ПРИНЦИПАТ
Глава 1Август. Сотворение КентавраИмператор Цезарь Август(63 г. до н. э. — 14 г. н. э.;Годы правления 27 г. до н. э. — 14 г. н. э.)
Он оставил после себя гибридное правительство, дать определение которому было бы трудно самому тонкому политику: это была испорченная республика, недоношенная монархия, выродившаяся аристократия, бессильная демократия.
Юноша отнюдь не знатного происхождения из семьи всадников из города Велитры сделал головокружительную карьеру. Его мать Атия была племянницей Юлия Цезаря, и это родство сыграло решающую роль в карьере Гая Октавия. Когда Юлий Цезарь был убит, Октавий узнал, что Цезарь сделал его своим наследником и посмертно усыновил. Наследника никто не принимал всерьез — болтается тут какой-то мальчишка под ногами. Марк Антоний, бывший в тот момент консулом, не пожелал отдать наследнику деньги и бумаги Цезаря. Однако Октавий сумел отыскать средства, чтобы раздать народу суммы, завещанные Цезарем. А затем он добился места в сенате (хотя юноше не было еще и двадцати) и звания пропретора. Тут как нельзя кстати Марк Антоний потерпел поражение в битве при Мутине, оба консула погибли (возможно не без помощи Октавия, как сообщают древние авторы), и юный Гай Октавий (или отныне новый Гай Юлий Цезарь) вскоре сделался консулом. Его родовое имя Октавий после усыновления изменилось и стало звучать как Октавиан. При жизни его никто так не именовал. Все называли его Гай Юлий Цезарь, но, чтобы не путать его с тем, подлинным Гаем Юлием, мы будем называть его Октавианом.
Далее следовал триумвират, борьба с Брутом и Кассием, а также с Секстом Помпеем, на сестре которого — Скрибонии — Октавиан был женат, но развелся, как только изменилась политическая обстановка. Октавиан женился на Ливии, причем Ливия развелась со своим мужем-республиканцем, от которого была в ту пору беременна.
Разделавшись с врагами, Октавиан занялся бывшими союзниками. Лепид отправился в изгнание, ну а о судьбе Марка Антония рассказано в предыдущей главе. Чтобы никто не мог покуситься на его единоличную власть, он приказал убить сына Цезаря и Клеопатры Цезариона, а также старшего сына Марка Антония от Фульвии.
Расправился он и с бывшими воинами Секста Помпея. Среди них было много беглых рабов. Сначала их разместили в различных областях. Затем по приказу, который военачальники вскрыли в один и тот же день, все беглые рабы были отправлены в Италию и Рим, и там возвращены хозяевам. 6000 рабов, хозяев которых не смогли отыскать, убили.
В 33 г. до н. э. Агриппа занял должность эдила. От Октавиана за преданную службу он получил огромные поместья в Сицилии. Теперь настал черед на мирном поприще услужить своему благодетелю: доходы от дарованных поместий Агриппа истратил на общественные здания, ремонт улиц, очистку клоак и устройство игр, выстроил общественные бани. Бесплатно раздавали соль и масло, в театрах разбрасывали тессеры (жетоны) — на них можно было получить продукты и одежду.
Скорее, граждане, забудьте ужасы Гражданской войны, теперь вы будете счастливы как никогда! И хотя впереди была еще война с Марком Антонием, но все уже жили ожиданием мира.
Вслед за кровавыми гражданскими войнами наступил период продолжительного спокойствия. Август установил авторитарную власть под вывеской республики. В Риме по-прежнему существовал сенат, для вида поддерживая республиканские традиции. На самом деле сенат мало что решал, а народное собрание вообще превратилось в фикцию.
Пробыв с 31 по 23 гг. до н. э. консулом, Октавиан оставил эту магистратуру, сохранив должность народного трибуна, который получил в 36 г. до н. э., а также прибавил к трибунской проконсульскую власть. В 29–28 гг. до н. э. он составил новый список сенаторов, и в этом списке его имя стояло первым. Отсюда и титул Октавиана и всех последующих правителей Рима: принцепс — первый в сенате. Всего лишь — первый. Остальные — никакие. Но неважно, какие титулы носил Октавиан: отныне он стал единоличным правителем Рима. Соперничать с ним уже никто не мог. Юридически огромную власть принцепсу давала скромная должность народного трибуна. Овтавиану принадлежит честь создания политического кентавра. От республики остались одни копыта. Что еще нужно? Все видят знакомые следы в формулировках и титулатуре и кричат: «Республика жива!»
Да и крикунов заметно поубавилось.
«Наиболее непримиримые пали в сражениях и от проскрипций», — пишет Тацит.
Зато мгновенно расплодились подхалимы.
16 января 27 г. до н. э. Октавиан принял имя Августа. Теперь он именуется император Цезарь Август. Титул «император» (командующий) становится личным именем правителя. Прозвище рода Юлиев «Цезарь» превратилось в родовое имя. А прозвище «Август» означало «податель всеобщего благополучия».
Когда-то плебеи дрались за свои права с патрициями. Теперь народу стало все равно, кто решает их судьбу. Главное, что бесплатно раздают масло и соль.
Что все республиканские институты отныне всего лишь декорация — доказывает история, приключившаяся в 19 г. до н. э. Когда на вакантную должность консула стали претендовать два кандидата, борьба развернулась нешуточная, дошло, как в недавние времена, до уличных стычек. Августа в то время не было в Риме. Он вернулся, въехал в Город ночью, угодного кандидата утвердил в должности, а неугодного — заключил в тюрьму, где тот и умер. Так очень просто и «красиво» навел он порядок. Отныне на должности могли претендовать лишь угодные Августу люди.
В своих «Деяниях», которые были вырезаны на медных досках, установленных на форуме, престарелый Август сообщал, что его внуков Гая и Луция «сенат и римский народ по достижении ими пятнадцати лет объявил в мою честь консулами, чтобы они вступили в эту должность через пять лет».
Вот так теперь получают высшую магистратуру в новой «республике».
С 13 г. до н. э. решения Августа, принятые совместно его пасынком Тиберием или с кем-нибудь другим, приравнивались к постановлению сената. В 12 г. до н. э. после смерти Лепида Август сделался великим понтификом. В 5 и 2 гг. до н. э. он снова был консулом. Всего он занимал эту должность 13 раз. Отныне народ мог выражать свое мнение только в театре, когда при появлении принцепса люди начинали свистеть, если цены на хлеб были слишком высоки. Вообще в театрах римляне всегда выражали свое мнение открыто, и буйство нередко заканчивалось драками, как на наших стадионах дерутся болельщики. Если учесть, что римские театры размерами были похожи на наши стадионы, то такое сравнение покажется еще более закономерным.
Мир Августа — благостный, тихий. Закрылись наконец ворота храма Двуликого Януса. И можно славить правителя и благодарить за то, что он живет так долго. Ибо неизвестно, что станется после его смерти.
Август провел реформы армии, службы безопасности и финансовой системы. Он поделил провинции: часть провинций стали императорскими (обычно в них стояли войска) часть — сенаторскими. Сенат по-прежнему мог назначать туда наместников (проконсулов или пропреторов). Императорскими провинциями управляли наместники-легаты в ранге пропреторов, Август сам их назначал, и подчинялись они только ему. Громадные доходы от этих провинций поступали в личную казну императора. К тому же в его непосредственном управлении находился Египет. Так что деньги были у Августа, хлеб — тоже у него, армия подчинялась только ему. Кое-что осталось сенату — эта сильно опустевшая кормушка заставит многих почти искренне утверждать, что Цезарь Август восстановил республику, как будто республика — всего лишь возможность получить свою долю пирога. А может быть, мы чего-то не понимаем? Может, так оно и есть?
Появилась еще одна «цацка» для любителей вывесок. Город отныне был разделен на районы и кварталы, и кварталами ведали выборные от населения каждого квартала. Так что поклонники демократии могли немножко поиграть в свои любимые игры на уровне местного самоуправления.
Для водворения порядка в Городе тоже было сделано немало: появилась ночная стража — так называемые вигилы (неспящие), в их функции входит охрана Города по ночам и борьба с пожарами. За порядком в Риме следили три городских когорты — аналог современной полиции. Август сформировал девять преторианских когорт. Три когорты, которые являлись императорской гвардией, постоянно пребывали в Риме. Так что с анархией в Городе теперь было кому бороться.
Появились новые должности: префект аноны (снабжения), префект Египта и т. д. Постепенно должностей будет все больше и больше. Бюрократическая система, которая практически отсутствовала во времена республики, теперь будет потихоньку расти.
Август создал совет, в состав которого вошли консулы, по одному представителю от других магистратов и 15 сенаторов, сменявших друг друга. Фактически этот совет и решал все дела.
Пока все части нового механизма функционировали как будто неплохо. Век Августа — время расцвета литературы и искусства. В годы его правления творили Гораций, Вергилий и Овидий. Тит Ливий написал свою знаменитую «Историю Рима».
Но первые тревожные звоночки уже звенят: удаляется от дел Азиний Поллион, справивший триумф в 39 г. до н. э. Отныне он хочет заниматься лишь литературой и историей. Политическая карьера его не интересует. Римский всадник отрубает пальцы сыновьям, чтобы тех не забрали в армию… Вергилий хочет перед смертью сжечь свою «Энеиду». Да и Тит Ливий написал не совсем то, что хотел Август: принцепс называет историка помпеянцем.
Пройдут годы, и всеобщая апатия охватит Рим. А пока многим кажется, что взошло яркое солнце. Рим в восхищении.
В одном из своих эдиктов Август заявлял:
«Итак, да будет мне дано установить государство на его основе целым и незыблемым, дабы я, пожиная желанные плоды этого свершения, почитался творцом лучшего государственного устройства и при кончине унес бы с собой надежду, что заложенные мною основания останутся не-поколебленными» (Светоний).
Лучшим устройством принципат не стал. Сама его двойственность несла в себе зерна будущего раздора. Сенат, даже в таком уродливом виде, казался императорам опасным конкурентом, вызывая у принцепсов постоянный страх, а власть новых правителей не была строго определена и регламентирована. На каком основании Август правит Римом? Якобы он лучший. Его как бы выбирали и он как бы основал династию. Нет безопасной передачи власти от одного принцепса к другому. В законодательстве по этому поводу ничего не сказано. Да и некому уже следить за соблюдением закона. «Законы пишутся для бодрствующих», то есть общество должно следить за их соблюдением, но в Риме теперь все или почти все крепко уснули. Отныне в государстве только одна власть — армия. Армия же знает единственный закон — закон силы. Тот, кого поддерживают легионы, правит Римом. Опасаясь заикнуться о тождественности власти принцепса царской власти, Август не мог точно оговорить, что власть будет передаваться по наследству. Хотя ясно было, что доступ к высшему империю теперь получат те, кто находится ближе всего к правителю.
Всем, кто заводит разговоры о замене выборной системы на назначенческую, предполагая, что высшая власть будет передаваться «как-то так», сама собой, по решению тех, кто находится наверху, стоит перечитать историю римских принцепсов, чье правление стало перманентной кровавой драмой, а их самих постоянный страх потерять власть превратил в настоящих чудовищ.
Как политик и правитель — Август типичный прагматик. Ради достижения власти он мог быть чудовищно жесток. Но это жестокость расчетливого бездушного дельца, а не садиста. Отпадет надобность в жестокости, и он будет всего лишь жестким; кому-то он покажется милостивым, даже справедливым и снисходительным. Но все равно он останется бездушным. Войска он держал в жесткой узде, не дрогнув, проводили децимацию.
Он заботился о возрождении религии, об утверждении нравственности в семейной жизни, издал законы о прелюбодеянии, всячески поощрял браки среди римских граждан и рождение детей. Но трудно заботиться о нравственности человеку, который отнял у другого беременную жену.
У Августа была только одна дочь Юлия (от Ливии он не имел детей и, возможно, она, имея собственные планы насчет своего любимого сына Тиберия, предприняла для этого меры). Юлия была замужем за Марцеллом, а потом за Агриппой, талантливым флотоводцем Августа, которому принцепс во многом был обязан своими победами. От Агриппы у Юлии было пятеро детей — две дочери и три сына. После смерти Агриппы Август заставил сына Ливии Тиберия развестись с любимой женой Випсанией Агриппиной (дочерью Агриппы от брака с Помпонией) и жениться на Юлии. Випсанию Тиберий искренне любил и тосковал по ней после развода. Однако твердости сказать «нет» Августу и матери он не смог. «Один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась ему на глаза», — пишет Светоний. Тиберий новую жену вскоре возненавидел, особенно после того, как их маленький сын умер в младенчестве. Она платила ему тем же. Все были к Тиберию несправедливы — его лишили любимой жены, Август приблизил к себе внуков, явно желая передать власть этим юношам. И Тиберий решил удалиться на остров Родос, несмотря на нежелание Августа его отпускать, предоставив Юлии развлекаться в Риме, пока ее похождения не сделались достоянием гласности и отец не отправил ее в ссылку. В ссылке она провела 16 лет, в ссылке она и скончалась в 14 г. Тиберий, видя, что после его добровольного изгнания никто не спешит его звать назад и восхищаться его заслугами, решил вернуться сам. Но ему было отказано, и теперь он должен был оставаться на Родосе против воли. Ему пришлось вымаливать у Августа разрешение вернуться — еще одно унижение! Принцепс тем временем усыновил двух своих внуков, Гая и Луция, но Луций умер во 2 г. н. э, а Гай в 4-м от изнурительной раны, причем Тацит в обоих случаях явно намекает на мачеху Ливию. И уже открыто говорит, что именно по ее наущению был сослан на остров Планацию последний внук Августа Агриппа Постум, буйный и дерзкий юноша, не замеченный, однако, в каких-либо преступлениях. Открывался путь к власти Тиберию, старшему сыну Ливии. «Изгнанник» вернулся с Родоса, Август усыновил Тиберия и приказал тому усыновить племянника Германика — сына Друза, рано скончавшегося другого сына Ливии.
Вся семейная жизнь Августа насквозь пронизана фальшью. Он воспитывал дочь в строгости, заставлял прясть шерсть, но обращался с ней как с бездушной куклой, подкладывая ее в постель нужным людям, и добродетельная матрона превратилась в беспутную стерву. Все близкие ему люди были глубоко несчастны: дочь, пасынок, единственный оставшийся в живых внук. Одна Ливия торжествовала, уже видя в мечтах своего любимца Тиберия принцепсом.
Незадолго до смерти Август в сопровождении только Фабия Максима отплыл на Планацию, чтобы повидаться с внуком Агриппой Постумом. Произошло примирение между стариком и юношей. Но Фабий Максим имел неосторожность разболтать эту тайну своей жене Марции, а та — ох уж эти женщины! — поведала обо всем Ливии. Тут же Фабий скончался, и смерть его была отнюдь не естественной, а вдова Марция рыдала на похоронах и кричала, что стала причиной мужниной смерти.
Когда Август заболел, Ливия срочно вызвала Тиберия, который находился в Иллирии. Вокруг дома Августа (престарелый правитель находился тогда в городе Ноле) Ливия приказала выставить караул и сообщить, что Август вот-вот поправится. Как только Тиберий прибыл, тут же объявили, что Август скончался. Помогла ему Ливия отправиться в царство Дита, или старик умер сам, а она лишь скрывала до прибытия Тиберия факт смерти супруга?
Роберт Грейвз, изобразивший в своем романе «Я, Клавдий» Ливию монстром, рядом с которым леди Макбет — святая, уверенно утверждает: да. Но история не может дать однозначного ответа.
Небольшой мраморный храм Юпитера Громовержца был построен на Капитолии в 22 г. до н. э. Ночью в дороге молния ударила прямо перед носилками Августа и убила раба, освещавшего путь. Август дал обет построить храм за избавление от опасности.
Глава 2Тиберий. Страдания тиранаТиберий Цезарь Август(42 г. до н. э. — 37 г. н. э;. годы правления: 14–37 гг.)
Недолговечны и несчастливы любимцы римского народа
После смерти Августа Тиберий автоматически унаследовал власть. Наконец-то после стольких лет ожидания сбылась мечта его матери Ливии.
Первым делом Тиберия как правителя стало убийство Агриппы Постума. При этом Тиберий, которому никогда не хватало дерзости делать подлости открыто, попытался свалить это убийство на покойного Августа: мол, старик приказал прикончить родного внука после его смерти, чтобы не мешать дорогому пасынку. А когда центурион доложил, что все сделано согласно приказу и Постум мертв, Тиберий изобразил изумление: какой такой приказ, он ничего не приказывал.
«Если в самодержавном правлении убийство может быть извинено государственной необходимостью, — то Тиберий прав» (А. Пушкин).
Вот так: теперь определяет все не правосудие, а государственная необходимость.
Тиберий получил власть, но пока ее вроде как не принял. Он уже отдавал приказания, но в то же время заявлял, что не может взять всю полноту власти — это было под силу лишь Августу. Цель этого спектакля более чем ясна: сенат должен был уговорить Тиберия принять власть. Новый властелин Рима вообще не умел выражаться ясно. Он всегда говорил одно, а подразумевал совершенно другое. При этом всех он подозревал в подлости и вероломстве. Он долго рассказывал сенату, как тяжела и непосильна единоличная власть и какая это огромная ответственность. Ему очень хотелось, чтобы сенаторы уговорили его занять место Августа. И сенаторы долго уговаривали. Но поскольку вся душа Тиберия была изъязвлена бесчисленными болячками, то почти каждый из «уговорщиков», несмотря на желание подольститься к новому правителю, сумел наступить Тиберию на больную мозоль, за что впоследствии и поплатился.
Однако дело Агриппы Постума не было улажено полностью. Уже в 16 г. явился самозванец — раб Постума Клемент, который выдавал себя за убитого внука Августа. Обманом самозванца удалось захватить. Его доставили во дворец и на вопрос, как он стал Агриппою, пленник ответил: «Так же, как ты — Цезарем». Клемента казнили и тайно вынесли труп из дворца.
Тем временем в Паннонии и в Германии взбунтовались легионы: солдаты требовали сокращения срока службы и улучшения выплаты пособий после выхода в отставку. Смена власти в Риме была удобным поводом, к тому же Тиберий, вступив в должность, не нашел нужным наградить армию. Усмирять легионы в Паннонии Тиберий послал своего сына Друза вместе с Элием Сеяном. В Германии справиться с бунтующими легионами пытался Германии, стараясь использовать собственный авторитет, и лишь в последний момент прибег к репрессивным мерам. Он пообещал легионерам выполнить часть их требований, в том числе сократить срок службы. Но Тиберий сослался на то, что в казне нет денег на улучшение положения солдат, итак в Риме собирают однопроцентный налог на военные расходы. Так что принцепс обещание Германика отменил — пусть остается все, как есть: и долгая служба, и прежнее жалованье легионерам.
Личная жизнь Тиберия и его родственников, их постоянная борьба друг с другом, скрытая и явная ненависть, интриги, подлость, зависть составляют невыдуманный роман той эпохи. Что-то приукрасили еще античные авторы: нет сомнения, что Тацит старательно лепил положительного героя из Германика, преувеличивая его заслуги и добродетели, и создал антигероя из второго принцепса, утрируя его людоедские наклонности. Но яркость каждой личности — участника происходившей трагедии — несомненна.
Прежде всего — Тиберий. О нем Тацит говорит, что он не поощрял добродетель и ненавидел порочность. То есть во всем только «нет», кнут без пряника, отвращение к человеку как к таковому, ибо во всех он видел только недостатки, на хорошее не обращая внимания, и только ждал, когда же человек совершит что-то неподобающее. И уж тогда виновный за все заплатит, и прежние заслуги не в счет.
Согласно теории Эриха Фромма Тиберий — классический пример садо-мазохистской личности. Причина его жестокости в неуверенности и слабости. Если вспомнить его детство, властолюбие матери и положение «обиженного» пасынка, то становится ясно, что постоянное давление изуродовало душу Тиберия. Желание преодолеть зависимость и высвободить свое «я» из оков превратило Тиберия в садиста.
«Нет большей власти над другим человеком, чем возможность безнаказанно причинять ему боль и страдания и видеть при этом его незащищенность. В этом-то и лежит основная суть садизма — наслаждение своим полным господством и властью над другим человеком…» (Эрих Фромм).
«Что вам писать, почтеннейшие отцы сенаторы, или как писать, или о чем в настоящее время совсем не писать? Если я это знаю, пусть боги и богини нашлют на меня еще более тягостные страдания, нежели те, которые я всякий день ощущаю и которые влекут меня к гибели», — пишет Тиберий сенату с острова Капри (Тацит).
Возможно, у читателей может возникнуть впечатление, что Тиберия одолели муки совести. Но нет. Причина его страдания — невыносимое чувство одиночества.
Когда он был моложе, доводы разума притупляли его ненависть и презрение к людям. Разум подсказывал, что нельзя давать волю злобе. Он старался быть мудрым и справедливым правителем, даже если душа требовала чьей-то крови. Он одергивал льстецов — да он и не любил лесть — и делал вид, что его не задевают насмешливые стишки. Сам он был почтителен и с сенаторами, и с консулами. Но с каждым годом обиды накапливались, ненависть росла и сдерживать себя становилось все труднее. Все чаще страх потерять свою власть заставлял его убивать. Но смерти этих несчастных не приносили ему радости. Напротив — каждая смерть вызывала невыносимую боль: ведь он стремился безгранично властвовать над чужой жизнью и, убивая, терял эту власть.
Любимец народа Германик, — этакий идеальный герой, чьи заслуги явно преувеличены, чей образ похож на легенду. Он старается честно исполнить свой долг, человек скорее прошлого, чем будущего, прекрасный семьянин, преданный полководец принцепса, поэт. Молва приписывает ему республиканские убеждения. Но вряд ли этот человек способен изменить судьбу народа. Странные мечты о республике, как фантомы, еще долго будут бродить по Риму, становясь все более несбыточными. Германика нельзя заподозрить в попытке захватить власть: никогда он не пытался любовь легионов повернуть против Тиберия. Да дядя-принцепс Тиберий вряд ли его всерьез подозревал. Властелин Рима примитивно завидовал Германику. Не военной славе Германика — Тиберий и сам во времена Августа одержал немало побед, — а обаянию молодого полководца, его умению держаться, и главное, той любви, которую народ питал к Германику — наверняка (считал Тиберий) незаслуженной. Ведь он, Тиберий, куда умнее, и как полководец — талантливее, и как политик — прозорливее. Но почему-то не любим. Хоть умри, не любим, и всё.
Мать Тиберия и вдова Августа Ливия. В молодости — женщина божественной красоты и до самой смерти — необыкновенного ума; интриганка, способная на любые поступки, чье властолюбие не сможет насытиться никогда. Она была «хорошей помощницей в хитроумных замыслах мужа» (Тацит), однако сам Август опасался Ливии и заранее составлял планы бесед с женой, дабы не сказать что-нибудь лишнее.
Супруга Германика Агриппина. Она тоже честолюбива, дерзка, надменна, но вряд ли достаточно умна, и уж никак не хитра, и не способна плести интригу, скрывать свои чувства и льстить. Все, что она может — это устроить скандал, вызвать раздражение и ничего не добиться. Вот она приходит к Тиберию просить за подругу, но просит дерзко, неумело, не желая унижаться: она требует — не просит. А Тиберий в ответ ехидно цитирует греческий стих: «Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь». Женщину с характером Агриппины такие обвинения должны привести в бешенство, вызвать поток гневных воплей, которые легко квалифицировать как измену и заговор.
Сеян — префект претория. Человек более чем скромного положения, задумавший если не стать принцепсом, то хотя бы быть вторым человеком в государстве. Дамский угодник и человек без стыда и совести, сумевший протоптать дорожку к сердцу Тиберия. После того, как Сеян своим телом заслонил принцепса от падающих камней — во время обеда в гроте случился обвал, — доверие к нему Тиберия стало практически безграничным.
Германик и Сеян — как два гения Тиберия, один добрый, другой злой.
Вот действующие лица разыгранной во времена Тиберия драмы. Все герои так и просятся на страницы грандиозного романа. Но Тацит писал все же историю, а не литературное произведение. Грейвз влил в страницы «Анналов» Тацита потоки черной краски, и вообразил, что добавил занимательности своему роману «Я, Клавдий».
После подавления бунта в легионах Германик вел в Германии войну, его действия были успешны, но не так уж блестящи для полководца, которого сравнивали с Александром Македонским. И, главное, война эта была бесперспективна: слишком много усилий и человеческих жертв требовалось для покорения германских племен. Однако одну важную миссию Германик исполнил: восстановил престиж римской армии после уничтожения трех легионов Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу. После этого Тиберий — достаточно умный и опытный политик, — отозвал Германика, а на его место поставил Друза. Отныне политика Рима на северо-восточных рубежах — не прямые военные действия, а интриги, направленные на то, чтобы поссорить германские племена друг с другом, а римляне должны умело пользоваться плодами этих распрей.
Чтобы отстранение от командования молодого полководца было не столь горьким, Тиберий устраивает для Германика триумф 26 мая 17 г. На колеснице вместе с триумфатором ехали пятеро его детей. Как он прекрасен! Толпа приветствовала своего кумира. Еще одна капля яда падает на и без того отравленную завистью душу Тиберия.
Принцепс отправил Германика на Восток — улаживать многочисленные проблемы Рима в этом регионе. А чтобы жизнь на Востоке не казалась любимцу народа слишком сладкой, Тиберий заменил наместника Сирии, человека, преданного Германику, на явного врага Пизона. Пизон понял свою миссию вполне определенно: его задача — устранить Германика, который явно мешал принцепсу.
Первым делом Германик совершил путешествие по Востоку, посетив самые достопамятные места, в том числе — Илион (Трою) и Афины. В Афины из уважения к этому городу Германик вошел лишь в сопровождении одного ликтора, в греческой одежде, и был встречен восторженно. Но едва Германик уехал, как тут же явился Пизон, объявил жителей древнего города выродками, в речах поносил и Германика, и афинян. Этот простой человек говорил, что думал, а делал то, что хотел он сам или его патрон.
Спорные дела в Армении, Каппадокии и Коммагене Германии уладил со славой для Рима, но свара с Пизоном не утихала. Пизон с капризностью климактеричной женщины устраивал скандалы, отменял решения Германика. Наместник был уверен в своей безнаказанности и поддержке в Риме. Наконец вражда достигла кульминации, Пизон уехал из Сирии, но его отъезд совпал с болезнью Германика. Пизон остановился в Селевкии и стал ждать известий из Антиохии, где Германии боролся с неведомой болезнью. Почему-то Пизон ожидал, что молодой, полный сил мужчина (Германику исполнилось 33 года) непременно должен умереть. Сам умирающий тоже уверен — ив своей близкой смерти, и в том, что его отравил Пизон. Подозрения лишь усиливало поведение жены Пизона Планцины. Планцина ненавидела Агриппину, всячески старалась поставить себя выше жены Германика. Дружба Планцины с некоей Мартиной, о которой ходили слухи, что эта женщина знает толк в ядах, выглядела более чем подозрительной. Предполагаемая благодарность принцепса казалась Пизону и Планцине столь очевидной, что они прибегли в борьбе с Германиком даже к колдовству, ход чрезвычайно опасный, если учесть, что за подобные выходки можно было поплатиться жизнью. В доме Германика находили свинцовые таблички с заговорами (вера в силу таких заговоров была очень сильна), куски полуобгорелых трупов.
Едва Германик умер, как Пизон тут же вернулся в Сирию и заявил, что отныне он вновь полновластный правитель. Дело дошло до прямого бунта с применением военной силы, Пизон проиграл и вынужден был вернуться в Рим.
Смерть Германика погрузила Рим в траур, люди в отчаянии осыпали храмы камнями за то, что боги позволили Германику умереть. Шествие Агриппины из Брундизия в Рим превратилось в настоящую демонстрацию. Две преторианские когорты, присланные Тиберием, сопровождали процессию. Урну с прахом Германика несли трибуны и центурионы, впереди — опущенные вниз фасции, не чищенные, лишенные украшений сигнумы. Чем ближе к Риму, тем больше народу, уже и консулы, и сенаторы вышли встречать погребальную процессию.
Лишь Тиберий с Ливией не появились. Не было почему-то на похоронах Антонии, матери Германика. То ли она заболела с горя, то ли Тиберий с Ливией воспрепятствовали ее появлению.
Останки Германика поместили в мавзолей Августа.
Теперь, несомненно, главным наследником Тиберия стал Друз. Но сын Тиберия неосторожно поссорился с Сеяном, справедливо считая, что отец зря возвеличивает этого подлого человека. Префект претория Элий Сеян в самом деле набирал власть — он свел преторианские когорты в один, специально выстроенный лагерь. Девять когорт отборной гвардии в Риме под его командованием — это кое-что значит. Друз, открыто выказывая к этому человеку неприязнь, считал себя защищенным. Префект претория не посмеет тронуть сына принцепса. Не посмеет? Почему же нет? Сеян, слывший обольстителем женских сердец, без труда обольстил жену Друза Ливиллу и с ее помощью отравил Друза в сентябре 23 г. Уже в 25 г. Сеян просил руки Ливиллы, заявив, что хочет защитить детей Друза от враждебных действий Агриппины (!). Тиберий не согласился на этот брак, считая происхождение Сеяна слишком низким.
После смерти сына Тиберий заявил, что сыновья Германика Нерон и Друз (не путать с императором Нероном и Друза с Друзом — сыном самого Тиберия) — «утешение его старости». Читая эти строки, хорошо держать в уме, что Друза вскоре уморят голодом в подвалах Палатина, а Нерона сослали на остров Понтия, где потом и убьют.
Придя к власти, Тиберий почти сразу же восстановил закон об оскорблении величия. Принцепс вел себя как человек, который клянется, что убивать не обирается, но на всякий случай покупает ружье. Но ружье рано или поздно выстрелит. Первым двум обвиняемым удалось оправдаться (Тиберий как бы вспомнил, что убивать за слова и мысли нехорошо), но следующее дело Либона Друза из рода Скрибониев закончилось самоубийством обвиняемого, его имущество было конфисковано и поделено между обвинителями (16 г.). А день его смерти стал считаться праздничным.
И это только начало…
«От недостойных слов понемногу перешли к гнусным делам» (Тацит).
Количество дел по делу об оскорбления величия все росло. Не знавшие ни стыда, ни совести обвинители становились неприкосновенными личностями, а доля доносчика в наследстве осужденного заставляла эту породу плодиться быстрее кроликов.
Не разрешив Сеяну брак со своей невесткой, Тиберий тем не менее доверил префекту претория расправу над Агриппиной и ее сыновьями. Сам же он от непосредственного участия в этом действе устранился: в 26 г. он покинул Рим и больше не возвращался в столицу, а с 27 г. большую часть времени принцепс проводил на Капреи (Капри) как бы в добровольном изгнании (вспомним, что он уже однажды удалялся на Родос, и тоже вроде как добровольно). Больше в Рим он не вернется. Ему нравилось играть роль изгнанника, несправедливо обиженного, лелеять в душе обиды. Гонители его — все и никто. Прежде в изгнание его отправило распутство супруги, теперь — неисправимая порочность всего рода людского. А тем временем по Риму ползли слухи о том, что на острове вдали от людских глаз Тиберий предается любострастию. Будто его рабы за деньги или угрозами заставляли юношей отправляться на остров, чтобы служить забавой старику. Или вовсе похищали мальчиков из добропорядочных семей.
С отъездом Тиберия роль Сеяна возросла. Сеян прежде всего нападал на друзей Агриппины. Первый удар он нанес по ее друзьям — Гаю Силию и Титию Сабину.
Суд над Силием напоминал фарс, все делали вид, по словам Тацита, что судят согласно законам, что консул — настоящий, а республика — подлинная. Подсудимому не давали говорить. Не сомневаясь, чем все кончится, Гай Силий наложил на себя руки.
Титий Сабин, клиент Германика, не боялся поддерживать вдову своего патрона. Провокатор Луканий Лациар заманил Сабина к себе в дом и вызвал на откровенный разговор. Сабин считал, что в доме никого нет. А тем временем на чердаке, где были разобраны перекрытия, чтобы снизу долетало каждое слово, прятались три сенатора и записывали весь разговор. Весь разговор с Сабином вместе с подробностями своего «подвига» эти «достойные» люди тут же описали в письме и отослали его Тиберию. Принцепс ответил посланием, в котором обвинял Сабина в покушении на него, Тиберия. Итогом развития эпистолярного жанра стала немедленная казнь обвиняемого. Его прикончили в календы (1 января 28 г.). В этот праздничный день нового года принято было дарить друг другу сладости и деньги и стараться избегать резких слов.
Считалось, как этот день проведешь — так будешь жить весь год. Но принцепс Тиберий любил другие подарки. Он поблагодарил сенат за нужный приговор и пожаловался отцам-сенаторам на постоянную угрозу враждебных заговоров.
Агриппина и Нерон оказались под домашним арестом. Тиберий слал письма сенату, в своих посланиях не давая четких указаний на осуждение Нерона и Агриппины, но обвиняя их в какой-то ерунде (Агриппину — в гордости, как будто за это можно судить, Нерона — в половых извращениях. И это Тиберий, чья репутация, скажем так, была не безупречна). Сенаторов же принцепс упрекал в пассивности. Ибо сенат медлил, даже трусоватые проявили неожиданную твердость. Народ сбежался к курии с портретами Агриппины и Нерона. Тиберий в особом указе выразил порицание простому народу, повторил упреки в адрес Агриппины и Нерона и пожаловался сенату, что императорское величие подверглось публичному оскорблению.
Только республика готова принять формулу, что правда за обеими соперничающими сторонами. Республике необходима оппозиция, это один из элементов ее механизма, без которого система не может работать. При монархии, пусть она стыдливо и называется принципатом, правитель всегда прав, а любое воззвание к справедливости — мятеж. Оппозицию тирания ненавидит.
В конце концов Тиберий добился своего: и Нерон, и вдова Германика были сосланы на острова и содержались там под стражей. Затем пал Друз: он был заточен в подвалах Палатинского дворца. Причем перед этим Друз, надеясь заслужить милость Тиберия, выступил против брата Нерона. Вот так «утешался в горе» Тиберий.
А Сеян тем временем забирался все выше и выше. Наконец состоялась его помолвка с Ливиллой. В 31 г. он стал консулом вместе с Тиберием, затем — проконсулом. Между делом Сеян прикончил Нерона. Но выскочка взлетел слишком высоко. Уже день рождения Сеяна праздновался всенародно и золотые изображения почитались повсюду. Он явно позволял себе больше, чем может позволить преданный служака. Хотя бы только поэтому он стал очень опасен. Сам по себе его подъем к вершинам власти — уже заговор. Такова логика всех диктаторов: когда главный палач становится слишком заметен, его убирают, обвиняя в заговоре. Палачи не бывают незаменимыми, на эту должность всегда найдется желающий. Возможно, в какой-то момент Сеян совершил непозволительную дерзость, и эта дерзость открыла глаза Тиберию. В том смысле, что префект претория сделался слишком опасен. Был отдан приказ устранить Сеяна. Операцию по устранению принцепс поручил Невию Семпронию Ма-крону, одному из немногих, кому Тиберий, видимо, доверял. Назначенный новым главой преторианцев, Макрон запер гвардию в преторианском лагере, а охрану сената поручил вигилам (неспящим). Сеяна отправили в тюрьму и там задушили. При этом Макрон придумал запасной план: выпустить из подвала Палатина Друза и поставить его, сына народного любимца Германика, во главе народа, дабы он сражался, защищая Тиберия, если Сеян сумеет поднять на свою защиту преторианскую гвардию. Но Сеяна удалось легко нейтрализовать, Друз не понадобился, и его оставили в тюрьме. Он умер от голода, его хлестал плетью центурион, пинали рабы, в агонии он жевал солому своего матраца и призывал на голову Тиберия проклятия. Об его мучениях не без гордости рассказывал Тиберий в письме сенату. Впрочем, ужасная смерть постигла не только сына Германика: Ливиллу, вдову Друза (сына Тиберия) уморила голодом ее мать Антония, когда открылось, что Ливилла вместе с Сеяном отравила своего мужа. Смерть детей Сеяна поражает даже на фоне всех злодейств той эпохи. На сынишку Сеяна, еще мальчика, надели тогу взрослого, чтобы иметь право его казнить, и после этого умертвили. А дочь, маленькую девочку, которая плакала, умоляя наказать ее, если она сделала что-то не так, но не вести в тюрьму, отдали в руки палачу, который, прежде чем задушить ее, изнасиловал, так как казнить девственниц в Риме было запрещено. Так что все в порядке, закон соблюли. Любого, кто прежде был дружен с павшим префектом, кто искал милостей Сеяна, теперь могли обвинить в участии в заговоре. Учитывая, что Сеян 16 лет был вторым человеком в Риме, что после отбытия Тиберия из Рима Сеян почти всегда стоял между подданными и принцепсом, что пробиться к должностям можно было только через Сеяна, «виновных» оказалось более чем достаточно. Устав казнить их по одному, Тиберий приказал казнить разом всех, кого держали в тюрьмах по обвинению в заговоре. После страшного избиения тела выбросили на Гемонии[52]. Родным запрещено было их не только хоронить, но и даже оплакивать. Потом разложившиеся тела волокли к Тибру и бросали в воду. Мать одного из казненных посмела оплакивать сына и поплатилась за это жизнью.
Умерла от голода и Агриппина — было ли это убийство или самоубийство — неизвестно. Тиберий сообщил сенаторам, что был с нею милостив: он не велел ее задушить и бросить труп на Гемонии. Смерть Агриппины пришлась на день казни Сеяна, через два года после его смерти. Сенат воздал Тиберию благодарность и решил отмечать день этих двух смертей и посвящать в этот день дар Юпитеру.
И вот теперь, когда Агриппины не стало, вдруг привлекли вновь к суду Планцину, вдову Пизона, по обвинению в отравлении Германика, и Планцина наложила на себя руки. То есть Тиберий не хотел радовать Агриппину сладким блюдом под названием «месть», но когда не стало ненавистной вдовы Германика, Тиберий велел разделаться с Планциной. Ведь он, как мы помним, «ненавидел порочность».
Отметим, что все эти ужасы происходят в замкнутом круге высшей знати, далекой от посторонних башне ужасов, в то время как в империи люди жили довольно прилично, законы соблюдались, пострадавшим во время страшного пожара в Риме выплачивали компенсации. Как будто то, что творилось наверху, не имело отношения к жизни остальных. Как будто ужас и кровь из башни высшей власти никогда не просочатся под запертую дверь. Расправа над знатными и богатыми может нравиться черни, но вряд ли это может служить оправданием тирану. Отметим однако, что безумца Калигулу и актера Нерона народ любил, а вот хорошего управленца Тиберия — почему-то нет.
Да, находятся у Тиберия и адвокаты. Но пусть защитники этого принцепса станут адвокатами в том первоначальном, римском значении этого слово — сядут на скамью рядом со своим подзащитным. Они будут говорить, что Тиберий уничтожил не так уж много народу, что был умелым правителем, что большинство жителей огромного государства жили не так уж и плохо. При любой тирании найдутся те, кому хорошо живется. А то, что соотношение пострадавших и процветающих в пользу процветающих, вряд ли может служить утешением.
«О люди, созданные для рабства!» — любил повторять Тиберий, покидая заседание сената. Эта рабская подлость доставляла его садистской душе наслаждение. Три века назад сенат казался сборищем царей. Теперь же это было сборище трусов и подхалимов, безропотно признавшее безграничную власть принцепса. «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», — любил повторять Тиберий фразу из трагедии. Ему доставляло удовольствие унижать, а унизив, удовлетворенно замечать, что люди были достойны унижения. Он позабыл, что сам приложил руку к превращению свободных в рабов.
Тиберий умер, но люди боялись в это поверить: вдруг их опять испытывают, на другой день объявят, что старик жив, и всех, кто радовался, обвинят в оскорблении величия. Наконец, когда весть подтвердилась, народ возликовал. Умер второй принцепс, который правил Римом 23 года.
«Повсюду, кроме судебных разбирательств об оскорблении величия, неуклонно соблюдались законы. Снабжением хлеба и сбором налогов и прочих поступлений в государственную казну занимались объединения римских всадников. Ведать личными своими доходами Цезарь обычно поручал честнейшим людям… Хотя простой народ и страдал от высоких цен на зерно, но в этом не было вины принцепса, не жалевшего ни средств, ни усилий, чтобы преодолеть бесплодие почвы и бури на море. Заботился он и о том, чтобы во избежание волнений в провинциях их не обременяли новыми тяготами, и они безропотно несли старые, не будучи возмущаемы алчностью и жестокостью магистратов; телесных наказаний и конфискаций имущества не было» (Тацит).
Юлия, дочь Августа, сосланная отцом, пробыла в ссылке 16 лет и умерла там же. Ее бывший муж Тиберий, придя к власти, we пожелал ее возвратить. Ее любовник, Тиберий Гракх, сосланный на Керкину, остров Африканского моря, прожил в изгнании 14 лет и был убит по приказу Тиберия. Когда прибыли солдаты с приказом, он попросил немного времени, чтобы написать прощальное письмо своей жене, а потом подставил шею убийцам. В ссылке с отцом жил его сын Гай. На диком острове он не мог получить образования. И после смерти отца кормился жалкой меновой торговлей в Африке и Сицилии. Но имя! Само по себе имя Семпрониев Гракхов казалось опасным. И вот этого Гракха обвинили в том, что он снабжал хлебом врага Рима нумидийца Такфарината, который вел успешные действия в Африке против римлян. Однако Гракха спасли от нелепых обвинений управлявшие тогда Африкой Элий Ламия и Луций Апроний.
Молодой человек оказался проворным. В 33 г. он уже стал претором, а в 35 г. обвинил сенатора Грания Марциана в оскорблении величия, и Марциан покончил жизнь самоубийством.
Кремуций Корд выпустил в свет анналы, похвалил Брута и назвал Кассия последним римлянином. За подобные высказывания его тут же потащили в суд, обвинителями выступили клиенты Сеяна. Корд произнес в сенате речь в свое оправдание, а затем покончил с собой. Сенаторы обязали эдилов сжечь его сочинения, но они уцелели.
«Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые у располагая властью в настоящему рассчитывают, что можно отнять память даже у будущих поколений. Напротив, обаяние подвергшихся гонениям дарований лишь возрастает», — ехидно заметил Корнелий Тацит.
В 27 г. произошло обрушение амфитеатра в Фиденах.
В результате катастрофы 55 000 пострадало. Знать открыла дома, всем раненым оказывали врачебную помощь и снабжали лекарствами. А недобросовестного заказчика, который нажился на строительстве, отправили в изгнание.
Глава 3Калигула. Тирания как диагнозИмператор Гай Цезарь(12–41 гг.; годы правления 37–41 гг.)
Что толку нам было
Свято законы хранить,
по консулам годы считая?
Персы счастливее нас,
и арабы, и земли Востока,
Так как влачили свой рок
под вечной державой тиранов.
Жребий наш — худший из всех
подвластных народов,
Ибо нам рабство — позор!
Третий сын Германика Гай, рано потерявший отца и в юности лишившийся братьев и матери стараниями императора Тиберия, был тем же Тиберием приближен и обласкан. Раннее детство Гай провел в военных лагерях вместе с родителями и был любимцем солдат. Малыш носил игрушечные доспехи и маленькие солдатские башмаки (калиги), отсюда появилось его прозвище Калигула — Сапожок. Гай жил одно время у Ливии, потом у своей бабки Антонии, уроки обеих женщин не прошли для него даром. С 19 лет до самой смерти Тиберия Калигула провел на Капри. Казалось, его совершенно не трогает то, что происходит с его матерью и братом. Поскольку Тиберий уважительно относился к образованию, Гай старался изо всех сил, чтобы заслужить похвалы дедушки, в результате он оказался одним из самых образованных людей своего времени: Тиберий сам следил за его обучением. Юношу окружали провокаторы, от него добивались проклятий в адрес принцепса: ведь он просто обязан возмутиться, зная, что творит Тиберий с его родными. Но Гай делал вид, что ничего не происходит. Для него сейчас главное выжить, и он выживал. Шесть лет полнейшего уничижения наложат печать на любую, даже самую стойкую душу. Но вряд Гай обладал душевной уравновешенностью. Однако отметим сразу, что, придя к власти, он не пытался хотя бы после смерти посчитаться с Тиберием. Он даже хотел его обожествить. И лишь не найдя поддержки у народа и в сенате, отказался от этой затеи. Он как будто признавал за Тиберием право творить то, что тот творил, потому, что Тиберий был властелином Рима. А уж что Калигула утверждал последовательно, так это идею абсолютной власти императора.
Итак, Калигула благополучно дождался смерти старика и с телом Тиберия в сопровождении войск отправился в Рим. Народ встретил его ликованием как воскресшего Германика. Пиры, гуляния ночь напролет и небывалое проявление любви к новому правителю. В Рим Калигула вступил 28 марта. На следующий день состоялось заседание сената, на котором Калигуле была передана высшая и неограниченная власть и пожалован титул Августа. При этом Калигула заявил, что отдает себя на попечение сенаторов, отныне он их сын и страж, вместе они пойдут к намеченной цели.
Новый Август выплатил преторианцам по 2 000 сестерциев, хотя в завещании Тиберия было указана всего лишь 1 000, да и само завещание сенат в угоду Калигуле признал недействительным. Дело в том, что в завещании наследником был указан не только Калигула, но и Гемелл, родной внук Тиберия. Калигула на волне народной любви Гемелла от власти устранил, но расправляться с ним как будто не собирался: новый принцепс усыновил Гемелла.
Калигула был умен и остер на язык. Правда, шутки его отличались однообразием, все были из разряда «черного юмора». Например, он сетовал, что у римского народа не одна шея, а то бы он взял ее и разом перерубил. А дальше все в том же духе — насчет шеи и топора в адрес консулов и даже любимой супруги.
В юности Гай старательно притворялся 24 часа в сутки, не снимая маску ни на миг. И вот он на вершине власти — обожаем и любим. Эйфория, всеобщий восторг. Любовь, в которую Гай Цезарь, помня процессы времен Тиберия, и верит, и не верит. Он сбрасывает маску, а под ней нет лица, оно уничтожено многолетним притворством. Нужна новая маска. И Гай надевает личину Германика, вернее, маску идеального образа своего отца. Калигула не просто отменяет закон об оскорблении величия, он сжигает документы прежних процессов, не желая знать, кто был замаран преследованием его матери и братьев. Он не желает мстить. В ответ следует взрыв всеобщего восторга! Более того, принцепс велит восстановить и распространить книги трех опальных авторов времен Тиберия — Тита Лабиена, Кремуция Корда и Кассия Севера.
Тиберий скаредничал, не выплатил наследство Ливии, и в честь совершеннолетия Гая не роздал народу ни асса. Теперь же юный император наверстывал упущенное, раздавая миллион за миллионом. Отменен однопроцентный налог на продажи. О благословленные времена! В Риме поднялся спрос на вино. Все праздновали. Казалось, пришел конец всем бедам и нищете. Огромное наследство Тиберия в 2 700 000 000 сестерциев растаяло, как дым.
И какое-то инфекционное заболевание с осложнениями, приведшими к расстройству нервной системы, возможно, эпидемический энцефалит, поразило императора. После выздоровления Калигула забыл и роль, которую играл, и маску, и слова. Антракт между действиями затянулся. Пока исполнитель главной роли лежал в горячке, зрители метались в растерянности. Одни пребывали в ужасе, другие давали обеты богам, третьи подумывали о замене главного исполнителя. Но прежний актер поправился и вернулся на сцену. Вышел, огляделся, изумился: он пропустил что-то важное. Какую-то часть действия сыграли без него. Он заговорил. Но это был совершенно новый текст, в котором явно проскальзывали отголоски бреда. Да и сам исполнитель переменился. Маска Германика сгорела в горячке, Калигула стал искать другую, и она быстро нашлась. Оказалось — это маска Тиберия. «Новый Тиберий» тут же вспомнил о своей подозрительности. Отыскал документы процессов — ведь на костер он бросил то, что попалось под руку, в большинстве своем копии, а подлинники большей частью уцелели. И вот «новый Тиберий» старательно изучает материалы. Сколько подлости, низости, трусости! «О люди, созданные для рабства!» — наверняка повторяет Калигула фразу Тиберия в тот момент. А рабов надо запугивать, рабы должны бояться хозяина.
Гай явился в сенат, объявил всех врагами, обрушился на сенаторов с гневной речью. Сенаторы клеветали, не уставая, во времена Тиберия, они виноваты в смерти матери и братьев, так пусть отныне боятся нового принцепса, как боялись старого.
Но еще раньше, до того, как Калигула явился в сенат обличать отцов-сенаторов, Гемеллу велено было покончить с собой, причем юноша не знал, как это сделать, и солдаты милостиво ему помогли. Тесть императора Марк Силан (отец его первой жены) так же по приказу принцепса перерезал себе горло бритвой. За этими двумя настал черед префекта претория Макрона. Устранитель Сеяна Макрон, обеспечивший наигладчайший приход Калигулы к власти, быть может спасший Гаю жизнь, ибо Сеян уже был не прочь расправиться с последним оставшимся в живых сыном Германика, был уничтожен.
В 38 г. умерла Друзилла, любимая сестра императора (возможно, Калигула сожительствовал с нею, как и с двумя другими сестрами). Гай так переживал ее смерть, что велел обожествить сестру (первый такой случай в Риме), и устраивал празднества в ее честь.
Калигула восстановил суды об оскорблении величия. И как прежде отмену закона он провел через сенат, так и теперь сенат с готовностью утвердил восстановление закона. Каждый надеялся, что преследовать будут соседа — не его.
Сенаторы ошиблись, как всегда ошибаются в таких случаях: казни по первому подозрению или без всякого подозрения следовали одна за другой. При этом имущество казненных конфисковывалось, что доставляло Калигуле дополнительную радость. Гетулика казнили за то, что он командовал четырьмя легионами (мог изменить), Юния Приска за то, что был богат (можно было поживиться имуществом). Впрочем, Приск оказался не столь уж состоятельным. «Пострадал ни за что», — пошутил острый на язык Калигула. Лепид — бывший муж Друзиллы — заплатил головой за то, что вступил в связь с другой сестрой принцепса Агриппиной Младшей, женой Домиция Агенобарба. Изобретательный Калигула после раскрытия мифических заговоров заставил сестру пройти с урной Лепида до ворот Рима, как шла некогда их мать с прахом Германика. После мрачного спектакля Агриппина, как и вторая сестра Ливилла, была отправлена в ссылку.
Семейная жизнь императора тоже отличалась своеобразием.
Первая жена императора умерла во время родов, вторую Калигула отнял у Гнея Пизона прямо на свадьбе последнего, но спустя несколько дней прогнал ее, а через два года отправил в ссылку: вина ее была в том, что она вернулась к Пизону. Третью опять же отобрал у мужа и опять вскоре прогнал. В 39 г. Калигула женился в четвертый раз на Цезонии, матери троих детей, которая была старше его на семь лет и не отличалась красотой. Но в этой последней жене Калигула нашел родственную душу, хотя и на ее счет отпускал шутки насчет топора и шеи и грозил под пыткой узнать, почему он ее так любит. Она родила ему дочь — через месяц после свадьбы.
Вообще принцепс был склонен к розыгрышам и садистским шуточкам. Вот один характерный случай: однажды ночью он вызвал к себе во дворец трех сенаторов, усадил их на сцене и скрылся. Они сидели, не ожидая ничего хорошего, и мысленно уже прощались с жизнью. И вдруг на сцену выбежал Калигула в тунике до пят, в женском покрывале. Под звуки флейт и трещоток принцепс прошелся перед сенаторами в танце и удалился. И все. Спектакль был окончен.
Тем временем Калигула готовился к походу в Германию и Британию, он назначил командующим войсками в Верхней Германии опытного полководца Гальбу, собрал 250 000 войск, однако результат экспедиции оказался весьма скромным: демонстрация силы перед германскими племенами и выход на берег Британского моря (Ла-Манша). Калигула не отважился отправиться в Британию (время года было неподходящее, необходимого флота нет, да и дело долгое, а молодой император не любил долгих дел), поэтому Гай решил все закончить шуткой: велел солдатам собрать в шлемы и складки одежды раковины — и объявил эти «дары моря» трофеями, свидетельством победы над Океаном. Надо сказать, что римляне такого юмора не оценили.
Калигула возвратился в Рим и даже просил у сената триумфа за свою «победу», а получил овацию — малый триумф. Калигула открыл для себя удивительную вещь: чужой страх забавляет как ничто другое. Что может быть смешнее дрожащего от страха сенатора, который угодничает и юлит, лишь бы спасти свою жизнь? У Калигулы была неистощимая фантазия в этой области. Но одного он не учел: страх возвращается бумерангом. Чем больше он запугивал, тем чаще страх возвращался к нему, и он уже видел повсюду заговоры и предательство. Но даже страх не мог заставить его остановиться и прекратить унижать других — а он ни с кем не мог говорить, не оскорбляя человеческое достоинство. Император Гай открыл публичный дом в Палатинском дворце, согнал в него замужних женщин и свободнорожденных юношей, а в Город отправил глашатаев сзывать всех желающих повеселиться. В желающих недостатка не было, хотя имена их записывал специально приставленный писец. И — как забавно — вообразите: никто не посмел возмутиться!
Кто не знает анекдот про коня Калигулы Быстроногого, которому построили конюшни из мрамора, а ясли сделали из слоновой кости?! Император предполагал сделать коня консулом — верно, он полагал это особо удачной шуткой. «Гладиатор и возница, певец и плясун» на представлениях он подпевал актерам или начинал пританцовывать — недопустимая вольность для римлянина, обязанного на людях соблюдать степенность.
Палатинский дворец он довел до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в прихожую, богов называл своими привратниками.
Абсолютный властитель может устроить триумфальное шествие по морю: Калигула велел построить мост из двойного ряда грузовых судов, перегородив часть Неаполитанского залива между Байями и Путеаоланским молом длиной около 3,6 километра. Сам Калигула проехал по мосту верхом, а потом на колеснице.
В новый год он вставал у входа во дворец, и подданные кидали ему в подарок деньги. Потом принцепс в восторге бегал по монетам босиком или катался по усыпанному серебром и золотом полу. Он лично распродавал имущество ссыльных и казненных с талантом зазывалы, шутействовал, притворялся, острил. Были и другого рода шутки. Однажды Апоний Сатурнин задремал во время торгов. Император шепнул глашатаю: обрати внимание на человека, который все время кивает головой. Когда Сатурнин проснулся, он уже приобрел 13 гладиаторов за девять миллионов сестерциев. И попробуй отказаться и не заплатить!
В Лугдуне (Лион) Гай устроил состязание в красноречии. Проигравшие стирали тексты своих речей языками. Тех, кто пытался уклониться от такой забавы, били розгами или кидали в реку.
Приведем здесь две цитаты из Луция Аннея Сенеки. Прежде всего потому, что Сенека — современник Калигулы, хотя лицо далеко не беспристрастное: его обвиняли в связи с сестрой Гая Цезаря, за что философ чуть не поплатился головой. И уж потом Сенека постарался отплатить принцепсу: вряд ли можно создать более мерзкий словесный портрет, чем нарисованный Сенекой. Тем более что скульптурные портреты императора представляют отнюдь не безобразный облик, хотя выражение глаз настораживает, да и тонкие губы вряд ли могут сложиться в обаятельную улыбку.
Вот что пишет Сенека:
«Гай Цезарь отличался помимо прочих немалочисленных своих пороков каким-то удивительным сладострастием в оскорблениях; ему непременно нужно было на всякого повесить какой-нибудь обидный ярлык. При этом тот же Гай принимал за оскорбление любой пустяк, как это чаще всего и бывает: чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды».
«Гай Цезарь посадил в тюрьму сына блестящего римского всадника Пастора, обиженный тем, что юноша слишком изысканно причесывался; когда отец пришел просить даровать жизнь сыну, Цезарь, словно ему вдруг напомнили о казни, приказал вести его на казнь тотчас; но чтобы не быть совсем бесчеловечным в отношении отца, пригласил его на этот же день к обеду. Пастор пришел без тени упрека на лице. Цезарь велел ему пить гемину[53] за свое здоровье, а рядом поставил стража: бедняга выдержал, хотя пил так, словно это была кровь сына. Цезарь послал ему благовония и венки и велел наблюдать, примет ли; принял. В тот самый день, как схоронил сына, более того — когда еще и не схоронил сына, подагрический старик возлежал среди сотни других пирующих, накачиваясь вином в таком количестве, какое едва ли уместно было бы даже на празднике в честь сыновнего рождения, и за все это не проронил ни слезинки, ни единым знаком не выдал своей боли; он пировал так, словно добился помилования сына. Ты спросишь, почему? У него был другой сын».
Истощенную казну пополняли конфискации имущества казненных и новые поборы. Калигула ввел налоги на продажу съестного, на доходы носильщиков и проституток; сутяжники тоже обязаны были раскошелиться — выложить одну сороковую часть стоимости спорного имущества.
Настоящие заговоры возникли в 40 г. Часть заговорщиков была схвачена и казнена. Гай, чувствуя опасность, постарался стравить настроенных верноподданнически сенаторов со своими противниками.
Так несколько сенаторов буквально растерзали сенатора Прокула, заподозренного в неприязни к Калигуле. Для безопасности императору соорудили в курии специальный помост, теперь на заседаниях сената присутствовала личная охрана императора, набранная из германцев. Преторианским гвардейцам он больше не доверял. Прежде такого никогда не бывало: чтобы кто-нибудь входил в курию с оружием.
Роковым для Калигулы было то, что он успел поссориться с ближним окружением и восстановить против себя преторианскую гвардию. Вольноотпущенник Каллист и префект претория Марк Аррецин Клемент вошли в состав заговорщиков. Один из главных участников, возможно и вдохновителем заговора был военный трибун Кассий Херея. Его упоминает Тацит, описывая бунт легионов в Германии: тогда молодой Херея проложил себе путь среди бунтовщиков мечом. Но этот ветеран при всем своем мужестве и физической силе обладал высоким голосом, и Калигула, не делавший разницы между сенатором и разносчиком, ветераном и юнцом, постоянно издевался над старым воином, чем приводил военного трибуна в ярость. В заговоре, кроме военных, принимали участие и сенаторы. Кассий Херея вместе с двумя другими преторианскими трибунами и гвардейцами подкараулил Гая в узком переходе из временного театра в Палатинский дворец и первым нанес удар. Другие преторианцы завершили дело. Германцы-охранники, отсеченные преторианцами от императора, пришли в ярость, перекрыли выходы из театра и убили часть заговорщиков. Но поскольку император был уже мертв, германцы отказались от мысли перебить всех зрителей в театре. Погибли также жена Калигулы Цезония и его маленькая дочь. Отметим, что Калигула до конца своих дней пользовался поддержкой простого народа. Плебсу, в отличие от сенаторов и всадников, он прощал дерзости. А простолюдинам нравились его шутки и забавы.
«Италию он освободил от полупроцентного налога на распродажи; многим пострадавшим от пожаров он возместил их убытки. Если он возвращал царям их царства, то выплачивал им и все подати и доходы за прошедшее время: так Антиох Коммагенский получил 100 миллионов сестерциев, когда-то отобранных у него» (Светоний).
Принцепс, чье положение не было регламентировано законом, как были определены во времена республики полномочия консулов или диктатора, превратился в абсолютного монарха, чье поведение определялось двумя факторами: личными склонностями, желаниями и капризами и страхом потерять свое место. Захочет — будет строить фантастические мосты, как Калигула, или, следуя чувству долга, будет обустраивать Римское государство как Адриан или Марк Аврелий. Но всегда он будет помнить о неопределенности своего положения. Это не средневековый король, помазанник Божий. Перед римским принцепсом постоянно маячит призрак сената, бессильный, как любой призрак, и опять же, как призрак, внушающий ужас. Унижения не спасают, лесть и раболепие лишь усиливают подозрения. Опасаясь за свою власть, принцепс раз за разом пытается уничтожить призрак, и меч его разит живых людей, вырубая один за другим римские роды. Сражение с призраком будет идти до конца, и наконец, когда сенат станет уже не призраком, а всего лишь словом, выяснится, что и императоров выбирать не из кого. Во власть ринутся солдаты, крестьяне из Далмации, тележных дел мастера.
И это будет уже не закат, но агония.
Глава 4Клавдий. Ученый принцепс, прослывший глупцомИмператор Тиберий Клавдий(10 г. до н. э. — 54 г., годы правления 41–54 гг.)
Сын Друза Старшего и Антонии, младший брат Германика, страдавший с детства каким-то видом паралича (возможно, детским церебральным параличом), с уродливыми слабыми ногами, неуклюжий и болезненный, выглядел он далеко не красавцем: из носа у него постоянно текло, глаза были странной формы, в уголках рта при разговоре собиралась пена. Да к тому же Клавдий был заикой. Каким несчастным должен он был себя чувствовать рядом со своим блестящим старшим братом Германиком! Особенно в тот день, когда на гладиаторских играх в память отца Клавдий из-за болезни должен был надеть смешную шапку с наушниками — и это при том, что римляне обычно не носили шляп, ходили с непокрытой головой. В день своего совершеннолетия его, дабы не давать черни повода для насмешек, доставили на Капитолий в носилках без всякой торжественности. Вообще тень Германика как бы витала над всем императорским домом — его сын и дочь и брат один за другим становились фигурами первой величины, тогда как самого Германика стерла длань рока.
Карьера политика и военного для Клавдия была закрыта. Юношу отстранили от всех должностей, кроме авгурской. Октавиан не хотел, чтобы на его родственника обращали внимание, и, потешаясь над нелепым видом Клавдия, принижали величие Августа. Что было делать болезненному неудачнику? Оставались только науки: занятие в Риме не слишком почетное, считалось, что наукой и искусством можно заниматься лишь в часы досуга. Клавдий написал книгу о правлении Октавиана Августа, а также труд по истории этрусков в двадцати томах на греческом языке (об утрате этой работы более всего сожалеют историки, ибо Клавдий был одним из последних римлян, кто знал этрусский язык) и книгу по истории Карфагена — в восьми томах, также на греческом. Кроме того, Клавдий написал автобиографию в восьми томах. Сочинил он и книгу об игре в кости — своем любимом развлечении. Надо сказать, что, придя к власти, он не оставил литературные труды. Зато воспользовался новым положением, чтобы внедрить в латинский алфавит три дополнительные буквы. Но эти новые буквы не прижились и просуществовали не дольше своего изобретателя: после смерти Клавдия ими перестали пользоваться.
Никто из правящего дома Юлиев-Клавдиев не рассматривал Клавдия всерьез как политика и возможного преемника. Калигула, правда, назначил своего дядю сразу после прихода к власти сотоварищем по консульству (37 г.). Но вышло так, что после убийства Калигулы другого кандидата в принцепсы не оказалось.
Клавдия сделала повелителем Рима преторианская гвардия, не обращая внимания на сенат. Сенаторы размышляли, не реставрировать ли республику, но это были чисто умозрительные рассуждения. Отныне всё в Риме решала армия. А солдаты — прежде всего в силу специфики своей службы — не помышляли о демократии. Так что пока сенаторы мечтали о невозможном, Клавдий был найден во дворце за занавеской, доставлен в преторианский лагерь и провозглашен новым правителем Рима.
Сенаторов, которые ратовали за возвращение республики, Клавдий не тронул. А вот Кассию Херее велено было покончить с собой. Казнь эта была вызвана трусостью Клавдия: а что если смелый трибун преторианцев устроит заговор и против нового принцепса? Во всяком случае, страх как причину этой расправы называет Дион Кассий.
Ссыльных Клавдий возвратил с согласия сената. Была прощена и Агриппина Младшая, ей вернули все конфискованное имущество.
Младший брат Германика оказался не самым худшим правителем, хотя и не самым лучшим. Его болезнь сказалась прежде всего на его облике и манере говорить. Но такие историки как Аврелий Виктор, писавший в IV веке, изображали Клавдия полным идиотом.
Действительно, он был рассеянным человеком, мог забыть, что казнил кого-то из приближенных, звал казненного на обед, а когда тот не приходил, сердился. Говорил он невпопад и делал многое невпопад. В намерениях и поступках его проскальзывает «непостоянство и неустойчивость» (Светоний). Разбирая судебные дела, «иногда он поступал осмотрительно и умно, иногда безрассудно и опрометчиво, а порой нелепо до безумия» (Светоний). Новый принцепс заботился о снабжении и благоустройстве столицы и обожал кровавые травли и гладиаторские игры.
Такая неровность была во всем. Как-то в один день он издал 20 эдиктов, и среди них два особенно замечательные: в одном предлагалось получше смолить бочки для обильного сбора винограда, а в другом сообщалось, что против змеиного укуса лучше всего пользоваться тисовым соком.
В этом нелепом эпизоде, как в кривом зеркале, отразился главный порок единоличной власти: эта власть считает нужным вмешиваться во все, даже в такие дела, до которой ей, власти, не должно быть никакого дела.
В деяниях Клавдия мы можем найти вполне гуманный эдикт о рабах на острове Эскулапа. Дело в том, что хозяева, не желая тратиться на лечение больных и истощенных рабов, отвозили их на остров Эскулапа, где находился храм этого божества. Клавдий велел считать этих оставленных на острове рабов свободными. Если хозяин убивал больного раба, согласно новому эдикту это считалось убийством.
И в то же время через год после прихода Клавдия к власти бывший консул Аппий Юний Силан был казнен на основании снов, которые поведали Клавдию его жена Мессалина и вольноотпущенник Нарцисс, — им обоим якобы снился один и тот же кошмар, в котором Аппий нападал на Клавдия. На следующий день после казни принцепс без смущения рассказал сенату об учиненной расправе и похвалил Нарцисса за то, что тот заботится о своем повелителе даже во сне.
Во времена Клавдия набрали власть вольноотпущенники и писцы, то есть постепенно зародилась бюрократия. Эту многоголовую гидру надо держать в узде, иначе она заполонит все и вся, прорастет сквозь общество раковой опухолью. Но Клавдий был не тем человеком, который мог контролировать ситуацию.
Имена могущественных вольноотпущенников Клавдия вошли в историю, как прежде входили представители знатных римских родов.
Нарцисс — помощник Клавдия по переписке, скопивший приличное состояние. Нарцисс помогал принцепсу вести переписку с наместниками и другими должностными лицами.
Паллант — «министр финансов», составивший огромное состояние. Он был так надменен, что считал ниже своего достоинства с кем-либо разговаривать и писал приказы на табличках. Сенаторы заискивали перед ним — перед бывшим рабом!
Каллист — писец при Калигуле, при Клавдии он занял должность секретаря.
Посид — евнух, которого при Британском триумфе пожаловали почетным копьем, будто воина.
Феликс — начальник когорт и конных отрядов в Иудее.
Полибий (не путать с историком) — советник императора по научным занятиям.
Возвышение именно вольноотпущенников в эту эпоху вполне закономерно: эти люди всем были обязаны только принцепсу и служили только ему.
Чем больше входили в силу вольноотпущенники и рабы, тем сильнее росло недоверие Клавдия к знати. 35 сенаторов и более 300 римских всадников были казнены за годы его правления. Клавдий не отягчал совесть сенаторов кровью собратьев и не заставлял сенат выносить смертные приговоры — дела слушались во дворце. Тацит рассказывает, что Мессалине очень захотелось иметь сады Лукулла, которые теперь принадлежали Азиатику. Хозяина великолепных садов обвинили в измене, и он покончил с собой.
Клавдий не хотел вести войну с германскими племенами и приказал отвести войска на римскую сторону Рейна. Чтобы чем-то занять солдат, полководцы заставляли их рыть каналы или строить рудники. За это принцепс раздавал военачальникам-строителям триумфальные отличия. Солдаты тайком отправили принцепсу письмо с просьбой, чтобы Клавдий, назначая полководца, тут же давал бы тому эти вожделенные отличия. Тогда легионеров перестанут мучить на земляных работах.
Во времена Клавдия к Риму была присоединена Британия. И хотя Клавдий непосредственно принял участие в походе, сам он, разумеется, военными действиями не руководил. Расширение границ римской державы дало принцепсу право расширить и границы Города.
Главная слабость этого принцепса— женщины. Уж неведомо, по какому принципу он выбирал своих жен. Но вышло так, что супругами его оказались Мессалина и Агриппина Младшая, мать Нерона — пожалуй, две самых знаменитых римских женщины, обе — воплощение порока.
Впрочем, до этих «звезд» он был женат на Плавтии Ургуланилле, а затем на Элии Петине. С обеими Клавдий развелся. На Мессалине он женился еще до того, как сделался принцепсом. Неожиданный и головокружительный взлет неперспективного и больного мужа вскружил молодой женщине голову. Она решила, что может получить все — самые лучшие сады, самые дорогие украшения, самые блестящие почести, любовь самых красивых мужчин Рима. Если верить сатире Ювенала, по ночам она спешила в «теплый лупанар» (то есть публичный дом) и там отдавалась всем без разбору.
Потом она, видимо, решила, что больной и уродливый муж ей ни к чему. Она влюбилась в Гая Силия, богатого и красивого аристократа. Гай Силий прекрасно понимал, на что идет. Отвергнуть Мессалину было смертельно опасно. Но если вступить с нею в связь, то можно выжить. А Мессалина, не скрываясь, отправлялась домой к любовнику, одаривала красавца подарками, потихоньку рабы и утварь из дома принцепса перекочевали в дом Силия. В 48 г., когда Клавдий уехал в Остию, Мессалина заключила тайный брачный договор с Гаем Силием, который был избран консулом на следующий год. Всемогущие вольноотпущенники медлили, не зная, как сообщить принцепсу о «браке» его супруги. Наконец Нарцисс решил действовать. Он созвал приближенных, в том числе префекта преторианцев Луция Гету, и предложил принцепсу для безопасности отправиться в лагерь преторианцев. Клавдий был поражен и растерян.
«Я все еще принцепс?» — спрашивал он у присутствующих.
А Мессалина тем временем веселилась во дворце, новобрачные нарядились в звериные шкуры, украсили себя плющом и устроили настоящую вакханалию. Но веселье длилось недолго. По приказу принцепса Силия и приближенных Мессалины арестовали. Сама она кинулась навстречу Клавдию вымаливать прощение, пыталась оправдаться, но ей не дали говорить. Принцепс прибыл в преторианский лагерь и здесь учинил расправу над Гаем Силием и другими любовниками Мессалины, которых набралось немало. Мессалина тем временем в садах Лукулла сочиняла слезное послание к супругу. А Клавдий, плотно пообедав, уже был готов простить «несчастную». Встревоженный таким оборотом дела, Нарцисс, сознававший, что не сносить ему головы, если Мессалина оправдается, направил к ней центуриона и трибуна с приказом умертвить ее. Известие о смерти жены Клавдий встретил равнодушно.
Неравнодушному к женскому полу Клавдию срочно нужна была новая жена. Самые богатые и знатные женщины Рима предлагали себя в супруги принцепсу. У каждой были свои сторонники и противники. Среди прочих кандидатур была и Агриппина Младшая, племянница Клавдия и сестра Калигулы.
Она вернулась из ссылки в Рим, но вдова в римском обществе практически не имела влияния: пример ее матери более чем показателен, а сын Домиций в отсутствие покровителя также мало чего мог добиться. Агриппина спешно принялась искать мужа. Поначалу она пыталась завлечь Гальбу, но тому амбициозная вдовушка явно не нравилась, и полководец счастливо избег ее сетей. Тогда она положила глаз на Гая Саллюстия Пассиена Криспа, развела того с женой и вышла замуж за Криспа. Дата его смерти неизвестна. Если он скончался в 47 г., то, скорее всего, это была естественная смерть. Если же Криспу не повезло и он дожил до того момента, когда Клавдий овдовел, то не исключено, что Агриппина отравила супруга, чтобы заключить более выгодный брак. Вряд ли этот факт мог погубить репутацию сестры Калигулы.
Агриппину поддерживает Паллант, и она победила. Уже любовница, но еще не жена, энергичная женщина начала действовать. Своими интригами она затмила Ливию, которая так удачно вывела в принцепсы сына Тиберия. Первым делом Агриппина устроила помолвку дочери
Клавдия Октавии со своим единственным сыном. Правда, Октавия была уже помолвлена с молодым человеком Луцием Юнием Силаном. Луций — потомок Августа через его дочь Юлию. Но ненужного более жениха легко устранили. Сговорившись с Агриппиной, цензор Луций Вителлий обвинил Луция в любовной связи с родной сестрой и исключил Силана из состава сената, а потом лишил должности претора.
Но на брак Клавдия с племянницей требовалось разрешение сената. Это устроил безотказный Вителлий, добившись от сената нужного постановления.
В день свадьбы Клавдия и Агриппины Младшей Луций Силан покончил жизнь самоубийством, понимая, что больше никаких шансов уцелеть у него нет. Его опозоренная сестра была изгнана из Италии.
Тут же последовала помолвка дочери Клавдия Октавии и сына Агриппины Домиция (будущего императора Нерона). Агриппина всячески стремится упрочить свое положение. Она добилась изгнания Лоллии, чью кандидатуру в невесты поддерживал могущественный вольноотпущенник Каллист, и конфискации ее огромного состояния. Другую женщину осудили лишь за то, что Клавдий имел неосторожность похвалить ее красоту. По настоянию Агриппины из ссылки возвратили известного оратора и философа Аннея Сенеку — о его отправке на остров Корсику порадела предыдущая жена принцепса Мессалина в 41 г. Вернувшись, Сенека получил должность претора и сделался воспитателем сына Агриппины.
Клавдий совершенно терял голову из-за женщин. Поддавшись на уговоры молодой супруги и вольноотпущенника Палланта, Клавдий зачем-то усыновил сына Агриппины от первого брака с Агенобарбом, хотя его собственный сын Британник был лишь на три года младше пасынка. 25 февраля 50 г. Луций Домиций Агенобарб получил имя Тиберий Клавдий Нерон Цезарь. Нерон! Тем самым Клавдий подписал себе смертный приговор.
В 51 г. Нерон был досрочно облачен в мужскую тогу, то есть признан совершеннолетним. Его избрали консулом: правда, в должность он должен был вступить только через шесть лет, когда ему исполнится 19, а пока его облекли проконсульской властью за пределами Города и дали титул Главы молодежи. Британник в своей детской тоге отошел на задний план. Тем временем мачеха не уставала жаловаться отцу на Британника и постепенно удалила из дворца прежних приближенных юноши, окружая пасынка своими людьми. И, наконец, еще один сильный ход: Агриппина добилась смещения обоих префектов претория и назначения одного-единственного, ее ставленника, Афрания Бурра. В 53 г. Нерон женился на Октавии. Отныне Клавдий был Агриппине больше не нужен.
В следующем году принцепс был отравлен. Яд подмешали в грибное блюдо. Когда принцепсу стало плохо, для надежности подкупленный Агриппиной врач ввел дополнительную дозу отравы Клавдию прямо в горло в тот момент, когда, якобы, хотел вызвать рвоту.
Уничтоженной пожаром Бононской колонии оказана помощь в 10 миллионов сестерциев, а с Илиона (Трои) были сняты государственные повинности.
Апамея, город во Фригии, разрушенная землетрясением, на 5 лет освобождена от податей.
Византий также освободили от податей, поскольку Византий был истощен войнами с фракийцами и Боспорским царством.
Глава 5Нерон. Чудовище, воспитанное философомИмператор Нерон Клавдий Цезарь Август(37–68 гг.; годы правления 54–68 гг.)
Помните: ничто, кроме души, не достойно восхищения, а для великой души все меньше ее.
Род Домициев — старинный род, многие Домиции были консулами, почти все мужчины этого рода славились как военными подвигами, так и высокомерием и жестокостью. Отец будущего императора имел репутацию мелочного сварливого скупца. За 10 лет брака его жена Агриппина Младшая родила ему единственного сына — как считают, беременность была запланированной: многие богатые семьи, дабы не дробить состояние, старались иметь лишь одного сына, прерывая нежелательные беременности. Луций Домиций (будущий император Нерон) родился 15 декабря 37 г. Матери во время родов сделали кесарево сечение.
После смерти отца и ссылки Агриппины маленького Луция Домиция отправили жить к его тетке. Но эта детская полуссылка длилась недолго: после убийства Калигулы Агриппина была прощена, а Клавдий вернул ее маленькому сыну его наследство.
Несомненно, к тому времени, как известный оратор и философ Луций Анней Сенека сделался воспитателем Нерона, характер будущего тирана уже сложился. Но наверняка философ лелеял тщеславную мечту своим влиянием обуздать страсти и вырастить из зверя примерного (или хотя бы приемлемого) правителя. Оратор в Риме, это физик в XX веке, это программист в наши дни. Кажется, что он может все или почти все. Известному философу нетрудно покорить воображение юноши, ученику захочется следовать поучениям учителя. Но философ не может изменить душу воспитанника. Очень скоро желание подражать учителю исчезнет.
Несомненно, Агриппина расчищала дорогу к власти не только для своего сына, но и для себя. Возможно, ей казалось, что юный Нерон будет более легок в управлении, чем Клавдий. Странная иллюзия. Однако Агриппина совершила ошибку, пытаясь заниматься не только политическими вопросами, но и вмешиваясь в личную жизнь сына. Она была против его увлечений сценой, против новой любовницы Акте. 17-летний юноша редко находит общий язык с родителями. Особенно, если сын упрям, а у матери такой властолюбивый непреклонный характер, как у Агриппины. Обычно в Риме родительская власть заставляла подчиниться любого. Но в данном случае Нерон стоял выше матери. Он — принцепс. Нерон не собирался играть вторую роль. Ссоры следовали одна за другой. Агриппина решила припугнуть сына и стала поддерживать Британника в его притязаниях на престол, решив, что после такого демарша Нерон окажется более уступчивым и покорным. Результаты превзошли все ожидания. Накануне своего совершеннолетия Британник был отравлен. Официально объявили, что сын Клавдия умер от эпилептического припадка. Бурр и Сенека не знали о готовящемся убийстве. Какое разочарование! Сенека так старательно лепил из ученика мудрого правителя. И вдруг этот правитель (прошло лишь несколько месяцев со дня его прихода к власти) показывает звериные клыки. Неужели ничего не получилось? Но ведь столько сил было положено! Что же в такой ситуации делать философу: повернуться и уйти? Но, если постараться, смерть Британника можно оправдать. Одна держава, один правитель, двусмысленности быть не должно. Надо только забыть о таком понятии, как добродетель. Всего лишь добродетель, выше которой нет ничего, как считали стоики. Так или не так рассуждал Сенека — неведомо. Но он остался подле Нерона.
Агриппина не смирилась, продолжала упрекать сына, продолжала интриговать. Нерон лишил ее охраны и выселил из дворца. Уже тогда он подумывал об убийстве матери. Но Бурр и Сенека воспротивились и даже постарались примирить Нерона с Агриппиной.
Как бы ни был ничтожен и порочен Нерон, несомненно, влияние учителя не прошло бесследно. Он желал следовать советам, которые давал ему философ, он хотел быть добродетельным, ибо «истинное счастье заключается в добродетели», «высшее благо в совершенстве духа» (Сенека). И пусть порыв этот чисто внешний, похожий на наведенный магнетизм, но Нерон поступал так, как учил учитель, и, услышав в театре жалобы народа, тут же захотел отменить все непрямые налоги. Сенека возражал: «А как же финансы и доходы государства?» «А как же добродетель!» — воскликнул наверняка прилежный ученик. Но ведь учитель, произнося свои сентенции, всегда держал в уме поправку на обстоятельства. Значит, все — вранье? И нет ни добродетели, ни совершенства духа, и отныне все позволено! Все выученные уроки про добродетель — в мусорную корзину, и можно делать, что душа пожелает?! А душа жаждет отнюдь не добродетели. Впрочем, учитель может говорить все, что хочет — он уже изрядно надоел властительному ученику.
Но пока философ пусть еще занимается делами государства, продолжая рассуждать о пределах добра и зла, — тем больше времени для забав останется Нерону.
В 58 г. Нерон завел роман с Поппеей Сабиной, женщиной необыкновенной красоты, женой его приятеля Отона. Поппея — не вольноотпущенница Акте, она желала быть супругой императора. Но Агриппина резко выступила против развода с Октавией. Тогда Нерон решил избавиться от матери самым простым способом, то есть убить. Сенека и Бурр ему в этом деле не помощники. И Нерон обратился к Аникету, который занимал должность префекта флота. Аникет предложил построить саморазрушающийся корабль и утопить Агриппину. Спору нет, план оригинальный, но подвела техника. Нерон отмечал Большие Квинкватрии[54] в Байях. Агриппина, попрощавшись с сыном, села на корабль. Как было задумано, корабль разрушился, но не до конца. Агриппина сумела выплыть и укрылась на своей вилле.
Нерон был в ужасе. Он призвал Сенеку и Бурра и стал просить у них совета: что делать. Положение в самом деле было критическое. За матереубийство в Риме полагалась смерть. Но вряд ли при новом правителе воспитателя убийцы и начальника его гвардии ждало блестящее будущее. Бурр, однако, отказался пустить в ход преторианскую гвардию. Пусть Аникет сам доделывает грязное дело, которое так успешно провалил. И вот уже почти не скрываясь, на глазах у толпы зевак, прослышавших о ночном кораблекрушении, убийцы отправились на виллу Агриппины. Встретив убийц, мать Нерона якобы предложила пронзить ее чрево, породившее чудовище, — одна из тех красивых фраз, которыми так любили украшать свои анналы римляне.
После убийства наскоро придумали оправдания: якобы Агриппина пыталась убить сына, а когда ничего не получилось, покончила с собой. Сенека составил оправдательное письмо, которое Нерон отправил из Неаполя в сенат. После погребения Бурр велел центурионам и трибунам преторианской гвардии поздравить императора с тем, что он так счастливо избежал покушения.
Вскоре смерть Бурра нарушила альянс Бурр-Сенека. Тигеллин стал одним из двух префектов претория. Вторую должность занял Фений Руф. Два процесса об оскорблении величия пришлись на начало 62 г. Правда, Нерон собирался проявить милосердие, заменив осужденному сенатору Антистию Сосиану казнь на изгнание с конфискацией имущества. Но сенат по настоянию Тразеи Пета и сам принял решение о смягчении приговора и замене смертного приговора изгнанием. Нерон рассердился: его лишили возможности проявить милосердие.
Однако не наказывать вовсе человека за то, что он всего лишь в кругу друзей прочел дерзкие стишки про императора, на это милосердия Нерона не хватило. Сенека просил об отставке, но ему было отказано. Он хотел возвратить подарки императора — Нерон их не принял. Еще два года Сенека будет якобы рядом со своим воспитанником, но потом удалится от двора (ибо теперь это двор истинного монарха) и будет жить как затворник, пока ученик не прикажет учителю умереть.
Отныне места Бурра и Сенеки в сердце императора заняли Тигеллин и Поппея. Эти двое своим возвышением были обязаны исключительно Нерону. Особенно это касается Тигеллина. Человек самого низкого происхождения, благодаря приятной наружности он втерся в доверие и стал вхож в дома Агриппины и Ливиллы (сестер Калигулы), жил с ними, не забывая ублажать и их мужей, был выслан, вернулся, занялся разведением скаковых лошадей, что помогло ему снискать дружбу юного Нерона. Карьера, весьма странная для префекта претория, начальника преторианской гвардии.
Поппея, женщина удивительной красоты, янтарные волосы которой казались необыкновенными (обычно римляне были темноволосы), она была как минимум на шесть лет старше Нерона, имела от первого мужа Криспа сына (его потом Нерон велел утопить). С Криспом Поппея развелась и вышла замуж за Отона. Чтобы Отон не мешал любовникам, принцепс отправил второго супруга Поппеи управлять Лузитанией.
Наконец в 62 г. Нерон решил развестись с Октавией, чтобы жениться на Поппее. Решение это произвело неожиданный эффект: возмущенная толпа ворвалась во дворец, потребовала устранения Поппеи и протестовала против развода Нерона с Октавией. Однако Поппея не собиралась уступать: она убедила Нерона, что этот бунт затеян клиентами и рабами Октавии. Нелюбимую супругу, женщину скромную и тихую, обвинили в любовной связи с Аникетом и измене, отправили на остров Пандатерию, где ей насильно вскрыли вены, пытаясь представить ее смерть как самоубийство.
Удивительная вещь: Нерон как человек не был кровожаден. Светоний рассказывает такой случай: когда императору принесли на подпись указ о казни преступника, Нерон воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» На Марсовом поле он выстроил амфитеатр с каменным цоколем, отделанным мрамором. На деревянном каркасе сверху был натянут тент голубого цвета, усыпанный звездами. В этом амфитеатре он устроил игры, однако не позволил убить ни одного гладиатора, даже из преступников. Но как только речь заходила о собственной шкуре, Нерон терял голову от страха и превращался в кровожадное чудовище.
Одним из самых загадочных событий правления Нерона является большой пожар Рима в 64 г. Уже неоднократно современные историки пытаются опровергнуть слухи, что Город был подожжен по приказу Нерона, а сам он, стоя на возвышении, распевал песнь собственного сочинения «Крушение Трои», глядя на пожар (акведук, на котором он стоял, пришлось изъять из легенды, потому что с него пожара не было видно). Вообще забава с поджогом Города больше подошла бы Калигуле с его страстью к неожиданным выходкам и садистским шуточкам. Однако всем были известны мечты Нерона перестроить грязную и хаотично застроенную столицу. К тому же Нерону не хватало места для возведения нового дворца. И хотя пожар начался и возобновился совсем не в том месте, где потом был сооружен Золотой дом, хотя от огня пострадали в первую очередь собственные постройки принцепса, все равно слухи о поджоге возникли сразу после пожара, ибо кого-то надо было обвинить в таком ужасном несчастье. После начала строительства грандиозного Золотого дома слухи лишь усилились. Вспомним Тиберия: он раздал огромные суммы пострадавшим, когда выгорел один Авентинский холм. Известным политическим деятелям, а затем императорам положено было строить в Риме общественные здания, возведение собственных покоев не добавляло им популярности. Нерон же, затеяв грандиозное строительство личной резиденции, а не общественного здания, вызвал у римлян ненависть. Так что ему пришлось срочно искать кого-нибудь, на кого можно было свалить свою вину. Нашлась подходящая секта, которая жила обособленно и не признавала римских богов и римских обычаев. Тацит утверждает, что это были христиане. Немногочисленных членов секты казнили самым изощренным способом. Но зверства не прибавили принцепсу любви, а вызвали лишь сочувствие к казнимым.
У Нерона была одна страсть — страсть к искусству. Ему хотелось петь и выступать на сцене. Если бы он родился в бедной незнатной семье, то прожил бы жизнь счастливого человека, став актером. Срывал бы аплодисменты, получал бы от покровителей подарки и тайком пробирался в спальни знатных матрон. Но мать сделала его принцепсом. Для знатного римлянина выступление на сцене считалось позором. То, что их император поет на сцене, приводило римлян в ужас. Напрасно Нерон старался изменить отношение римлян к искусству — слава певца не могла равняться в глазах жителей Вечного города со славой политического деятеля или полководца.
Поначалу Нерон, уступая старым обычаям и традициям, не отваживался появляться перед публикой и выступал только в своем частном цирке и на сцене частного театра. Но ему было этого мало. Избавившись от опеки Сенеки и Бура в 64 г., Нерон решил выйти и на сцену. Для первых выступлений был выбран Неаполь — греческий город на италийской земле, где римляне обычно ходили в греческом платье и где допускалось многое, чего нельзя было сделать в Риме. Здесь, в Неаполе, проводились священные греческие игры.
Зрителями первого выступления Нерона стали жители Неаполя и окрестных городков, приехавшие в город александрийцы и преторианцы императора. И хотя театр рухнул после того, как его покинули актеры и зрители, Нерон был в восторге от своего дебюта.
В 65 г. возник первый серьезный заговор против Нерона. Императора должны были убить во время состязаний колесниц в Большом цирке 19 апреля 65 г. Принцепсом заговорщики планировали сделать Гая Кальпурния Пизона, происходившего из знатной семьи и пользовавшегося большой популярностью. В заговоре принимали участие сенаторы, всадники, трибуны и центурионы преторианской гвардии и один их префектов претория Фений Руф. Однако никакой поддержки в легионах, стоящих в провинциях, у заговорщиков не было. Считается, что одной из причин заговора было желание императора выступить на римской сцене во время Нероний — игр, учрежденных принцепсом в честь самого себя.
Однако в заговоре участвовало слишком много народа. Вольноотпущенник одного из сенаторов донес на своего хозяина. Заговорщики, уже зная, что об их замыслах стало известно принцепсу, не отважились на активные действия и принялись закладывать друг друга. Вместе с заговорщиками казнили и невиновных. Вернее, их вина была лишь в том, что Нерон их ненавидел. Согласитесь, это огромное преступление — заслужить ненависть тирана. Неизвестно, принимал ли Сенека участие в заговоре, но он был вынужден по приказу принцепса покончить с собой.
Итак, заговор Пизона провалился, а Нерон готовился выступать на сцене. Сенат был в ужасе. Император на сцене! Желая избежать позора, сенаторы хотели заранее предоставить Нерону все возможные награды. Но император отказался. Ему хотелось выступить лично, услышать гром аплодисментов и насладиться восторгом зрителей. И он выступил. Префекты преторианцев несли его лиру, а солдаты приказывали зрителям аплодировать. После этого Нерон стал появляться перед зрителями куда чаще, выступал он и как возница на арене Большого цирка.
Нерон был на вершине блаженства. Но тут умерла красавица Поппея. Она была беременна, и на ее нерожденного ребенка Нерон возлагал большие надежды. Которым не суждено было сбыться. Нерон устроил любимой супруге пышные похороны, ее тело не сожгли, а забальзамировали по восточному обычаю. После этого Нерон возобновил преследования «участников заговора». Ну а для того, чтобы заглушать тоску по любимой жене, он сделал евнухом юного вольноотпущенника и жил с ним.
Но разве римляне могли оценить по достоинству таланты императора? Только греки умеют слушать, только жители Эллады понимают толк в музыке и пении, только греки достойны Нероновых стараний.
И принцепс отправился на гастроли в Грецию. Ради императора перенесли дату Олимпийских игр, и не только — все игры, которые проводились в Греции, теперь провели в один год, чтобы Нерон мог выступить на всех и на всех получить венки. В Олимпии, управляя упряжкой из 10 лошадей, Нерон не справился с управлением и вывалился из колесницы. Его тут же посадили назад. Но он так сильно расшибся, что не смог принимать участие в скачках. Но победу все равно присудили ему. Нерон всерьез относился к своим выступлениям и очень волновался: наградят его или нет. Но переживал он напрасно: победу всегда присуждали только императору.
Греки угодничали не зря. Покидая провинцию, он подарил Греции свободу (дарение свободы во второй раз сильно смахивало на фарс). Свобода была подарена, разумеется, не в прямом смысле: Ахайя по-прежнему оставалась в составе Римского государства, но Нерон освободил Грецию от налогов, что в принципе было не такой уж маленькой милостью. Заметим в скобках: при Веспасиане этой милости греки лишились.
Возвращение Нерона в Рим походило на триумф, только триумф не военный, а театральный. В пурпурных одеждах и в олимпийском венке, держа в руках пифийский венок, Нерон въехал в Рим на триумфальной колеснице Августа. Но въехал не через триумфальную арку, а через пролом в стене, как подобает греческому победителю на священных играх. Перед ним несли венки со списком его побед и песен. Позади, вместо легионеров, шли его хлопальщики. Процессия пришла к храму Аполлона на Палатине. На всем пути люди кропили дорогу шафраном, подносили императору ленты, певчих птиц и сладости. Полученные венки император повесил в своей спальне возле ложа и там же поставил свои статуи в облачении кифареда[55].
Император давно уже жил, вымышленном мире, его интересовали лишь театральные выступления. Услышав об опасности, о мнимом или подлинном заговоре, он наносил жестокие удары, казня недругов и бывших друзей по малейшему подозрению, и вновь погружался в свой условный, так и хочется сказать «театральный» мир.
Ни один военачальник времен Нерона не чувствовал себя в безопасности. Самый талантливый из полководцев того времени Корбулон был вызвал к Нерону и получил приказ заколоться. Два других — братья Скрибонии — также, прибыв к императору, получили приказ покончить с собой.
Так что рано или поздно кто-то из военачальников, опасаясь за свою жизнь и располагая войсками, должен был поднять мятеж. Но первым взбунтовался Гай Юлий Виндекс, правитель Лугдунской Галлии, не имевший ни одного легиона. Однако он понадеялся на помощь своего коллеги, правившего Ближней Испанией, Гальбы, у которого в распоряжении был один легион. Гальба поначалу колебался, но потом, решив, что ему правление Нерона ничего хорошего не сулит, решил выступить против императора.
Когда пришло известие о восстании Виндекса, Нерон придумал неожиданный способ борьбы с восставшими: он хотел отправиться в Галлию, выйти одному и без оружия к воинам Виндекса и долго плакать перед ними. Такая патетическая сцена должна образумить бунтарей. А на следующий день император исполнит победную песнь, и все уладится таким вот необычным путем. Нерон отправился сочинять песнь, на которую возлагал такие надежды.
Но вскоре пришло известие о действиях Гальбы, и Нерон упал в обморок. Правда, вскоре Виндекс был разбит и погиб в сражении с наместником Верхней Германии. Но тут же последовала новая цепь измен. Тигеллин был болен и не мог прийти на помощь своему императору. А второй префект претория Нимфидий перешел на сторону Гальбы, суля преторианцам большую награду. Сенат, понимая, что наконец может рассчитаться с Нероном за все «художества», в том числе за свои постоянные страхи и унижения, объявил императора врагом отечества и приговорил к смертной казни.
Нерон укрылся на вилле в предместьях Рима. Лишь четверо вольноотпущенников остались со своим повелителем. Когда принцепс узнал, что погоня рядом, с помощью одного из них Нерон покончил с собой. Перед смертью он произнес свои знаменитые слова: «Какой великий артист погибает!»
«В первое пятилетие был таким правителем, особенно в отношении расширения границ Империи, что Траян с полным основанием часто повторял, что управление всех принцепсов намного уступает этому пятилетию Нерона» (Аврелий Виктор).
«И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как безмолвствовать» (Тацит).
Начнем рассказ с Цецины Пета. Участник заговора Скрибониана[56], он был вынужден покончить с собой — самоубийство в те времена становится событием почти заурядным. Но куда более замечательной личностью, несомненно, являлась жена Цецины Аррия Старшая. Почему-то историки, описывая примеры подлости и злобы, лишь иногда сомневаются в достоверности рассказов, в то время как все мужественные поступки, все примеры бескорыстия тут же объявляются недостоверными. Быть может, историков оскорбляет сам пример чужого мужества, раздражает чужая смелость? Куда проще предположить, что все поступки совершались ради собственной выгоды и денег, а если денежный мотив никак не пристегнуть к рассказу, тогда можно объявить событие выдумкой.
Историю Аррии Старшей и Цецины Пета рассказала Плинию Младшему ее внучка Фанния. Плиний Старший поведал об этом в своем письме.
Случилось так, что одновременно тяжко заболели муж Аррии и сын. Она преданно ухаживала за обоими. Сын умер. По тяжелобольному мужу Аррия не сказала об этом. Напротив, она все время говорила, что сыну лучше, она хорошо поспал и с аппетитом поел. Тайно, чтобы муж ничего не узнал, устроила похороны своего мальчика. Когда же горе становилось невыносимым, он выбегала из комнаты, чтобы наплакаться вволю, и возвращалась к больному мужу с сухими глазами и спокойным лицом.
Когда же Щецина Пет, приговоренный Клавдием к смерти, должен был покончить с собой, то он, по словам Диона Кассия, выказал малодушие, и тогда Аррия первая ударила себя кинжалом и, вынув кинжал из раны, протянула его мужу со словами: «Пет, не больно».
Эта фраза стала легендарной. Причем самой Аррии ничто не угрожало. Она была в хороших отношениях с Мессалиной. Аррия могла сохранить и жизнь, и положение в обществе. Но она предпочла смерть. Если это не любовь и не мужество, то что тогда?
На дочери Цецины Пета и Аррии Старшей был женат Тразея Пет. Его супругу тоже звали Аррией — ее именуют, чтобы не путать с матерью, Аррией Младшей.
Публий Клодий Тразея Пет, сенатор и консул-суффект[57] 56 г., не был участником заговоров, он даже не выступал с гневными обвинениями Нерона. Все его преступление против принцепса состояло в том, что он отказывался участвовать в компании славословия и лести и пытался по мере сил спасать тех, кого Нерон требовал осудить.
На заседаниях сената он обычно молчал либо высказывался по нейтральным вопросам. К примеру, по вопросам о количестве гладиаторов на играх. Нероновы подхалимы тут же сворой набрасывались на него: почему же прежде Тразея демонстративно молчал, не славил Нерона, не подхалимничал, тогда как другие глотку надорвали и чуть не свихнулись, думая, как угодить принцепсу, а этот хранил достойное молчание. Как он смел!
Нет, не правы были обвинители. Случалось Тразее высказываться и по важным вопросам: так, он поддержал обвинения киликийцев против Коссуциана Капитона, наглого и бесчестного человека, и не без помощи Тразеи Капитон был осужден. Но не уничтожен. Капитон затаил злобу на Тразею и только ждал момента, чтобы расквитаться. Сам он вскоре сумел получить прощение. А вот Тразея…
Постепенно тучи над головой Тразеи Пета сгущались. Все труднее становилось хранить достойное молчание. Все заметнее была одна-единственная не склоненная голова в сенате. Приходилось даже произносить время от времени несколько сдержанных похвал, когда это не шло вразрез с совестью.
Но вот Нерон убивает собственную мать и требует от сената поддержки. Запуганные сенаторы согласны на все. Если надо, они готовы подтвердить, что это Агриппина хотела убить Нерона, а не наоборот, и предлагают установить в курии золотую статую Минервы вместе с изваянием принцепса, а день рождения Агриппины объявить несчастливым днем. Наблюдать за этими телодвижениями трусов и льстецов для Тразеи было уже свыше сил. Он встал и покинул заседание сената. Как оценить, сколько мужества было в его поступке? Отважиться продемонстрировать свое молчаливое осуждение правителю, который только что прикончил родную мать! Быть может оттого, что осуждение было молчаливое, Нерону оно показалось особенно оскорбительным. Поступок Тразеи был продиктован лишь его убеждениями, сенатор-стоик прекрасно понимал, что за ним никто не отважится последовать. Его демонстрация никому не прибавит мужества, а Нерона — не усовестит. И все же он вышел из курии.
Этот поступок Нерон ему припомнит. Но не сразу.
А пока Тразея спас от смерти Антистия, обвиненного в сочинении оскорбительных стишков о Нероне. Тразея говорил так убедительно, что сенаторы при всей своей трусости не могли не поддержать требование заменить смертный приговор на изгнание.
«Свободомыслие Тразеи сломило раболепие остальных», — пишет Тацит.
Лишь немногие льстецы не поддержали приговор.
На следующий год Нерон запретил Тразее явиться с поздравлениями по случаю рождения дочери. Этот запрет походил на угрозу. Тразея ее прекрасно понял, но продолжал вести себя по-прежнему достойно и независимо. На заседание сената, где умершей жене Нерона Поппее устанавливались божественные почести, он не явился, и на похороны Поппеи не пошел. Потом вообще перестал приходить на заседания сената.
Нерону наконец надоел строптивец. Уничтожить его. «Вперед!» — дал он приказ доносчикам в 66 г. И Коссуциан Капитон, тот самый, который затаил злобу на Тразею, кинулся в атаку. Ведь у Тразеи — о, ужас! — есть последователи, они осмеливаются подражать своему кумиру у ходят суровые и угрюмые и одним своим видом служат упреком Нерону. Ежедневные ведомости римского народа жадно читают в провинциях и в войсках. И все потомуу что римляне хотят знать, что еще натворил Тразея. Нет, решительно, этому надо положить конец! На помощь Коссуциану приходит другой обвинитель — Эприй Марцелл. Судьба непокорного решена.
Тразея не явился на суд. Зачем? Он не хотел участвовать в этой злобной комедии. Не стоит давать могущественным противникам лишний шанс для новых оскорблений.
Тразея не ошибся — его приговорили к смерти. А уж как умереть — он должен был выбрать сам. Его зять Гельвидий Приск был отправлен в изгнание. Жена Тразеи Аррия хотела покончить с собой вместе с мужем, но Тразея отговорил ее и попросил жить дальше ради дочери.
Тразея ушел в спальню, протянул руки, чтобы ему надрезали вены, и когда кровь хлынула на пол, сказал:
«Мы совершаем возлияние Юпитеру Освободителю» (Тацит).
Обвинители Эприй и Капитон получили по 5 миллионов сестерциев. Какие там 30 серебреников! Мерзавцы ценят себя куда выше.
Арулен Рустику претор 69 г., написал панегирик Тразее и ГельведиЮу за что был приговорен к смертной казни, а книга его публично сожжена.
Борея Соран не был столь смел и независим, как Тразея Пет. Он всего лишь был честным человеком. В должности проконсула Азии честно управлял провинцией, позаботился о расчистке эфесской гавани и — главное — встал на сторону пергамцев в их конфликте с вольноотпущенником Нерона Акратом. Тот явился по поручению Нерона вывезти из Пергама статуи и картины, но пергамцы не отдали свои произведения искусства и прогнали Акрата. Борея Соран никого из них за это не покарал. Ах у мерзавец, ведь Нерон — такой замечательный ценитель искусства! Соран лишил принцепса возможности любоваться творениями пергамских мастеров.
Вместе с Сораном обвинили и его дочь Сервилию. Молодая женщина и так оказалась соломенной вдовой, ибо Нерон отправил в изгнание ее мужа. А теперь Сервилию обвинили в том, что она обращалась к магам, якобы, чтобы извести колдовством Нерона. Да, подтвердила Сервилия, она продала свое ожерелье, чтобы добыть денег для магических таинств, но лишь затем, чтобы попросить у высших сил сохранить жизнь ее отцу. «Мой отец ни в чем не виноват!» — восклицала дочь. «Она ни в чем не виновата!» — утверждал отец.
Но взаимная любовь и взаимное благородство не могли спасти их от мести Нерона. Им обоим, как и Тразее Пету, разрешено было избрать смерть по своему усмотрению. А их обвинитель Осторий получил 1 200 000 сестерциев и квесторские знаки отличия.
Когда Герострат сжег храм Артемиды, было велено навсегда забыть его имя. Но Герострата запомнили. Помнят и Калигулу с Нероном — мало найдется людей, кто не сможет ответить на вопрос, кто такой Нерон. Но кто вспомнит Тразею Пета?
Глава 6Династия ФлавиевИх амфитеатр и их историкИмператор Веспасиан Цезарь Август(9-79 гг.; годы правления: 69–79 гг.)Император Тит Веспасиан Цезарь Август(39–81 гг.; годы правления: 79–81 гг.)Император Домициан Цезарь Август(51–96 гг.; годы правления: 81–96 гг.)
Лучший день после смерти дурного государя — первый день.
Новый император Гальба не то чтобы не имел таланта к управлению, но приспосабливаться к обстоятельствам явно не хотел. Став императором, Гальба назначил своим наследником Пизона Лициниана, руководствуясь происхождением и личными качествами кандидата. Поступок похвальный, но Гальба при этом совершенно не обратил внимания на политическую обстановку. Отон, до этого момента поддерживавший Гальбу и сам рассчитывавший на титул наследника, тут же изменил новому принцепсу. Подбить преторианскую гвардию на мятеж ничего не стоило: новый император отказался выплатить преторианцам обещанные наградные. Гальба и Лициниан тут же были убиты преторианцами, и их головы доставлены Отону.
Отон велел восстановить статуи Нерона, а приближенным и вольноотпущенникам «великого артиста» вернул прежние богатства. Отон создал два роковых прецедента: во-первых, он убил предшественника исключительно ради того, чтобы занять его место, во-вторых — стал марионеткой в руках преторианцев, которые привели его к власти. В дальнейшей римской истории примеру Отона будут следовать с устрашающей регулярностью.
Но поддержка только преторианской гвардии еще не могла гарантировать полной победы — слишком сильны были легионы, стоявшие в провинциях. Легионы на германской границе провозгласили императором Вителлия. Сенат встал на сторону Отона. Все, что мог придумать новый правитель, это выпустить монеты с девизами «безопасность римского народа» и «мир во всем мире». Но этого, чтобы подавить бунт, оказалось мало. Мятежники в Германии стали чеканить свои монеты. Ибо монеты с девизами и с изображениями императоров играли огромную пропагандистскую роль за неимением надлежащих средств массовой информации. Зато этот метод был очень удобен — агитация и материальное поощрение одновременно.
Авл Вителлий лишь в ноябре 68 г. вступил в должность наместника Нижней Германии, а уже 2 января 69 г. солдаты провозгласили его императором. Карьера Вителлия началась давно: Тиберию он угождал в постели, с Калигулой его сблизили скачки, с Клавдием Вителлий играл в азартные игры, а для Нерона устраивал представления. Военачальники Вителлия Валент и Цецина двинулись в Италию. И Валент, и Цецина поначалу поддерживали Гальбу. Валент во времена Нерона выступал на сцене в качестве мима. Поскольку благодарность Гальбы оказалась меньше, чем рассчитывал бывший мим, он решил поставить на Вителлия. Цецину же Гальба собирался отдать под суд за казнокрадство, и Цецина тут же переметнулся к Вителлию. Отон двинулся армии конкурента навстречу. Нетерпеливый Отон не выносил неопределенности и ожидания, и вступил в бой, хотя его военачальники советовали подождать. Решающая битва произошла восточнее Кремоны. Войска Вителлия нанесли удар с фланга, где находились бывшие гладиаторы, и разгромили Отона. Битва эта известна как первая битва при Бедриаке. И хотя вызванная Отоном с берегов Данубия (Дуная) армия была уже возле Аквилеи, Отон покончил с собой. После этого солдаты в столице перешли на сторону Вителлия, а сенат объявил его императором. Вителлий распустил преторианскую гвардию, которая поддержала Отона, и набрал себе новую охрану, куда более многочисленную, из своих германских легионов. Разумеется, преторианцы, лишившись повышенного жалованья, невзлюбили нового императора и автоматически превратились в его противников, тем более что на Востоке появился новый претендент на должность принцепса.
Ибо восточные армии не признали Вителлия, а провозгласили императором Веспасиана. Предварительно Веспасиан договорился с наместником Сирии Муцианом и префектом Египта Александром о совместных действиях. Никто из его союзников не претендовал на роль принцепса: Муциан не имел детей, чтобы основать династию, Александр же был по национальности евреем, отказавшимся от своей религии. Александр вошел в сословие всадников и получил высокий пост префекта Египта, но претендовать на роль императора он никак не мог. В августе 69 г. данубийские легионы, прежде поддерживавшие Отона и не желавшие признавать Вителлия, перешли на сторону Веспасиана, один из командиров легионов Антоний Прим совершил стремительный бросок, перешел через Альпы и вторгся в Италию. Валент был болен, войска возглавил Цецина, но он прикинул шансы и решил, что поражение неминуемо, и хотел перейти на сторону Прима. Подчиненные, заподозрив неладное, арестовали полководца. В результате в сражение со сторонниками Веспасиана вителлианцы вступили практически без командующего. Вновь возле Кремоны состоялась битва (вторая битва при Бедриаке), войска Вителлия были разгромлены, и Прим двинулся на столицу. Валент, оправившись наконец от болезни, мало чем смог помочь своему императору. Дни свои Валент закончил, как заканчивали многие во время гражданских войн — его казнили. Все эти бесчисленные императоры, сражения, предательства и казни могут служить некоей прелюдией к безумствам III века. Ибо принципат был создан, уже пораженный страшной болезнью, которую можно назвать политической шизофренией. После острого приступа и решительного лечения наблюдались лишь более или менее длительные периоды ремиссии, излечение же было невозможно.
Брат Веспасиана Сабин был еще Гальбой назначен префектом Рима. Сабин попытался уговорить Вителлия сложить полномочия, и переговоры оказались успешными, но солдатам и части горожан пришлась не по душе мирная инициатива, Сабин был убит, а храм Юпитера Капитолийского, главная святыня Рима, где укрывался Сабин, сожжен и разрушен до основания. Младший сын Веспасиана Домициан, который находился вместе с дядей, сумел спастись.
Антоний Прим штурмом взял Рим, и 20 декабря 69 г. Вителлий был зверски убит.
Итак, императором стал Веспасиан. Ему было уже 60 лет. Мало кто мог подумать, что этот выходец из незнатной и небогатой семьи сделается очередным властелином Рима. Отец нового принцепса был сборщиком налогов, а сам он в трудные времена торговал мулами, нужда заставила его заложить все имущество. Карьеру ему помог сделать вольноотпущенник Клавдия Нарцисс. Веспасиан отличился во время вторжения в Британию, был консулом, управлял провинцией. Сопровождая Нерона во время поездки по Греции, он едва не лишился жизни, ибо постоянно засыпал во время выступлений «великого артиста».
В феврале 67 г. его направили наместником в Иудею, где он должен был подавить 1-е иудейское восстание. В течение года с небольшим Веспасиану удалось почти полностью подчинить провинцию. Однако Иерусалим и несколько отдаленных крепостей продолжали сопротивляться. Иудейскую войну заканчивал уже сын Веспасиана Тит. У самого Веспасиана нашлись более неотложные дела.
Вскоре после убийства Вителлия Муциан вошел в Рим и стал распоряжаться от имени нового императора. Антоний Прим хвастался — и небезосновательно — что война выиграна им. С ним не стали спорить, тихонько оттеснили в сторону, так что Прим в конце концов отбыл в родную Толосу (Тулузу), где благополучно дожил до старости.
Муциан, правивший в Риме от имени Веспасиана, поспешил окровавить пурпурную тогу своего господина. Он казнил Кальпурния Галериана лишь за то, что этот молодой и красивый человек был слишком знатен, и его как бы автоматически считали претендентом на императорский титул. Кальпурний был сыном Пизона — того, что возглавлял в 65 г. заговор против Нерона. Убит был и семилетний сынишка Вителлия — как будто он мог на что-то претендовать!
Наконец в октябре 70 г. новый император прибыл в столицу. Веспасиан возродил должность цензора и устроил чистку сената, введя туда много новых членов из всаднического сословия — как из Италии, так и из провинций. Вторым цензором стал Тит. Вместе они создали нужный сенат, что было не так уж и трудно: великие патрицианские дома Рима практически вымерли, и лишь 30 сенаторских родов возводили свою историю к временам республики.
Веспасиан никогда не скрывал своего низкого происхождения. Его шутки, его скупость, его простоватое обращение стало поводом для многочисленных анекдотов. Даже на его похоронах рассказывали анекдоты (впрочем, в Риме принято было шутить во время похоронной процессии). Веспасиан подчеркивал, что пришел к власти с помощью легионов. Преторианская гвардия была набрана заново, прежних гвардейцев, служивших Вителлию, почти всех выгнали. Император держал сенат на коротком поводке, искренне полагая, что римский сенат должен быть только консультативным органом и ничем иным. Новый принцепс откровенно строил здание монархии, стремясь основать династию: у него было два взрослых сына. Веспасиан удивлялся и негодовал, когда находились непонятливые упрямцы, не желавшие приходить в восторг от его планов. Ясно же, что демократия погубила Рим. Монархия должна его спасти.
Все действия Веспасиана, в том числе и его грандиозные строительные проекты и амфитеатр Флавиев[58] прежде всего, не оставляли у республиканцев сомнений: прежний Рим похоронен окончательно. Для Веспасиана республиканцы — всего лишь собаки, которые лают. Милость императора к оппонентам — это милость к лающим псам. Все должны объединиться и помочь новому императору строить грандиозную империю. Сам он трудился не покладая рук, ибо доля императора — служение обществу. И Веспасиан служил, несмотря на почтенный возраст, не жалея своих сил. Во время его правления возросло значение провинций. Провинциалам все чаще стали даровать римское гражданство. Тенденция одновременно и необходимая, и опасная: ослабление Италии как центра станет вскоре одной из причин упадка.
Веспасиан решил твердо установить династию, считая передачу власти по наследству единственным спасением от всех бед. «Наследовать мне будет либо мой сын, либо никто», — заявил император. Тит возглавил преторианскую гвардию, сделался еще при жизни отца практически его соправителем. В конце правления Веспасиана был подавлен заговор Марцелла и Цецины. Цецина, вовремя изменивший Вителлию, сумел подружиться с Титом, но чем-то он не угодил новым хозяевам Рима и был убит. Марцелла обвинили в заговоре, и сенат осудил его, после чего Марцелл покончил с собой.
Веспасиан умер своей смертью в 79 г., не дожив до своего 70-летия (простудился во время купания в холодной воде на своей вилле).
Императором стал его сын Тит. Тит, любимец легионов. Никто не оспаривал его право быть новым правителем Рима.
В молодости он снискал себе славу, воюя войсковым трибуном в Британии и Германии. В 67 г. он командовал легионом в составе войск, посланных на подавление Иудейского восстания. После того, как Веспасиана провозгласили императором, подавлением Иудейского восстания занялся Тит. В мае 70 г. Тит подступил к Иерусалиму и после четырехмесячной осады взял город. Во время штурма Второй Храм Иерусалима сгорел дотла — в память об этой трагедии день 9 аба является у евреев постом.
Историк Иосиф Флавий, один из руководителей восстания, сдавшийся римлянам, перешедший на их сторону, чтобы потом верно служить Флавиям, утверждал, что Тит не хотел уничтожать Храм. Так это или нет, старается ли Иосиф обелить Тита — неизвестно. Как бы то ни было, но Храм был разрушен.
С пленными повстанцами Тит обошелся не более милосердно. В Кесарии, справляя день рождения своего брата Домициана, Тит устроил гладиаторские игры и сражения со зверями. На играх было убито 2500 пленных. Таким же образом Тит отметил и день рождения своего отца.
В Риме Тит справил триумф. Арка Тита, с барельефами, на которых изображены солдаты, несущие святыни Храма, стоит до сих пор.
По иронии судьбы Тит, подавивший Иудейское восстание, был влюблен в иудейскую царицу Беренику, сестру и соправительницу Агриппы II, который владел Южной Сирией и Северной Палестиной. И Агриппа, и его сестра пытались предотвратить восстание, прекрасно понимая, какой трагедией это может закончиться. Береника трижды была замужем, одним из ее мужей был Александр, префект Египта, поддержавший Веспасиана в его притязаниях на императорский титул. Но после того как восставшие перебили римский гарнизон, который обещали выпустить из Иерусалима, речи о примирении быть уже не могло.
В 75 г. Береника вместе с братом приехала в Рим и открыто жила с Титом, однако эта связь шокировала столицу: после недавнего восстания были очень сильны анти-иудейские настроения. Так что Тит вынужден был вскоре выслать Беренику. В 79 г., когда Тит стал императором, Береника вновь появилась в Риме, но Тит почти тотчас велел ей уехать. Он любил Беренику и то, что он не может соединиться со своей любимой, было трагедией его жизни и источником творчества поэтов.
Тит закончил строительство амфитеатра (Колизея) и терм, которые были названы его именем, и устроил в честь этого грандиозные гладиаторские игры, длившиеся 100 дней. 100 дней на арене нового амфитеатра убивали друг друга гладиаторы. В последний день празднеств он неожиданно расплакался на виду у людей. Причину этих слез никто разгадать не мог — не о гладиаторах же рыдал римский император.
С доносчиками Тит поступил вот так: велел бить плетьми и частью продать в рабство, частью сослать на далекие острова. Заговоры против императора? Ну и что из того! Пусть он сам лучше погибнет, чем погубит других. На недолгое правление Тита пришлось немало бедствий — землетрясение и эпидемии, извержение Везувия, уничтожившее Помпеи и Геркуланум, трехдневный пожар Рима, моровая язва, какой до этого никогда не бывало.
На восстановление Рима Тит отдал все убранство своих усадеб.
Тит умер своей смертью, а правил он всего два года и два месяца — слишком малый срок, чтобы власть начала действовать на него разлагающе.
Его брат Домициан был неплохим администратором и сторонником абсолютизма. Сенат он не считал даже за консультативный орган. Принимая решения, он советовался лишь со своими приближенными и попросту заставлял сенат голосовать за нужные ему законы. Зато он всячески подчеркивал достоинство сенаторского сословия, усиливая иерархию и в без того сословном римском обществе.
Домициан принял титул пожизненного цензора и, не скрываясь, объявил себя автократом. Император понимал, что власть его обеспечивает, прежде всего, поддержка армии. Первым после Августа он поднял жалованье легионерам, сам возглавил военные походы, однако римские войска потерпели два сокрушительных поражения в Дакии. Домициан решил, что пора сбросить ненужные республиканские декорации принципата и решил превратить свою власть во власть абсолютного монарха.
После мятежа Сатурнина, быстро подавленного, Домициан возобновил процессы о государственной измене. В 89 г. начались гонения на философов.
Последние три года своего правления Домициан сидел, запершись во дворце, а в столице одного за другим казнили представителей знати. В конце концов он оттолкнул от себя префектов претория, и это стоило императору жизни.
18 сентября 96 г. Домициан был убит в результате заговора, в котором приняли участие префекты преторианской гвардии. Ему было 45 лет, и император не оставил наследника.
Императором был провозглашен престарелый Нерва.
«Установление неприкрытого единовластия порождает ответную реакцию и борьбу за престол» (М. Грант).
«Латинским и греческим риторам он первый стал выплачивать жалованье из казны по 100 000 в год; выдающихся поэтов и художников, как, например, восстановителя Колосса и Венеры Косской, он наградил большими подарками…» (Светоний).
Надо непременно подчеркнуть одну особенность взаимоотношений Рима и Иудеи. Рим выработал достаточно универсальную схему своих взаимоотношений с подчиненными народами. В провинциях почитали своих божеств, и это не возбранялось. Напротив, чужеземные культы проникали в Рим и более или менее дружественно уживались с римскими богами. «Античное язычество в Римском государстве стремилось быть всем для всех. Политеистическое по своей сути, оно было многоликим и многосторонним, очень далеким от замкнутости. Во всяком случае, оно отличалось терпимостью» (М. Грант). Римляне никогда не пытались доказать, что их боги лучше. Напротив, чужих богов римляне звали к себе в Рим, обещая большие почести. С другой стороны, в провинциях возводились храмы Капитолийской триаде, а также почитался культ гения императора. Но в эту схему никак не укладывалась Иудея. Монотеизм не признавал других богов, и никаких компромиссов здесь быть не могло. С другой стороны, фанатизм никогда не приветствовался в Риме. Не было основы для компромисса, зато была почва для постоянного конфликта. Наместники Иудеи со своей стороны не пытались искать какой-то особый подход к завоеванному народу и наилучшим методом «успокоения» мятежной провинции считали репрессии.
«Но затем нашими собственными руками мы отвели в темницу Гельвидия…» (Тацит).
Самым непримиримым противником Флавиев был не претендент на престол, а зять Тразеи Пета, присутствовавший при самоубийстве тестя — Гай Гельвидий Приск. По делу Тразеи он был сослан, возвращен из ссылки уже императором Гальбой. Вернувшись, Гельвидий тут же выступил против доносчика Эприя Марцелла, погубившего Тразею Пета. Но эти действия не нашли горячей поддержки в сенате: слишком многие запачкались во времена Нерона. Эприй Марцелл защищался. Его речь стоит заучить всем доносчикам и карьеристам, поскольку она универсальна, одни и те же доводы используют во все времена:
«Я хорошо знаю, в какое время родился и какое государство создали наши отцы и деды. Древностью должно восхищаться, но сообразовываться приходится с нынешними условиями. Я молюсь, чтобы боги ниспослали нам хороших императоров, но смиряюсь с теми, какие есть. Тразея погиб не столько от моей речи, сколько по общему решению сената, — Нерон любил тешить свою жестокость такого рода зрелищами, и дружба его была для меня не менее ужасна, чем изгнание для других. Пусть
Гельвидий равняется мужеством и доблестью с Катонами и Брутами; я — всего лишь один из членов этого сената и пресмыкался и унижался вместе со всеми. Я даже дал бы Приску совет: пусть не ставит себя выше принцепса, не пытается навязывать Веспасиану свои мнения — он старик, триумфатор, отец взрослых детей. Плохим императорам нравится неограниченная власть, хорошим — умеренная свобода» (Тацит).
Умеренная свобода — это мечта многих правителей, только никто не знает, до какой степени ее «умерять».
Гельвидий Приск стал претором 70 г. Он участвовал в церемонии закладки нового храма Юпитера Капитолийского и совершал очистительные и искупительные жертвоприношения. Произнеся молитву, он первым взялся за священные повязки, которым был обвит закладной камень.
Но традиционная карьера знатного римлянина его явно не привлекала. Сначала он открыто выступил против Вителлия, а потом стал нападать на Веспасиана. Согласно Диону Кассию он был противником монархии, мечтал уничтожить единоличную власть и восстановить республику, он даже собирал для этого своих единомышленников. Прежде Гельвидий был дружен с Веспасианом. Но разошелся с новым императором, когда тот простил мерзавцев, служивших при Нероне доносчиками.
Дион Кассий упрекает Гельвидия, что тот, пытаясь подражать Тразее Пету, на самом деле был далек от своего кумира. Тразея Пет никогда ничего не делал, что бы могло оскорбить Нерона, а лишь отказывался участвовать в мерзких делах тирана. Гельвидий же докучал своим недовольством Веспасиану и не давал ему проходу. Он, якобы, вообразил, что задача философии — будоражить толпу и оскорблять тех, кто у власти. Так что когда за свое поведение он был убит, то «понес заслуженное наказание» (Дион Кассий).
Никаких меркантильных соображений у Гельвидия не было, его нельзя было обвинить, как обвиняли современных диссидентов в получении субсидий с запада. Ибо за-ладнее Рима была только Крайняя Фула, то есть край земли. И хотя Сенека предрекал, что будет открыта новая земля (то есть Америка)[59], но до этого события Римская империя не дожила.
Веспасиан сначала сослал Гельвидия, а потом приказал убить. Говорят, в этом убийстве он потом раскаивался.
Вообще вся семья Гельвидия Приска была замечательная. Его вторая жена Фанния, дочь Тразеи Пета и Аррии Младшей, оба раза сопровождала мужа в ссылку. После его смерти она обратилась к Герению Сенециону с просьбой опубликовать биографию ее мужа. Это было уже время Домициана. За написание биографии Сенецион был обвинен в оскорблении величия. Во время допроса, пытаясь защититься, Сенецион «заложил» Фаннию, заявив, что именно она попросила написать биографию мужа. Фанния была вызвана в суд и на вопрос обвинителя, так ли это, ответила: «Да, просила». Обвинитель тут же вцепился в добычу и стал спрашивать, давала ли вдова материалы для этой книги. «Да, давала», — последовал ответ. Тогда решили привлечь к суду и мать Фаннии, вдову Тразеи Пета, Аррию Младшую. Но Фанния заявила, что ее матери ничего не было известно. И более ничего не говорила. Но это молчание не спасло вдову Тразеи. И Фаннию, и ее мать приговорили к изгнанию. У Фаннии конфисковали имущество. Их обоих вернул из ссылки Нерва в 97 г.
Сын казненного Гельвидий Приск Младший был казнен уже Домицианом за то, что якобы написал на императора сатиру. Этого Гельвидия погубил доносчик Публиций Церт. Против него уже после смерти Домициана выступал Плиний Младший. Плиний написал и опубликовал длинную речь «Отмщение за Гельвидия».
«Случайно, но как будто и не случайно, Церт, спустя несколько дней после издания моей книги, заболел и скончался. Мне рассказывали, будто в его сознании и перед его взором мелькала такая картина: он видел, как я угрожал ему мечом. Не решусь утверждать, что это правда; примера ради важно, чтобы это казалось правдой», — пишет в своем письме Плиний Младший.
Наверное, с тех пор разучились писать подобные произведения. Если бы всех доносчиков можно было погубить, вызвав в их душах смертельный страх, может быть, наш мир стал бы чуточку лучше.
У Гельвидия Приска Младшего остались две дочери и сын. В судьбе этой семьи принимал участие Плиний Младший. В одном из писем Плиний сообщает, что две дочери Гельвидия Приска Младшего умерли почти одновременно во время родов. Обе они недавно вышли замуж и это были, по-видимому, их первые роды. От всей семьи остался лишь молодой Гельвидий. Судьба его неизвестна…
Рядом с портретами Тразеи и Гельвидия Приска для контраста стоит поместить портрет Регула.
Марк Аквилий Регул в 67 г. — а ему в то время не было и двадцати пяти — погубил своими доносами несколько выдающихся сенаторов из старой аристократии, за что получил от Нерона жреческую должность и огромное состояние. В 70 г. он был уже членом сената. При Флавиях он ничуть не пострадал, выступал в качестве судебного оратора. Он был одним из тех, кто был виновен в смертях Арулена Рустика и Геренния Сенециона. При Траяне он также нашел себе занятие — вымогал завещания в свою пользу.
Курций Монтан, обвиненный в 66 г. Эприем Марцел-лом в написании эпиграмм и спасшийся от наказания благодаря заступничеству отца — Монтан-старший был участником нероновых оргий — произнес речь против Регула. Была ли она в самом деле так образна, или Тацит постарался, приукрашивая обвинительную речь — теперь установить не удастся.
Курций Монтан предъявил Регулу чудовищное обвинение: после убийства Галъбы и его наследника Регул заплатил убийцам Пизона и, когда ему принесли отрубленную голову молодого человека, впился в нее зубами.
«К такому уж, конечно, Нерон тебя не принуждал, — продолжал Монтан, — и творить зверства не нужно было ни ради спасения жизни, ни ради почетных званий. Да и довольно уж мы наслушались оправданий людей, которые губили других, лишь бы отвести беду от себя… Ты был еще безвестен и ни разу не защищал никого в суде, но жестокая, алчная душа твоя уже жаждала крови благородных людей; лишь когда ты сумел украсть с погребального костра республики достояние консуляров, засунуть себе в пасть 7 миллионов сестерциев и сделаться жрецом, когда стал губить без разбора невинных детей, покрытых славой старцев и благородных женщин, когда упрекнул Нерона, будто он действует недостаточно решительно, тратя свои силы и силы доносчиков на уничтожение одной или другой семьи, вместо того чтобы казнить разом весь сенат, — вот тогда ты наконец насытился. Спасите же, отцы-сенаторы, и сохраните в своей среде человека столь тонкого ума: да послужит он образцом всему нашему веку» (Тацит).
Наглость Регула превосходила все границы. Он явился Верании, вдове Луция Кальпурния Пизона Фруги Лициниана, того самого, чью мертвую голову он грыз зубами. Вдова нашла тело убитого мужа на форуме и похоронила. Думается, не надо объяснять, как она ненавидела Регула. Но женщина была тяжело больна и боялась смерти. Регул явился к ней в дом, уселся у кровати и стал расспрашивать, когда она родилась, в какой день и час. Узнав, долго сидел задумавшись, с таинственным видом что-то высчитывал, и наконец сообщил, что несчастная переживает опасные дни, но она непременно выживет. Он совершил жертвоприношение и заявил, что внутренности животного подтверждают указания светил. В том, что он говорит правду, доносчик поклялся жизнью сына. Несчастная обрадовалась, тут же отписала часть имущества Регулу и вскоре умерла.
Другого старика он обхаживал, чтобы получить наследство, и упрашивал врачей продлить его жизнь, пока тот не изменил завещание. Но как только Регул добился желаемого, то посоветовал врачам не мучить беднягу: пускай умирает — зачем ему дольше жить?
Когда сын Регула умер (его жизнью он постоянно клялся во время своих авантюр), то этот «образец века» и из смерти ребенка устроил, по словам Плиния Младшего, «выставку горя». У мальчика было много лошадок, собачек, птиц. Их всех Регул велел перебить около погребального костра.
«Людей к нему приходит видимо-невидимо; все его клянут, ненавидят — и устремляются к нему; толпятся у него, как у человека, которого уважают и любят. Выскажу свою мысль коротко: выслуживаясь перед Регулом, Регулу уподобляются» (Плиний Младший).
Каждый из императоров шутил согласно своему характеру. Калигула — все насчет отрубленных голов да шей, которые так приятно рассечь одним ударом меча. А Веспасиан — насчет денег.
Шутки Веспасиана куда человечнее.
Светоний приводит, некоторые очень остроумные истории. Одной женщине, которая клялась, что умирает от любви к императору, и с которой Веспасиан провел ночь, он подарил 400 000 сестерциев. Когда же управитель поинтересовался, по какой статье должны идти эти деньги, император ответил: «За чрезвычайную любовь к Веспасиану». Когда прислужник императора пытался составить протекцию одному человеку за определенную мзду, выдавая просителя за своего брата, император вызвал к себе просителя, взял с него деньги лично, а ходатаю велел искать себе другого брата, ибо этот уже стал братом императора. Веспасиану хотели поставить грандиозную статую, но он предпочел деньги, протянул руку и сказал: «Ставьте, вот постамент». Анекдот про то, что деньги не пахнут, известен всем.
А вот то, что императору умирая от поноса, велел себя поднять и поставить на ноги, ибо император должен умереть стоя — менее известно.
Даже его похороны запомнились именно анекдотом:
«На его похоронах Фавор, главный мим, выступая, по обычаю, в маске, и изображая слова и дела покойника, во всеуслышанье спросил чиновников, во сколько обошлось погребальное шествие? И услышав, что в 10 миллионов, воскликнул: «Дайте мне 10 000 и бросайте меня хоть в Тибр!» (Светоний).
После Юлия Цезаря в Римском государстве вопрос пытались решить именно так. При этом само слово государство (respublica) звучит как республика. Однако вопрос «или-или» быстро перерождается в совсем другой: либо монархия превратится в тиранию, либо она должна будет обзавестись системой обратной связи, необходимой для эффективного управления. О том, что это необходимо, римляне знали отлично. Не знали, как это сделать. Императоры — и деспоты, и умеренные правители — пытались манипулировать сенатом. Но этот метод не давал нужных результатов.
«Всеми государствами и народами правят или народ, или знатнейшие, или самодержавные властители; наилучший образ правления, который сочетал бы и то, и другое, и третье, легче превозносить на словах, чем осуществить на деле, а если он и встречается, то не может быть долговечным», — писал Тацит.
Насчет долговечности замечание несколько странное. Более чем четырехвековое существование Римской республики — срок достаточно долгий.
А теперь цитата с некоторыми сокращениями из знаменитого труда Эдуарда Гиббона «Закат и падение Римской империи». Речь идет о событиях 418 г. Итак:
«В публичном эдикте император Гонорий объявил о своем намерении ежегодно собирать представителей семи провинций. Центр управления и торговли Арль был назначен местом собрания, заседания которого происходили ежегодно в течение четырех недель. Оно составлялось из преторианского префекта Галлии, из семи провинциальных управляющих — одного консуляра и шести президентов, из должностных лиц и, может быть, из епископов почти 60 городов, и из достаточного, хотя и неопределенного, числа самых почтенных и богатых землевладельцев, которые могли основательно считаться за представителей страны. Они были уполномочены объяснять и обнародовать законы своего государя, излагать жалобы и желания своих доверителей, уменьшать чрезмерные или несправедливые налоги и обсуждать все вопросы местного или государственного управления, разрешение которых могло содействовать спокойствию и благосостоянию семи провинций. Если бы такое учреждение, дававшее населению право участия в его собственном управлении, было повсюду введено Траяном ли Антонинами, семена общественной мудрости и добродетели могли бы пустить корни по всей Римской империи… Под благотворным и благородным влиянием свободы Римская империя могла бы сделаться непобедимой и бессмертной…»
Бессмертие империи — вещь проблематичная. Но 418й год — время слишком позднее, чтобы спасать практически разрушенное здание. Всем было уже не до демократических нововведений. Народ уже привык к рабству и думал лишь о том, как выжить. Гонорий удивлялся, почему никто не хочет пользоваться дарованной привилегией, и решил штрафовать тех, кто уклонился от его щедрого дара.
Римский парламент так и не был создан. До создания английского парламента оставалось 847 лет.
Глава 7Золотой век АнтониновПолководец, архитектор, философИмператор Нерва Цезарь Август(30–98 гг.; годы правления: 96–98 гг.)Император Цезарь Нерва Траян Август(53-117 гг.; годы правления: 98-117 гг.)Император Цезарь Траян Адриан Август(76-138 гг.; годы правления: 117–138 гг.)Император Цезарь Тит Элий Адриан Антоний Август Пий(86-161 гг.; годы правления: 138–161 гг.)Император Цезарь Марк Аврелий Антонин Август(191–180 гг.; годы правления: 161–180 гг.)
Сделал я что-нибудь для общества — сам же и выгадал. Пусть это будет у тебя под рукой и всякий раз является; и не прекращай никогда.
Этот период истории Рима вызывает меньше интереса у читателей, здесь нет безумных правителей и нечеловеческой жестокости, здесь правит разум, здесь — почти — все регламентировано и оговорено.
Найдена, наконец, приемлемая форма передачи власти: предыдущий правитель усыновляет своего преемника, выбирая рассудительного государственного деятеля, как предлагал это Гальба. «Человек родится сыном принцепса по чистой случайности, и разум тут ни при чем, но, когда государь сам избирает себе преемника, он должен действовать разумно, должен быть независим в суждениях и готовым прислушиваться к мнению других» (Тацит). Правители ответственно относятся к своим обязанностям, уважают сенат и думают прежде всего о благе империи.
После того как сенат провозгласил престарелого Нерву императором, тот усыновил Траяна и сделал его своим наследником. Нерва не пользовался популярностью в армии, преторианцы любили Домициана, и потому они сами устроили расправу над убийцами предыдущего императора. Гвардейцы ворвались во дворец, и когда Нерва попытался лично помешать им, его просто отшвырнули в сторону. Но вряд ли так можно было обращаться с наследником Нервы. Траян, наместник Верхней Германии и самый известный полководец того времени, пользовался популярностью в армии.
Усыновление произошло в сентябре 97 г., а в январе 98 г. Нерва умер, и Траян автоматически стал императором.
Марк Ульпий Траян происходил из Испании, из города Италика. Его отец был первым известным сенатором из этой семьи.
Доносчиков император собрал всех вместе — на радость родственникам жертв и тем, кого не успели убить, — их тащили связанными на берег и сажали на наспех сработанные корабли. Пусть морские божества решат их судьбу — утонут они или выплывут — все во власти волн. С удовлетворением наблюдал народ с берега, как флотилия эта оказалась тут же разбросанной, и, видимо, было мало шансов у кого-нибудь из пассажиров спастись.
«Ты выкорчевал это внутреннее зло и предусмотрительной строгостью обеспечил, чтобы государство, построенное на законности, не оказалось совращенным с пути законов», — пишет Плиний Младший в своем «Панегирике…».
Но то, что Плиний пытается выдать за торжество законности, вряд ли можно считать таковым. Поступок Тра-яна эффектен, но разве это торжество юстиции? Когда-то Цицерону вменяли в вину, что он казнил без суда и следствия участников заговора Катилины, и Цицерону пришлось отправиться в изгнание. А теперь — пожалуйста, садись на корабль и плыви. Вместо суда — представление, скорее похожее на средневековый «Божий суд».
Траян прежде всего император в первоначальном смысле этого слова — то есть командующий-победитель. Это последний крупный завоеватель, расширивший границы империи. Его завоевания в Дакии и Парфии были огромны, при нем Империя достигла максимальных размеров. В Дакии император захватил огромную добычу, а победу отметил празднествами, которые длились 123 дня подряд; на аренах цирков и амфитеатров сражалось 10 000 гладиаторов, и было убито 11 000 диких зверей.
Траян ввел секретную службу, поручив подразделениям фрументариев (агентам по снабжению хлебом) следить за настроением в войсках. Эта секретная служба обосновалась на Целийском холме в иностранном лагере. Траян так же учредил конную стражу в 500 человек. Солдат в это подразделение набирали из союзных племен в Паннонии и Германии, в то время как преторианцы состояли в основном из италийцев.
В честь победы над даками воздвигли форум Траяна. Размеры его грандиозны — 142 на 87 метров. На форуме находилась базилика Ульпия, латинская и греческая библиотеки, колонна Траяна. Перед базиликой стояла конная статуя Траяна. К сожалению, форум был разрушен в 801 г. землетрясением. Сохранилась только колонна Траяна.
Вот как описывает Аммиан Марцеллин посещение форума Констанцием II в IV веке: «Когда император пришел на форум Траяна, это единственное в мире сооружение, достойное, как я полагаю, удивления богов, он остолбенел от изумления, обводя взором гигантские творения, которые словами описать невозможно и которые никогда не будут еще раз созданы смертными людьми».
На Востоке император прошел от гор Армении вдоль берегов Тигра до Персидского залива. Всем последующим императорам при вступлении в должность желали «быть счастливее Августа и лучше, чем Траян».
Однако завоевания Траяна оказались как бы уже свыше сил Империи.
Наследник Траяна Адриан задумался над тем: а можно ли удержать то, что завоевано, и как управлять этой махиной? И он отказался от внешних завоеваний, более того, завоеванные Траяном земли на востоке он оставил фактически в руках местных властителей, находящихся в подчинении у Рима. Отныне главной заботой Адриана стала оборона рубежей, возведение огромных оборонительных валов и поддержание легионов в боеспособном состоянии. Наследник Траяна объездил все провинции, решая проблемы на местах. Для него империя — единая огромная страна, организованная римлянами и пронизанная греческой культурой, ибо Адриан был филэллином, поклонником Греции, не лишенным талантом архитектором.
Впрочем, не забудем о ряде гуманных эдиктов этого принцепса: Адриан запретил господам убивать своих рабов, отныне за провинности рабам выносили приговор судьи. Смягчен был и жестокий закон, по которому всех рабов казнили, если господин был убит у себя в доме: отныне казни подлежали лишь соучастники преступления. Запрещено было по собственному усмотрению господам продавать рабынь в публичные дома, а рабов — в гладиаторские школы. Император подверг 5-летнему изгнанию одну из матрон за то, что та жестоко наказывала рабынь за ничтожные провинности.
По поручению Адриана африканский судья Юлиан пересмотрел и издал эдикты, накопившиеся в течение столетий.
«Он бывал строгим и веселым, приветливым и грозным, необузданным и осмотрительным, скупым и щедрым, простодушным и притворщиком, жестоким и милостивым; всегда во всех проявлениях он был переменчивым» (Элий Спартиан).
Но по-прежнему слишком велика печать личности на том, что происходит в империи. Траян — полководец, он воюет. Адриан обожает греков и не любит воевать. Значит — отныне в империи появляется мода на греческие бороды, и больше не устраиваются триумфы.
Годы его правления наверное лучше всего символизирует фактически построенный заново Пантеон. Огромное купольное здание освещается через отверстие в потолке. Яркое пятно света скользит по стенам и полу Пантеона — божественное солнечное око. Мир под римским управленческим гением, пронизанный греческой культурой, в котором каждому должно быть место — таким видел империю Адриан. К сожалению, этот мир был болен.
Тяжело заболел и Адриан, он страдал от мучительных болей и умолял дать ему меч, чтобы покончить с собой. Но императору отказали в этой милости. Болезнь изменила в худшую сторону и без того непростой характер императора. Он отдавал приказы казнить и убивать. Правда, его наследник Антонин Пий старался не давать ход этим приговорам. Адриан, один из умнейших императоров Рима, умер, «ненавидимый всеми», оставив империю усыновленному Антонину Пию, человеку во всех отношениях достойному, которого сменит Марк Аврелий.
Антонин Пий не только подтвердил запрет Адриана убивать рабов, но и предписал наместникам провинций, если жестокость господ представлялась невыносимой, заставлять таких хозяев продавать рабов. Несчастные в случае жестокого обращения могли искать защиты у статуй принцепсов.
Марк Аврелий пошел еще дальше и настаивал, чтобы дела о вине рабов рассматривали в судах.
«Марк Аврелий Философ», — называет его Юлий Капитолин, один из историков эпохи Августов. Философия действительно была подлинным увлечением этого императора. По приказу Марка Аврелия в Афинах были основаны четыре оплачиваемых из средств императоров кафедры философии: академиков, перипатетиков, стоиков и эпикурейцев. Вечерами в лагере, во время походов, Марк Аврелий записывал свои размышления, чтобы «исправлять и подлечивать свой нрав», и так получилась написанная исключительно для самого себя «автобиография внутренней жизни», одна из лучших книг античности.
Возможно, Марк Аврелий не был самым дальновидным политиком, ибо был последователем скорее Траяна, чем Адриана. Он стремился не к сокращению, а к расширению империи. Но при этом он вел себя всю жизнь чрезвычайно достойно.
Надо сказать, что статуя Марка Аврелия уцелела случайно: кто-то вложил в протянутую руку бронзового Марка крест, и долгое время считалось, что это статуя Константина I. Потому христиане пощадили ее и не переплавили. Ну а когда много лет спустя сравнили изображения императоров на монетах, то поняли, что перед ними Марк Аврелий, а от Константина осталась монструозная стопа и огромная голова с безумно вытаращенными глазами.
Надо сказать, что в 1836 г. было написано две поэмы «Медный всадник», одновременно с Пушкиным итальянский поэт Джоаккино Белли сочинил поэму, посвященную бронзовому Марку Аврелию.
Стоя у подножия памятника Петру Первому — петербургского Медного всадника, — Адам Мицкевич посвятил такие слова его римскому собрату:
Народа друг, любимец легионов,
Средь подданных не ведал он врагов,
Доносчиков изгнал он и шпионов.
Им был смирен домашний мародер,
Он варварам на Рейне и Пактоле
Сумел не раз кровавый дать отпор, —
И вот он с миром едет в Капитолий.
Сулят народам счастье и покой
Его глаза. В них мысли вдохновенье.
Величественно поднятой рукой
Всем гражданам он шлет благословенье.
Удивительна судьба Марка Аврелия: фортуна к нему не была благосклонна, его победы сводили на нет эпидемии чумы. Мир будто восстал на него: набеги варваров, землетрясения, моровые язвы — каких только несчастий не было во время его правления! Был и мятеж, впрочем, быстро подавленный. Не желая увеличивать налоговое бремя, Марк Аврелий распродал сокровища императоров, чтобы пополнить опустевшую казну. Одинаково ровный со всеми и доброжелательный, в личной жизни он был несчастен: жена не любила его и изменяла с людьми низкого звания, гладиаторами и возничими, ходили слухи, что сын императора Коммод — незаконнорожденный и прижит от гладиатора, хотя портреты свидетельствуют о внешнем сходстве. К сожалению, внешним сходством все и ограничилось. Внутренне на своего отца-философа Коммод совершенно не походил. Однако это был его единственный сын — остальные умерли. Почему Марк Аврелий Философ не решился усыновить достойного наследника, а оставил империю сыну, наделив Коммода в 166 г. титулом Цезаря, а в 177 г. (когда тому было 17 лет) — титулом Августа — неизвестно. Он, который всегда и во всем руководствовался лишь чувством долга, почему-то проявил странную слабость. Другого наследника, кроме Коммода, он не желал.
Народ и армия искренне оплакивали императора-философа. «Марк Аврелий всегда был чужд какого-либо искания популярности; теперь обнаружилось, на каких глубоких и подлинных чувствах держалась его популярность» (С. Котляревский).
«Он (Адриан) установил правильно организованную казенную почту, чтобы не отягощать этими издержками провинциальных должностных лиц. Не упуская из виду ничего, что могло доставить ему расположение, он простил частным должникам императорского казначейства как в Риме, так и в Италии неисчислимые суммы, которые за ними числились, а в провинциях также огромные суммы оставшихся недоимок, и для большей уверенности велел сжечь на форуме божественного Траяна долговые расписки. Имущество осужденных он запретил забирать в свою частную казну, зачисляя все такие суммы в государственное казначейство. Мальчикам и девочкам, которым еще Траян назначил содержание, он сделал щедрые надбавки».
«Он не позволял трибунам брать от солдат какие-либо подарки, устранил повсюду всякие признаки роскоши, наконец, улучшил их оружие и снаряжение. Он вынес также решение относительно возраста воинов, чтобы никто не находился в лагере — в нарушение древнего обычая — будучи моложе того возраста, которого требует мужественная доблесть, или старше того, который допускается человечностью…» (Элий Спартиан).
Начиная с Августа развитие Римской империи можно сравнить с ростом дерева, пораженного молнией. Верхушка его — республика — навсегда сожжена молнией происшедшей революции. Но из мощного ствола, выросшего за долгие годы, пошел новый мощный побег. В нем — мощь и сила прежнего Рима, развитие сети дорог, грандиозное строительство, поощрение науки и искусства, соединение римской организаторской способности с греческими культурными традициями, создание римского права — одного из высочайших достижений человечества.
Однако на месте пораженного ствола образовалась язва — она растет и ширится — захватывает старый ствол и поражает новый побег. И вскоре все дерево окажется больным, излечить его невозможно.
Все, что запоминал обычно средний ученик из школьного курса истории Древнего мира о Риме, это то, что в этом Городе жили жадные рабовладельцы, которые убивали и мучили своих рабов. У слова «Рим» всегда присутствует определение «рабовладельческий», как будто никаких других эпитетов Рим не достоин. Рабство отвратительно, разве кто спорит? Сенека в своих нравственных письмах приводит примеры самоубийств военнопленных, не желавших выступать на арене. Наглые или жестокие рабовладельцы — тоже не редкость в римском обществе. Особенно мучительным было положение рабов в каменоломнях и на мукомольнях. На такие работы обычно отправляли провинившихся — «клейменых». Сицилия также не могла похвастаться гуманным отношением к невольникам.
Но, во-первых, надо уточнить, что в Риме даже в период завоевательных войн рабов никогда не было больше, чем свободного населения (в отличие от времен феодализма, когда крепостные составляли большинство). Во-вторых, огромное количество рабов отпускалось на свободу, они пополняли класс вольноотпущенников, чтобы в следующем поколении сделаться полноправными римскими гражданами. Это позволяло, так сказать, выпустить пар, ибо обычно свободу получали самые ловкие и энергичные. Кроме этого, вольноотпущенники оставались связанными со своими бывшими господами (превращаясь в клиентов патрона), то есть оставались под присмотром, ибо переход от рабского состояния к свободному всегда слишком разителен.
Обычно, рассказывая о бездушном отношении к рабам в Древнем Риме, любят цитировать Варрона. «Теперь я буду говорить, какими орудиями обрабатываются поля. Эти орудия бывают трех видов: говорящие — рабы, мычащие — быки, немые — повозки, лопаты, плуги». Однако надо помнить, что Варрон — ученый-энциклопедист, человек, склонный все классифицировать. В данном случае мы имеем просто пример не слишком удачной классификации, когда эрудит попросту затмил человека. Кто не знает о неудачной попытке Платона дать определение человека. «Двуногое существо без перьев», то есть человек, оказалось на поверку ощипанным петухом. Тот же Варрон считал, что надо быть с рабами обходительными и великодушными — так проще добиться усердия. Его последователь Колумелла, современник Сенеки, пишет о своем обращении с рабами: «Нередко я обсуждал с ними какие-нибудь новые планы, как будто бы у них было больше опыта, этим я подчеркивал их ум и сообразительность. Я понял также, что они охотнее исполняли работу, если считали, что она была задумана вместе и осуществлена по их совету». Пожалуй, современные работодатели не всегда так относятся к своим подчиненным, полагая, что наемный работник должен тупо выполнять свою работу, а остальное — не его ума дело.
К тому же надо помнить, что рабы в Риме были очень дороги, их стоимость колебалась от 600 до 2500 сестерциев в зависимости от квалификации. Так что бережливый хозяин хорошего работника должен был ценить и беречь.
Положению рабов посвящено знаменитое 47-е письмо Сенеки с Луцилию. Сенека немало сетует на жестокость и бесчеловечность хозяев, а зачастую и просто за равнодушие.
«Мы возлежим за столом, а из них один подтирает плевки, другой, согнувшись, собирает оброненные пьяными объедки, третий разрезает дорогую птицу и уверенными движениями умелых рук членит на доли то грудку, то гузку» (Сенека). Но разве не тем же занимаются и свободные граждане?
И в том же письме:
«Изволь-ка подумать: разве он, кого ты зовешь своим рабом, не родился от того же семени, не ходит под тем же небом, не дышит, как ты, не умирает, как ты? Равным образом ты мог бы видеть его свободнорожденным, а он тебя — рабом… Вот общая суть моих советов: обходись со стоящим ниже так, как ты хотел бы, чтобы с тобою обходились стоящие выше» (Сенека).
По меньшей мере, актуальный совет.
И в довершение отрывок из письма Плиния Младшего.
Плиний пишет другу о своем вольноотпущеннике Зосиме, хвалит молодого человека как талантливого актера, декламатора и кифареда. К сожалению, Зосим заболел — видимо, горловой чахоткой. Плиний отправил вольноотпущенника в Египет, чей климат считался для таких больных полезным. Но Зосим, вернувшись, вскоре опять заболел.
«Поэтому я решил отправить его в твое поместье около форума Юлия. Я часто слышал от тебя, что там здоровый воздух и молоко, особенно пригодное для лечения такой болезни. Напиши, пожалуйста, твоим, чтобы они приняли его и доставляли ему на его деньги, что ему потребуется; потребуется, конечно, и врач. Он настолько бережлив и умерен, что отказывает себе не только в приятном, но и в необходимом для здоровья. Я дам ему на дорогу столько, сколько достаточно едущему к тебе. Будь здоров».
Глава 8КоммодГладитор — наследник философаЛуций Элий Аврелий Комол(161–192 гг.; годы правления: 180–192 гг.)
Особое уточнение для тех, кто решил изучать по совету некоторых средств массовой информации историю Рима по фильму «Гладиатор». Так вот: делать это категорически не рекомендуется. Это сказка на фоне римских декораций, чего создатели фильма и не скрывают. Почему наивные критики решили увидеть в этом фильме нечто большее — непонятно.
Как уже было сказано, Марк Аврелий планировал в наследники только Коммода — и никого больше. Сестра Коммода Луцилла была сначала женой соправителя своего отца Луция Вера, а после смерти Вера — поспешно и против воли выдана замуж за Клавдия Помпеяна, человека всаднического сословия. Зять императора возвысился, стал приемным сыном Марка Аврелия и верховным командующим войсками на севере в 170 г. Помпеян был предан Коммоду, но Луцилла не любила брата и устроила против него отнюдь не мнимый заговор, который не удался. После провала заговора Луцилла была сослана на Капри и там казнена.
Префектом претория Коммод назначил Тигидия Перенниса (возможно, в 182 г.). Переннис был человек бесчестный. Согласно Геродиану «он всегда советовал Ком-моду обрывать и обрубать всех, кто выдавался среди других; грабя их имущество, он очень легко стал богатейшим из современных ему людей». Однако Переннис удержался у власти не более трех лет (как и все прочие префекты претория, назначенные Коммодом). Решив, что он приобрел достаточно власти при таком бездарном императоре, Переннис решил захватить власть, но замыслы его стали известны, и он был казнен вместе с взрослым сыном, с женой и сестрой.
Надо сказать, что как правитель Коммод был совершенно бездарен. Этот Нерончик обожал выступать перед публикой, но не на сцене театра как актер, а на арене амфитеатра, сражаясь с дикими зверями и с гладиаторами. При этом зверей от него отделяла специальная ограда. Сам же Коммод демонстрировал удивительную ловкость, поражая каждого зверя одним ударом. Он разорил казну, он казнил противников или просто тех, кого называли «друзьями» Марка Аврелия, но к антиправительственным заговорам они не имели никакого отношения. Тираны не безумны, они вполне логично выбирают свои жертвы: прежде всего тех, кто может представлять опасность, кто популярен, кто имеет убеждения — все они автоматически становятся врагами диктатуры, независимо от того, принимали ли они участие в заговорах или нет. Вопрос лишь в том, имеют ли тираны право на подобную логику?
Коммод пробыл у власти 13 лет и был убит в 192 г. Атлет Нарцисс, дворцовый вольноотпущенник, задушил императора.
Глава 9Первый приступ безумия(139–233 гг.)
В Риме давно молодежь ненавидит могущество Рима.
Итак, Коммод был убит, на его место пришел Пертинакс, сын вольноотпущенника (!). Когда-то патриции возмущались до глубины души, что плебеи претендуют на консульские должности. И вот уже сын вольноотпущенника становится правителем Рима. Однако новый император не приглянулся преторианцам, и гвардейцы убили Пертинакса. Пертинакс и Дидий Юлиан вместе были консулами в 174 или в 175 г. Потом долго соперничали на воинском поприще, и наконец Пертинакс сделался императором. Так что для Дидия Юлиана было делом чести занять место своего товарища-соперника. Он попросту купил титул императора у преторианцев. Послужной список Дидия Юлиана как военачальника был достаточно внушительным, Юлиан был признан сенатом, но после предательства преторианцев остался без поддержки, ибо у императора не было в подчинении войск. Септимий Север решил, что справится с ролью императора куда лучше, ибо в этот момент располагал данубийскими легионами. Север сверг Юлиана, в то время как на Востоке легионы провозгласили императором Песценния Нигера. Еще один могущественный претендент наместник Британии Клодий Альбин был объявлен Цезарем, то есть наследником Августа. Заручившись поддержкой Альбина, Север сосредоточил все свои силы на Нигере и разбил того в битве при Иссе, потом расправился со своим прежним союзником Альбином.
В битве при Лугдуне, по словам Диона Кассия, принимало участие по 150 000 с каждой стороны. Битва длилась два дня, и поначалу Север терпел поражение, но его полководец Юлий Лет решил исход битвы атакой своей кавалерии. Альбин закололся, его жена и сыновья были обезглавлены, Лугдун, опорный город Альбина, — разрушен до основания.
В 193 г. Септимий Север стал императором. В Риме 29 сенаторов и множество всадников расстались с жизнью, потому что поддерживали его противников.
Септимий Север делал ставку на армию. Он расквартировал Второй Парфянский легион вокруг города Альбы-Лонги недалеко от Рима — до этого легионов в Италии не было. Командир легиона формально подчинялся префекту претория. У Септимия Севера было 33 легиона (для сравнения — 30 у Траяна, 20 у Августа). Плата легионерам возросла с 300 до 500 денариев[60] в год. Отныне карьера делалась не на гражданской службе, а в армии: получив должность центуриона, офицер переходил во всадническое сословие. Эта милитаризация всей страны ляжет тяжким грузом на плечи народа. Такой огромной армии не могла прокормить даже Римская империя. К тому же надо помнить, что огромная страна и прежде всего Италия находилась в затяжном периоде экономического спада. Еще во времена Нерона плодородие италийских земель снизилось в два, а то и три раза. Земледельцы один за другим отказывались от выращивания хлеба и переходили на производство вина и оливкового масла, тем самым Италия утратила «продовольственную безопасность», находясь целиком в зависимости от привозного хлеба.
Септимий Север умер в 211 г. и оставил империю своим сыновьям Каракалле и Гете. Юноши ненавидели друг друга, и все закончилось так, как и должно было закончиться: Каракалла убил Гету.
Дион Кассий приводит такое обращение Каракаллы к преторианцам:
«Радуйтесь, соратники, ибо теперь я в состоянии оказать вам почести! Я — один из вас, потому что лишь ради вас хочу я жить, с тем, чтобы даровать вам множество благ. Все сокровищницы — ваши».
Каждый преторианец получил 2 500 денариев. Плата простым легионерам возросла до 675 и 750 денариев, но поскольку инфляция быстро съедала прибавку, то пришлось увеличить размеры солдатских пайков.
Армия, которая казалась единственной опорой их власти, становилась главным источником опасности. Кара-калла предпринял поход в Парфию, собираясь затмить славу Траяна, но был убит по приказу префекта претория Макрина во время поездки из Эдессы в Карры. Императора прикончили собственные охранники, когда Каракалла слез с лошади, чтобы облегчиться. Макрин в момент захвата власти не был даже сенатором. Вряд ли он был даже хорошим полководцем — вскоре у него явился соперник — 14-летний мальчишка, внук сестры императора Севера Варий Авит Бассиан, вошедший в историю как Элагабал, провозглашенный императором в 218 г. Этот Элагабал своими безумствами мог потягаться с Нероном. Пассивный гомосексуалист, чьим «мужем» был раб, а сам он выступал в роли шлюхи. Он разъезжал по Риму на колеснице, запряженной голыми женщинами.
Элагабал привез из Эмесы метеорит фаллической формы (идол солнечного божества) и построил ему грандиозный храм на Палатине. Элагабал женился на весталке, а своему богу «отдал в жены» Минерву. Его царствование не могло продлиться долго и не продлилось. Бабка, сообразив, что ее сын слишком эксцентричен даже для римского императора, решила сделать ставку на своего второго внука и добилась, чтобы Элагабал усыновил мальчика под именем Александра. Вскоре Элагабал решил, что такой наследник ему не нужен, и решил расправиться с Александром. Но не успел — был убит преторианцами в 222 г. вместе с матерью.
К власти пришел Александр Север или, вернее, его мать Мамея. Сам Александр был человек по характеру мягкий, желавший всех примирить и всех успокоить. Вряд ли в то жестокое время такой правитель мог удержаться долго у власти. Однако он пробыл императором 13 лет и был убит своими легионерами во время похода против германского племени алеманов, которые атаковали римские границы. Подстрекателем был будущий император Максимин.
«По природе все люди равны», — утверждал живший во времена Септимия Севера, Элагабала и Александра Севера Домиций Ульпиан.
При Септимии Севере он был помощником префекта претория, при Элагабале очутился в ссылке, при Александре Севере вновь стал префектом претория и был убит своими гвардейцами.
В Дигесты Юстиниана работ Ульпиана вошло 2462 фрагмента, что составило примерно треть от всего кодекса Юстиниана.
Первая статья декларации прав человека, принятой в XX веке, гласит:
«Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах».
Время Ульпиана — это век анархии и террора. XX век — век самого страшного террора и самых кровавых войн в истории человечества. Быть может, именно в такие времена люди задумываются над тем, что жизнь каждого отдельного человека ценна и неповторима.
Глава 10Второй приступ безумия(235–363 гг.)
Право — искусство добрых и справедливых законов.
Человек огромного роста и необычайной силы, отличавшийся неукротимым нравом и вспыльчивостью, Максимин начал карьеру простым солдатом. Этого силача-фракийца заметил Септимий Север, когда на военных играх молодой воин победил самых сильных борцов, что и не удивительно, ибо рост его равнялся 2,4 метра[61]; на большом пальце руки он носил, как кольцо, браслет своей жены. О его силе ходили легенды. На свою беду Александр Север дал Максимину должность префекта новобранцев и поручил командование над всеми рекрутами. Именно с их помощью Фракийский Геркулес сверг сына Мамеи и встал во главе войска.
Поскольку не все желали признавать Максимина, тут же вспыхнули мятежи. Тогда Максимин изгнал из армии знать и дал офицерские чины своим людям. Вряд ли такой человек мог управлять империей — он был толковым полководцем, и его интересовала только война. На войну он брал деньги, где только мог, забирая сокровища из храмов и конфискуя деньги из казны городов, предназначенные на закупку хлеба. Этот типичный солдатский император ненавидел и презирал сенат. Аристократов, до кого он мог дотянуться, Максимин казнил, менее знатных ободрал как липку. Вскоре те, кого обирали, взбунтовались. Первой не выдержала провинция Африка. Представители местной знати со своими клиентами убили прокуратора и провозгласили императором проконсула Африки Гордиана, престарелого аристократа, который не особенно хотел лезть в это дело, как будто предчувствовал, что оно закончится для него петлей. Обычно на власть в Риме претендовали командующие из провинции, в чьем распоряжении находились легионы и вспомогательные войска. В данном случае старик Гордиан располагал весьма скромными военными ресурсами. Сын Гордиана по просьбе отца также был провозглашен императором. Гордианы по мужской линии были потомками легендарных Гракхов, по женской — императора Траяна. Дальнейшая история их прихода к власти замечательна тем, что быть может в последний раз сенат проявил себя как «сборище царей» и решительно оказал сопротивление ненавистному Макси-мину. Когда в Рим дошло известие о провозглашении нового императора, сенат безоговорочно поддержал мятеж и провозгласил обоих Гордианов Августами. Первым делом перебиты были все доносчики и обвинители — эта перманентная эпидемия подлости Древнего Рима. Убит был и префект Города Сабин. После этого сенат объявил Макси-мина и его сына врагами народа.
Узнав о действиях сената, Максимин пришел в такую ярость, что катался по земле, хватался за меч и вопил, как сумасшедший. Он едва не заколол собственного сына, потому как посылал того в Рим для надзора за сенатом, но юноша почему-то не поехал. Если бы Максимин Младший был в Риме, сенат бы и пикнуть не посмел, — считал император.
А тем временем в Африке Капелиан, легат провинции Нумидия, двинул войска к Карфагену, где находился в то время престарелый Гордиан со своим сыном. Под командой Гордианов была только одна когорта Третьего Легиона, откомандированная из Нумидии, и они наспех набрали в свои войска плохо вооруженных горожан. Капелиан же двинул против Гордианов Третий легион и свою нумидийскую конницу.
Молодой Гордиан проиграл сражение и погиб в битве — его тело не было найдено. Отец, узнав о поражении, покончил с собой. Капелиан ворвался вслед за бегущими сторонниками Гордианов в Карфаген и устроил в городе настоящее побоище и разграбил провинцию.
Казалось, дело Гордианов было проиграно. Однако сенат в Риме понимал, что если Максимин вернется в Рим, то никому из них не сносить головы. Узнав о гибели Гордианов, сенаторы выбрали новых императоров — Максима и Бальбина, Цезарем (то есть наследником) был назначен 13-летний сын (по другой версии — племянник) Гордиана II.
Сенат сделал все, чтобы организовать сопротивление Максимину. В распоряжении сенаторов не было войск, но была ненависть, которую вызывал Максимин у городского населения. Сенат разослал по всем городам бывших квесторов и преторов с указаниями организовать сопротивление Максимину и не давать его войскам продовольствия. Максимин двинулся на Рим. Первый город, в который вошел объявленный врагом отечества император, оказался совершенно пустым. Максимин нигде не находил пропитания для своего войска. Когда он подошел к Аквилее, город закрыл перед ним ворота, консуляры Менофил и Криспин организовали оборону. Невероятно, но аквилейцы отбили штурм войск Максимина! Император, вообразив, что его офицеры затягивают штурм намеренно, приказал их казнить. Но дела Максимина шли все хуже и хуже. Земли вокруг Аквилеи были болотистые, осаждавшие неосторожно завалили родники трупами, и негде было взять чистую воду. Солдаты страдали от недостатка продовольствия и болезней. В конце концов легионеры Второго Парфянского легиона, недовольные Максимином, ибо привыкли находиться в Италии, а не сражаться неведомо где, убили императора и его сына. Это произошло в 238 г. Оставшиеся без императора войска присягнули Максиму и Бальбину.
Однако правление Максима и Бальбина не продлилось долго — императоры враждовали друг с другом и не пользовались популярностью. Их убили преторианцы, тела проволокли по улицам, а юного Гордиана Цезаря принесли к себе в лагерь и провозгласили императором.
Казалось, его правление также должно быть неудачным и недолгим. Однако то ли волею случая, то ли благодаря какой-то интуиции Гордиан назначил префектом претория Гая Фурия Тимистея, человека умного и предусмотрительного, который уже не рез занимал должности прокураторов в различных провинциях, и женился на его дочери Транквилине. Тимистей навел порядок в преторианских когортах и взял в свои руки управление империей при юном императоре, не претендуя на большее. На фоне всеобщих раздоров — пример удивительного согласия. Юный Гордиан обожал свою жену — в ее честь он выпустил монету с посвящением «Победоносной богине любви».
Но опять — в который раз — судьба ополчилась на Рим. Одновременно появились варвары на данубийской границе, и персидский царь Шапур I двинулся на римские владения на Востоке. Персы уже захватили Карры и Нисибис и угрожали самой Антиохии. Император с войсками и Тимистеем отправился в поход. Восстановив спокойствие на данубийской границе, римляне двинулись против Шапура. Они вернули захваченные города, а в битве при Резайне нанесли персам поражение. Но тут вмешалась судьба (или не судьба, а человеческое коварство) Тимистей умер от поноса. Возможно, его отравил второй префект претория Филипп Араб, позавидовав славе командующего. Филипп был сыном арабского шейха, коварный, мечтающий о власти варвар. Но другой кандидатуры у Гордиана не было, юный император не мог командовать войсками, и он назначил Филиппа префектом претория. Тем самым он подписал себе смертный приговор. Тимистей, памятуя, что голодная армия всегда готова бунтовать — не прежние республиканские времена, когда само звание гражданина обязывало сносить все трудности и лишения — приказал держать во всех городах запасы хлеба для снабжения армии. Однако Филипп велел отправить хлеб подальше от маршрута следования армии и намеренно вызвал в войсках голод. Тем временем его агенты будоражили солдат, доказывая, что императором должен быть не 19-летний мальчишка, а мудрый полководец. Сторонники Гордиана поддерживали императора как могли. Но дискуссия в армии — симптом очень грозный, а отсутствие хлеба — аргумент очень веский. Гордиан был смещен и в 244 г. убит по приказу Филиппа Араба. Новый император не мог признаться в своем преступлении сенату и сообщил, что Гордиан умер своей смертью от болезни и даже (!) просил сенат обожествить покойного. Недалеко от Церцезия, города в Месопотамии, убитому воздвигли великолепное надгробие.
А Филипп, поскорее заключив перемирие с персами (армия его была явно не в лучшей форме после проведения столь хитроумной операции) и вернулся в Рим. Он провел Столетние игры. Он попытался навести порядок в сведенной судорогой очередного кризиса империи. Но человека подобного происхождения Рим не желал видеть своим императором и долго править ему не позволили. Филиппа убили взбунтовавшиеся солдаты. Погиб и его малолетний сын. Императором стал Деций, которого Филипп отправил на войну. Но легионы тут же провозгласили его командующим. Отныне каждый полководец, в чьем распоряжении оказывалось достаточно сил, становился потенциальным императором.
Скульптурный портрет донес нам черты Деция — печальное, почти трагическое выражение лица, как будто он ежедневно и ежечасно сознает всю трагедию громадной империи и всю бесплодность своих усилий по ее спасению. Он многое задумал, и даже кое-что начал осуществлять, но два года — слишком краткий срок, чтобы понять, могли ли быть успешными его действия. Он погиб в 251 г. в битве с готами при Абритте — утонул в болоте (точные обстоятельства его гибели не известны).
В самом начале битвы погиб его старший сын — стрела попала юноше в глаз. Смерть императорского сына сочли дурным знаком. Но Деций обратился со словами к воинам и постарался их успокоить — человеческая трагедия императора еще ничего не означает. Гибель его сына — всего лишь гибель одного воина. Но дурное предзнаменование сбылось.
Впервые император погиб в битве с варварами. Его младший сын, бывший в тот момент в Риме, умер от чумы. Императором, опять на очень короткий срок, всего на два года, стал Требоний Галл.
Кто был потом? Имен много. Двое Валерианов, один из которых продул (другого слова и не подберешь) войну на Востоке Шапуру, угодил в плен, да там и умер. Потом — двое Галлиен. А за ним — «тридцать тиранов», которых на самом; деле было куда меньше, но стремясь провести аналогию с греческой историей, историк, сопоставлявший их жизнеописания, добавлял к реальным вымышленных тиранов, как будто того безумия, что творилось, было ему мало.
Потом ненадолго явился Клавдий Готский, чтобы дать бой готам и умереть во время очередной эпидемии. Аврелиан за отпущенные ему судьбой пять лет правления — с 270 по 275 гг. — построил массивные стены вокруг Рима. Они могли бы защитить столицу, если бы эти стены охраняли воины, когда-то служившие Фабию Кунктатору и Сципиону Африканскому. Но таких больше не было в римской армии.
Реформы Диоклетиана, правившего в 284–305 гг., были призваны остановить развал империи. Диоклетиан шел по пути усиления центральной власти и всяческой несвободы — ему казалось это спасением. Он приписал земледельцев к земле — отныне они не могли покидать места своего проживания. Хотя по положению они были свободными, но отныне они рассматривались «как рабы самой земли, на которой родились». При Феодосии I (императоре с 379 по 395 гг.) это постановление Диоклетиана превратилось в настоящее крепостное право. Диоклетиан предписал, чтобы дети военнослужащих становились солдатами, а также установил наследственное членство в муниципальных советах, члены которых декурионы отвечали всем имуществом за сбор налогов. Отныне люди будут бояться этой «почетной» обязанности как огня, потому что она будет сулить им неминуемое разорение. Диоклетиан преобразовал систему двойного правления (Август-император и его наследник — Цезарь) в тетрархию. Два Августа отныне должны были управлять огромным государством: один на Западе, другой на Востоке. Им помогали два Цезаря. Формальное разделение империи на две части еще не произошло, но первый решительный шаг к этому был сделан. Заодно делили на более мелкие части и провинции, в каждой стояли очень небольшие силы, способные отразить лишь набеги варваров, но никак не массированное вторжение.
Вопрос о сохранении Римской империи после Диоклетиана становится чисто риторическим, ибо речь идет лишь о сохранении территории и названия, все остальное — право быть свободным римским гражданином, соблюдение законов, прекрасные дороги, великолепные города, искусство, культура и сам образ жизни — фактически утрачено. Актуальным остался вопрос лишь о размерах территории, на которой будут править римские императоры.
Имя Константина I Великого, правившего с 306 по 377 гг., знакомо каждому— он разрешил христианское вероисповедание и крестился сам на смертном одре, дабы крещение покрыло покровом невиновности все прежние его прегрешения. Константин решил, что Рим больше не подходит на роль столицы мира, решил, что гораздо лучше управлять из Византия, города на берегу пролива Босфор. Здесь в 324–330 гг. Константин основал новую столицу империи — Константинополь. Этот город отныне стал главным городом империи.
Был Юлиан Отступник, поклонник философии, воин-аскет, который пытался вернуть древнюю религию вместе с былым величием Рима, но погиб в битве с персами, и далее уже Западная империя только и делала, что катилась вниз.
Теперь империя Римская лишь по названию, населенная больше варварами, чем римлянами, раздираемая все новыми толпами завоевателей на части, где пришли в упадок наука и литература, где разучились постепенно делать то, что умели лучше всего — строить и управлять. Но на фоне этого упадка римляне почему-то по-прежнему кичились мнимым превосходством; терпя поражение за поражением, считали империю самой мощной страной в мире, наблюдая примеры самого низкого скотского поведения, все равно доказывали превосходство римлян над варварами.
Первый эпизод относится ко времени Траяна, то есть времени либеральному, за взгляды не преследовали. Однако почему-то вместо того, чтобы всерьез относиться к своим обязанностям, сенаторы предпочитали развлекаться.
Траян демонстрировал уважение к сенату, но все равно сенат оставался только декорацией. И сами сенаторы — уже декорация самих себя; нет ни прежней убежденности, ни прежних амбиций, нет даже прежней надменности. В этом случае только иронизировать. В конце концов, совершенно безразлично, что прочтет император — мнение сенатора или его шутку. «В недавних комициях на некоторых табличках были написаны всякие шутки и даже непристойности, а на одной вместо имен кандидатов оказались имена их покровителей. Сенат вознегодовал и громко стал призывать гнев принцепса на голову писавшего», — сообщает Плиний Младший в одном из своих писем. И Плиний тоже негодует. Он старателен, исполнителен, честен. И готов довольствоваться формой независимо от содержания.
И вот второй эпизод. Когда был убит Пертинакс, проконсул Африки Дидий Юлиан, «стяжатель денег и великий мот» у как говорит о нем Дион Кассий, услышав о смерти императора, поспешил в лагерь преторианцев, ибо давным-давно именно там, а не в сенате выдавали императорский пурпур. Но ворота лагеря были заперты: там, внутри, уже находился тесть убитого императора Сульпициан. Дидий Юлиан стал торговаться с преторианцами, обещая им щедрую награду. Сульпициан тоже давал обещания. Преторианцы заявили, что сделают императором того, кто даст больше. Остановились на сумме 25 000 сестерциев каждому преторианцу. Однако, заметил Майкл Грант, сумма эта вполне обыкновенная: «Марк Аврелий и его соправитель, Луций Вер, вступая на престол, раздали по 20 000 сестерциев, а с тех пор деньги значительно упали в цене». Марк Аврелий и Вер были законными наследниками, конкурентов у них не было. То есть главное в этом торге не деньги, а сам факт торгов. Преторианцам прежде всего хотелось позабавиться и показать, кто в Риме хозяин. Быть может они (преторианцы набирались из италийцев) вспомнили, что Рим выбирал себе правителей, и тоже решили устроить «выборы» на свой лад. Выборы они, разумеется, презирали, торг им казался куда более достойной, и главное, — более полезной процедурой.
Да, прежде каждый римский гражданин походил своим гордым видом на царя. Теперь есть один человек с правами гражданина — это император, права остальных были урезаны, и значит, есть смысл добиваться только этого титула, ибо все остальные одинаково рабские.
Глава 11Агония, или найдите 10 отличий(364–476 гг.)
Валентиан был провозглашен императором в 364 г. Он отдал своему брату Валенту Восточную часть империи, а себе оставил Западную. 9 августа 378 г. вестготы нанесли сокрушительное поражение Валенту в битве при Адрианополе. Кавалерия бежала, пехота была уничтожена, Валент погиб. Новый правитель Востока Феодосий вновь объединил империю, но лишь на пять месяцев. Восток достался старшему сыну Феодосия Аркадию, а младший, Гонорий, получил Запад. Окончательный раздел римской империи на Западную и Восточную произошел в 395 г.
Подлинным правителем Западной империи стал военачальник Стилихон. Отныне умирающей империей будут править военные уже напрямую — титулы императоров доставались марионеткам, хотя эти марионетки и пытались время от времени корчить из себя правителей. Стилихон воевал с королем вестготов Аларихом, но каждый раз не мог или не хотел добить предводителя готов до конца. Ускользнув один раз, Аларих возвращался. 31 декабря 406 г. новый поток различных племен — вандалы, свевы, аланы, бургунды — перешли по льду замерзший Рейн. Разграблены были многие города, в том числе Могунтиак (Майнц), Тревери (Трир) и другие. Вся Галлия была опустошена, лишь немногие города пытались оказать сопротивление, среди них — Толоса (Тулуза).
Страны за Альпами были фактически утрачены империей.
Аларих потребовал от Рима 4 000 фунтов золота, и Стилихон уговорил сенат согласиться. Однако после этого он был обвинен в измене и казнен императором Гонорием в 408 г. Поднялась волна антигерманских настроений (Сти-лихон был наполовину вандалом) и 30 000 германцев, служивших прежде Риму, бежали к Алариху. Аларих двинулся на Рим. Один святой отшельник отправился навстречу Алариху и попытался выступить миротворцем. Аларих и его готы были христианами, но остановиться они не могли. Аларих заявил, что «непонятная сверхъестественная сила заставляет его идти на Рим», после чего все доводы христианского миролюбца были исчерпаны. Бесхитростный ум отшельника не мог предположить, что сверхъестественная сила, ведущая гота, это ни с чем не сравнимый запах золота и богатства. Аларих явился и осадил Город. Поначалу он потребовал все золото и серебро, всю ценную утварь и всех рабов, которых можно назвать варварами. Потом, в результате переговоров, Аларих немного «смягчился», и готы согласились удовлетвориться выкупом в 5 000 фунтов золота, 30 000 фунтов серебра, 4 000 шелковых одеяний, 3 000 кусков тонкого сукна, окрашенного пурпуром и 3 000 фунтов перца. Чтобы заплатить выкуп, римлянам пришлось забрать сокровища из общественных зданий.
Однако это было далеко не все, чего хотел Аларих. Он требовал звания главного начальника западных армий, зерна, золота — ежегодно, и часть провинций, которые собирался включить в пределы своего царства. Гонорий, который отсиживался в хорошо укрепленной Равенне, пытался что-то возражать. Недовольный Аларих предпринял новый поход на Рим и провозгласил императором Приска Аттала. Сенату ничего не оставалось, как признать этого императора. Городские ворота отворились, и Аттал в сопровождении готской охраны вступил в Город и расположился на Палатине. Он много чего пообещал, ничего не выполнил, разочаровал своего покровителя и был им низложен. Аларих явился под стены Рима в третий раз. Взять Город штурмом он не мог, ворота ему открыли предатели. Небольшой кучке христиан разрешено было укрыться в христианских храмах на Ватиканском холме. Туда же была перенесена драгоценная посуда, объявленная священной. После этого Город грабили в течение трех дней. Тех, кто пытался оказывать сопротивление, убивали, женщин насиловали. Блаженный Августин еще долго будет потом разрабатывать вопрос, потеряла ли невинность девушка, если ее изнасиловали солдаты, и пришел к выводу, что есть девственность физическая и духовная. Солдаты Алариха тащили все добро, которое только могли найти, и складывали на повозки. Людей пытали, подозревая, что они где-то зарыли сокровища. Через три дня Аларих удалился.
Произошло разграбление Рима в 410 г.
«Через 1163 года после основания Рима этот царственный город, подчинивший себе и просветивший значительную часть человеческого рода, сделался жертвой необузданной ярости германских и скифских варваров» (Э. Гиббон).
Агония Рима напоминала избиение старого беспомощного старика. Наемники, которым он позвал себя охранять, накинулись на него с железными прутьями. Одни бандиты уходят, являются другие, старик слишком богат и слишком беспомощен, его избивают и грабят в течение многих лет. Возьмите в руки тома Эдуарда Гиббона. Их пурпурные обложки не символ власти Великого Рима, а цвет крови, которая капает буквально с каждой страницы.
Все в государстве трещало по швам.
Кроме того, что у власти находились большей частью бездарные, безынициативные люди, были и другие причины падения Рима.
1. Службу в армии рассматривали как некую форму рабства. В V веке никто не хотел служить. Молодые люди занимались членовредительством, лишь бы не попасть в армию. Их все равно забирали — даже увечных. Многие дезертировали. Дезертиры и уклонисты прятались у могущественных покровителей. Многие откупались, чтобы не идти в армию, можно было заплатить 25 золотых. Рим нанимал германцев, чтобы те защищали его границы от своих собратьев-германцев. Победоносные римские легионы исчезли. За Рим сражались готы и гунны против готов и гуннов. Офицеры крали у солдат часть довольствия и жалованья, взамен смотрели сквозь пальцы на нарушение дисциплины и грабеж местного населения. Ни дисциплины не осталось, ни доблести.
2. Сокращение населения из-за войн, из-за невиданных прежде эпидемий, из-за неуверенности в завтрашнем дне. Большое число земель оказались запущенными. На опустевших землях селились переходившие границы варварские племена. Иммиграция все возрастала — только таким путем удавалось восполнить недостаток рабочих рук.
3. Огромные налоги собирались на содержание армии, которая не защищала население. Рост налогов привел к тому, что их просто не могли собрать: богатые игнорировали власти и не платили, с бедных нечего было взять.
4. Инфляция. За 100 лет (с 300 года до 400) медные деньги по отношению к золоту обесценились в 45 раз. Следствием был фантастический рост цен. При том что налоги надо было платить золотом.
5. Коррупция чиновников. Поздняя империя стала полностью бюрократическим государством, чего никогда не было в том, давнем, подлинном Риме. И без того обедневшее население вынуждено было кормить армию чиновников.
6. Богачи строили дома-крепости, жили в окружении преданных работников, слуг, рабов и вооруженной охраны. Многие свои накопления старались перевести в более защищенные земли Восточной империи. Собственность богачей возрастала во время катастроф. Богачи защищали только собственные интересы и собственное богатство.
7. Рост бандитизма. Дезертиры и разоренные беглые крестьяне объединялись в шайки, чтобы грабить всех, кто попадется.
8. Упадок науки и искусства. Римское государство — прежде всего государство урбанистическое. С III века из-за смут и гражданских войн происходит разорение и упадок городов. Наукой и философией больше никто не занимался. Всех интересовала только астрология. Люди не отправлялись даже в бани, пока не узнавали «в каком созвездии находится… Меркурий, или какую часть созвездия Рака занимает Луна» (Аммиан Марцеллин).
9. Отсутствие инициативных и ярких личностей-организаторов.
10. Роскошный двор со сложными церемониями. Огромные расходы на его содержание.
И это далеко не все причины. Большие надежды возлагали на введение единой монотеистической религии — христианства. Однако христианская религия не принесла Риму ни мира, ни единства, ни гражданского возрождения. В период длительного кризиса были потеряны культурные традиции, секреты ремесла и строительства.
Экономика не развивалась, а, напротив, деградировала. В последние годы города империи не строили, но лишь ремонтировали свои постройки. Император Диоклетиан для того, чтобы проще было собирать налоги, велел прикрепить свободных сельских тружеников к земле. Носители прежде гордого звания римского гражданина превратились фактически в крепостных. Сражаться за право быть крепостным ни у кого не было охоты. Попытки организовать отряды самообороны против варваров терпели фиаско.
Рим еще пытался заключать союзы то с одним варварским племенем, то с другим. Бесполезно! Если ты сам не можешь защитить себя, то тебя не защитит никто. Вождь вандалов Гейзерих завладел африканскими владениями Рима и занял Карфаген. Весной каждого года его флот выходил из карфагенской гавани и отправлялся грабить берега Испании, Италии, Греции или Сицилии. Собираясь в очередной грабительский рейд, Гейзерих заявлял, что отправится к тому берегу, «жители которого провинились перед божеским правосудием». Вандалы в те годы были уже христианами (арианами). Фактический правитель Западной империи Аэций — главнокомандующий Валентиана III — опирался на армию, набранную из гуннов.
Предводитель гуннов Аттила, пограбив Восточную империю, двинулся в поход на Западную, но был разбит Аэцием в 451 г. в грандиозной битве на Каталаунских полях. В этом сражении погиб король вестготов Теодорих I, бывший союзником Аэция. На самом деле это было не сражение римлян с гуннами. Шла битва одних варваров с другими.
На следующий год Аттила вновь вторгся в Италию, но Аэций уже не смог дать ему должный отпор. После трехмесячной осады Аквилея, один из самых богатых и многолюдных городов Адриатического побережья, была полностью разрушена.
В 453 г. Аттила умер. Его сыновья начали драку между собой за власть, и вскоре племя гуннов утратило прежнюю мощь.
Состоялась помолвка сына Аэция с дочерью Валентиана. Но император вообразил, что его военачальник приобрел слишком большую власть и вот-вот свергнет императора. В 454 г. Валентиан лично убил Аэция: можно сказать, что левой рукой он отрубил себе правую руку. Его самого через полгода прикончили на Марсовом поле. А вскоре флот вандалов высадился в Остии и вандалы кинулись грабить беззащитный Город.
Потом еще несколько лет главнокомандующий Рици-мер возводил на трон одного своего ставленника за другим и свергал по своему усмотрению. В 472 г. вспыхнула еще одна Гражданская война — явление почти заурядное. Африка отпала, Испания осталась у вестготов, Британию без боя отдали саксам.
Наконец в 475 г. императором стал Ромул Август, (презрительно именуемый Августулом), сын военачальника Ореста. Германец Одоакр захватил Равенну, где теперь проживали правители Западной империи, и сверг мальчика-императора.
В 476 г. был низложен последний император Западной Римской империи.
Его императорские знаки отличия были отосланы императору Восточной империи Зенону.
Итак, под ударами многочисленных варварских племен Западная империя пала. Причин ее падения так много, что невольно удивишься — да как же стоял Рим в течение стольких лет, почему не пал в три года, не разрушился в три дня?
А если предположить, что главная причина падения Рима (ко всем прочим, которые являются лишь неприятными дополнениями) — это смена менталитета, слом станового хребта республики. Сотни лет — не десятки, а именно сотни — Рим был республикой. Не говорите об общине и полисном типе государства. Вспомните лучше о психологии. О том, что народ Рима находился «во власти свободы», о том что не из рук царя получали римляне милости, а консул получал империй из рук народа. При этом высшей ценностью являлось само государство. Ему служат, его нельзя предать, против него нельзя восстать с оружием в руках — плебеи удаляются на Авентин, но не берутся за оружие. Государство— не «я», Цезарь, но мы — граждане. Внутрь священного померил нельзя войти с оружием. Будущие магистраты обращаются к народу, просят голоса на выборах (средневековому человеку это кажется унизительным, выпрашивать что-то у народа, вместо того, чтобы угостить его плетью), казнить римского гражданина без суда — тяжкое преступление. Любой приговоренный к смерти имеет право апеллировать к народу. Даже обиженный, несправедливо обвиненный, великий римский полководец Сципион Африканский и подумать не мог, чтобы двинуть легионы на Рим. Уж лучше ему удалиться в изгнание, чем нанести вред родине.
И вот все это меняется на 180 градусов. Никто больше не спрашивает мнения Марка, Публия или Гая ни о вводимых налогах, ни о начале войны. Все решается без него. Напротив, в любой момент его могут казнить, сослать, отнять имущество. У Марка, Публия и Гая нет уже никакого желания служить этому новому отечеству, думать о стране, ее бедах и проблемах. От Марка, Публия, Гая уже ничто не зависит. И потому надо заботиться лишь о своей маленькой семье — жене, родителях, детях, нехитром пекулии (имуществе), на который зарится богатый сосед, и не думать, ни в коем случае не думать, что же происходит в Риме, — все равно поделать ничего нельзя. Надо постараться не попасть в армию и уберечь единственного сына от этой участи, постараться не заводить слишком много детей — их не прокормить. А на досуге можно посмеяться, читая сатиры Ювенала или веселые диалоги Лукиана. У каждого теперь свои интересы: у крестьянина — одни, у солдата — другие, у торговца — третьи. Если жизнь не слишком тяжела, можно восславить принцепса, если беды сыплются, как из рога изобилия, шепотом поругать. Память о прежнем государстве не позволяет поднять руку на тирана — теперь государство слилось с личиной императора. Законопослушность у римлянина в крови. Так что порой легче перерезать собственное горло.
Вся история принципата — это история гражданских войн. Сначала эпизоды кровавых вакханалий перемежаются длительными периодами мира. Но начиная с правления Коммода, то есть с конца II века, Рим фактически находится в состоянии перманентной гражданской войны. Ни одно государство не вынесет столько лет анархии.
Борьба за власть существует и будет существовать всегда. Но при республиканской системе эта борьба легализована и правила оговорены. Монархия тоже имеет свои правила: выигрывает всегда одна сторона, ибо ее права признаны священными и неприкосновенными. Разумеется, рано или поздно кто-то в этих правилах усомнится, но вряд ли это будет происходить каждый год. Но в Римской империи никаких правил не было.