История Греции — страница 9 из 24

АРХАИЧЕСКАЯ ЭПОХА (ПРОДОЛЖЕНИЕ). РЕВОЛЮЦИЯ VI ВЕКА В АФИНАХ

1. АФИНЫ ДО СОЛОНА

Позднейшая традиция приписывает учреждение демократического строя в Афинах царю Тезею, жившему еще до Троянской войны. Как и другие аналогичные легенды, и эта легенда имеет историческое основание: раскопки показали, что в Афинах находилось одно из поселений микенской эпохи. Во всем прочем легенда о Тезее не заслуживает того внимания, которое ей уделяется.

Тезею приписывается учреждение в Афинах демократии, разделение населения на три почти равноправные группы — евпатридов (аристократов), геоморов (крестьян) и демиургов (ремесленников) — и, наконец, синойкизм (т. е. соединение всей Аттики в одно государственное образование). Все это, однако, вопиющий анахронизм для досолоновской эпохи: ремесленники, как особая компактная группа, вероятно, появляются в Афинах только в VIII в. Особой политической группой они становятся только после Солона. Ни о какой демократии в Афинах также не может быть речи до Солона. Наконец, синойкизм Афин очень постепенный процесс, внешне закончившийся присоединением Элевсина только к концу VII в. и по существу продолжавшийся еще до времени Писистрата, которому пришлось бороться с сепаратизмом отдельных локальных групп, возглавляемых аристократами. Любопытно, что изображения Тезея появляются на афинских вазах впервые в эпоху Писистрата: поэтому Эд. Мейер, О. Группе и ряд других исследователей указали уже на то, что сообщения о демократических реформах Тезея проецируют в прошлое демократические преобразования Писистратидов. Мне удалось привести ряд новых доказательств в пользу этого положения.[108]

Поэтому, говоря о досолоновских Афинах мы вправе игнорировать так называемую конституцию Тезея как поздний тенденциозный политический роман.

В гомеровскую эпоху Афины были еще, по-видимому, чисто земледельческой общиной, и торговое значение их было ничтожно. Афинское государство в это время охватывало, как мы говорили уже, только так называемую Педиэю с Афинами в центре. В течение IX и VIII вв. шло, по-видимому, последовательное присоединение[109] различных районов Аттики: сперва была присоединена Паралия, и культ местного бога Посейдона был перенесен на Акрополь, затем началась борьба с Диакрией, крупнейшие поселения которой к этому времени объединились в союз — Четырехградье. Отсюда был перенесен в Аттику культ Тезея, старинного героя типа Геракла, которого легенда впоследствии превратила в древнего царя — объединителя Аттики. Элевсинскую область с ее знаменитым храмом Деметры в Элевсине не удалось так легко присоединить: как мы узнаем из гимна в честь Деметры, приписываемого Гомеру (VII в.), во время его написания Элевсин был еще независимым государством и вел, по словам автора гимна, ожесточенную борьбу с Афинами в течение многих лет. Остатки стены, отделявшей территорию Элевсина от Аттики, сохранились до наших дней.

По-видимому, уже в VIII в. афиняне делали попытки совершать морские путешествия и военные набеги и за пределы Аттики. От этого времени сохранилось много обломков ваз с изображениями грубо-первобытного стиля (так называемого геометрического или дипилонского; он назван так по Дипилонским воротам, близ которых найдена значительная часть этих обломков). Одной из обычных тем этих изображений были корабли и морские сражения. Изображения вооруженных воинов со щитами, трупов на судах и под судами и острые металлические бивни на носу кораблей, несмотря на всю беспомощность и примитивность рисунков, не оставляют сомнения в том, что афиняне уже в это время совершали военные набеги. Разумеется, речь не могла еще идти об экспедициях с целью захвата новых территорий; вероятно, мы имеем дело с пиратскими набегами на соседние области (например, Саламин, Эгину, Мегары, Беотию) с целью увода скота и людей и ограбления сокровищ, а также обороны Аттики от таких же нашествий. Однако такие набеги всегда служили толчком и к развитию торговых отношений.

Эти военные предприятия были одной из причин усиления знати, имевшей в это время, как мы видели, руководящее значение в военном деле. Внутри самой знати начинается расслоение: по-видимому, только знать, сохранившая и усилившая свое экономическое значение, выделяется в особое сословие под названием евпатридов.

Из этого сословия оказались выброшенными те разорившиеся аристократы, которые лишились земельных участков и не могли себе приобрести даже щит и панцирь: они смешались с массой бедняков из простого народа, носивших название «фетов» («наемников», «поденщиков»; с точки зрения Ахилла в «Одиссее», быть поденщиком — самый ужасный удел, который может постигнуть аристократа на земле). Так как в это время главное значение еще имели сражающиеся на колесницах и конях, то полноправными аристократами являлись только всадники (hippeis). Аристократы, которым их земельный участок позволял только приобрести тяжелое вооружение, были ограничены в правах. Они получили название «зевгитов»; как я показал в другом месте, это слово означает «приспешник», «младший аристократ». В несколько более позднее время и внутри всадников произошло расслоение на более богатых, получающих 500 медимнов (260 гектолитров) зерна в год, так называемых «пентакосиомедимнов», и более бедных; высшие должности в государстве были оставлены только за пентакосиомедимнами.[110]

Верховный орган родовой общины, совет на Ареопаге («холме Арея»), состоявший первоначально из старейшин всех родов, становится чисто аристократическим органом, члены которого занимают должность пожизненно. У царя — басилея, сохранившего, вероятно, еще с микенских времен верховную власть и в военной, и в административной, и в судебной, и в религиозной области, постепенно отнимаются аристократией все его важнейшие функции: для руководства войной и пиратскими набегами выделяется особый военный специалист из рядов аристократии — полемарх («военачальник»); затем у царя было отнято и фактическое управление государством: оно было передано «правителю» — архонту; наконец, и судебные функции царя были переданы шести фесмофетам («выносящим постановления», «законодателям»). Последним шагом к ограничению царской власти был выбор царя из всей аристократии и ограничение срока его правления. В конце концов он стал избираться на год и стал лишь одним из высших должностных лиц с чисто религиозными функциями, игравшими, впрочем, в это время еще очень видную роль в государстве.

Таким образом, афинское государство стало возглавляться аристократической коллегией из девяти лиц: архонта, царя, полемарха и шести фесмофетов; главой этой коллегии считался не царь, а архонт, по имени которого назывался год и который поэтому стал называться архонтом-эпонимом («дающим имя году»). Все эти девять магистратов избирались на год ареопагом, и все стали носить название архонтов.

Основной земельный фонд в Аттике был в это время еще в принципе коллективной собственностью, поделенной между фратриями, родами и семьями. Мы видели выше, что уже в раннее время повсеместно в Греции аристократия нашла способы сосредоточить в своих руках большое количество земли. Земля в это время не могла быть ни продаваема, ни вообще отчуждаема за пределы рода — во всяком случае не мог отчуждаться клер, полученный в свое время данным родом из общинной земли.[111]

Такой клер получал каждый член общины; этим обеспечивалась его способность приобрести оружие и выступить на поле битвы. Боеспособность, владение земельным участком и политические права были в это время теснейшим образом связаны между собой.[112]

В Афинах, как и в других греческих государствах, роды, как мы видели, не были чисто аристократическим учреждением. Каждый полноправный гражданин обязательно входил в какой-нибудь род. Это видно из того, что еще в позднее время, когда афинянин хотел перейти в другой дем (селение в Аттике или район в Афинах), он должен был быть записан в одну из «тридцаток» (т. е. родовых объединений — triakades, gene) данного дема, подобно тому, как лица, вступившие в афинское гражданство, должны были вступить в одну из фратрий. Название «не входящий в тридцатку» (atriakastos), как и выражение «не входящий в фратрию», означает «лишенный всех прав в общине», или, как сообщает автор позднейшего античного словаря, «не имеющий земельного надела».

Тем не менее знатные имели целый ряд привилегий. Они возглавляли роды и фратрии, бывшие в то время основными государственными делениями. Только они могли занимать государственные должности.

Еще и в более поздние времена, наряду с незнатными членами дема Бутадов, мы встречаем знатный род Этеобутадов, т. е. «настоящих Бутадов», и оратор Эсхин впоследствии гордится тем, что его род принадлежит к фратрии, совершающей жертвоприношения на тех же алтарях, что и Этеобутады, из которых выбираются верховные жрецы. Точно так же, как мы узнаем из одной надписи, высшие должностные лица фратрии Демотионидов выбирались только из знатного рода Декелеев, наряду с которыми существовали и незнатные жители дема Декелей. Конечно, в VI в. привилегии знатного рода внутри фратрии относились только к религиозной области. Но религиозная область наиболее консервативна, и поэтому можно быть уверенным, что в древнейшее время знатный род возглавлял фратрию и в политическом отношении, играя по отношению к другим членам фратрии примерно такую же роль, как в Риме патроны к клиентам.

Вероятно, и на поле битвы в афинском войске существовало такое же деление, которое засвидетельствовано, как мы видели, для гомеровского войска: войско делилось на филы, филы на фратрии; во главе каждой фратрии стояли те же знатные афиняне, которые возглавляли ее в мирное время.[113] Возможно, что и в тех случаях, когда в народном собрании производилось голосование, оно производилось по фратриям, а мнением фратрии было фактически мнение ведущего ее рода, которому вряд ли кто-либо из простонародья решился бы противоречить.

Как велико было значение родов, видно из того, что когда афиняне стали чеканить монету, они поручили руководство этим делом аристократическим родам; в те годы VI в., когда у власти стоит аристократическая партия, на афинских монетах изображается герб того аристократического рода, руководитель которого в данном году стоит во главе монетного дела (и, вероятно, государства вообще). С другой стороны, обычай этого времени возлагал на аристократов обязанность помогать бедным членам своего рода или фратрии; знатные считали себя в известной мере обязанными в случае нужды кормить их, давать им одежду, устраивать похороны, торжественные празднества с угощением и всякого рода развлечениями, организовывать народные процессии, заботиться о ряженых, угощать их и т. д. Такие сообщения сохранились еще относительно Писистрата, а реакционный аристократ Кимон сохранил этот обычай еще в V в. Так, например, Писистрат и Кимон не огораживали своих садов, а позволяли рвать в них плоды всем членам своего рода или фратрии (позже дема). Впоследствии афинский народ превратил это угощение народа и устройство народных празднеств богачами в обязательную государственную повинность («литургию»).

Выход из афинской бухты был закрыт островом Саламином, принадлежавшим в это время Мегарам; здесь же в Сароническом заливе находился большой торговый город Эгина, имевший значительный флот. В Афинах в это время ходили эгинские деньги, а когда афиняне начали чеканить свои деньги, они чеканили деньги не того веса, который был принят среди торговых государств Эгейского моря (так называемая евбейская валюта), а того веса, который был принят на Пелопоннесе и на Эгине и был введен аргосским Тираном Фидоном. Это показывает, что афиняне еще не принимали участия в крупной международной торговле и находились в отношении торговли в известной экономической зависимости от Эгины. Нам известно, также, что Афины в древнейшее время были членом калаврийской амфиктионии, с центром на острове Калаврии в Сароническом заливе. В эту амфиктионию входили также Эпидавр, Аргос и лаконская гавань Прасии. Таким образом, в эту древнейшую эпоху Афины в экономическом отношении еще ориентировались всецело на связь с Пелопоннесом.

Для того чтобы получить хоть какую-нибудь свободу действий, афинянам необходимо было завладеть принадлежащим Мегаре островом Саламином, закрывавшим выход в открытое море. И действительно, в течение VII в. афинянам удалось, благодаря вновь организованному флоту, о котором мы скажем ниже, по крайней мере на непродолжительное время овладеть Саламином. В это время Афины постепенно начинают завоевывать себе некоторое значение в международных отношениях. Афины входят в более тесные отношения с близкими с ними по языку ионянами Малой Азии и принимают оживленнейшее участие в празднествах, происходящих при храме Аполлона на Делосе, в этом важнейшем религиозном центре ионян. Может быть к этому времени относится и появление имени афинян в гомеровских поэмах. Отдельные предприимчивые аристократы начинают принимать участие и в международной торговле; так, основатель могущественного рода Алкмеонидов, Алкмеон, по сообщению Геродота, вывез свои несметные богатства из Лидии; это было, правда, уже незадолго до Солона, но вряд ли Алкмеон был пионером в этом деле. Далее, производство так называемых дипилонских ваз, о которых мы говорили уже выше (они найдены в небольшом количестве даже в Малой Азии и в Египте), указывает не только на развитие гончарного производства и начало вывоза, но и на начало разведения оливы, так как эти сосуды служили вместилищем для оливкового масла; впрочем основной отраслью земледелия было в это время еще хлебопашество. Наконец, любопытно, что уже в это время Аттика разделялась на 48 округов, навкрарий, каждая из которых должна была выставить для государства в полной боевой готовности один корабль. Каждый такой округ возглавлялся особыми должностными лицами, «командирами кораблей», «навкрарами», а вся эта организация возглавлялась «пританами (начальниками) навкраров». Речь шла, вероятно, в ряде случаев не о постройке кораблей, так как специальных военных кораблей в эту эпоху, наверное, еще не существовало, а о приведении частновладельческих кораблей в боевое состояние; беднейшее население округа, не имевшее таких кораблей, по-видимому, несло натуральные повинности работой по оснащению корабля и службой на нем в качестве матросов и воинов; командирами кораблей были навкрары, которые и несли материальные расходы[114] и выставляли двух всадников от каждой навкрарии. «Это учреждение, — говорит Энгельс, — подрывало родовое устройство двояким образом: во-первых, оно создавало публичную власть, которая уже не совпадала просто-напросто с совокупностью вооруженного народа; во-вторых, оно впервые разделяло народ для общественных целей не по родственным группам, а по проживанию на одной территории».[115]

Тем не менее большого значения в международной жизни Афины еще не имели.

Древнейшим известным нам событием истории Афин является заговор афинянина Килона, имевший место около 640 г. Сведения об этом заговоре настолько отрывочны, что мы уже не в состоянии судить, в интересах какого класса или какой группы Килон пытался произвести переворот. Нам известно, что Килон был победителем на Олимпийских играх. По древнейшим представлениям победа на такого рода состязаниях давала право на царскую власть. С другой стороны, нам известно, что Килон был женат на дочери мегарского Тирана Феагена, оказавшего Килону помощь в его перевороте. Это вполне обычное явление, так как мы имеем целый ряд других указаний на тесную связь между Тиранами различных государств. Поэтому естественно было бы видеть в Килоне представителя интересов мелкого крестьянства или вновь нарождающегося городского ремесленного класса. Однако против этого говорит то, что, по словам Фукидида, против Килона выступили афиняне всем народом, причем руководил ими род Алкмеонидов, принадлежащий к торговым кругам. Решающими, однако, эти свидетельства считаться не могут: Килон мог, как и ряд других тиранов, пытаться опереться на закрепощенное крестьянство, лишенное политических прав, а под «народом» у Фукидида, несомненно, разумеются полноправные граждане, т. е. независимые крестьяне и горожане; вдобавок, были ли Алкмеониды представителями торговой группы аристократов уже до Алкмеона, нам неизвестно.

Килону удалось захватить Акрополь с помощью войск, присланных Феагеном, но народное ополчение осадило его в Акрополе. По Геродоту, осаждающими руководили пританы навкраров, захватившие в это время всю, власть в Афинах; Фукидид, очевидно, полемизируя с этими словами Геродота, утверждает, что осадой руководили девять архонтов и что именно им принадлежала в это время вся власть в Афинах. Несомненно, Фукидид прав с юридической точки зрения; правительством Афин были в это время архонты, тогда как пританы навкраров несли чисто финансовые функции. Но, с другой стороны, совершенно невероятно, чтобы Геродот выдумал эту подробность (в его время упоминание навкраров в солоновском законе было лишь мало понятным пережитком), — очевидно, он основывается на заслуживающей уважения информации, по которой в виду общей растерянности фактическая власть в момент Килонова переворота оказалась в руках пританов навкраров; возможно, что часть архонтов оказалась сама замешанной в перевороте.

Как бы то ни было, осада затянулась; положение осажденных скоро стало безнадежным, и они сели просителями у алтаря богини Афины.[116] Алкмеонид Мегакл, руководивший осаждающими, разрешил осажденным выйти из крепости и удалиться в изгнание, гарантируя им жизнь. Килону удалось скрыться, а его приверженцы, чтобы не лишиться покровительства богини Афины, прикрепили нитку к ее алтарю и, держась за эту нитку, двинулись через город. Однако нитка порвалась (может быть, это было подстроено их противниками); тогда Мегакл со своими приверженцами бросился на противников и перебил их всех до последнего.[117] Все сторонники Килона были изгнаны из Афин.

Эти внутренние смуты не могли не ослабить военной мощи Афин. Вероятно, в это время Саламин был снова завоеван могущественным мегарским Тираном Феагеном. В результате продолжительной внутренней борьбы возглавляемая Алкмеонидами партия, стоявшая, быть может, за широкую внешнюю политику, потерпела поражение. Противникам Алкмеонидов удалось добиться того, что через много лет после заговора было организовано судилище из трехсот граждан аристократического происхождения. Это судилище обвинило род Алкмеонидов в кощунстве. Участники убийства килоновцев к этому времени уже умерли: их трупы были вырыты из гробов и выброшены за границы Аттики. Изгнаны были из Афин и все члены рода Алкмеонидов. Впоследствии (в 508 и 431 гг.) противники Алкмеонидов вспоминали об этом событии с целью добиться их нового изгнания; этому обстоятельству мы обязаны тем, что заговор Килона — единственное событие из истории Афин VII в., о котором нам хоть что-нибудь известно.

Если афинянам не повезло с Саламином, то значительно больший успех они имели в другом месте. В это время изобретенные лидянами деньги получают широкое распространение. Афиняне постепенно втягиваются в торговую жизнь. Об улучшении ремесленной техники в это время нам приходится судить прежде всего по обломкам ваз, так как текстильные и металлические изделия не сохранились.[118] В Афинах появляются целые кварталы, сплошь населенные ремесленниками и торговцами. В обмен на аттические изделия афиняне впервые получают хлеб из-за границы. Вследствие этого аттические землевладельцы считают уже невыгодным сеять в большом количестве хлебные злаки и переходят к долголетним и трудоемким культурам оливы и винограда. Это вызывает необходимость обеспечить постоянный подвоз хлеба из северного Причерноморья, и афиняне начинают стремиться к захвату какого-либо пункта у входа в Геллеспонт. Афинский флот захватывает Сигей в бывшей Троянской области. Сигей принадлежал в это время городу Митилене на Лесбосе. Война между Афинами и Митиленой велась долго и упорно. Обе стороны в доказательство своих прав на Троянскую область ссылались на свои исторические права — и афиняне и митиленцы утверждали, что по окончании Троянской войны эта область была присуждена им, в доказательство чего ссылались на свидетельства эпических поэм. Произошел ряд сражений; во главе митиленцев стоял демократический вождь Питтак, он победил в единоборстве афинского богатыря Фринона. В конце концов обе стороны решили обратиться к третейскому суду Периандра. Периандр присудил Троянскую область митиленцам, но Сигей он оставил афинянам.

Это расширение международного значения Афин, ввоз хлеба и переход к трудоемким культурам оливы и винограда коренным образом изменили внутренние отношения в Афинах. При замкнутом натуральном хозяйстве крупному землевладельцу часто некуда было сбывать свои излишки; он сплошь и рядом тратил их на дела благотворительности, щедро помогал своим бедным сородичам, чтобы добиться популярности, увеличить свою клиентелу и усилить свою власть. Теперь новая мода требует, чтобы знатный и богатый человек носил одежду из привозной материи, убирал свое жилище ввозными предметами роскоши и т. д. Афинские аристократы вкладывают все свои излишки в большие торговые операции; часто им нужно было даже больше денег, чем они могли получить со своих земельных участков. С другой стороны, и крестьянин переходит теперь от хлебных злаков к более выгодной культуре винограда и оливы. Он нуждается в оборотном капитале, так как виноградная лоза и олива приносят плоды только через несколько лет после посадки. Он обращается к богатому соседу-аристократу, но тот согласен теперь давать деньги только под хороший процент и надежное обеспечение, так как ему необходимо как можно больше денег для покупки предметов роскоши или для участия в морской торговле. Единственным ценным достоянием крестьянина была его земля, но земля эта, как мы видели, была родовой собственностью и не могла быть отчуждаема. Однако землевладельцы-ростовщики придумали следующую уловку: они давали крестьянину деньги под залог земли[119] и на заложенном участке ставили столб с обозначением имени заимодавца. Если крестьянин не уплачивал долга с процентами в срок (а это бывало очень часто), то кредитор-землевладелец отбирал дом, весь инвентарь и другую движимость, а фактически и землю, хотя юридически она оставалась собственностью крестьянского рода. Крестьянин продолжал работать на своей бывшей земле, но уже не на себя, а на хозяина, в качестве кабального, зависимого человека. Эти крестьяне назывались «пелатами» или «шестидольщиками» (гектеморами). Так назывались эти крестьяне потому, что с получаемого урожая они должны были пять шестых отдавать хозяину и только одну шестую часть оставлять себе.[120]

Разумеется, нельзя представить себе, что все сословие «гектеморов» возникло из неисправных должников: здесь могла иметь место и «добровольная» отдача себя под власть сильного аристократа (клиентела), и психологический шантаж, и даже прямое физическое принуждение.

Надо думать, что семена для посева давал шестидольщику хозяин; иначе при скудном аттическом урожае крестьянину бы вовсе ничего не оставалось на пропитание. Но и в этом случае крестьянину хватало только на жизнь впроголодь, и положение его было ужасным, мало чем отличающимся от положения раба. Древние источники, употребляющие слово «раб» в очень широком смысле, даже прямо называют шестидольщиков рабами.[121] Если теперь шестидольщику не хватало его урожая и он принужден был взять у хозяина новый заем, то он брал его уже не под залог земли, а под залог собственного тела и тела своих детей: если он не уплачивал новой ссуды в срок, то хозяин мог продать в рабство за границу и его самого и его семью (владеть рабами из числа свободных афинских граждан внутри самой Аттики считалось, по-видимому, безнравственным). В результате этих сделок значительная часть земли оказалась в руках немногих богатых землевладельцев; положение разорившегося мелкого крестьянства стало совершенно невыносимым. Среди крестьян начинается брожение; они требуют нового передела земли и признания недействительными процентных долгов.

Такой же процесс имел место и в ряде других государств. В земледельческих государствах, на Крите, в Спарте и Фессалии, он привел к настоящему закрепощению беднейшего крестьянства, положение которого мало чем отличалось от положения рабов (илоты и пенесты); в торговых государствах, где утверждалась демократическая диктатура — так называемая Тирания, кабальные отношения были отменены, а в Мегаре, соседнем с Афинами государстве, как мы видели, ростовщики даже были сурово наказаны. Афины должны были пойти или по тому, или по другому пути, но можно уже заранее предвидеть, что Афины пойдут по пути других торговых государств, так как и здесь все большее влияние приобретал торговый класс, совершенно не заинтересованный в эксплуатации крестьян, но зато чрезвычайно заинтересованный в ущемлении землевладельческой аристократии, держащей в своих руках всю политическую власть.

Как и в других государствах, первым шагом для успокоения народного волнения была запись законов, которые до этого времени передавались аристократическими судьями в виде устной традиции. Такая запись, с одной стороны, гарантировала народные массы от бесконтрольного произвола аристократических судей; с другой стороны, эти законодатели, даже если они желали записать нормы, действующие с незапамятных времен, невольно должны были считаться с изменениями в правовой психике, обычаях и толковании законов, происшедшими к их времени.

Драконт составил в 621 г. свод уголовных законов. Из этих законов до нас дошли только законы о непредумышленном убийстве, действовавшие в Афинах вплоть до III в.[122] Законы о предумышленном убийстве не дошли, так как либо эти случаи до Солона вовсе не входили в компетенцию государственных учреждений и разрешались сородичами (кровавая месть), либо они были заменены впоследствии соответствующими законами Солона. Не дошли до нас и законы о других преступлениях (например, о воровстве), но нам известно, что эти законы, подобно другим древнейшим законам, были чрезвычайно суровы, и что смертная казнь применялась здесь очень широко.

Дела по обвинению в умышленном убийстве разбирал ареопаг, а дела о неумышленном — особые судьи, эфеты.

Эти судьи в числе 51 человека выбирались еще в IV в. исключительно из знати. В зависимости от характера преступления они судили в различных помещениях. В Палладионе они судили по делам о непредумышленном убийстве и о покушении на убийство. Виновные в этих преступлениях изгонялись на некоторое время из Аттики, но имущество их не конфисковалось. В Дельфинионе они судили по делам о «справедливом убийстве», т. е. об убийстве злодея, присужденного к смертной казни и скрывающегося от правосудия, об убийстве в целях самообороны, об убийстве грабителя, об убийстве любовника жены, о нечаянном убийстве во время состязаний. Обвиненные в таком убийстве присуждались только к совершению религиозных обрядов. Оба эти судилища, как и судилище на ареопаге, происходили под открытым небом, так как считалось большим грехом находиться под одной кровлей с убийцей. Наконец, в Фреатто, у моря, на границе Аттики, эфеты судили тех, кто, находясь в изгнании за убийство, обвинялись в совершении там нового убийства. Эти люди не могли ступить на аттическую почву и потому должны были оправдываться с лодки. Если обвинение подтверждалось, то их временное изгнание превращалось в пожизненное. Но наиболее интересен самый древний суд, в Пританее. Здесь судили, как в глубочайшую старину, царь и цари фил — филобасилеи. Судили они животных, камни и металлические орудия (ножи, топоры, мечи) по обвинению в убийстве. Если вина была доказана, то животное убивалось, а неодушевленные преступники выбрасывались за границу Аттики. Впрочем, до Солона они судили и людей за убийство, мятеж и захват власти, но в каких случаях — неизвестно.

Из всех этих примеров мы видим, что основной целью процессов об убийстве не была общественная безопасность; в основу здесь положены религиозно-мистические соображения. По представлению греков, души убитых незримо блуждают среди ближайших родственников и среди других сограждан; они садятся им на шею и душат их, насылают на город чуму и другие несчастья до тех пор, пока убийство не будет отомщено и души убитых не найдут успокоения в могилах. Поэтому государство заинтересовано в том, чтобы во что бы то ни стало разыскать виновника, наказать и удалить его из страны, хотя бы это были топор или копье. Эти же суеверные соображения сыграли большую роль и в разобранном выше процессе Алкмеонидов.[123]

Таким образом, государственный строй Афин к VIII—VII вв. стал чисто аристократическим, а от старинной военной демократии остались только пережитки. Одним из наиболее устойчивых пережитков военной демократии было, как и во всех греческих государствах, народное собрание.

В Афинах народные суды (дикастерии) сохранили до середины V в. архаическое название «гелиэя фесмофетов».

Гелиэя — это старинное название народного собрания в различных греческих государствах. Будучи созвано архонтом и под его председательством, оно называлось «гелиэей архонта» и занималось политическими делами; созванное басилеем и под его председательством — религиозными делами («гелиэя басилея»); под председательством полемарха — военными делами («гелиэя полемарха»); наконец, гелиэя фесмофетов под председательством фесмофетов занималась судебными делами. Гелиэя ко времени Солона почти потеряла какое бы то ни было реальное значение; ее вытеснила «экклесия» — собрание вызванных (архонтами) лиц из числа знати или более зажиточных людей. Описывая положение, бывшее до него, Солон противопоставляет «демосу», горожанам, участвующим в народном собрании, «бедняков». Очевидно, в его время фактически созывался для обсуждения государственных вопросов только один вид народного собрания — экклесия, в котором бедняки и простые люди не могли участвовать. «Гелиэя фесмофетов» превратилась теперь в простое «окружение», в людей, присутствующих на суде шести фесмофетов, в Umstand, употребляя выражение Энгельса, заимствованное из быта древних германцев.

2. СОЛОН И НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИИ В АФИНАХ

Мы уже видели, что широко применявшиеся в Аттике захват крестьянской земли и отдача денег под проценты были даже юридически незаконными.[124] Закабаленные крестьяне роптали и жили мечтой о перевороте; им было хорошо известно, что в соседних государствах — Мегарах, Коринфе, Сикионе — такие крестьянские восстания уже произошли и кончились полной удачей — учреждением диктатуры демократических масс в форме так называемой тирании. Вдобавок, замечание Аристотеля, что вся земля в это время была в руках немногих лиц, представляет собой несомненное преувеличение. С одной стороны, существовали зажиточные крестьяне, которые впоследствии составили основное ядро класса зевгитов, с другой — в горной Диакрии сохранилось еще свободное бедное крестьянство, да и в других местах Аттики было, вероятно, немало крестьян, которым еще только предстояло попасть в положение гектеморов; именно эти группы были застрельщиками революционного движения.

Дело дошло до вооруженной борьбы между партиями; обе партии стояли друг против друга лагерем. Крестьяне требовали уничтожения долгов и передела всей земли с предоставлением всем гражданам равных участков (chreon apokope и ges anadasmos).

При таком положении вещей в 594 г. и был выбран архонтом Солон, принадлежавший к одному из лучших аристократических родов: его считали потомком древних афинских царей. Но он не был очень богат и для увеличения своего состояния принужден был отправиться в торговые путешествия в Ионию и ряд других мест. Это расширило его кругозор и дало возможность познакомиться с политическим устройством других государств, в которых уже произошли демократические перевороты. Солон был одним из знаменитейших поэтов VI в. и древнейшим в Афинах, и в своих стихах описывал не только свои личные переживания, но и политическую борьбу в его родном городе. Принадлежа к той группе землевладельцев, главным источником существования которой были торговые операции, он, как и вся его группа, не был заинтересован в эксплуатации крестьянства. Но, с другой стороны, будучи прирожденным аристократом, он с детства впитал в себя все предрассудки своего класса и поэтому вовсе не был склонен лишать землевладельческую знать ее первенствующего положения в государстве. Этой знати, прекрасно вооруженной и имеющей за собой большие массы слепо преданных клиентов, разумеется не трудно было бы справиться с движением темных забитых крестьян, как справились с ними землевладельцы в Спарте и Фессалии. Но, в отличие от этих государств, в Афинах вырос для аристократии новый враг — демиурги, крупные ремесленники, разбогатевшие на массовом производстве и вывозе аттических изделий. С ними были теснейшим образом связаны экономическими интересами торговцы, вывозившие по морю их продукты. Морской торговлей занимались в это время не столько разбогатевшие удачники из простонародья, сколько одна из групп аристократов, к которой принадлежал и Солон. Они ввозили в Аттику хлеб и тем самым обесценивали хлеб, производимый землевладельцами: таким образом, создавался антагонизм между двумя группами аристократов. Эти вновь образовавшиеся группы до известного предела поддерживали начавшееся движение, так как оно ослабляло их противников. Таким образом, раскол проник в среду самой аристократии. Аристократии старого типа грозили изоляция и верная гибель в случае непринятия своевременных мер самозащиты. Примеры Сикиона, Коринфа и соседней Мегары были налицо. Только своевременное удовлетворение требований крестьянства, основанных на вековой традиции, могло спасти аристократию от гибели. Несомненно, более дальновидные из среды самих землевладельцев поддерживали Солона.

С другой стороны, положение в Афинах не было еще безнадежным для аристократии; торговый класс был еще слишком молодым и слишком пестрым по своему составу, чтобы сразу броситься в решительную борьбу против привилегий по происхождению, а земледельческий класс был еще достаточно силен для того, чтобы путем необходимых уступок удержать за собой власть. Если Солон в ряде своих реформ нарушил интересы правящей аристократии, то это было не его гениальным измышлением, а результатом реального соотношения сил. Солона избрали архонтом не для того, чтобы он занимался политическим прожектерством; его задачей было так или иначе удовлетворить насущнейшие требования крестьян и городского класса, по возможности не меняя старых законов и внося в них только то, что было абсолютно необходимо для мирного сожительства борющихся групп.

Вероятно, одним из первых мероприятий Солона было издание закона об амнистии. По этой амнистии возвращались на родину все изгнанники, за исключением тех, которые были осуждены за устройство кровавого переворота и стремление к Тирании. Таким образом, Алкмеониды получили возможность вернуться в Аттику, а килоновцы остались в изгнании.

Солон и не подумал удовлетворить полностью требования восставшего народа. Народных вождей, требовавших передела земли, он называет «вышедшими на грабеж» и говорит, что он не может

...в пажитях родных

Дать худым и благородным долю равную иметь.

Вообще он считал своей задачей восстановление старого «законного» порядка, а не нарушение его в пользу бедных.

Да, я народу почет предоставил, какой ему нужен:

Не сократил его прав,[125] не дал и новых зато,

Также подумал о тех я, кто силу имел и богатством

Славился, чтоб никаких им не чинилось обид...

Тот, кто знатней и с большей силой, должен бы

Меня хвалить и другом сделать бы своим.

Стремясь найти среднюю линию, Солон, по его собственным словам «вертелся, словно волк средь стаи псов».

Мера, проведенная Солоном, носит название «сисахфии» («сложение бремени»). Он признал недействительными все процентные долги[126]. Точно так же он признал незаконным захват крестьянской земли под видом залога и сбросил стоявшие на крестьянских участках закладные столбы. Пелаты и гектеморы были освобождены от кабальной зависимости и получили назад свои участки. Солон разыскивал крестьян, проданных за границу в рабство, и выкупал их на государственный счет. Он со справедливой гордостью замечает:

Какой же я из тех задач не выполнил,

Во имя коих я тогда сплотил народ?

О том всех лучше перед Времени судом

Сказать могла б из олимпийцев высшая —

Мать черная Земля, с которой снял тогда

Столбов поставленных я много долговых,

Рабыня прежде, ныне же свободная.

На родину, в Афины, в богозданный град

Вернул назад я многих, в рабство проданных,

Кто кривдой, кто по праву, от нужды иных

Безвыходной бежавших, уж забывших речь

Аттическую — странников таков удел,

Иных еще, в позорном рабстве бывших здесь

И трепетавших перед прихотью господ,

Всех я освободил. А этого достиг

Закона властью, силу с правом сочетав,

И так исполнил все я, как и обещал.

На будущее время лишение свободы за долги было раз навсегда воспрещено. Переворот, произведенный Солоном, несмотря на то, что он опирался на старинное традиционное правосознание, был несомненно переворотом революционным: фактически крестьянская земля уже принадлежала землевладельцам, а крестьяне были лишены свободы, так что Солон ломал сложившиеся общественные отношения, сложившееся обычное право. После солоновского переворота вся структура афинского общества стала иной. Но из того, что мероприятия, поддержанные Солоном, являются объективно революционными, нельзя утверждать, что сам Солон был революционером. Если мы сравним то, что дал Солон, и то, чего требовали революционные группы, то убедимся, что данное им было минимумом, вырванным у аристократии, и что не дать этот минимум в эпоху Солона было уже невозможно — начавшуюся революцию нельзя было остановить. Характерно в реформах Солона то, что он на будущее время в духе новых торговых отношений разрешает в тех случаях, когда у гражданина нет законных сыновей, свободное распоряжение землей: «он превратил владение в собственность», как говорит Плутарх. Равным образом, он разрешил законом на будущее время беспрепятственное взимание любых процентов.

Таким образом, основной исторической заслугой Солона было юридическое оформление на будущее время принципа частной собственности на землю и процентных сделок, т. е. именно тех принципов, на борьбе с которыми была построена его сисахфия. Он ликвидировал внеэкономическое принуждение свободных граждан, открыв широкий простор экономическому.

Более или менее рассудительным людям из среды землевладельцев, по существу дела, нечего было жаловаться на реформы Солона. Пусть они потеряли часть своих земель, фактически бывших уже их собственностью, и большое количество даровых рабочих рук. Но до сих пор земля принадлежала землевладельцам в силу сделок, ощущаемых всеми как правонарушение; теперь им представлялась возможность получить назад эти земли, а вместе с ними и дешевые рабочие руки. Правда, крестьяне получили назад свои участки, но скот и сельскохозяйственный инвентарь были движимым имуществом, — и никакой старинный закон не воспрещал отчуждать их. Инвентарь и скот, конечно, стали собственностью землевладельцев и должны были быть возвращены им освобожденными от кабалы крестьянами. С другой стороны, на будущее время было разрешено отчуждение земли, и кредиторам было предоставлено право взимать любой процент за даваемые в ссуду деньги. Крестьянин получил, таким образом, свой карликовый участок, которого не хватало для прокормления; не имея ни скота, ни инвентаря, ни денег на покупку их, ему ничего не оставалось, как заложить снова свой участок или даже продать его. Однако теперь эти сделки совершались на основе ясного и недвусмысленного писанного закона, так что никакой протест не мог уже иметь места.

Значительно более эффективными были меры, принятые в интересах городского торгово-ремесленного населения. Освобождение крестьян без денег и инвентаря уже само по себе могло быть выгодно богатым владельцам мастерских, получившим дешевые рабочие руки. Крупным морским торговцам в виду огромного спроса на афинский товар выгодно было увеличение числа ремесленников-специалистов в Афинах. В их интересах лицам, изгнанным навеки из своих родных государств, в случае если они решат поселиться в Афинах, разрешено было получать здесь гражданские права (очевидно, путем усыновления афинскими гражданами и введения во фратрии и роды); в этих случаях они были ближе связаны с новой родиной, чем с их бывшим государством, и поэтому не было оснований сомневаться, что они будут хорошими патриотами. Но, кроме того, лицам переселившимся в Афины со всей семьей навсегда для занятия здесь ремеслом, Солон также предоставил гражданские права.

Несомненно, эти меры вызвали приток огромных масс народа и быстро превратили Афины из земледельческого государства в государство с развитым торговым и ремесленным классами. По другому закону, изданному Солоном, родители, не обучившие своего сына ремеслу, не имеют права требовать, чтобы он их поддерживал в старости. Эта мера также должна была увеличить число ремесленников. Наконец, запрещение вывоза хлеба из Афин должно было вызвать падение цен на хлеб, что было невыгодно зажиточным крестьянам и аристократам земледельческого типа, но очень выгодно торговцам и ремесленникам, потреблявшим его.

Не менее важное значение для торговых интересов Афин имело изменение веса монеты. От эгинской монетной единицы Солон перешел к евбейской: 100 новых драхм равнялось 70 — 73 старым.[127] Это чрезвычайно облегчило торговые операции между Афинами, Евбеей, Малой Азией и другими странами, где была принята евбейская валюта, и содействовало быстрому выдвижению Афин на одно из первых мест в мировой торговле.[128]

Для расширения политических прав афинского народа Солон сделал значительно меньше, чем может показаться с первого взгляда. Цензовые классы внутри аристократии существовали и до Солона. Уже до Солона появляется необходимость привлечь новых богачей к общественным повинностям (например, в навкрариях). Пришлось включить в цензовые классы и не-аристократов, хотя бы в качестве неполноправных членов. Ценз был в основном земельным; эта мера, по-видимому, имела в виду включить в состав привилегированных тех, которые, разбогатев на торговых делах, приобретали под тем или иным видом землю и становились «порядочными людьми» — землевладельцами. Такое понимание этой меры основывается на параллельных явлениях в других государствах: по старинному фиванскому закону принимать участие в государственных делах мог только тот, кто «в течение последних десяти лет не занимался рыночными делами». Солон, включивший окончательно в цензовые классы людей простого происхождения, принимал во внимание также и владение скотом и доходы в денежной единице (1 медимн = 1 овце = 1 драхме); однако, надо думать, что основой все же служил земельный ценз и что эта расценка имела в виду лишь учет побочных доходов землевладельца: как мы видим из одной аттической надписи, еще в середине V в. люди, не имевшие земли, не вносились в число граждан трех высших классов.

«На основании оценки имущества Солон ввел разделение на четыре класса, существовавшие уже и раньше: пентакосиомедимнов, всадников, зевгитов и фетов. Все вообще должности он предоставил исправлять гражданам из пентакосиомедимнов, всадников и зевгитов... Каждому классу он предоставил должность сообразно с величиной имущественной оценки,[129] а тем, которые принадлежат к классу фетов, дал участие только в народном собрании и судах. К пентакосиомедимнам должен был принадлежать всякий, кто со своей земли получает 500 мер в совокупности сухих и жидких продуктов, к всадникам — получающие 300 мер; к классу зевгитов должны были принадлежать те, которые получали 200 мер того и другого вместе, а остальные — к классу фетов, и эти последние не имели доступа ни к какой государственной должности» (Аристотель).

Должностные лица при Солоне остались те же, что были до него: коллегия архонтов, пританы навкраров, государственные казначеи, коллегия одиннадцати по уголовным делам и даже колакреты, «разрезыватели мяса на части» (при всенародных угощениях), получившие к этому времени уже финансовые функции. Но непременным условием для занятия всех этих должностей осталось знатное происхождение: по словам Аристотеля, «все должности, по закону Солона, должны были замещаться лицами знатного происхождения и обладающими в то же время имущественным достатком, именно из классов пентакосиомедимнов, зевгитов и всадников». Справедливость этого замечания Аристотеля подтверждается тем фактом, что еще через двенадцать лет после Солона, в 582 г., идет борьба за допущение некоторого количества незнатных лиц к должности архонта наряду с евпатридами.

Вся высшая власть в государстве была в это время в руках архонтов; архонты делились властью с советом на Ареопаге,[130] составлявшимся в свою очередь из архонтов, отбывших срок своей службы. Вся политическая власть оставалась, таким образом, в руках аристократии. Наиболее демократической из мер, проведенных Солоном, было право апелляции на решения аристократических должностных лиц в общенародное учреждение, в «гелиэю фесмофетов». К разбору апелляций на приговоры должностных лиц, вероятно, и сводились по конституции Солона функции гелиэи. Солон расширил состав экклесии, включив в нее всех, имеющих хотя бы небольшой клочок земли, и сделал ее решающим политическим органом. Однако вряд ли она могла иметь большое политическое значение в эту эпоху, так как голосование, вероятно, производилось по фратриям, в которых распоряжались аристократы. Вместе с тем, само собой понятно, что народное собрание, состоящее из многих тысяч человек и собирающееся на открытом воздухе, не может самостоятельно вести законодательную деятельность и что решающее значение должна иметь та небольшая коллегия, которая предварительно рассматривает проекты постановлений. Поэтому чрезвычайно важно, чтобы эта предварительная инстанция также носила демократический характер: Клисфен впоследствии позаботился о том, чтобы всякое вносимое в народное собрание предложение предварительно рассматривалось в демократическом совете пятисот.

Чрезвычайно оригинален (но до сих пор не объяснен надлежащим образом) следующий закон Солона: кто во время уличной политической борьбы не станет с оружием в руках в ряды той или иной из борющихся сторон, лишается политических прав.

Как сообщают источники, Солон учредил совет четырехсот, по сто из каждой филы. Феты, как мы видели, имели право принимать участие только в народном собрании и судах; следовательно, в совет четырехсот могли выбираться только граждане первых трех классов — очевидно, не только из аристократов.[131]

Таким образом, вы вправе сделать следующий вывод: в области экономики сам Солон не выдумал никакого спасительного политического рецепта, а только, в согласии с наиболее дальновидными людьми из правящего класса, удовлетворил минимум требований оппозиционных групп. Еще меньше лично им было сделано в области политических реформ: солоновские Афины, возглавляемые чисто аристократическим советом на Ареопаге и аристократическими должностными лицами, сохранившие деление на четыре родовые филы, в которых всем распоряжалась аристократия, а простой народ мог играть только роль статистов, были еще старыми аристократическими Афинами. Конечно, ломка старого уклада, начавшаяся при Солоне в 594 г., знаменует коренной переворот и является одной из важнейших вех в революции VI в. Но сам Солон не был ее вождем и ни в какой мере не направлял государственного корабля.

Сам Солон видел свою заслугу в том, что, избрав среднюю линию, он спас государство от кровавого переворота и Тирании и повел его по мирному пути:

Но если бы не я, а кто другой,

Своекорыстный и бесчестный по душе,

Взял в руки бич — ему б народа не сдержать...

Другой, по мнению Солона,

Народа б не сдержал и не отстал бы сам,

Пока не сбил бы масла, снявши с молока.

В действительности, ожесточенная борьба, начавшаяся до Солона, не прекращалась и после 594 г. и уже через 33 года окончилась тем, чего Солону удалось, по его мнению, избежать, — Тиранией. Конечно, если он отсрочил эту развязку на 33 года, то это существенная заслуга перед имущими классами Афин, но я не убежден, что и эту отсрочку следует объяснять таким образом.

3. ТИРАНИЯ В АФИНАХ

После 594 г. в Афинах борются между собой три группы. Называть их политическими партиями было бы неправильно, так как в это время родовой и локальный принципы еще имели не меньшее значение, чем разногласия по вопросам политики. Ядром каждой из этих групп являлись жители определенного района Аттики; по этим районам и назывались группы: педиэи, жители плодородной равнины близ Афин (эта группа выражала интересы реакционных землевладельцев), паралии, жители полуострова, расположенного к югу от Афин, преимущественно моряки и торговцы (эта группа выражала интересы торговой части аристократии и зажиточных городских элементов), и диакрии, жители гористой местности в северо-восточной части Аттики со скудной каменистой почвой (эта группа выражала интересы мелкого крестьянства, освобожденного Солоном от кабалы, и городской бедноты). Как все объединения, существовавшие до этого времени, так и эти объединения возглавлялись каждое знатным аристократическим родом; во главе педиэев стояли Этеобутады и их вождь Ликург, во главе паралиев — Алкмеониды, вождем которых был к 561 г. Мегакл, и, наконец, во главе диакриев спустя некоторое время после реформ Солона стоял Писистрат. Писистрат был также аристократом. Род Писистратидов в это время обеднел, чем и объясняется жгучая ненависть Писистрата к педиэям, послужившая, по словам Аристотеля, причиной доверия к нему народных масс. Население города Афин разделялось между всеми тремя группами. Богатые аристократы, владельцы больших земельных угодий, шли за педиэями; из торгово-промышленных элементов более богатые шли за паралиями, более бедные — за диакриями. За диакриями же шли и иностранцы, получившие право гражданства по законам Солона; очевидно, реакционные группы хотели снова исключить их из числа граждан, считая предоставление им гражданских прав противозаконным.

Установленный Солоном мирный порядок просуществовал только четыре года. Уже на пятый год радикальные группы стали добиваться того, чтобы на должность архонта могли избираться и не-евпатриды. В результате этой борьбы на должность архонта не оказался выбранным никто и в Афинах целый год не было верховного правителя (была «анархия», т. е. отсутствие архонта). То же произошло еще через четыре года. Еще через четыре года избранный в архонты Дамасий, по-видимому, представитель аристократической реакции, не сдал должности по окончании срока и правил два года и два месяца; очевидно, педиэи понимали, что, как только он уйдет, снова станет ребром вопрос о выборе архонта из среды незнатных.

Дамасия пришлось удалить силой. Ввиду непримиримости позиций борющихся групп, пришлось прибегнуть к компромиссу: вместо одного архонта была избрана коллегия из десяти лиц — пяти евпатридов, трех крестьян и двух ремесленников.[132]

На следующий год верх взяла, по-видимому, снова аристократическая партия. Эти аристократы были, по словам Аристотеля, недовольны, прежде всего, отменой долгов, разорившей многих из них, а затем расширением прав простого народа, казавшимся им подрывом государственного порядка. Монеты этого времени также показывают, что власть снова захватила аристократия: если на монетах эпохи Солона изображался сосуд с вином, эквивалентом которого являлась монета, то теперь на монетах чеканится герб того аристократического рода, представитель которого в данном году занимал верховную власть архонта. В частности, мы знаем, что в 566 г. архонтом был избран Гиппоклид из рода Филаидов, принадлежавшего к реакционной группе педиэев.

Новый захват власти аристократией показал всю безнадежность компромиссного пути. Революционный переворот оказался совершенно необходимым. К счастью, партию диакриев возглавлял человек, вполне подходящий к роли народного вождя. Мы уже видели из истории других греческих государств, что наиболее подходящими кандидатами на эту роль считались люди, прославившиеся военными подвигами: Орфагор в Сикионе, Питтак в Митилене, Фрасибул в Милете и др. Писистрат также был блестящим полководцем, оказавшим Афинам неоценимые услуги.

Мы уже видели, каким важным препятствием для развития афинской торговли в Эгейском море был остров Саламин, закрывавший выход из афинской гавани. Этот остров принадлежал Мегарам; афинянам удалось завладеть им на короткое время, но после Килоновой смуты и связанного с ней ослабления Афин он был снова потерян.

Вернувшийся в Афины из странствования Солон начал энергичную агитацию за новый поход на Саламин; в это время Солон был еще в дружественных отношениях с Писистратом.[133]

В своем агитационном стихотворении Солон говорит, что он стыдится называть себя афинским гражданином, гражданином государства, которое не могло удержать в своих руках Саламин, и обращается к народу с призывом:

На Саламин поспешимте, сразимся за остров желанный,

Чтобы скорее с себя тяжкий позор этот снять.

Эта экспедиция была, несомненно, организована торговой партией паралиев, к которой принадлежал Солон. Но во главе отряда, посланного на Саламин, был поставлен Писистрат, известный своей военной доблестью. Писистрату удалось не только отвоевать Саламин у Мегары, но и захватить гавань Мегары Нисею, что ставило Мегары в экономическую зависимость от Афин.

Конечно, Мегары не могли примириться с таким положением. После долгой борьбы обе стороны решили обратиться к посредничеству наиболее влиятельного тогда греческого государства — Спарты. Как и в борьбе за Сигей, обе стороны ссылались на свои «исторические права», обосновывая их текстом гомеровских поэм, по-видимому, специально исправленным для этой цели.[134]

Пять спартанских судей присудили Саламин Афинам, а Нисея, по их решению, должна была быть возвращена мегарцам.

Перед походом на Саламин, для того чтобы поднять бодрость духа у отправлявшихся туда пятисот добровольцев, был принят закон, по которому, в случае завоевания, земля на острове будет передана во владение этих добровольцев. Успех Писистрата, несомненно, чрезвычайно усилил позиции диакриев. Дошедшее до нас постановление о саламинских клерухах (поселенцах) уже отражает установки этой партии:

«Постановил народ: разрешить саламинским клерухам жить в Саламине постоянно, разве что они окажутся не в состоянии исполнять повинности гражданские и военные; в других же случаях им не (разрешается) сдавать землю в аренду. Если клерух не будет жить там, а землю сдаст в аренду, то пусть заплатит и арендатор и сдающий в аренду в казну (столько-то драхм) штрафа».

Нам неизвестно точно, когда был принят этот декрет. Запрещение клерухам сдавать землю в аренду имело целью воспрепятствовать новому разорению крестьян и скоплению их земли под видом аренды в руках богачей. Одновременно это обеспечивало военную мощь клерухов.

Конечно, аристократическая партия не могла спокойно смотреть на усиление влияния партии диакриев. Организуется покушение на Писистрата; он был ранен, но сумел спастись. Его противники, конечно, уверяли, что никакого нападения не было, что раны нанес себе он сам с целью озлобить народ против аристократов. Тем не менее народ был глубоко возмущен, и партия диакриев решила перейти к более энергичной политике. Аристион выступил в народном собрании с предложением дать охрану Писистрату. Этот Аристион был, конечно, членом группы диакриев, но в то же время аристократом, так как в ту пору выступать в народном собрании с предложениями могли только аристократы.[135] Предложение Аристиона было принято.

Данный Писистрату отряд был вооружен дубинами, характерным крестьянским оружием; такие же «дубиноносцы» поддерживали Тиранию и в Сикионе. С помощью этих «дубиноносцев» Писистрат захватил в 560 г. акрополь.

Однако, Писистрат продержался у власти недолго. Паралии с Алкмеонидами во главе и педиэи, включавшие в себя весь цвет афинской аристократии, всех «потомков богов», всех «владетельных князей» в отдельных демах, соединившись вместе, оказались такой силой, которой не мог противостоять и Писистрат, — настолько велика была еще косность афинского народа и привычка к традиционному аристократическому строю. Писистрату пришлось бежать из Афин. Его имущество было конфисковано и куплено с торгов одним из наиболее знатных афинян Каллием, близким к кругам Солона и Алкмеонидов.

Писистрат со своими «дубиноносцами» отправляется во Фракию. Сюда отправлялись в то время искатели счастья из различных греческих городов.[136]

Целый ряд фракийских колоний был основан с целью эксплуатации лежащих поблизости золотых и серебряных приисков — это давало возможность быстро разбогатеть, а в ту эпоху быстрого роста денежного обращения это доставляло большое могущество и позволяло вербовать наемническое войско. Так, Миркин являлся удобной базой для эксплуатации серебряных рудников на Пангее, Фасос и Маронея — для эксплуатации золотых россыпей на соседнем фракийском побережье.[137]

Писистрату удалось завладеть Пангейскими рудниками. Он начеканил здесь серебряные деньги и навербовал наемников; в то же время им велись дипломатические переговоры с различными государствами, относившимися враждебно к аристократическому правительству в Афинах.

К нему примкнула партия всадников, господствовавшая тогда в Эретрии, на Евбее, одна из партий в Аргосе и в Фивах, влиятельный наксосец Лигдамид, часть фессалийцев. Писистрат направляется в Эретрию, где он составляет вместе со своими сыновьями план нападения; сюда же прибывают его союзники.

Особенно на руку Писистрату было то, что в Афинах в партии паралиев в это время произошло расслоение. Алкмеонид Мегакл, вероятно, с небольшой группой единомышленников, разошелся с паралиями и решил сблизиться с Писистратом; он послал к нему доверенных людей на Евбею, предлагая Писистрату свою дочь в жены.[138]

Опираясь на помощь этих групп Писистрат двинулся в Аттику. Он считал своей небесной покровительницей богиню Афину, культ которой приобретал в это время все более демократический характер; как богиня-покровительница оливы, главного сельскохозяйственного растения в это время, она была любимой богиней крестьянства; с другой стороны, она носила прозвище «Эргана» («занимающаяся ремеслом») и считалась также покровительницей городских ремесленников, возглавляемых Алкмеонидами, часть которых была теперь в союзе с Писистратом. Аристократы же считали своим небесным покровителем бога Посейдона.

Писистрат разбил ополчение противников у храма Афины при Паллене, и это должно было казаться особой милостью этой богини. Вслед за Солоном Писистрат мог сказать, что

Великодушная наша защитница, дева Афина,

Дочь Громовержца, свою руку простерла над ним.

После этого было организовано триумфальное вступление Писистрата в Афины: Писистрат въехал в город на колеснице; рядом с ним стояла красивая, статная девушка, изображавшая небесную покровительницу Писистрата, богиню Афину; она была, разумеется, соответствующим образом наряжена. Перед нами — такое же религиозное «действо», как и всякое другое религиозное представление, где люди играют роль богов, например, как сценические действа в честь Диониса. Геродот и Аристотель, жившие в гораздо более позднее, рационалистическое время, видели в этом простое одурачивание наивных афинян. В действительности, об одурачивании здесь не может быть речи: актер, играющий бога, воспринимается как воплощение бога, хотя зрители прекрасно знают, что роль бога исполняется человеком. Вполне понятно и то возвещение, которое делали глашатаи, шедшие перед триумфальной колесницей Писистрата: «Афиняне, примите с добрым чувством Писистрата, его сама Афина почтила больше всех людей,[139] и вот теперь возвращает его в свой акрополь».

Для политики Писистрата характерна и вычеканенная им (по-видимому, впрок, еще во время пребывания во Фракии) монета. Он не помещает на ней, подобно своим предшественникам, своего герба: это общеафинская государственная монета — на ней изображены Афина, богиня города (в двух образах — в старом, териоморфическом образе совы и в новом образе девы), и ветвь посаженного впервые Афиной дерева, оливы — символ аттического крестьянства.[140]

Достигнув власти, Писистрат приступил к массовому изгнанию противников: по словам Геродота, «одни пали в сражении, другие были изгнаны из отечества вместе с Алкмеонидами». Все это были владельцы крупных земельных участков, составлявших значительную часть территории Аттики. По афинским законам, земли изгнанных конфисковывались; надо думать, что Писистрат разделил их как государственную землю (ager publicus в Риме) между беднейшими крестьянами на тех же основаниях, что и территорию Саламина, т. е. с запрещением продавать, закладывать и сдавать в аренду.[141]

Некоторые из аристократических родов остались, однако, в Аттике, подчиняясь и угождая Писистрату. Это была не торговая знать, не Алкмеониды, ставшие с этого момента до самого времени их возвращения к власти заклятыми врагами Писистратидов, а знать старого землевладельческого типа — прежде всего род Филаидов.

Это вполне понятно. Писистрату не трудно было разорить и обессилить земельную аристократию, но, даже изгнав Алкмеонидов, он не мог нанести чувствительного удара по торговой партии, все богатство которой находилось на море. Изгнанные из Афин, Алкмеониды имели и вне их достаточно зависимых людей, торговых компаньонов и контрагентов, друзей и богатств, чтобы спокойно жить, вызывая зависть окружающих и хладнокровно и настойчиво подготовляя свое возвращение в Афины. Единственным эффективным способом борьбы с ними было открытие новых, более выгодных рынков. Писистрату, действительно, удалось захватить ключ к хлебу — Сигей на Геллеспонте.

Представим себе теперь положение части афинской земельной аристократии, которая не скомпрометировала себя открытым участием в восстании и поэтому сохранила свои земли. Как ни ухудшилось ее положение вследствие новой администрации и новых судов, — ей приходилось мириться с создавшимся положением. За границей положение этих аристократов оказалось бы очень тяжелым; у них не было ни торговых навыков, ни торговых связей. Вдобавок малоазиатская торговля была давно захвачена их политическими противниками, торговой аристократией, державшей здесь в руках все торговые нити: всякий новичок рисковал потерей своего состояния. У них было только два выхода: или остаться в Аттике под властью Писистрата, продолжая заниматься сельским хозяйством и глубоко затаив свое недовольство, или пытаться искать удачи на новых рынках — во Фракии или на Геллеспонте. Но эти новые рынки были в руках Писистрата, и сюда нельзя было проникнуть, не будучи в ладах с Тираном.

Таким образом, экономические интересы властно предписывали этой группе полную лояльность по отношению к Писистрату. Действительность превзошла все ожидания. Если, как сообщает Геродот, Мильтиад, сын Кипсела, глава известного уже нам первого по знатности в Афинах рода Филаидов, входил в ряды Писистратова правительства, то, конечно, он должен был уже до этого времени дать Писистрату доказательство своей преданности новому порядку. Его брат Кимон идет еще дальше: победив на олимпийских состязаниях, он провозгласил победителем не себя, а Писистрата.

Точно так же Аристотель в «Афинской политии» (20, 1) сообщает о вожде реакционных аристократов Исагоре, бывшем впоследствии реакционным противником Клисфена, что он был «сторонником Тиранов». То, что существовала большая группа реакционных аристократов, прекрасно уживавшихся с тиранами, видно из следующих слов оратора Андокида (II, 26): «Мой прадед Леогор, как сторонник демократии, был политическим врагом Тиранов, и, несмотря на то, что он имел возможность, прекратив борьбу с Тиранами и став близким им человеком, принять участие в руководимом этими людьми управлении государством, он предпочел быть изгнанником.

Леогор примкнул, таким образом, к Алкмеонидам, не пожелав идти по пути прочей землевладельческой аристократии.

Как представитель партии диакриев, Писистрат в первую голову занялся улучшением положения мелкого крестьянства. Мы уже видели, что он значительно расширил крестьянский земельный фонд, наделив крестьян участками (клерами) из конфискованных земель аристократии в самой Аттике, а также (он и его сыновья) на Саламине, на Лемносе, а вероятно, ив других владениях Афин (на фракийском Херсонесе, в Сигее, в Рэкеле и т. д.), причем он принял специальные меры, чтобы эти земли не сосредоточивались снова в руках богачей. Чтобы эти меры дали, в противоположность реформам Солона, прочные результаты, он щедро выдает вновь наделяемым крестьянам из казенных сумм ссуды и пособия на покупку скота, орудий, инвентаря и на необходимые расходы.

Далее, одной из причин быстрого разорения крестьянства в досолоновскую эпоху было то, что суды находились в городе, в самом гнезде аристократии, и состояли из аристократов, тогда как крестьянина, ничего в законах и судах не понимавшего, легко было обмануть и обобрать. Писистрат переносит суды (разбиравшие, вероятно, чаще всего земельные споры, возникавшие на почве переделов последних лет) в деревню и, конечно, назначает разъездных судей из верных адептов крестьянской партии. Эти судьи, вероятно, были мало осведомлены в тонкостях старого законодательства, но зато готовы охотнее пожертвовать интересами землевладельца, чем крестьянина. С другой стороны, Писистрат стремился развить в крестьянах чувство самоуважения и сделать их солью аттической земли. Он лично объезжает крестьянские хозяйства; подобно Периандру, он превращает в важнейший государственный праздник крестьянский праздник Диониса и официально предписывает крестьянам носить их старинный национальный костюм — «катонаку», которого они под влиянием новой городской моды, по-видимому, начали уже стыдиться. И он, подобно Периандру, пытался остановить стихийный процесс переселения разоренных крестьян в город наложением наказания на крестьян, слоняющихся по городу в поисках заработка.

Таким образом, вряд ли можно сомневаться в том, что экономическая политика Писистрата имела целью защиту интересов беднейшего крестьянства. Наделив крестьян землей, приняв меры против скупки ее богатыми людьми, снабдив крестьянина оборотными средствами и инвентарем, освобождая от налогов беднейших крестьян, покровительствуя разведению олив и, наконец, препятствуя уходу крестьян со своих участков в город, он стремился лишь к одному — к созданию жизнеспособного мелкого крестьянства.[142]

Внешняя политика Писистрата была особенно блестящей: он явился в этом отношении предшественником Фемистокла и деятелей Афинского морского союза. Он направил свое внимание прежде всего на Делос, религиозный центр всех ионян. Он всячески хотел (как и Солон) подчеркнуть, что Афины (жители которых несколько отличались по языку от ионийцев, хотя и были близки к ним) не только ионийский город, но и глава всех ионян. Он выкопал все трупы, захороненные в районе храма на Делосе, и перенес их в другую часть острова, так как присутствие трупов оскверняло священную территорию, — очевидно, он получил возможность здесь распоряжаться. Далее, он высадился с войском на Наксосе и овладел городом, посадив здесь Тираном наксосца Лигдамида, помогшего ему в походе на Афины. Таким образом, Наксос оказался в фактической зависимости от Афин. Благодаря Лигдамиду власть на Самосе удалось захватить Поликрату; очевидно, и с ним Писистрат поддерживал дружественные отношения.

Но наибольшую важность для Писистрата имело обеспечение пути к хлебу, идущему из Северного Причерноморья. Аттический крестьянин быстро переходил от хлебных культур к более выгодным культурам оливы и винограда; поэтому он стал нуждаться в ввозном хлебе. Нуждался Писистрат и в новых колониях, куда можно было бы сбывать излишек населения. Таким образом, уже в интересах крестьянства необходимо было держать в своих руках путь в Черное море, но, конечно, еще важнее это было для городских торговцев и ремесленников, которым эта торговля сулила большие выгоды; население Северного Причерноморья особенно охотно покупало аттическую художественную посуду, металлические изделия и т. д.; равным образом, афинские мастера, поселившись здесь, могли рассчитывать на большие заработки.

Вероятно, путем дипломатических переговоров Писистрат устроил так, что долонки, мирное фракийское племя, жившее на фракийском Херсонесе и терпевшее от постоянных нападений живших к северу от них воинственных фракийцев, обратились к Дельфийскому оракулу с просьбой указать им, кто мог бы им помочь в их несчастье. Оракул (несомненно, заранее подготовленный к этому) посоветовал им обратиться к знатному афинянину Мильтиаду, сыну Кипсела. Этот Мильтиад был вождем рода Филаидов и родственником коринфского Тирана Кипсела; однако этот род, как мы видели, примирился с господством Писистрата, и Мильтиад даже занимал при нем один из руководящих постов. Долонки обратились к Мильтиаду за помощью, и Мильтиад охотно отправился к ним, так как ему, гордому аристократу, разумеется, было не очень приятно жить под властью Писистрата.

Писистрат дал Мильтиаду корабль и отряд афинян. Высадившись на Херсонесе, Мильтиад стал чеканить собственную монету и держать себя как настоящий царек по отношению к местному фракийскому населению, сохраняя, однако, зависимость от Афин. Перешеек на Херсонесе он отгородил высокой стеной и таким образом обезопасил Херсонес от нападений с севера. С другой стороны, ему удалось наладить дружественные отношения с лидийским царем Крезом.[143]

Выше мы уже говорили о борьбе афинян с митиленцами за Сигей. В тяжелые годы кровавой классовой борьбы в начале VI в. афиняне снова потеряли Сигей. Теперь Писистрат опять захватывает этот пункт и сажает сюда Тираном своего сына Гегесистрата. Таким образом афиняне утвердились на обоих берегах Геллеспонта.

Для обеспечения пути до Геллеспонта афиняне имели в своих руках область у Пангея во Фракии. Кроме того, Мильтиад отправляется из Херсонеса на остров Лемнос, населенный в это время этрусским племенем. Он захватывает этот остров, и сюда выводится афинская колония.[144]

Огромное количество аттических ваз эпохи Писистрата, а также монет и металлических предметов, найденных в Северном Причерноморье, особенно в Ольвии, показывают, насколько оживленным был товарообмен с Аттикой в это время. Эти товары шли далеко вверх по Днепру, откуда, вероятно, в обмен на них получали янтарь. Но этим не ограничивались торговые связи Писистрата: художественную посуду эпохи Писистрата находят в Египте (в Навкратисе) и в Этрурии (Италия). С этим вполне согласуется то, что, по свидетельству одного из источников, египетский фараон Амасис прислал в Афины корабли с хлебом.

Культурная деятельность Писистрата в известном смысле была частью его международной политики, так как, между прочим, имела целью привлечь к Афинам внимание иностранцев. Писистрат построил ряд прекрасных храмов и статуй, например, храм Афины (Гекатомпедон); соорудил водопровод. Писистрат приглашает в Афины рапсодов (исполнителей Гомера) и заставляет их по порядку декламировать «Илиаду» и «Одиссею», а писцам записать эти поэмы. Возможно, что при этом были сделаны небольшие вставки в текст в интересах Афин. Далее, Писистрат и его сын Гиппарх приглашают в Афины самых выдающихся поэтов своего времени: Анакреонта из Теоса, Ласа из Гермионы, Симонида из Кеоса.

Меньше всего было сделано Писистратом в области политического устройства Афин. Политический строй, как известно, интересовал больше всего городской торгово-ремесленный класс. Крестьянина, жившего вдали от города и не имевшего возможности часто посещать народные собрания, заботили прежде всего экономические вопросы. Поэтому и Писистрат, как вождь мелкого крестьянства, обратил свое внимание прежде всего на вопросы экономики. Что касается политического строя этого времени, то нам известно только, что он сохранил без изменения законы и учреждения Солона, принимая меры лишь к тому, чтобы все ответственные места занимали его родственники и сторонники. Фактически, конечно, при режиме диктатуры значение демократических учреждений было ничтожным. Однако один тот факт, что собрания фратрий и народные собрания происходили без участия значительной части аристократических вождей фратрии, которые были изгнаны, убиты в сражениях и казнены, не мог не увеличить влияния простого народа на государственные дела.

Писистрат настолько укрепил свою власть, что в 527 г., после его смерти, власть без всяких потрясений перешла к его сыновьям Гиппию и Гиппарху, продолжавшим править в том же духе, что и их отец. Фактическим руководителем государства был Гиппий; интересы Гиппарха лежали, главным образом, в области литературы и искусства.

О Писистратидах нам известно только, что они заботились о внешнем благоустройстве Аттики: запрещали строить дома в Афинах так, чтобы выступающие части их занимали часть улицы — виновных в этом штрафовали; на дорогах ставили столбы с изображением бога Гермеса, на которых обозначалось, куда ведет дорога, и помещалось моральное изречение.

В правление Писистратидов в Афинах начали среди аристократии и торгового класса формироваться группы, враждебные существовавшему режиму. Общие причины непродолжительности режима Тираний показаны нами выше; они были такими же и для Афин: мелкое крестьянство, в интересах которого проводились реформы, было экономически обреченным классом; передовой городской класс мог мириться с Тиранией только до тех пор, пока она уничтожала его главного противника — аристократию; когда эта задача была Тиранией выполнена, диктатура стала ощущаться городским классом как помеха его свободному развитию. Вдобавок, в первую половину правления Писистрата городской торгово-ремесленный класс еще не играл ведущей роли в Афинах; в эпоху Писистратидов, в связи с открытием новых рынков, его значение возрастает, и он уже начинает претендовать на то, чтобы руководители государства всецело отражали его интересы.

В Афинах Тирания была более устойчива, чем в других местах, так как она до 513 г. обходилась без террора и превратила Афины в богатейшее и влиятельнейшее государство Греции. Недаром Тиранию называли «золотым веком», «веком бога Кроноса». Очевидно, для возникновения сильной оппозиции должны были существовать еще и особые причины недовольства.

В свое время Э. Штерн обратил внимание на то, что в Северном Причерноморье в большом числе находят обломки ваз старого краснофигурного стиля, характерного для эпохи Писистрата; с другой стороны, здесь много обломков ваз и так называемого свободного стиля первой половины V в. Обломков же ваз переходного стиля, характерного для двух последних десятилетий VI в., здесь почти не найдено. Как мы увидим ниже, как раз к этому времени относится захват проливов персами, что лишило афинский демос регулярного подвоза хлеба. Необходимость получать хлеб из Египта или из третьих рук (через посредничество финикийских и малоазиатских купцов) или из Сицилии и Италии (через посредничество, например, Коринфа) создавала перебои в снабжении и поднимала цены на хлеб. Это должно было вызвать недовольство даже среди беднейших крестьян и горожан, искусно использованное врагами тирании.

Аристократия организует ряд покушений на правителей. Заговор Кедона остается безрезультатным. Тогда организуется новое покушение, осуществленное в 513 г. Гармодием и Аристогитоном, которые были лично обижены правителями. Заговорщикам не удалось убить Гиппия, но они убили Гиппарха. Естественно, что Гиппий после этого начинает более энергичную борьбу с враждебными ему элементами, и режим становится более суровым: многие были казнены и изгнаны. В то же время Гиппий завязывает дружественные отношения с персами. Оппозиционные группы обращаются к изгнанникам-эмигрантам, только и мечтавшим о возврате на родину. Во главе их стояли Алкмеониды. Был предпринят ряд попыток интервенции. Первая армия эмигрантов, возглавляемая Алкмеонидами, была разбита при Липсидрии. Еще долго спустя распевали застольную песню:

Ах, Липсидрий, ах, друзей предатель,

Ты каких воителей отважных

Погубил там — знать-то все какую,

Впрямь они там род свой оправдали...

Спартанцы в это время были озабочены свержением Тираний во всем греческом мире. Но с Писистратидами у них были наилучшие отношения, и поэтому лишь после долгих колебаний они решились принять участие в свержении Писистратидов.

Спартанская интервенция была ускорена еще следующей случайной причиной. Род Алкмеонидов, возглавляемый Клисфеном, был уже с давних пор в близких отношениях с дельфийцами и дельфийским храмом: уже в начале VI в. оба деда Клисфена, афинянин Алкмеон и сикионский Тиран Клисфен, пришли в Дельфы с войсками и помогли дельфийцам уничтожить их главного соперника, город Крису. Теперь Алкмеониды, взявшись с подряда построить храм Аполлона в Дельфах, построили его значительно более пышным, чем были обязаны по договору; вместо известняка они построили его из мрамора. В благодарность за все это дельфийцы вели агитацию за интервенцию против Писистратидов, и дельфийский оракул неоднократно приказывал спартанцам освободить Афины от тиранов.

Спартанцы отправили против Гиппия отряд под предводительством Анхимолия, но отряд этот был разбит наголову, а Анхимолий убит. Тогда против Гиппия отправляется во главе войска сам спартанский царь Клеомен; ему удается, наконец, разбить отряды Гиппия и его союзников фессалийцев и запереть Гиппия в акрополе. Но и этот поход грозил окончиться неудачей: спартанцам надо было возвращаться на родину, а Гиппий имел с собой достаточно припасов. К счастью для осаждающих, им удалось захватить в плен сыновей Гиппия, пытавшихся незаметно уйти из акрополя. После этого Гиппий согласился оставить Афины (510 г.), оговорив себе и своим близким личную неприкосновенность; он отправился в Сигей, завоеванный его отцом и находившийся теперь под властью персов, где и правил под протекторатом персидского царя. Так окончилась эпоха Тирании в Афинах.

Эта долгая борьба показывает, насколько велики были симпатии к Писистратидам среди афинян; интервенция сильнейшего государства в Греции, Спарты, привела к низвержению Гиппия лишь ценой очень долгих усилий. Но после этого Спарта не достигла своей цели: она стремилась, разумеется, поставить у власти в Афинах спартанофильскую аристократию, возглавляемую Исагором; между тем, народные массы не хотели об этом и слышать и в сложившейся обстановке поддерживали крупных торговцев и ремесленников, возглавляемых Алкмеонидом Клисфеном. Исагору пришлось вторично пригласить Клеомена, который потребовал, чтобы был удален из Афин род Алкмеонидов как оскверненный (за 130 лет до этого) убийством сторонников Килона. Под видом «очищения от скверны» он изгнал целых 700 семейств — очевидно, всех видных сторонников Клисфена. После этого власть в Афинах была передана олигархическому совету трехсот. Усиление аристократии выразилось и в том, что на афинских монетах снова чеканятся гербы родов.

С этим никак не могло примириться аттическое крестьянство. Крестьяне сбегаются в город со всех сторон и осаждают Клеомена, Исагора и их сторонников в акрополе. Старики-крестьяне у Аристофана вспоминают об этой борьбе за свободу в таких словах:

Ведь помнишь, даже Клеомен,

Здесь засев когда-то,

При всей лаконской спеси все ж

Отсюда целым не ушел:

Он выдал все оружье нам

И прочь, оборванный, пошел,

Вонючий и нестриженный,

Лет шесть уже немытый...

С каким ожесточеньем мы лаконца осаждали,

Стояли мы под стенами семнадцатью рядами,

И спали на сырой земле...

Выпущены были только спартанцы; Исагору и еще нескольким его приверженцам удалось бежать, остальные его сторонники были перебиты.

Спартанцы не могли примириться с мыслью, что в Афинах останется демократия, и к тому же после того, что произошло, явно враждебная им. Клеомен собрал ополчение из спартанцев и членов Пелопоннесского союза и двинулся в Аттику, требуя передачи власти Исагору; на помощь ему спешили с севера войска халкидян и беотийцев, где в это время у власти стояли аристократы.

Находясь в таком тяжелом положении, Клисфен обратился к самому сильному государству в мире — к Персии — с просьбой о помощи. Когда послы явились в Сарды, от них потребовали взамен обещанной помощи, как и следовало ожидать, «земли и воды», т. е. признания верховной власти персидского царя над Афинами, и послы согласились на это. Мы уже видели, что основные торговые интересы Алкмеонидов находились в Малой Азии, бывшей в это время под властью персов; в последующее время Алкмеониды также всегда были сторонниками персофильской политики.[145]

Однако афиняне напрасно поторопились признать верховную власть персов. Во время похода на Афины второй спартанский царь и коринфяне раздумали и ушли назад; после этого и Клеомену ничего не осталось, как вернуться. Тогда афиняне двинулись против халкидян и беотийцев и разбили их наголову. Многочисленные пленники были закованы в цепи и брошены в тюрьму (впоследствии их выкупили за большие деньги); халкидская аристократия — «гиппоботы» (взращивающие коней) — была изгнана из своей страны; в Халкиду было выведено четыре тысячи клерухов (колонистов), и между ними были поделены земли гиппоботов, по выделении теменосов богам. Эти участки были сданы в аренду, вероятно, местным жителям (клерухи сами не работали и получали от обрабатывающих землю арендную плату). Здесь мы видим коренную разницу между политикой Писистрата и Клисфена: Писистрат, стремясь сохранить мелкое крестьянство, запрещал сдавать землю в аренду и предписывал обрабатывать ее собственными руками; Клисфен же, нисколько не заботясь о том, что большие пространства земли могут сосредоточиться в одних руках, предписывает сдавать ее в аренду, чтобы афинские клерухи не занимались физическим трудом, а могли всецело посвятить себя гарнизонной службе.

Через некоторое время после этого Клеомен, во главе Пелопоннесского союза, организует новый поход против Афин. На этот раз он договорился с Гиппием и потребовал у афинян, чтобы они восстановили во власти Гиппия, но и этот поход расстроился.

508 год, когда это произошло, является одним из важнейших рубежей в истории Афин. У власти впервые становится рабовладельческая демократия, опирающаяся на городской торгово-ремесленный класс. С утопическими (и по существу реакционными с точки зрения общественного развития того времени) попытками Тиранов базировать производство на свободном производителе-крестьянине было покончено навсегда. Принципом этой демократии до середины V в. было: предоставление политических прав всему свободному гражданскому населению; активное участие всего этого населения в политической жизни; невмешательство государства в развитие экономических отношений.

4. КЛИСФЕН

Будучи представителем торгово-ремесленных групп, заинтересованных прежде всего в свободе оборота и свободном развитии рабовладения, Клисфен не издал никаких законов для улучшения экономического положения бедноты. Все его законы касаются социальных взаимоотношений и государственного устройства, но в этом отношении им сделано очень много: он завершил работу Солона и Писистрата, как бы подвел итог революции VI в. и создал тот строй, который, с небольшими изменениями, продержался до тех пор, пока афиняне оставались независимыми.

Клисфен прежде всего уничтожил последние остатки родового деления. При Солоне гражданское население делилось на родовые филы, фратрии и роды, руководимые аристократами. При Писистрате влияние аристократов значительно уменьшилось, но переворот 510 г., руководимый Исагором, показал, что силы аристократии еще не подорваны окончательно. Поэтому Клисфен решил прежде всего покончить с родовыми объединениями. Однако Клисфен меньше всего желал вводить новшества в области религии: религиозное значение старых фил и фратрий он сохранил полностью, но лишил их всякого значения в государственной системе. Вместо четырех старых, он разделил Аттику на десять новых фил. Эти филы были территориальными.

«По сравнению со старой родовой организацией государство отличается, во-первых, разделением подданных государства по территориальным делениям. Старые родовые объединения, возникшие и державшиеся в силу кровных уз, сделались, как мы видели, недостаточными большей частью потому, что их предпосылка, связь членов рода с определенной территорией, давно перестала существовать. Территория осталась, но люди сделались подвижными. Поэтому исходным пунктом было принято территориальное деление, и гражданам предоставили осуществлять свои общественные права и обязанности там, где они поселялись, безотносительно к роду и племени. Такая организация граждан по месту жительства общепринята во всех государствах. Она поэтому нам кажется естественной; но мы видели, какая потребовалась упорная и длительная борьба, пока она могла утвердиться... на место старой организации по родам».[146]

Так как старые роды были особенно сильны в тех местах Аттики, где находились усадьбы их представителей, он включил в каждую филу по одной трети («триттии») из различных мест Аттики: одну треть из города Афин, другую из внутренней равнины (Месогеи), третью — из прибрежной полосы.[147] Эти филы получили преимущественно патриотические названия по древним афинским героям: Тезеида, Эгеида, Пандионида, Эрехфеида и т. д. (Тезей, Эгей, Пандион, Эрехфей — афинские цари). В каждой филе было, примерно, одинаковое число жителей; триттии каждой филы часто далеко отстояли друг от друга. Филы делились, далее, на демы; на первых порах их было по десяти в каждой филе, затем их число увеличивалось. Демом называлось в Аттике с древнейших времен каждое отдельное селение, но теперь дем стал административной единицей; в некоторые демы входило несколько селений; большое селение Браурон состояло, наоборот, из трех демов, а в Афинах каждый квартал города был демом. Демы имели известное самоуправление, вели списки живших в них граждан. Во главе дема стоял демарх, бывший казначеем дема, имевший полицейские функции и взыскивавший налоги. Целый ряд демов сохранил название тех знатных родов, которые здесь имели свои усадьбы (например, дем Бутады, дем Филаиды). Члены одного и того же дема назывались демотами.

Высшим законоподготовительным органом, как бы президиумом народного собрания, стал совет пятисот (буле). Кандидаты в совет выбирались по демам жребием, по особому расписанию, пропорционально числу жителей в деме: были демы, выбиравшие одного кандидата, тогда как дем Ахарны выбирал 22 кандидата. Число кандидатов было в два раза больше числа мест; старый совет проверял каждого кандидата и устранял недостойных. Всего на каждую филу приходилось пятьдесят булевтов (членов совета); пятьдесят булевтов, избранных от одной и той же филы, руководили советом в течение десятой части года; каждый из них назывался пританом, а все вместе — пританией; пританией же называлась десятая часть года. Пританы собирали совет ежедневно (кроме праздничных дней), а народное собрание первоначально не реже одного раза в пританию. Совет утверждал кандидатов в члены нового совета, проверял отчеты должностных лиц, наблюдал за постройкой флота и доков и имел большую административную власть. Во времена Клисфена он имел право налагать штраф, заключать в тюрьму, а в некоторых случаях даже казнить.

Но основной функцией совета была пробулевма. Ни один закон, ни одно предложение не могло быть внесено в народное собрание без пробулевмы, т. е. без рассмотрения в совете и его резолюции. Вполне понятно, что в народном собрании, состоящем из 10—20 тысяч человек, невозможно обсуждать дела, если они не обдуманы и не подготовлены заранее небольшой коллегией. Пока такая подготовка производилась ареопагом или архонтами, они фактически, очевидно, имели решающее влияние на все государственные дела. Теперь эта предварительная подготовка оказалась в руках демократического органа — совета. Архонты сохранили роль правительства Афин и при Клисфене, но роль их была значительно ограничена. Характерно, что до Клисфена постановления народного собрания датировались по архонту; теперь имя архонта не упоминается, и они датируются по секретарю первой притании совета. Равным образом, и ключами от городской кассы теперь владеет не архонт, а совет. Архонт-полемарх сохраняет значение верховного военачальника; но он теперь является только председателем коллегии из десяти стратегов, избираемых с 502 г. (поднятием рук) по одному от каждой филы.

Возможно, впрочем, что эта коллегия получила фактическое влияние уже при Писистрате. Действительно, Писистрату и его сыновьям для укрепления своей диктатуры были необходимы особые отряды, частью состоявшие из преданных ему крестьян «дубиноносцев», частью из иностранцев-наемников. Руководители этих отрядов и назывались, быть может, стратегами. Из рисунков на вазах мы видим, что в войске Писистрата большую роль играли скифы.

Эти стихийно возникшие учреждения Клисфену необходимо было оформить. Стратеги в его конституции получают характер военачальников, выбираемых по одному из каждой организованной им филы; скифские стрелки становятся государственными рабами и играют с этого времени в Афинах роль полицейских. Энгельс делает по этому поводу следующее остроумное замечание:

«Афиняне учредили, таким образом, одновременно со своим государством также и полицию, настоящую жандармерию из пеших и конных лучников... Но эта жандармерия формировалась из рабов. Эта полицейская служба представлялась свободному афинянину столь унизительной, что он предпочитал давать себя арестовать вооруженному рабу, лишь бы самому не заниматься таким позорным делом. В этом сказывался еще образ мыслей древнего родового быта. Государство не могло существовать без полиции, но оно было еще молодо и не пользовалось еще достаточным моральным авторитетом, чтобы внушить уважение к занятию, которое бывшим членам рода неминуемо должно было казаться гнусным».[148]

Писистратиды не теряли надежды вернуть себе власть, тем более что их поддерживали Спарта и, как мы еще увидим, персидский царь. В Афинах они также имели немало сторонников. Для того чтобы предупредить возможность возврата к тирании, Клисфен ввел новое установление — остракизм («остракон» значит «черепок»). В народном собрании ставится вопрос: нужно ли подавать черепки? Если вопрос разрешался утвердительно, то собиралось особое народное собрание для «черепкования» под председательством девяти архонтов и пританов; в него должно было входить не менее 6000 граждан. Каждый гражданин писал на черепке имя того общественного деятеля, которого он считал опасным для спокойствия государства, и подавал его закрытым. Получивший большинство голосов подлежал изгнанию. Такое изгнание, однако, не наносило никакого бесчестия: гражданин не лишался прав, имущество его не конфисковывалось. Он должен был только покинуть Афины на десять лет, по истечении какового срока мог возвратиться.

С родовыми привилегиями было, таким образом, покончено раз навсегда. Граждане именовались официально уже не по отчеству (хотя и это наименование осталось в употреблении), а по дему; например, Перикл Холаргский, Фемистокл Фреаррийский и т. д. Целый ряд иностранцев, фактически получивших гражданские права при Писистрате, теперь официально получили эти права и были включены в филы и фратрии. Правда, аристократический ареопаг сохранил свои права по надзору за законодательной деятельностью, учреждениями и отдельными лицами, но его влияние было значительно уменьшено благодаря совету пятисот. Зато имущественные привилегии Клисфен сохранил полностью: в клисфеновский совет, как и на все другие должности, могли быть избираемы только граждане высших трех классов от тридцати лет — правда, теперь независимо от происхождения.

«Новая аристократия богатства окончательно оттесняла на задний план старую родовую знать... И наряду с этим разделением свободных на классы в соответствии с имущественным положением происходило... громадное увеличение числа рабов, принудительный труд которых служил основанием, на котором возвышалась надстройка всего общества».[149]

Как мы видели, Клисфен признал верховный протекторат Персии над Афинами. В силу этого признания персидский сатрап Малой Азии Артаферн, желая, чтобы власть в Афинах была в надежных руках, требует (примерно в 501—500 гг.), чтобы афиняне вернули власть Гиппию. Афиняне на это пойти не могли; по-видимому, в связи с этим Клисфен и его партия лишаются власти. Это означало разрыв с Персией.[150]

Попробуем теперь дать краткую характеристику революции VI в. В начале VI в. еще не может быть речи об афинском государстве: перед нами родовая община, находящаяся уже, правда, в стадии далеко зашедшего разложения. Родовые деления — род, фратрия, фила — являются в то же время политическими делениями: аристократы, руководящие отдельными родовыми группировками, в то же время руководят и всей общественной жизнью. Крестьянин закабален; богатый горожанин, хотя и несет уже повинности в навкрариях, но не пользуется никакими правами. Земля является неотчуждаемой родовой собственностью. Рабов (кроме закабаленных долгами крестьян) еще немного, и это рабство носит еще патриархальный характер.

В результате революции, завершенной Клисфеном, Аттика в политическом отношении делится уже на локальные единицы; родовые объединения лишились всякого политического значения и сохранились только для религиозных целей, хотя «моральное влияние, унаследованные взгляды и образ мышления старой родовой эпохи еще долго жили в традициях, которые отмирали только постепенно».[151] Богатые горожане пользуются теми же привилегиями, что и богатые аристократы; к участию в управлении допущены все свободные граждане; кабала и рабство за долги отменены. Возникает государство с широким применением рабского труда и со сложной системой демократических учреждений. Итак, «...возникло общество, которое в силу всех своих экономических условий жизни должно было расколоться на свободных и рабов, на эксплуататоров-богачей и эксплуатируемых бедняков, — общество, которое не только не могло вновь примирить эти противоположности, но должно было все больше обострять их. Такое общество могло существовать только в непрекращающейся открытой борьбе между этими классами... Родовой строй отжил свой век. Он был взорван разделением труда и его последствием — расколом общества на классы».[152] Наряду с разделением на свободных и рабов, появляется различие между богатыми и бедными, обусловленное новым разделением труда новое разделение общества на классы.

Родовая община переходит в классическое рабовладельческое демократическое государство. Государство и в этом случае оказалось, таким образом, силой, происшедшей из общества, но ставящей себя над ним, все более и более отчуждающей себя от него: «...государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах «порядка»»[153]

«В какой степени сложившееся в главных своих чертах государство соответствовало новому общественному положению афинян, свидетельствует быстрый расцвет богатства, торговли и промышленности. Классовый антагонизм, на котором покоились теперь общественные и политические учреждения, был уже не антагонизмом между знатью и простым народом, а антагонизмом между рабами и свободными, между находившимися под покровительством и полноправными гражданами... Возникновение государства у афинян является в высшей степени типичным примером образования государства вообще, потому что оно, с одной стороны, происходит в чистом виде, без всякого насильственного вмешательства, внешнего или внутреннего... с другой стороны, потому, что в данном случае весьма высоко развитая форма государства, демократическая республика, возникает непосредственно из родового общества...».[154] Здесь государство возникает непосредственно и преимущественно из классовых противоречий, развивающихся внутри самого родового общества.

Конечно, эта революция не была делом рук одного Клисфена. Она началась вооруженным выступлением демоса в начале VI в. Ряд уступок новым общественным силам принужден был сделать, как мы видели, уже Солон; затем Писистрат, поддерживавший обреченное на гибель мелкое крестьянство, нанес тяжелый удар земельной аристократии и завоевал ряд новых пунктов для вывода крестьян-колонистов и ввоза необходимого крестьянам хлеба; обе эти меры, однако, чрезвычайно усилили городской торгово-ремесленный класс. На долю Клисфена выпало создать продуманную систему демократических учреждений и закрепить законодательным путем меры, проведенные его предшественниками.

5. ИСТОЧНИКИ

Об источниках для истории VI в. мы уже говорили выше (см. гл. II, § 6). Однако для Афин VI в. мы располагаем гораздо большим числом источников, чем для других современных им государств. Ученые V и IV вв. еще располагали стихотворениями Солона, описывавшего проведенную им реформу; к счастью, до нас они сохранили в виде цитат отрывки, казавшиеся им наиболее важными с исторической точки зрения. Эти ученые еще имели в руках свод законов Солона; правда, по самому характеру такого свода в него вошли, с одной стороны, старинные законы, бывшие в ходу до Солона и не отмененные им, с другой — более поздние добавления. До нас дошли лишь немногие из этих законов. Далее, древние еще видели ряд надписей, уже не дошедших до нас. С середины V в. появляются «Афинские хроники», так называемые «Аттиды»; наиболее известными авторами «Аттид» были Гелланик из Лесбоса (V в.), Андротион (IV в.), Филохор (III в.). Эти «Аттиды» не дошли до нас. Ряд сообщений, относящихся к нашей эпохе, находим у Геродота, очень немного — у Фукидида. Позднейшие сообщения Аристотеля и еще более поздних авторов имеют источником, главным образом, «Аттиды» и Эфора. Из них наиболее важное — «Афинская полития» Аристотеля, найденная в 1890 г. в песках Египта; первая часть этой книги посвящена истории афинских государственных учреждений (к сожалению, начало книги оборвано — она начинается заговором Килона, но краткое изложение содержания этой книги сохранилось у позднего автора — Гераклида Понтийского). Любопытный материал содержится также в «Политике» того же Аристотеля и в биографии Солона, написанной Плутархом. Главный недостаток всех этих работ тот, что они, во-первых, смешивают исторический и новеллистически-легендарный материал, характерный для устной традиции о VI в.;[155] во-вторых, они некритически использовали олигархические памфлеты конца V в., описывающие демократическую революцию VI в. в извращенном виде с целью ее дискредитировать.[156]

Надписи VI в., несмотря на их малочисленность, позволяют сделать интересные выводы для истории этой эпохи — например, народное постановление о выводе клерухов на Саламин; не менее важны и монеты того же столетия, особенно монеты аристократических родов (историческое значение этих монет впервые установлено Сельтманом в 1924 г.); значительный интерес представляют также археологические памятники (прежде всего обломки ваз), причем важны не только самые рисунки на вазах, но и места их нахождения; они дают нам представление о границах и характере афинской торговли.

ГЛАВА IV