К середине века около 50 процентов парижских детей отправляли к кормилицам в деревню. В 1769 году в Париже появилось Бюро по найму кормилиц, которое должно было следить за тем, чтобы кормилицам платили вперед[158]. К 1780 году примерно из двадцати тысяч младенцев, рожденных в Париже, лишь 10 процентов кормили грудью в их доме. Остальные 90 процентов отправлялись родителями или воспитательными домами к кормилицам[159]. Но уже к 1801 году оказалось, что половину парижских детей и ⅔ английских детей кормят грудью их матери[160]. Что послужило причиной такой удивительной перемены?
В середине XVIII века по всей Европе разнесся яростный вопль моралистов, философов, врачей и ученых. Выступая от имени природы, они решили доказать, что естественные процессы в организме полезны для политики. Физическое здоровье стало символом здоровья государства, и женские груди метонимически несли зачатки болезни или благополучия[161]. Согласно этим новым рассуждениям, груди делились на две категории: «продажные» или «заражающие» груди кормилиц и материнские груди, связанные с возрождением семьи и социума.
В Англии кампания против института кормилиц началась с нескольких эссе, в которых утверждалось, что материнское грудное вскармливание необходимо для блага конкретного ребенка и всей нации[162]. Молоко родной матери считали природным средством для борьбы с высоким уровнем смертности среди младенцев среднего и высшего классов, которых отсылали к кормилицам более низкого происхождения. В желающих стать кормилицами недостатка не было. Это оставалось одним из немногих занятий, позволявших простой женщине зарабатывать наравне с мужем-крестьянином, особенно если она кормила не одного ребенка, а так поступали многие. Мало кто задумывался о том, как страдает от этого собственный ребенок кормилицы, которого лишали материнского молока ради получения денег за кормление другого ребенка.
Еще до середины XVIII века основным аргументом против использования кормилицы было то, что с ее молоком ребенок получит плохой характер и физические недостатки той, которая его выкормила. Романист Даниэль Дефо (1660–1731) с гневом обрушился на матерей, которые позволяют своим детям «сосать кровь жизни молочницы или чесальщицы шерсти» и которые «не побеспокоятся о том, чтобы узнать характер, отрицательные качества и даже душу женщины, чье молоко он сосет, не говоря уже о ее телесных болезнях»[163]. Несмотря на литературный талант и живое воображение, Дефо явно не удалось избавиться от предубеждения, с которым представители среднего класса относились к рабочему классу.
Но главной силой в английском крестовом походе против кормилиц были не писатели, подобные Дефо, а врачи, и особенно Уильям Кэдоган. Его влиятельный труд 1748 года «Эссе о грудном вскармливании», еще до конца века неоднократно переиздававшийся в Англии, Америке и Франции, призывал матерей следовать законам «непогрешимой природы» и принять обязанности грудного вскармливания. Чтобы отец не чувствовал себя исключенным из диады мать — дитя, Кэдоган отводил ему роль сторожевого пса: «Я бы настоятельно рекомендовал каждому отцу присматривать за тем, как кормят его дитя»[164]. «Производство» молока для британских детей считалось слишком ответственным делом, чтобы оставлять его в руках женщин, учитывая, что «большинство матерей любого сословия либо не могут, либо не хотят взять на себя хлопотные обязанности по вскармливанию собственных детей».
Кэдоган утверждал, что кормление грудью связано с некоторыми трудностями «лишь из-за заботы о чистоте методы; если правильно взяться, то в нем будет больше удовольствия для каждой женщины, которая сможет превозмочь себя и отдать немного красоты своей груди ради того, чтобы накормить своего отпрыска». Более того, Кэдоган, сам незадолго до этого ставший отцом, уверял будущих матерей, что им не следует «опасаться оскорбить слух мужа плачем младенца. Дитя, если его так кормить, всегда будет спокойным, в хорошем настроении. Оно будет играть, смеяться или спать». Метод грудного вскармливания, который Кэдоган пропагандировал, судя по всему, творил чудеса в его собственном доме.
Считалось, что мать, кормящая грудью, выполняет свой долг — во-первых, перед семьей, а во-вторых, перед государством, которое, повторяя расхожую фразу того времени, дорожит многочисленностью своих жителей, пребывающих в самом добром здравии. В XVIII веке в Европе постоянно воевали, и Кэдоган, как многие другие националисты и колониалисты, боялся депопуляции своей страны.
Как врач он также был выразителем ценностей поднимающегося среднего класса, для которого наем кормилицы был символом фривольности. Напротив, он превозносил «мать, у которой лишь несколько тряпок, чтобы прикрыть дитя, и чуть больше, чем ее собственная грудь, чтобы накормить его». Ребенок такой женщины, писал Кэдоган, будет, как правило, «здоровым и сильным», как будто бедняки имели какой-то иммунитет против всего дурного. В идеальном обществе, о котором мечтал Кэдоган, женщины всех сословий будут кормить своих детей грудью. Каждая семья станет домашним раем, и каждый будет способствовать всеобщему «публичному духу». К середине XVIII века материнское грудное вскармливание уже стало догматом эгалитарной политики. Только через одно или два поколения отношение к материнскому грудному вскармливанию претерпит существенные изменения. И когда это произойдет — примерно в 1800 году, — никто не сможет сказать, что вместе с этим изменится и классовая структура Британии.
За океаном, в Америке, кормилицы не были столь популярны, как в Англии. Жены колонистов должны были сами кормить детей грудью и, как правило, делали это до года. Многие кормили и дольше по разным причинам, в том числе используя лактацию как метод контроля над рождаемостью[165]. Так как уровень младенческой смертности был очень высоким — по некоторым данным, четверть детей умирала в возрасте до года, и половина детей в возрасте до пяти лет — матери кормили грудью детей, испытывая вполне обоснованную тревогу за их выживание.
И все же, если судить по объявлениям в американских газетах XVIII века, в которых кормилицы предлагали свои услуги либо у себя на дому, либо в доме младенца, ни в коем случае нельзя сказать, что отказ от материнского грудного вскармливания был редкостью. В Америке всегда были готовы стать кормилицами индианки или только что прибывшие иммигрантки. На юге плантаторы пользовались услугами черных рабынь, согласия которых никто не спрашивал. К услугам кормилиц, скорее всего, прибегали сразу после родов, пока мать набиралась сил, или если у матери было мало молока, или в случае смерти матери в родах[166].
В то же самое время в Европе в дебаты по поводу кормилиц уже включились великие умы той эпохи, в том числе шведский врач и ботаник Карл Линней (1707–1778). В написанном на латыни трактате 1752 года «Nutrix Noverca» (в приблизительном переводе это означает «Приемная кормилица», или «Ненатуральная мать») он настаивал на том, что услуги кормилицы — это нарушение законов природы, они опасны для матери и ребенка, которые нужны друг другу из соображений здоровья. Но Линней оставил свой след в истории груди не как противник института кормилиц, а как зоолог-систематик, которому принадлежит авторство термина «млекопитающие» для обозначения отличительного признака животных, сосущих материнское молоко. Млекопитающими называют всех живородящих животных, покрытых шерстью, с тремя ушными костями и четырехкамерным сердцем.
Историк науки Лонда Шибингер (Londa Schiebinger) задалась вопросом: почему Линней выбрал именно этот термин? «Наличие молочной железы — это и есть основная черта млекопитающих», но находят ее только у женской половины человеческих особей[167]. Некоторые современники Линнея, такие как натуралист Буффон, возражали против этого термина, потому что у некоторых млекопитающих нет сосцов. Но в XVIII веке столь велико было внимание к женским грудям, что новая номенклатура для класса животных, раньше называвшихся четвероногими, быстро завоевала широкое признание.
Англичане и французы приняли новый термин почти без изменения (mammals и mammifères соответственно). Немцы же слегка сместили акцент, выбрав слово Säugetiere, то есть «животные, сосущие молоко», которое подчеркивало роль отпрыска, а не матери. В самом деле, если следовать логике немцев, то в их термине больше смысла, так как молоко сосут и женские, и мужские особи. Но систематика Линнея не ограничивалась только зоологией. Привилегия «млекопитания» соответствовала политике XVIII века, одобрявшей материнское грудное вскармливание и исключительно домашнюю роль для женщин. Интересно отметить, что научное определение женской груди уже появлялось у Линнея в его более раннем трактате «Fauna Suecica» (1746). На фронтисписе книги была изображена женщина с четырьмя грудями, символизировавшая животное царство (илл. 41)[168].
Как и многие мыслители эпохи Просвещения, Линней был уверен в том, что кормление грудью — это материнский инстинкт. Кормление и материнские чувства считались врожденными у животных и у человека. Мать не нужно было учить, как покормить свое дитя грудью, это приходило к ней естественным образом. Достаточно странно, но еще в Средние века было известно, что некоторые женщины, в основном знатные, этого «инстинкта» лишены. Некоторые средневековые французские поэмы описывают положение женщины, впервые ставшей матерью, которая «не знает, как кормить грудью», потому что она этому «никогда не училась» или потому, что «плохо владела этим ремеслом».