем», т. е. не сбывая своих продуктов и не торгуя на Эгейском море; следовательно, можно было рассчитывать, что их всегда можно будет заставить в виде возмещения за «пользование морем» разрешить свободный провоз афинских товаров, направляющихся на Запад, через их территорию. И эта уступка Спарте не имела, следовательно, решающего жизненного значения.