“политики идентичности”. Она утверждает идентичность отдельных групп, ставя ее выше принадлежности к более широким человеческим общностям, охватывающим значительно большее число людей и явлений»10.
Вопрос о территориальных границах национального государства очень непрост. Страны, насчитывающие многие столетия своего суверенитета, за эти годы успели более-менее устроиться в конвенциональных границах. Хуже обстоит дело с молодыми национальными государствами, особенно образовавшимися в XIX–XX вв. на обломках бывших империй. Утрата Турцией своих европейских балканских владений в конце XIX в. породила сербско-болгарскую войну 1885 г., две Балканские войны 1912–1913 гг. и обусловила нахождение славянских балканских народов по разную сторону фронта в годы Первой мировой войны. Все это было вызвано тем, что границы новообразованных Сербии, Болгарии, Румынии не во всем совпадали с районами компактного проживания представителей этих наций. Яблоком раздора оказалась и такая область, как Македония, которую считали своей Болгария, Сербия и Греция одновременно. В течение XX столетия эти вопросы не были решены и вызвали крупный политический кризис в 1990-е годы, приведший к гражданской войне на националистической основе и распаду Социалистической Федеративной Республики Югославия. Распад СССР в 1991 г. породил кровавые конфликты из-за границ на Кавказе (Карабахский конфликт между Арменией и Азербайджаном 1988–1994 гг., проблема отношений Грузии, Абхазии и Южной Осетии), в Средней Азии ит.д.
Представления о «правильных» границах национального государства могут быть идеологизированными, основанными на мифологических представлениях. «Терминами “национальная территория” и “идеальное отечество”, – пишет А. И. Миллер, – я обозначаю националистическое представление о том, какое пространство должно принадлежать данной нации “по праву” именно как нации, как “наша земля”, а не подвластная территория. Аргументы в пользу такой принадлежности могут быть самыми разными – от фактической демографической ситуации на данный момент до “исторического права” (“наши предки здесь жили”), геополитических резонов (“выход к морю”, “жизненное пространство”), ссылок на кровь, пролитую “нашими” солдатами за эту землю, и т. д.»[164].
Здесь проявляется одно из фундаментальных противоречий национального государства. В его основе лежит священное стремление нации к суверенитету и образованию своего собственного государства. Но при этом: 1) национальное государство не признает такого же права за входящими в его состав национальными меньшинствами и считает их стремление к суверенитету вредным и преступным сепаратизмом; 2) национальное государство стремится к объединению под своей властью всех земель, населенных представителями данной нации, что поднимает вопрос о возможности и легитимности их объединения военным путем. История знает несколько войн, которые начинались именно под лозунгом защиты «своего» национального меньшинства в соседней стране и заканчивались попыткой (успешной или нет) аннексии территории, на которой проживают «братья по нации» (проблема Эльзаса и Лотарингии, аннексия гитлеровской Германией Судетской области Чехословакии).
По остроумным словам Т. Иглтона, «культура была в прошлом тем, что лежало в основе создания национальных государств; она же станет в будущем тем, что их разрушит». В XX–XXI вв. благодаря постмодерну в культуре возник спрос на различие. «Голоса меньшинств уже нельзя заглушить. Более того, принадлежность меньшинству становится ценностью, а значит – культурным ресурсом… То, что прежде ассоциировалось с отсталостью, недостаточной модернизированностью, реакционностью и т. д., приобретает флер прогрессивности и респектабельности. Коль скоро есть спрос на различие, а носители такого запроса рассредоточены по всему миру, предложение различия тоже становится глобальным. Бретонская культура во Франции, баскская культура в Испании, шотландская культура в Великобритании, татарская культура в России, тибетская культура в Китае, культуры индейцев в Северной Америке и т. д. Все эти случаи специфичны, но их общая черта – сохранение этнического своеобразия (на уровне языка, религиозных практик или хотя бы жизненного стиля) вопреки ассимиляционному давлению со стороны государства. Причем к сохранению такого своеобразия этнические меньшинства побуждаются не только внутренними, но и внешними мотивами (симпатиями иностранцев – потенциальных спонсоров или хотя бы туристов)»[165].
Сегодня вызов национальному государству бросают регионализм (когда культурная идентичность региона ставится выше принадлежности к национальному государству), глобализм и мультикультурализм, миграции, наднациональные культурные процессы.
§ 2. Федерация и конфедерация
Существуют ли в истории попытки объединить народы (этносы, нации) в неконфрантационные формы государственности? Чтобы никто никого не угнетал, не притеснял, чтобы не было «меньшинств» и титульных наций?
Объединение наций в единое государство не всегда принимает форму империи или национального государства. Если национальные общины оказываются достаточно сильными, а центральная власть – либо слишком слабой, либо исходит из демократических принципов и стремится считаться с правами общин, то государство принимает форму федерации. При федеративном устройстве части (субъекты) федерации, т. е. республики, края, земли и другие административно-территориальные образования, обладают законодательно определенной долей политической, юридической, административной и фискальной самостоятельности. В ведении федерального центра остаются вопросы внешней политики, обеспечения безопасности, обороны, денежной эмиссии, сбора федеральных налогов, федеральных сфер экономики и социальной политики (здравоохранение, образование, хотя на местах могут открываться школы с национальной спецификой) и т. д.
Субъекты федерации имеют право издавать региональные законы, действующие на территории этих субъектов. Они не должны противоречить федеральному законодательству, но в остальном имеют довольно широкие сферы применения. Субъекты федерации могут иметь свое правительство, свой выборный представительный орган (законодательное собрание), свою символику (флаг, герб, гимн и т. д.). Словом, у них есть практически все кроме государственного суверенитета. Свой суверенитет субъекты федерации передают федерации в лице ее органов власти, исполнительной и законодательной (последняя, как правило, является выборной представительной и в различных формах включает делегатов от субъектов федерации). Законодательная власть обычно имеет форму двухпалатного парламента. Тем самым ключевым принципом федерации выступает децентрализация власти между субъектами федерации, которыми могут быть и национальные субъекты.
Пояснение можно найти у П. Кинга: «Федерации обычно рассматриваются как образования, занимающие некое промежуточное положение, балансирующие между тиранией и безудержной свободой, абсолютизмом и анархией, между предельной централизацией и полной децентрализацией»[166]. Благодаря федерации достигается компромисс между национализмом, его стремлением к национальному суверенитету и ограничениями суверенитета, которые неизбежны при любой централизованной государственной власти. При соблюдении баланса ограничений и суверенных прав федерация оказывается вполне успешной формой сосуществования национальных групп. По верному замечанию У. Кимлики, «история межэтнических отношений в западных демократиях содержит множество примеров несправедливости, угнетения, дискриминации и предрассудков. И все же за последние тридцать лет западные демократии разработали ряд интересных и, как мне кажется, эффективных моделей сохранения этнокультурного разнообразия. Одна из этих моделей включает в себя использование федеративных или квазифедеративных форм территориальной автономии, предоставляющих самоуправление национальным меньшинствам и туземным народам». Кимлика считает эти формы территориальной автономии «в целом успешными, они служат потенциальным уроком другим странам, которые столкнулись с проблемой национализма меньшинств»[167].
Благодаря применению принципа федерализма в отношении национальных меньшинств, как показал исследователь, были достигнуты результаты, которые можно расценивать как успех:
• прежде всего это мир и безопасность индивида: «многонациональные федерации находят способ обращаться со своими конкурирующими национальными идентичностями и националистическими проектами без использования насилия или террора (со стороны самого государства или меньшинства)»;
• демократия: «этнический конфликт теперь является делом “голосования, а не пуль”, не угрожая военными переворотами
или авторитарными режимами, которые приходят к власти во имя национальной безопасности»;
• личные права: «реформы были осуществлены в рамках либеральных конституций, с твердым уважением гражданских и политических прав личности»;
• экономическое процветание: движение к «многонациональному федерализму» обеспечивается «без угрозы экономическому благосостоянию граждан. Действительно, страны, принявшие многонациональный федерализм, принадлежат к числу наиболее богатых в мире»;
• внутригрупповое равенство: «наконец многонациональный федерализм способствовал достижению равенства между большинством и меньшинством»; под равенством автор подразумевает «отсутствие доминирования, когда ни для одной группы не существует систематической угрозы попасть в зависимость от другой. Многонациональный федерализм помог достичь значительного экономического равенства между большинством и меньшинством; равного политического влияния, так что меньшинства не оказываются постоянно в меньшинстве при голосовании по всем вопросам, и большего равенства в социальной и культурной сферах, что нашло отражение, например, в сокращении уровня предрассудков и дискриминации и в росте взаимного уважении между группами»