Гарнизон решился держаться до последней крайности, твердо уповая на выручку. С наступлением утра 7-го июня защитники Баязета стали на свои места в ожидании приступа: ставропольцы обороняли преимущественно северный фас, действуя против старой крепости и армянской части города, крымцы занимали правый (южный) и задний фасы цитадели фронтом против нижнего города и высот к стороне ванской дороги; казаки трех сотен группировались по крышам переднего (восточнаго) фаса, а также окнам второго этажа здания, отделявшего первый двор от второго, а по северному и южному фасам уманцы были перемешаны с крымцами, а хоперцы с ставропольцами. Вот тут-то, в первый раз, перед лицом мужественного гарнизона Баязета встал грозный призрак тех недостатков и лишений, которые в будущем ожидали осажденные войска. Прежде всего люди почувствовали жажду. Но запас воды был крайне ничтожен, почему комендант крепости приказал выдавать только по ложке воды на человека. Эта мизерная порция еще более усилила страдания, но делать было нечего, и люди с тоской, опустив головы, должны были покориться.
Около кадушки с водой был поставлен караул, так как турки еще накануне отвели вниз протекавший через замок ручей, и теперь добыча воды становилась делом весьма рискованным и даже безусловно опасным. Вслед за тем подсчитали итоги нашего продовольствия и пришли к печальному заключению, что небольшой запас сухарей имелся только в некоторых частях, хлеба было мало, а других пищевых продуктов и того меньше. С 8-го числа стали выдавать на человека по одному сухарю в день. Вскоре к мукам голода и жажды присоединилось новое горе: воздух вокруг цитадели совершенно заразился от гниющих на солнце трупов и прочих миазмов, так что вонь доводила людей до тошноты и даже до обморока.
С самого начала осады, т. е. с утра 7-го июня и по день освобождения гарнизона, неприятель почти ежедневно производил по цитадели ожесточенный ружейный и артиллерийский огонь, засыпая пулями и снарядами крепостные площадки. Турки отлично пристрелялись по окнам, крышам и всем углам крепостных дворов, так что даже выйти из задних дверей, не подвергая жизнь верной опасности, было совершенно невозможно. Поэтому солдатики и казаки придумали такого рода способ. Перед тем как выйти, выставляли в отворенную дверь на палке шапку и затем, дождавшись когда, подстерегавшие выходящих, турки разрядят по ней свои ружья, ложились на порог и скатывались из дверей под горку. Несколько раз турки бросались даже на штурм, но всегда были отражаемы с большим уроном и отходили на свои позиции без всякого успеха.
Так, 8-го июня ровно в 8 часов утра, по рядам многочисленных скопищ осаждающего пронеслись крики и возгласы, а вслед за тем раздались оглушительные залпы многих тысяч ружей, которым вторил огонь горных орудий турецкой артиллерии. После часовой бомбардировки значительные массы курдов начали приближаться к замку. Гарнизон готовился уже к отчаянной обороне, как вдруг огонь турок внезапно прекратился, массы курдов хлынули к стенам, где неожиданно для обороняющегося появился белый флаг!.. Во всем гарнизоне пронесся глухой ропот против задуманной сдачи; офицеры успокаивали людей, уверяя, что сдачи не будет. Тем временем в цитадели происходило какое-то недоразумение; флаг то появлялся, то исчезал… С своей позиции турки начали спускать уже роту для принятия парламентеров, а вся передняя площадка перед воротами, улицы города наполнились многочисленными толпами курдов.
Но в это время появившийся на стене начальник гарнизона подполковник Пацевич был ранен двумя пулями; флаг исчез и во всех концах замка пронеслось – «На стену, братцы… бей!.. бей их!» – В одно мгновение на стенах, у бойниц и всюду, откуда только можно было стрелять, появились защитники, и все заволоклось дымом выстрелов обороняющегося; промаха не было, и каждая пуля в густой толпе противника находила свою жертву. Объятые паникой тысячные толпы неприятеля бросились назад и рассеялись. Штурм был отбит. С этого времени мы стали беречь боевые припасы и стреляли только в исключительных случаях и по верным целям. Так начались тяжелые дни осады Баязета.
Отрезанные от внешнего мира, окруженные подавляющим числом врагов, поджидавших, как коршуны, верной добычи, перенося муки жажды и голода, с смутной надеждой на избавление – наш баязетский гарнизон стойко и мужественно держался в замке в продолжение 23-х дней, отбивая все попытки турок овладеть им. И солдаты и казаки с одинаковым самоотвержением честно и преданно исполняли свой долг верности Царю и отечеству. Хоперцы, во время 23-х дневного баязетскаго сиденья, мужественно боролись против многочисленного неприятеля, стоя с винтовкою в руках на стенах и исполняя все служебные наряды и работы.
Менее стесняемые своими начальниками, казаки чаще и охотнее других отправлялись на добычу воды, которою снабжали гарнизон; рискуя головами и неся потери, казаки спускались со стен, забирали с убитых турок ружья Пибоди и Снайдера и патроны, снабжая ими товарищей; бродили по опустелому базару и брошенным городским домам, отыскивая чуреки, крупу и даже скот и все это несли в крепость, чтобы поделиться с другими. В каждой вылазке хоперцы принимали самое деятельное участие. До чего доходила отвага хоперцев в поисках за продовольствием и муки голода людей, можно судить по рассказу урядника хоперской сотни Зарецкого.
«Едва мы, – рассказывал он, – шныряя по городу, вошли в какое-то подземное строение, где на наше счастье находились три телушки, как товарищ мой кинулся к одной из них и хватил кинжалом по горлу; раненое животное не успело еще упасть, как тот отрезал у него язык, быстро развел огонь и, не дожарив как следует, с жадностью съел его тут же».
Первый охотник, вызвавшийся дать знать генералу Тергукасову об отчаянном положении Баязета, был хоперец, казак станицы Удобной, Нестор Кирильчук. Эта отважнаяи отчаянная голова уже раз просила позволение пустить отведенную турками от цитадели воду по прежнему ее течению, но ему не позволили тогда, в виду полной невозможности сделать это безнаказанно. Теперь, на вызов полковника Измаил-хана нахичеванского, Кирильчук откликнулся первым. Чтобы обеспечить ему некоторый успех, его одели в платье одного из пленных, и кроме того товарищи решили обрить его черноволосую голову. Но тут явилось непреодолимое препятствие: никто не давал ни капли драгоценной влаги, а без нее ничего нельзя было сделать. Но никогда не покидавшая казаков находчивость выручила и из этого положения: Кирильчука усадили и объявили окружающим, чтобы те, у кого есть еще слюна, плевали бы ему на голову. Таким образом голова была смочена и выбрита. После того, преобразившийся Кирильчук, по совету товарищей, спрятал шейный крестик, и затем, получив от полковника записку к начальнику Эриванского отряда, он вместе с проводником армянином Тер-Погосовым, вечером 10-го июня, был спущен со стен крепости на отвозах и исчез во мраке ночи. С тех пор Кирильчука никто никогда не видел – он пропал без вести. Рассказывали потом, что записка, врученная Кирильчуку, была доставлена генералу Тергукасову армянином, спутником отважного хоперца.
Между тем об участи нашего мужественного гарнизона стали сильно беспокоиться в Эривани и в особенности на границе, где уже давно носились тревожные слухи о появлении турок у Баязета. Для прикрытия наших пределов были приняты тотчас же самые энергичные меры, и к 10-му июня на Чингильском перевале, под начальством генерал-майора Келбалай-хана нахичеванского (брата находившегося в Баязете полковника Измаил-хана), сосредоточился отряд, в составе 4-х рот, 1 ½ сотен казаков, 200 милиционеров и ракет. Общее желание выручить товарищей, испытывавших страшные мучения и бедствия, привело к решению двинуться к Баязету. 12-го июня отряд спустился с Агры-дага и, переночевав у сел. Карабулаха, на другой день смело направился на выручку баязетского гарнизона. Однако, попытка наша 13-го июня оттеснить от Баязета блокирующие турецкие войска – окончилась неудачею, благодаря малочисленности Чингильскаго отряда, который после жестокой перестрелки с неприятелем у Зангезура должен был отступить к своим пределам.
Эта неудача произвела тяжелое впечатление на баязетский гарнизон. Опять потянулись мучительные, полные тоски и отчаяния, дни баязетской осады… Наконец, 21-го июня было получено с каким-то курдом известие, что генералу Тергукасову известно положение гарнизона, причем предлагалось продержаться еще два-три дня. Но вот прошло и это время, а выручки все не было… В эти дни турки несколько раз предлагали гарнизону положить оружие, но всегда получали решительный отказ. В виду полной неизвестности об окружающем положении дел и угнетенного до последней степени состояния гарнизона, полковник Измаил-хан снова вызвал охотников с целью пробраться в Игдырь и там поведать печальную повесть о горсти мужественных русских людей, томившихся в осаде, в баязетской цитадели.
На вызов вышел первым удалой казак Сиволобов станицы Суворовской, вахмистр хоперской сотни и по его выбору еще два уманских казака – Цокура и Шепель. Вечером, 23-го июня, Сиволобов получил от начальника гарнизона для передачи генералу Келбалай-хану записку и словесное приказание – рассказать об отчаянном положении гарнизона и просить телеграфировать обо всем командующему корпусом.
Наступила ночь. Сиволобов с двумя своими спутниками сняли сапоги, заткнули их за пояс, подсучились и вместе с командою, вышедшею за водой, спустились к реке и пошли вдоль по течению ее между обрывистыми берегами. Пройдя шагов триста, наши охотники остановились, отдохнули, напились воды и наугад, выскочив на правый берег, вдруг очутились под какою-то стеною, из-за которой шла горячая пальба. В одно мгновение казаки нырнули назад в обрыв и снова пустились вниз по берегу. Через несколько шагов, по боковой промоине они опять поднялись на правый берег, но лишь только дошли до перваго здания наверху курганчика, как почти лицом к лицу столкнулись с турецким патрулем, неожиданно появившимся из-за угла… Обе стороны сразу остановились, как бы в оцепенении, но через несколько секунд турки шарахнулись за угол, а казаки прижались к стене и снова замерли в томительном ожидании. Однако, такое напряжение продолжалось недолго: вслед за штыком и дулом ружья из-за угла показалась и голова турка, который робко окликнул раз – молчание, окликнул другой – «русский!» – нежданно отозвался один из казаков, измучившись ожиданием роковой развязки. Вслед за этим возгласом защелкали затворы казачьих винтовок, но вместо ожидаемого нападения, за углом раздался призывной крик турка. Тогда, предупреждая верную гибель, наши смельчаки кинулись назад и по пути, заметив в стороне какую-то постройку с отворенною дверью, быстро скрылись в ней и приготовились к обороне на смерть.