а Снорри, когда он писал об истоках кровавой вражды в роду Инглингов. «Ynglingatal» известна нам по цитатам, которые приводятся в королевских сагах; однако в этих отрывках из поэмы Тьодольфа нет упоминаний о проклятье Хульд, и можно предположить, что оно является позднейшим измышлением, навеянным «Прорицанием вёльвы». Не столь существенно, был ли этот мотив введен кем-то из предшественников Снорри или им самим, — все равно справедливо допущение о влиянии на него темы внутриродовой кровавой розни, предрекаемой эддической песнью, ибо заключенные в ней космологические и эсхатологические идеи были очень популярны. Известно, насколько интенсивно использовал Снорри эту песнь в «Эдде».[30]
Если такое предположение оправданно, то вся история восходящих к Инглингам конунгов Норвегии предстает в еще более драматическом виде. Она оказывается составной частью общемировой драмы, завершающейся гибелью мира. Для читателей Снорри в XIII в., прекрасно знавших эддическую поэзию и мифологию, история норвежских конунгов должна была развертываться на фоне величественного трагического мифа. И даже если к этому времени Снорри и его современники уже не разделяли непосредственной веры в языческие легенды и пророчества, то они отнюдь не утратили к ним интереса.
Именно миф и идея судьбы дают Снорри средство для осмысления истории норвежских королей, родословную которых Снорри ведет от языческих богов или «культурных героев». Трагическая тема внутриродовой вражды восходит к чисто языческим представлениям и концентрируется вокруг дохристианской системы ценностей, воплощенной здесь в проблеме родовых отношений, ибо источник трагедии Инглингов — нарушение запрета враждовать с сородичами.
Идеал государя
Пророчество О´дина о господстве его рода на Севере и проклятье вёльвы образуют мифологический фон, на котором развертывается реальная история Норвегии.
Судьба отдельного конунга — это его личная судьба, но судьбы выдающихся вождей, переплетаясь и вступая в конфликт между собой, образуют ткань истории, как она рисуется Снорри. К тому же норвежские конунги при всех своих индивидуальных особенностях прежде всего представители королевского рода, и если каждая из саг «Хеймскринглы» рассказывает о жизненном пути одного из конунгов, корпус всех этих саг вместе образует стройное и законченное целое — сагу о норвежском королевском роде, по отношению к которой отдельная сага — лишь одно звено.
История для Снорри — результат конфликтов между людьми, выполняющими веления своей судьбы и руководствующимися определенными нормами. Поскольку главными носителями «исторического начала» в «Хеймскрингле» являются конунги, характеристике каждого из них придается большое значение. В «портретах» государей запечатлены определенные идеалы и ценности. Уже это обстоятельство обязывает нас обратиться к вопросу об идеальном конунге, каким он рисуется сознанию средневекового скандинава. Вместе с тем было бы важно выяснить, как соотнесены между собой отдельные описания конунгов, не скомпонованы ли они в сагах применительно к некоему ритму?
Перед читателем «Хеймскринглы» проходит длинная вереница норвежских конунгов. Каждому из них Снорри считает необходимым дать хотя бы краткую характеристику. Помимо оценки государя, как правило, опирающейся на мнение его современников, в сагах можно найти множество фактов, проливающих свет на его достоинства или недостатки. На первый взгляд, «портреты» конунгов кажутся довольно однообразными. И в самом деле, они подчиняются определенному стереотипу, и очень многие черты с небольшими вариациями переходят от конунга к конунгу. Создается впечатление, что у Снорри имелась своего рода «модель» идеального государя. Какова она? Каковы этические требования, которые предъявлялись скандинавами к своим вождям? Кроме того, любопытно было бы сопоставить отдельные характеристики конунгов. Тогда, вероятно, удалось бы увидеть, одинаковы ли образы древних и новых правителей Норвегии.
Можно заранее сказать, что «портреты» первых конунгов, изрядно отстоявших от времени, когда писалась «Хеймскрингла», представляют собой расцвеченную легенду, «портреты» же конунгов XII в., о которых еще могли помнить, создавались с учетом кое-каких фактических данных. Тем более интересно установить, в какой мере Снорри считался с этими фактами, а в какой подчинял их априорной схеме.
Образ идеального вождя дан уже при рассказе об О´дине. Он красив и благообразен, ловок и воинствен, способен изменять свой облик, сведущ в магии, обладает такой силой слова, что все ему верят, и говорит стихами, как скальды, перенявшие от него это искусство. О´дин защищает страну от нападений врагов и совершает жертвоприношения[31] для того, чтобы в ней царили мир и урожаи, а свеи платят ему за это налог. Таким образом, государство, по Снорри, основывается на принципе обоюдности отношений, взаимного выполнения обязательств: подданные содержат правителя и повинуются ему, а он обеспечивает их благополучие. Средства, гарантирующие процветание страны, магические: это жертвоприношения и языческие обряды. И такие средства используют все конунги, как непосредственные преемники О´дина, так и исторические норвежские государи языческой эпохи.
Облик конунга Ингви во многом повторяет облик О´дина: воинственный, победоносный, красивый, ловкий, сильный в битвах, щедрый на подарки, веселый, популярный и знаменитый, участник военных походов, которые принесли ему славу. Здесь слиты воедино врожденные и благоприобретенные качества, и подобная неразличимость генетических и культурных признаков останется присущей всем «портретам» государей в «Хеймскрингле». Черты характера и внешности, с одной стороны, и умение и навыки — с другой, имеют, в представлении Снорри, общий источник — благородство происхождения, которое прежде всего дает право и основание быть конунгом. При этом героические, воинские доблести всегда на первом месте.
Правда, уже среди Инглингов появляется и иной тип. Конунг Хуглейк миролюбив, лишен воинственности, богат и жаден до имущества. Конунг Аун, о котором говорилось ранее (ценою жизни своих детей он обманывал смерть, заключив договор с О´дином), мудрый человек и большой blótmaðr, т. е. активный участник языческих жертвоприношений и пиров, но не воин. Другой упомянутый выше конунг, Олаф Лесоруб, тоже не отличался воинственностью, он был знаменит своими расчистками в лесах, где основал новые большие поселки. Но, прибавляет Снорри, свеи «считали это недостойным». Видимо, функции воина и жертвователя ценились в то время выше, чем мирная хозяйственная деятельность, подобавшая скорее бондам.
Противоположный характер был у конунга Хальфдана, сына Эйстейна — великого воина, участника викингских походов, в которых он добыл большие богатства. Его прозвали «милостивым и скупым на пищу», ибо, «как рассказывают, он давал в качестве платы своим людям столько же золотых монет, сколько другие конунги давали серебряных, но морил их голодом».
Это в высшей степени любопытно! Щедрость — одно из самых главных качеств вождя, привлекавшее к нему дружинников. В драгоценностях и оружии, которые он им раздавал, они видели не только награды и средство обогащения, но, как уже говорилось, и материализацию его личной «удачи». Поэтому полученные от конунга монеты и гривны не растрачивались его людьми — их превращали в украшения и носили на себе. Казалось бы, чего проще было дружинникам Хальфдана истратить часть полученных от него денег на приобретение продуктов и не сетовать на недостаток пищи, однако они этого, по-видимому, не делали, не желая расстаться с драгоценностями, воплощавшими «счастье» воинственного и победоносного конунга. Совместные пиры с вождем тоже имели куда более глубокий смысл, нежели простое утоление голода: они представляли большую ценность для их участников, которые общались с конунгом и совместно с ним поднимали на пиру кубки в честь богов, ибо эти возлияния и обеспечивали мир и процветание. И дары конунга, и устраиваемые им пиры были исполнены сакрального значения.
Щедрость воспевается большинством цитируемых Снорри скальдов, которые получали подарки от вождей, посвящая им за это свои песни.
Качества, приписываемые легендой первым правителям Севера, присущи и конунгам, которые фигурируют в сагах, следующих за «Сагой об Инглингах».
Конунг Хальфдан Черный «был счастливее всех конунгов в отношении урожаев» (Halfd. sv., 9).
Добрый мир и урожай царили в Норвегии и при его сыне Харальде Харфагре. Он был щедрым конунгом, и люди его за это любили, хотя известно о жестокости, с которой он объединял страну и расправлялся с непокорными, и о притеснениях, причиненных им бондам путем отнятия наследственных владений, одаля, и обложения их тяжелыми податями. Ни Харальд Харфагр, насильственно подчинивший себе страну, ни его сыновья, между которыми престарелый конунг поделил свое королевство, не были провозглашены в качестве правителей страны на народных собраниях — тингах. Между тем законным способом получения власти над Норвегией считалось именно принятие конунга бондами — konungstékja. В этом смысле власть Харальда Харфагра была в глазах населения основанной на насилии, и многие знатные люди бежали от него за море.
Идеалом конунга для Снорри является Хакон — младший сын Харальда Харфагра, известный под прозвищами Воспитанник Этельстана (он воспитывался при дворе английского короля) и Добрый. Хакон — первый конунг-христианин в Норвегии, хотя ему и не удалось крестить ее население. Он был так мужествен, что однажды в бою пошел впереди своего знамени без шлема и кольчуги. При нем в Норвегии царили благополучие и мир для бондов и купцов на море и на земле, он много заботился о законах, и сага приписывает ему основание областных судебных собраний — Гулатинга и Фростатинга. Люди говорили, что в Хаконе возродился конунг Харальд, от которого он отличался только одним: вступив на престол, он возвратил бондам одаль, отнятый было у них Харальдом Харфагром, и поэтому Хакона все любили. Естественно, что при нем собирали добрые урожаи. В отличие от его отца Хакон был провозглашен конунгом на тинге и, следовательно, считался вполне законным конунгом. Смерть Хакона оплакивали и друзья, и враги, и все говорили, «что такого доброго конунга, как он, уже не будет в Норвегии» (Hák. góða, 1, 6, 11, 21, 32). В этих словах, имеющих характер пророчества, можно видеть известную оценку дальнейшей истории норвежского королевского дома. Хакон Добрый остается в сознании следующих поколений эталоном правителя, давшего народу мир и стоявшего на страже старых обычаев и вольностей.