Кабардинцы и закубанские черкесы были опасные противники[71]. Эта удалая конница являлась перед казаками на прекрасных, статных конях, закованная в кольчуги и стальные шапки и вооруженная несравненно лучшим оружием, чем они. На первых порах горцы представляли для казаков грозную силу, способную внушить страх и зависть в виду их безумной дерзости в набегах и отчаянной храбрости в бою. Благодаря превосходному вооружению, черкесская шашка «волчек» и «гурда», кинжал дамасской стали, пистолет с арабским или английским замком и нарезное ружье – составляли предмет зависти и желании для казака. В стычках небольшими партиями черкесы нападали и дрались врассыпную, действуя холодным, или огнестрельным оружием: но в больших конных массах они любили стремительный налет с обнаженными шашками.
При обороне же в своих лесистых трущобах и дремучих диких ущельях, или за плетнем родной сакли, черкесы весьма умело пользовались местностью и с успехом вели пеший бой, отбиваясь от наших войск метким огнем, а при малейшей нашей оплошности бросались в кинжалы и шашки. При первых боевых столкновениях, даже в превосходном числе, казаки с неимоверными усилиями могли бороться с черкесами и кабардинцами и то только благодаря стойкости русского человека и укоренившимся понятиям о чести и долге службы. С первыми же поселениями нашими на Кавказе, горцы стали к нам во враждебные отношения и всю силу своей ненависти обратили на русских. Их дикая фанатическая храбрость в бою доходила до полнаго самозабвения: горцы почти голыми руками брали наши укрепления даже с довольно сильными гарнизонами; очертя голову и устилая путь телами, они лезли на крутые и высокие валы против штыков и картечи, сознавая хорошо, что противники их не отдадут им даром пяди земли и не задумаются взорвать свои пороховые склады, или лечь костьми до единого человека, не сдаваясь в плен – и все-таки горцы лезли и гибли, сцепившись в рукопашную, взлетая вместе с защитниками на воздух… Фанатизм, доходивший до самозабвения, беспредельная жажда и алчность к добыче, непримиримая злоба и ненависть к христианам, «гяурам», двигали мусульман на самые отважные и отчаянные предприятия!
В войне с подобным неприятелем, казакам приходилось напрягать все свои нравственные и физические силы до возможнаго предела, чтобы выходить победителями; нужно было зорко следить за противником, чтобы не лишиться своего добра или головы. Но с другой стороны частые встречи с кавказскими горцами постепенно развили в казаках лихость и молодечество. Казаки усвоили себе все хитрости и тонкости малой, партизанской, войны, изучили систему черкесских набегов и такую же безумную дерзость в предприятиях и отчаянную решимость при встрече с врагом. Все эти качества перенимались и усваивались, конечно, постепенно, исподволь и нередко дорогою ценою, ценою крови; но зато, когда смышленые ученики постигли практическим путем все военное воспитание и тактику своих противников, они далеко перещеголяли своих учителей, в особенности в деле спешивания под лихим неприятельским налетом и упорного сопротивления в пешем строю.
Обыкновенно при встречах с превосходным противником, когда неравенство в силах становилось очевидным, а на выручку нельзя было разсчитывать, казаки быстро спешивались и встречали неприятеля с винтовками в руках из-за своих лошадей, или встречавшихся местных предметов. Этот боевой прием линейные казаки проделывали быстро и в большом порядке. Только при значительно превосходных силах горцы одолевали спешенных казаков; в противном же случае последние с успехом отбивались и отсиживались до прибытия выручки. В открытых схватках и делах казак и черкес, оба смелые и храбрые, всегда бились лицом к лицу, по русской пословице: «на миру и смерть красна», но в глухих, безвестных боях, ни тот, ни другой не бросались вперед очертя голову, хорошо зная, что иногда стоит голова даже одного человека, засевшего с оружием в руках с твердым решением дорого продать свою жизнь.
На Кубани у хоперцев был такой случай 232). 25-го сентября 1832 года, между постами Ямановским и Хумаринским, партия из 20-ти горцев, переправившись через Кубань и скрывшись вблизи дороги, в каменистой и покрытой кустарником трущобе, напала на 5 казаков Хоперского полка, ехавших с казенными бумагами в Хумару. Выстрелив по казакам, горцы убили одного, а затем бросились на них с шашками. Казаки однако не дремали: подхватив убитого, они моментально спешились и, заведя лошадей за камни, выставили винтовки и приготовились к решительному бою. Как ни пытались хищники покончить одним ударом с этою горстью храбрецов, но четыре дула так грозно смотрели, обещая смерть каждому смельчаку, что вся партия быстро отскочила назад и начала издали стрелять по казакам. Но хоперцы были неуязвимы за своим каменным оплотом. Полчаса горцы вели безвредную перестрелку, наконец, опасаясь тревоги, вся партия бросила казаков и быстро ушла за Кубань.
Среди постоянных боевых тревог казаки и черкесы употребляли всевозможные уловки, пускали в ход нередко хитрость и вероломство для уничтожения противника, или когда, нужно было подсидеть, подкараулить врага и нанести ему всевозможный вред. Всякие средства считались позволительными, потому что борьба велась беспощадная, мстительная!.. Обе враждебные стороны зорко следили друг за другом и не пропускали случая хитростью или обманом завлечь противника, подкараулить и при возможности уничтожить его. Так, в двадцатых годах, у хоперцев погибла целая полусотня казаков с офицером 233). На посту Яман-Джелгинском стоял с полусотней Хоперского полка полковой сотник Фисенко, человек храбрый и отважный, но весьма запальчивый. Однажды, пред закатом солнца, он заметил за Кубанью на возвышенностях р. М. Зеленчука партию хищников в 30–40 человек. Оставив на посту небольшое число казаков, сам он с 40–50-ю конными переправился через реку и бросился преследовать горцев, не дав знать по кордону о своей погоне за неприятелем.
Между тем горцы преднамеренно вызывали Фисенко на бой, чтобы раз навсегда отделаться от храброго, но беспокойного офицера. Партия, завидя казаков, начала маневрировать, то отступала, то приостанавливалась и все далее и далее завлекала казаков от Кубани. Не рассчитывая на помощь с линии и уверенный в своих силах, сотник Фисенко и его храбрая полусотня принебрегли свойственною казакам осторожностью и очень далеко удалились от Кубани. Эта отвага и погубила их. Поравнявшись с зеленчукскими высотами и ничего не замечая на пересеченной местности, полусотня вдруг была отхвачена от Кубани огромною партиею горцев, выскочившею из-за прибрежных холмов, покрытых кустарником. Окруженные со всех сторон превосходным неприятелем, хоперцы быстро спешились и, побатовав коней, встретили первую атаку горцев дружным, убийственным залпом. Закипел отчаянный, ожесточенный бой!..
Храбрость и мужество не покидали казаков, но ряды их быстро редели. Вот уже отважные бойцы потеряли более половины людей, почти все кони побиты и переранены, а надежды на выручку нет никакой! Тогда казаки решились умереть и дорого продать свою жизнь. Сделав последний залп, сотник Фисенко и его храбрые сподвижники с шашками и кинжалами наголо бросились напролом. Подавляемая массою неприятеля, эта горсть, достойных памяти героев, не сдалась и все почти полегли смертью храбрых в этом неравном бою. Горцы дорого заплатили за свое торжество, насчитывая в своих рядах десятки убитых и раненых. Бой кончился и неприятель удалился с места кровавого побоища, обобрав убитых казаков и их лошадей. Однако двое израненых хоперцев, чудом сохранившие свою жизнь, на заре пришли в память и кое-как дотащились до Зеленчукского поста и там поведали печальную весть о гибели своих товарищеей. Постовые казаки тотчас дали знать на кордон о печальном происшествии, а сами поскакали к месту боя и там, подобрав тела погибших товарищей, предали их земле вблизи Баталпашинского редута. Не охотники вообще прославлять подвиги своих врагов, горцы, однако, еще в шестидесятых годах пели песню, в которой прославлялось имя храбраго сотника и его казаков.
Вообще же озлобленность противников друг к другу в те времена была чрезвычайная. Да оно и понятно, если принять во внимание ненасытную жадность черкесов к добыче и кровавым подвигам и тяжелую ответственность за пограничные происшествия, которая лежала на казаке, как на порубежном поселянине. При успехе победители редко щадили побежденных и жестоко расплачивались за старые счеты: даже мертвых иногда не оставляли в покое.
До половины тридцатых годов у казаков еще водилось обыкновение отсекать у убитых горцев головы и привозить их в свои станицы напоказ, как трофеи. Но в 1833 году наказный атаман, узнав о таком случае, бывшем в станице Наурской, отдал приказ, чтобы «не возить в станицы сии бездушные трофеи и на будущее время убиенным, чтобы неистовств чинимо не было…» 233).
Живя в своих лесных и горных трущобах, вдали от культурных народов, черкесы были совершенно не развиты ни умственно, ни нравственно, признавали только право силы и требования своей физической природы; они были весьма завистливы, корыстолюбивы и жадны к добыче. Труд не был им свойствен, а потому все домашние и полевые работы лежали на женщинах и невольниках из пленных; сами же горцы любили праздность и пустословие. Узнав прелесть легкой наживы и в особенности работорговли, которая могла обеспечить все их нужды и удовлетворить их наклонности к праздному времяпрепровождению, черкесы с первых же годов возникновения русских поселений на Кавказе стали производить набеги в нашу сторону преимущественно ради разбоя, охоты на людей, грабежа и только изредка ради удали и молодечества, чтобы прослыть джигитом.
В наши пределы черкесы предпринимали набеги двух родов: мелкими партиями для хищничества и сильными, многочисленными отрядами, для погрома наших станиц и селений. Набегами на линию особенно отличались абадзехи, у которых постоянно скрывались беглецы от всех народов и преимущественно из Кабарды; от них более всего формировалось партий для грабежа. Для набега обыкновенно собирались небольшие партии, которые, под предводительством какого-либо знакомого с местностью лихого наездника, направлялись к Кубани. Такие партии, конечно, всегда избегали встречи с нашими войсками и пограничными казачьими командами, а нападали на одиночных людей, на малые разъезды и проезжаюших, чтобы захватить кого-либо в плен или отбить скот.