Да, уверена, так и есть.
К тому же я уверена, что Марк не из таких. Он смешной, проницательный, с чувством собственного достоинства и очень умный. А еще эта присущая ему непринужденная манера и утонченность, — правда, может, все дело в дорогом английском образовании и изысканном европейском воспитании? Может, все это лишь напускное. Может, он очередной танцор в маске на костюмированном балу неаполитанской жизни.
А как он атаковал напавшего на меня хулигана! Не могу не вспомнить про это. Серьезный был удар, всплеск расчетливой агрессии, будто он применил смертельное оружие, причем знал наверняка, как с ним управляться.
Кровь на его кулаке. Смуглая кожа, белые зубы. Хищник, а не человек. Как же съежились наркоманы при его появлении.
— Эй! — Джессика машет рукой у меня перед лицом, будто я ослепла.
— Прости.
— Дай догадаюсь. Ты задумалась о лотерейных номерах? Стоимости поленты?
— Он не хочет больше видеть меня, Джесс, так что все бессмысленно.
— Правда?
— Он четко дал понять. Возможно… у него есть чувства… но мы не можем быть вместе.
— Ой-ой! — Джессика отмахивается от моих жалобных слов. Она ловит взглядом официанта и просит счет. — Да брось ты, детка. Ясно как день, что он хочет увидеться с тобой, просто есть какая-то загвоздка. Но на этой стадии сексуальное влечение подчиняется собственной логике. Если желание возникло, ничто не сможет встать на его пути. Поверь мне. — В сумерках я вижу ее улыбку. — Он вернется.
Как же я хочу, чтобы это оказалось правдой. Я напугана, но мне это нужно. Хоть сейчас бери и лети домой: подальше от опасностей и сердечных ран.
Джессика оплачивает счет, и мы поднимаемся, игнорируя внимательные взгляды здоровяков с выпивкой. Идем вдоль береговой линии Неаполя до Санта-Лючии. Над Капри зависла бледная луна — белолицая северная вдова под черной южной вуалью — мантильей. Вдруг все разом омрачается в моих глазах. Щебечущие компании итальянцев и семьи на прогулке больше меня не воодушевляют. Все это так глупо, что хочется плакать. Что со мной происходит? Мои чувства явно надуманны и неоправданны, тем не менее они как настоящие. Я подавлена, я тупица, мне так больно, жалею себя. Смотрю на Марка Роскаррика…
Маркус Роскаррик!
Стоит в свете луны и фонарей около моего дома, один. Облокотился о свой серебристо-синий «мерседес». На нем джинсы и однотонная темная рубашка. Смотрит он в сторону бульвара на кусочек освещенного звездами моря. Выглядит отрешенным, такой высокий, задумчивый и одинокий. Видение, а не человек. Сумрачный свет подчеркивает скулы на его лице. Сейчас он более молодой и грустный, чем когда-либо. Но и более мужественный.
— Видишь, — произносит Джессика. — Я же говорила.
Марк поворачивается на ее голос и видит меня. Мой рот открыт, но я молчу. Я будто стою на сцене в свете прожекторов, а скрытая темнотой публика города следит за спектаклем. Тишина окутала нас всех.
— Я, пожалуй, пойду в бар… — говорит Джессика и многозначительно улыбается мне.
Затем подруга растворяется в темноте ночи, оставляя меня наедине с Марком. Мы словно единственные люди во всей Кампании. Только он, я и созвездие Ориона, отбрасывающее свет на Сорренто и Капри.
По его угрюмой, печальной улыбке я понимаю, что-то изменилось. Что-то необратимое. В стене, существовавшей между нами, возникла брешь.
Он делает шаг навстречу, но я уже бегу к нему в объятия.
8
Губы соприкасаются быстрее, чем тела. Это наш первый поцелуй, первый из множества, а может, единственный. Откуда мне знать? Да меня это и не волнует. Он страстный и горячий. Марк собирает мои белокурые волосы в кулак и запрокидывает мне голову. Я ощущаю легкую боль — о да, мне это нравится. Его рот впивается в мои губы — теплый, влажный, солоноватый, жадный. Язык сразу же находит путь внутрь, следуя по наитию. Я перестаю думать. Я и есть сам поцелуй. Восхитительный поцелуй под Орионом.
Наши языки схлестнулись, исследуя друг друга. Поцелуй вызывает во мне трепет. Марк целует меня крепче и искуснее, чем кто-либо в моей жизни. По всему телу вспыхивают искорки наслаждения.
Он на мгновение отстраняется, я любуюсь его длинными ресницами и слегка прикрытыми голубыми глазами, сияющими в свете фонарей, — так близко от меня. Мое обоняние улавливает запах геля для душа, доминирующую нотку восхитительного одеколона, сладковатый аромат потной кожи, и все это он, он, только он.
— Прости, Икс… — говорит Марк. — Не могу устоять. Что ты творишь со мной…
— Еще.
На этот раз я сама привлекаю его. Мы опьяневшая от любви пара, скользящая по заоблачному танцполу. Вцепились друг в друга, как утопающие. Понемножку движемся назад, смеемся, но остаемся предельно серьезными, неистово целуемся. Его губы крепче прижимаются к моим, на этот раз сильные мужские руки скользят вниз по моей спине.
На мне легкое черное платье из тонкого хлопка. Марк яростно сжимает мои ягодицы, притягивая к себе, а другой рукой обнимает за шею. Ненасытные, мы целуемся снова и снова. Затем его ладонь ложится на мою талию. Будто партнер в танце, он приподнимает меня и кружит. Ставит на землю и зарывается лицом в шею, теплые губы касаются моей кожи.
— Ты пахнешь клубникой, Икс, — шепчет он, — вином и клубникой.
Марк по-прежнему держит меня за талию, наши пальцы — мои бледные, его смуглые — переплелись. Внутри зарождается желание более сильное, чем секс, но и секс тоже, еще как!
— Наверх, — говорит он. — Сейчас же.
Марк выбирает. Я и хочу, чтобы меня выбрали. Руки мои дрожат, колени подгибаются, пока я пытаюсь вставить ключ в замок. Наконец дверь открывается, и Марк бежит за мной по лестнице, смеясь и рыча, как великолепный зверь, кинувшийся за своей добычей. Он почти настигает меня, когда я, хихикая, забегаю в квартиру. На мгновение остаюсь одна, но вдруг визжу от страха — слегка притворного. Роскаррик кидается на меня с вожделением и снова преследует до кухни. Мы стоим возле холодильника, Марк снимает с себя рубашку.
На кухне почти темно. Сюда через окно попадает лишь свет от уличных фонарей и серебристо-белой средиземноморской луны.
Теперь Марк стоит без рубашки. Лунный свет черно-белой фотографией ложится на мускулистую грудь, твердые, но тонкие на вид ребра, подтянутый живот. Грудь его оказалась шире, чем я ожидала, более рельефной. Он выше и сильнее меня, я испытываю легкий прилив страха вперемешку с животным желанием. Как же сильно я хочу его! Он бросает рубашку на пол и подходит ближе.
Мы целуемся снова, и еще раз. Встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до мягких губ, один раз, другой. Они такие нежные, трепещущие, чувственные. Мой язык скользит внутрь и возвращается назад. Что я творю?
— Довольно, Икс. Теперь — кровать.
Марк подхватывает меня, как пушинку, будто жених, что должен перенести невесту через порог. Идет в спальню и кидает на кровать. Та жалобно скрипит, вот-вот развалится. Но, если честно, мне наплевать.
Марк Роскаррик длинной темной тенью нависает надо мной, его торс обнажен.
— Останься так, — просит он. — Именно так.
Я лежу на кровати, руки закинуты. Но я не могу остаться в таком положении — я слишком хочу его. Яростно сбрасываю босоножки. И тогда Марк хватает меня за тонкую щиколотку и целует внутреннюю сторону стопы, вызывая всплески желания во всем теле. Божественное ощущение! Я вся горю от страсти. Он отпускает мою ногу на одно невыносимо долгое мгновение, опьяняющее мгновение, и в полутьме смотрит на меня:
— Хочешь, чтобы на мне что-то было?
Мгновение перерастает в тишину. Хочу ли я? Хочу ли, чтобы он надел презерватив?
Ради всего святого, НЕТ! Пусть на нем ничего не будет. Хочу его голым, таким же, как я, и внутри меня. Всю свою жизнь, разумную, послушную, прилежную жизнь паиньки, я просила парней предохраняться — тех немногих, с кем спала. Но сейчас меня это не волнует, мне хочется быть легкомысленной. Я пью таблетки, этого достаточно, а теперь поторопимся!
— Возьми меня скорее.
Марк снова нависает надо мной. Как хищник. Как неземное существо, невероятно красивое по человеческим меркам. Горячо целует меня в шею, вдыхает запах моей кожи.
— Хочу видеть тебя голой…
Я замираю и смотрю на Марка. В нем бушует непонятная мне ярость.
— Хочу видеть тебя целиком…
Пару секунд он возится с пуговицами на платье, я приподнимаюсь на локтях, чтобы помочь ему. Он лишь смеется — а может, даже скалится — и срывает с меня легкую ткань, вот так просто, срывает с моего полуобнаженного тела. Затем отбрасывает в сторону оставшиеся от наряда клочки. Пытаясь возразить, заглядываю Марку в глаза:
— Но мое платье…
— Я куплю другое! — рычит он. — Чертову сотню платьев!
Он проворно расстегивает бюстгальтер и тоже отбрасывает его. Смотрит на мои белые груди с еле сдерживаемым желанием, а потом осыпает их поцелуями — прохладными и теплыми одновременно, сначала левую, затем правую. Его пальцы нежно и умело теребят соски. Марк играет с ними, покусывает. Они каменеют и с каждым прикосновением становятся все тверже.
Его желание дотронуться до самого сокровенного моего места становится непреодолимым. Я влажная, готовая принять его. Отчаянно жду. Бедра тянутся ему навстречу. Марк знает, чего я хочу. Его губы спускаются по моему бледному животу, ниже и ниже. Он целует мой пупок. Этот мужчина словно некая темная волна, что омывает мое тело и ласкает его, как песчаный берег.
Мои трусики скользят вниз по бедрам, обнаженные ступни трепещут при соприкосновении с тонким хлопком. И вот последний барьер пал, и сладкие губы Марка касаются самого низа моего живота, средоточия желания, моей промежности, клитора.
Влага между ног смешивается с влагой его губ, крепкие руки стискивают мои бедра. Он целует меня, пощипывает, и тут его язык выстреливает и… о да!.. попадает в самую точку. Марк со знанием дела находит клитор и своим мягким, но напряженным языком лижет меня, двигаясь ритмично и сладко, как мерцающий огонек. Его прикосновения нежные, словно перышко. Мое сердцебиение учащается, тело гудит от наслаждения, я вся дрожу от беспрерывных вспышек удовольствия, но Марк неумолимо ласкает мою промежность, слегка покусывая клитор. И тут мир взрывается, ослепляя меня розовым светом, а с губ непроизвольно слетают слова: