Согласно Дж. Пококу, одновременно с возникновением и развитием республиканских концепций в Новое время возникает целенаправленная критика империи как политической категории. Ранний республиканизм считал необходимым сохранять гражданские добродетели через участие в политической жизни общества. Именно возможность реализации этих добродетелей через политику была залогом политической устойчивости государства. Республика с ее демократическими институтами смотрелась несомненно предпочтительнее империи с ее автократией и ограничением гражданства для эксплуатируемого большинства. Республиканизм, по выражению представителей «новой имперской истории», «критиковал империю как антипод своего политического идеала – республики, т. е. как нелегитимное политическое устройство, подверженное кризису и упадку»[178]. Империя рассматривалась им как препятствие на пути к прогрессу, освобождению колоний, источник произвола колониальной администрации. Отсюда империя как политическая категория в республиканских политических теориях Нового времени получила преимущественно негативные характеристики.
По словам Д.Ливена, «слово “империя” превратилось в политике в род ругательства. Использование этого термина для описания любой политической общности обычно означает осуждение данного государства, признание его незаконным, устарелым, обреченным на исчезновение. Для большинства представителей стран третьего мира “империя” ассоциируется с образами европейских колонизаторов, с пренебрежительным отношением к культуре аборигенов, с навязанным извне правлением чужестранцев. Как и полагается, эти образы позднее активно использовали новые носители власти в целях легитимации постимперских политических режимов. Сказанное, впрочем, не означает, что эти образы в большинстве случаев не отражают историческую реальность. Однако гораздо более значимо то, что империя в равной мере представляется чем-то незаконным в глазах американцев – иными словами, в глазах единственного народа, чья страна на сегодня достаточно могущественна, чтобы называться настоящей империей. Исторический миф о создании Соединенных Штатов пронизан пафосом борьбы с империей. Хотя впоследствии США покорили целый континент, истребив его коренное население, большинство американцев полагали, что они создавали нацию. В этом они отличались от своих родственников-европейцев, чьи заокеанские завоевания и сами захватчики, и другие народы воспринимали как строительство империи. Как это всегда бывает, значение имеет восприятие победителей, а не побежденных»[179].
С развитием модерного национализма как основной оптики восприятия истории и политики в XIX в. империя утратила шанс стать, по выражению исследователей, «базовой концепцией современности» (по аналогии с государством, обществом и т. д.), несмотря на значимость и распространенность этого исторического феномена. Представители такого научного направления, как «новая имперская история», отмечают особую роль в дискредитации империи как политической категории европейского романтизма Нового времени. С распространением идеи национального суверенитета народ начали понимать как носителя этого суверенитета – следовательно, достойным гражданских прав и свобод, которые было невозможно получить в рамках империи. Врагом национально-освободительных движений в Европе XIX в. неизменно выступали империи – Австро-Венгерская, Российская, Османская. Поскольку революционные движения имели сильный романтический окрас, именно идеология романтизма сыграла огромную роль в изображении империи как врага свободы, прогресса, «тюрьмы народов» и т. д. В результате, как пишет Д.Ливен, «в истории нам, возможно, и удастся провести некоторое различие между “плохими” и “хорошими” империями. Однако к концу XX в. все империи согрешили против господствующих идеологий – демократии, принципов народного суверенитета и национального самоопределения – и потому были преданы проклятию. Именно это обстоятельство и стало основной причиной, почему XX век был свидетелем не просто распада империй, но полного исчезновения (впервые в истории!) с карты мира стран, которые ранее с гордостью называли себя империями»[180].
По словам Р. Суни, каждое национальное государство переживало момент, когда могло бы превратиться в империю: «Если центр будущей нации-государства оказался способен интегрировать население расширяющейся территории в систему легитимных политических связей с центром, то процесс можно определить как “нацие-государство-строительство”. Если же население оказало сопротивление такой интеграции, то будущий центр был обречен на строительство империи. Многие, если не все из старых национальных государств нашего времени прошли через стадию гетерогенных династических конгломератов, в которых политические отношения походили на имперские связи метрополии и периферии… Национальные государства и империи могут быть поняты как два полюса одного континуума, отличающиеся мобильностью, т. е. способные переходить друг в друга время от времени. Национальные государства могут казаться стабильными и гомогенными, но с ростом этнических, субэтнических и регионалистских движений они же предстают империями в глазах периферийного населения»[181].
Вопрос о сходстве и различиях империй и нацинальных государств на самом деле более сложен, чем кажется на первый взгляд. Как отмечает М.Бессингер, «империи делятся на центр и периферию – но точно так же центр и периферию можно выделить и в современных государствах. Империи обладают суверенной властью над народами, рассматривающими себя в качестве особых политических обществ, но то же самое справедливо и в отношении многих современных многонациональных государств. Империи часто сравнивают с колесом, лишенным обода: расположенные на периферии точки по всем важным вопросам взаимодействуют в основном лишь с центром, но не с другими объектами на периферии. Однако, если мы нанесем на карту существующие в большинстве современных государств финансовые, коммуникационные, людские потоки или систему правительственного контроля, то скорее всего мы обнаружим ту же самую конфигурацию, напоминающую расположение спиц в колесе… многие черты, которые обычно связывают с империями, можно также найти и у большинства крупных современных многонациональных государств»[182].
Т. Барфид по этому поводу писал: «С исторической точки зрения, империи были плавильным горном, в котором реализовалась возможность появления на свет больших государств. Действительно, трудно найти такой пример, когда бы большое государство возникло в регионе, не объединенном до того в одно целое в составе империи… Именно существование внутри империи изменило политическую и социальную среду и выработало способность управлять большими пространствами и многочисленными народами, что и позволило возникнуть государствам, которые пришли ей на смену… Таким образом, большие государства встречаются чаще всего в тех регионах, где произошел распад империй – их осколки и превратились в большие государства»[183].
Вместе с тем несомненно различие империй и даже крупных полиэтничных национальных государств: «Империями были большие политические структуры, экспансионистские либо помнящие о власти, которая распространялась на большие пространства; политии, создававшие разграничения и иерархию по мере того, как они включали в себя все новых подданных. Национальное государство, напротив, основывается на идее единого народа на единой территории, утверждая себя таким образом как уникальное политическое сообщество. Различие между империей и национальным государством видно на уровне идеальных типов, часто оно находит выражение в официальной и неофициальной государственной идеологии. Национальное государство провозглашает общность и равенство всего населения, даже если реальность более сложна. Имперское государство тяготеет к подчеркиванию различий и неравенства своего разнородного населения. Оба государственных типа являются инкорпоративными, поскольку утверждают, что народы должны управляться особыми институтами самого государства, чья власть простирается в пределах государственных границ. При этом национальное государство настаивает на гомогенизации населения, исключая из него тех, кто не принадлежит нации. Империя же обращена наружу, она захватывает и вовлекает в свою политическую структуру – часто путем принуждения – новые народы, при этом открыто признавая их различия. Сама концепция империи предполагает, что населяющие ее народы управляются по-разному»[184].
Империи обычно представляют собой крупные в территориальном отношении государственные образования со сложной территориально-административной структурой. Как правило, империя активна в своей внешней политике, имеет высокую степень милитаризации. В то же время история империй – это не только история внешних завоеваний, но и история национально-освободительных движений, антиколониальной борьбы, восстаний против центральной, имперской власти. Империя является конечным историческим феноменом – все когда-либо существовавшие империи рано или поздно разрушались и прекращали свое существование.
Причины гибели империи бывают внешними и внутренними. Если империя гибнет под давлением извне, внешней агрессии, это обусловлено внешними причинами. Как пример можно привести Византийскую империю, которая поставила абсолютный рекорд по продолжительности своего существования (395-1453, больше 1000 лет). Она много столетий вела тяжелые войны на всех фронтах, и в итоге просто «надорвалась», оказалась не способной отражать внешнюю агрессию и пала под ударами турок. Если бы не Первая мировая война, Австро-Венгерская и Российская империи могли просуществовать еще много лет.