Национализм в его радикальной, экстремистской форме – нацизма – стал основной политики гитлеровской Германии в 1930-1940-е годы, которая привела к многочисленным человеческим жертвам и трагедиям. Как писал Г. Кон, «фашизм, бескомпромиссный враг западной цивилизации, подтолкнул национализм к той самой черте, к тоталитарному национализму, в котором человечество и индивидуум растворяются и не остается ничего, кроме национальности – единственной и единой»[101]. Нацизм осужден международным трибуналом и признан преступлением против человечества.
§ 2. Как возникает национализм?
Национализм, как считают ученые, возникает при переходе от аграрного общества к индустриальному. Именно капитализм и индустриальное общество уничтожили «все промежуточные ассоциации и оставили граждан как индивидов один на один с капиталистической экономикой». Возникает кризис отчуждения, и национализм – одна из форм и один из способов его преодоления. По словам Э. Смита, «национализм – это естественный ответ людей, чей общественный мир с его устойчивыми группировками рухнул; тоскуя о принадлежности к надежному сообществу, они обращаются к трансисторической нации как единственной доступной замене расширенной семьи, соседской и религиозной общины, разрушенных капитализмом и вестернизацией» [102].
В аграрном обществе человек существует в замкнутом мире своей деревни. Поколения живут и умирают, имея самым большим приключением своей жизни поход в соседний лес. Внешним обликом христианского мира, природным контекстом, в котором жили люди, был огромный покров лесов с разбросанными по нему возделанными прогалинами. Лес – это «пустыня» Запада, место жительства хищников, разбойников и отшельников. По выражению французского историка Ле Гоффа, «лес обступал этот мир, изолировал его и душил». Это была главная граница, «ничейная земля»[103].
Принципом аграрного общества является подчеркивание культурной дифференциации между сословиями. Чем больше отличаются друг от друга во всех отношениях разные слои, тем меньше трений и недоразумений возникает между ними. Система насаждает социально-культурное и правовое расслоение (это получило название принципа сословности).
Что же касается основной массы населения, то культурное единство крестьян отсутствовало и на него никто не обращал внимания. Крестьяне были нужны как единая масса для отправления религиозных служб и несения податей и повинностей. В остальном никого не интересовало, что происходит внутри их мира. Это не значит, что у них не было отличий. Из-за замкнутости сельских миров очень быстро развиваются этнографические особенности, отличия в диалектах и т. д. Но это естественный процесс.
Как доказано Э.Геллнером, в рамках аграрного государства почти невозможно достичь единства культурных и политических границ[104]. Огромная масса крестьянства просто не поддается культурной унификации, а у власти нет рычагов, чтобы ее реализовать. Высшие сословия слишком часто космополитичны в своей культуре (яркий пример – русские дворяне, говорившие по-французски). Часто основу этих сословий составляют «выходцы» из других народов (поляки – в Речи Посполитой, немцы – в Чехии, турки – в Болгарии и т. д.). Грамотность – удел высших сословий. Образование носит кастовый характер. Понятия о долге, чести и т. д., т. е. об идеях, во имя которых можно жертвовать своей и чужими жизнями, носят сословный характер. Все ждут «идейного» поведения от дворянина, но никто его не требует от крестьянина, от «подлых» сословий. Простолюдин может умереть за веру, но вовсе не обязан умирать за свою страну. Он вообще нетвердо знает, что это такое (пример: принудительные мобилизации русского ополчения монголами). Раз так, то нет способов распространения в массах националистических взглядов. То есть национализм в аграрном обществе невозможен по определению.
В таком контексте вопрос о национально-государственной принадлежности малоактуален для большинства населения. Но при переходе к индустриальному обществу эти границы разрушаются. По словам Э.Геллнера, «новый общественный порядок не предполагал замыкания в маленьких сообществах, а, напротив, требовал взаимодействия с огромным числом других людей в необъятном, мобильном, массовом человеческом море. При таком общественном порядке деятельность человека больше не ограничивалась ручным трудом в окружении людей, знакомых ему на протяжении всей его жизни»[105]. Человек выбрасывался в мир. И ему были нужны более адекватные идентичности, чем «уроженец деревни» или даже уроженец какой-то земли, подданный сеньора. Возникала идентичность себя как представителя той или иной нации (или народа).
Колоссальную роль в развитии национализма сыграли грамотность и образование, распространявшие национальную идеологию. Как показал Э. Геллнер, «при старом общественном порядке было невозможно и нежелательно иметь универсальное образование; в современном индустриальном обществе это необходимо. Основное предназначение и идентификация человека связаны теперь с письменной культурой, в которую он погружен и внутри которой способен успешно функционировать. Это – высокая культура, передаваемая не путем неформального общения с непосредственным окружением, а при помощи формального обучения»[106]. Геллнер считал, что именно этот фактор определяет силу современного национализма.
Другим фактором стала универсализирующая роль бюрократии индустриальной эпохи – не тупой правящей бюрократической машины, а бюрократии с ее универсализацией социума и производства (с паспортами, метриками, ведомостями, переписями населения, бюрократически оформленными стандартами производства и потребления, бюрократически оформленной финансовой системой и т. п.). Здесь принципиален язык. Как писал Э. Геллнер, «при традиционном социальном строе языки охоты, жатвы, различных обрядов, ратуши, кухни или гарема образуют автономные системы. Сопоставление терминологий этих несоотносимых сфер, выявление расхождений между ними, попытка их унифицировать – все это было бы нарушением социальных законов или еще хуже – кощунством или святотатством – и не имело бы под собой никакой почвы»[107]. Теперь же и для рыцаря, и для купца, и для ремесленника, и для служанки вырабатывался единый язык, единая сфера принципиально важных понятий (что выразилось в первую очередь в возникновении богослужения на национальных языках и переводах Библии на национальные языки, затем – в возникновении национального литературного языка и т. д.).
В старые времена не имело смысла спрашивать, любят ли крестьяне свою культуру: они воспринимали ее как нечто само собой разумеющееся, как воздух, которым они дышали, и не осознавали ни того, ни другого. Но когда трудовая миграция и бюрократизм стали заметными явлениями на их социальном горизонте, они очень скоро поняли разницу в отношениях с людьми, сочувствующими и симпатизирующими их культуре, и с людьми, враждебными ей. Возникла потребность в общении, в связях с подобными себе, с носителями той же культуры, той же идентичности.
А как обеспечить такую связь? Как ни парадоксально, она возникает именно из нарастающей социальной дифференциации. Жизнь человека аграрного общества в целом стабильна в статусе его занятий: родившийся крестьянином с детства помогает родителям в их трудах, потом становится крестьянином – главой семейства, крестьянином и умирает. В индустриальном обществе человек на протяжении жизни примеряет на себя разные социальные роли. Он учится, чтобы обрести профессию, т. е. является подмастерьем, студентом, курсантом и т. д. Начав работать, он меняет должности, род занятий, при успешном продвижении по службе может вообще перейти из одного социального слоя в другой (из рабочего стать управляющим). Но что же тогда может связывать разных людей, носителей совершенно различных социальных ролей друг с другом? Таким объединяющим началом в индустриальном обществе оказывается чувство принадлежности к одной нации – одинаковое и для студента, и для рабочего, и для директора завода.
Нация приобретает теперь первостепенную значимость – как из-за разрушения более мелких социальных группировок, так и благодаря существенно возросшему значению общей письменной культуры. Государство неизбежно вынуждено брать на себя управление и поддерживать громадную социальную инфраструктуру, причем затрачиваемые на это средства составляют почти половину всего дохода общества. Система образования становится весьма существенной его частью, а поддержанию культурно-языковой среды отводится центральная роль в образовании. Гражданам остается только существовать в соответствии с идеями и действовать внутри этой среды, которая совпадает с территорией государства, его образовательными и культурными учреждениями и нуждается в защите, поддержке и заботе. Представители совершенно разных социальных слоев, от дворника до придворного камердинера, от рыночной торговки до университетского профессора, теперь оказываются объединены в некую общность, во имя которой их можно мобилизовать на труд, на войну, даже на бунт (буржуазные революции делались «во имя нации»). Возникают понятия национального дохода, национальных интересов, национальных границ и т. д.
По Э.Геллнеру, «век перехода к индустриализму неизбежно становится веком национализма, то есть периодом бурного переустройства, когда либо политические границы, либо культурные, либо и те, и другие вместе должны меняться, чтобы удовлетворять новому националистическому требованию, которое впервые заявляет о себе. Поскольку правительства неохотно расстаются со своей территорией (а каждое изменение политических границ кому-то наносит ущерб), поскольку смена культуры чаще всего воспринимается очень болезненно и поскольку, кроме того, существуют враждебные культуры, борющиеся за души людей, так же как существуют враждебные центры политической власти, стремящиеся подкупать людей и завоевывать новые территории, то из нашей теории следует, что этот переходный период должен быть острым и конфликтным. Реальные исторические факты полностью подтверждают это предположение»