В середине XIV века власть над этой областью получил эмир Казаган, он сначала посадил при себе хана из дома Угедея, потому как рассорился с ханами из дома Джагатая, а когда помирился с джагатидами, то просто сместил неугодного хана и посадил джагатаида. Сами ханы настолько уж были не способны удержать власть, что смирялись с такой участью. Эмиры тоже не знали, чего ожидать от будущего, стоило им проявить слабость, как их ожидал стандартный конец — насильственная смерть. Сам эмир Казаган, человек властный и отважный, когда стал стареть, решил отдать свое место сыну, а тот вместо благодарности приказал убить своего отца и… женился на его вдове. Хотя эмиры гибли и прежде от рук искателей власти, этот случай посчитали омерзительным и отцеубийцу свергли всем эмирским миром, загнав в отроги Гиндукуша, где он и погиб.
К власти пришел эмир Пуладчи, который сразу же озаботился поисками хорошего потомка из дома Джагатая. Таковым был признан восемнадцатилетний хан туманного происхождения, вошедший в историю Средней Азии как Тоглук-Тимур. Какого бы спорного джагатаидского происхождения ни оказался этот юноша, он был на удивление хорошим правителем. Он навел порядок в Моголистане и решил наконец-то присоединить к этому дикому государству благодатный юг — то есть Трансоксиану. Ему это тоже удалось.
Для того чтобы Трансоксиана не чувствовала, что ею управляют неверные, Тоглук-Тимур принял ислам. Но все равно в созданном им государстве две разные части страны жили каждая сама по себе. На севере как презирали южан, так это и продолжалось, на юге как боялись дикарей, так и продолжали бояться. Слепить единый мир из двух таких различных никак не выходило. Север оставался диким севером, а юг — культурным югом. Вряд ли, может, удалось бы примирить эти две части единого целого и нарастить к ним новые земли, добытые потом и кровью воинов, если на историческом горизонте XIV столетия не появился другой великий завоеватель, равный по силе и славе самому Великому Хану, но не великий хан, и вовсе не хан, и даже не чингисид.
Имя его заставляло одних захлебываться от восторга, других шипеть от ярости или дрожать от страха. Его звали Тимур, сын Тарагая. И происходил он из монголов, которые разбавили (и значительно) свою кровь тюркской.
Тимур
Много позже Тимуру приписали то же предначертание великого пути в момент рождения, что и самому Великому Хану. Якобы родился Тимур из рода Барлас (хорошего монгольского рода, однако не царского) со сгустком крови, зажатым в руке, а по другим сведениям — с руками, полными крови, что обещало судьбу воина и завоевание мира. Эта биография Тимура лепилась уже после его смерти и по образу и подобию «Сокровенного сказания», так что не стоит искать в ней абсолютной правды. Даже выбор имени Тимура стал позже считаться знаменательным, взятым из стиха в Коране.
На самом деле во времена Тимура имя со столь тюркской ориентацией в мусульманской стране было уже пережитком прошлого: такие имена старались детям не давать, если дети были мусульманами. Отец Тимура был хотя и эмиром, но человек очень простым: он недавно принял ислам, верил горячо и искренне, но мусульманские имена ему ничего не говорили, так что и своему сыну, которого он воспитал мусульманином, он все же дал имя понятное, тюркское — Тимур, то есть железо. С этим железным именем и соответствующим воспитанием: с раннего детства приучен к седлу, охоте и войне, не знает страха и не боится трудностей, всего достигает самостоятельно, — Тимур вступил во взрослую жизнь.
Начал он эту жизнь со службы у эмира Казагана. Другого пути достичь хоть какой-то значимости у мальчика из рода совсем не царского — не было. Он должен был служить и хорошо служить, терпеливо ждать, вовремя разглядеть удачный момент, чтобы выслужиться, выбрать властителя, который вдруг не окажется смещенным или убитым, то есть сложностей на этом пути к власти было больше, чем нам сегодня представляется.
У Тимура было отлично тренированное тело, он был неприхотлив в еде и быте, он имел острый и проницательный ум, он был бесстрашен и в то же время достаточно осторожен, если речь заходила о придворных интригах, и у него была харизма — то, что всегда спасает людей этого плана в самых сложных политических событиях своего времени.
Любимой игрой Тимура, которой он развлекал себя в минуты покоя, были шахматы. В людей он тоже играл, как в шахматы — какие-то фигуры продвигал, какие-то безжалостно сдавал, делая обманные ходы, какие-то уничтожал, видя в них угрозу безопасности. Если бы он этого не делал, то вряд ли бы в том XIV столетии стал фигурой, практически равной по сияющему ореолу основателю Великой Монголии. Ему в каком-то плане даже было сложнее, чем Чингисхану: тот лепил свой монгольский мир из ничего, а Тимур собирал свое огромное государство из кусочков развалившейся империи, и эти кусочки не желали складываться в новую империю, потому что осознали возможность независимого существования.
Тимуру было трудно и в другом смысле: он пришел после Чингисхана, и, как бы то ни было, современники и потомки сравнивали его с Великим Ханом. Ему для того, чтобы достичь славы, следовало не повторить деяния Чингисхана, а свершить больше, чем тот, победить врагов сильнее и построить государство могущественнее. Самое трудное — нужно было так заново склеить имперские части, чтобы страна стала единым целым. Дальновидный Тимур очень хорошо понимал, что не имеет смысла складывать части, которые никогда не захотят жить вместе. Следовательно, было глупо тащить в новое государство джучидов с их завоеванными христианами — во-первых, очень далеко на севере, во-вторых, ненадежно. Зато рожденному мусульманином в Средней Азии имело полный смысл вернуть все мусульманское население под власть монголов, собрать отколовшиеся части, добавить новые, подчинить земли, которые по праву принадлежат исламу, но почему-то подчиняются немногочисленным христианам, то есть создать сильное государство ислама.
Не трогая джучидского севера, он хотел сплотить весь исламский юг Планировал ли он это с самого начала? Конечно же — нет. Первые его шаги были простыми: определиться на службу и выслужиться, добыв хорошую должность и богатство, а также совершать подвиги и богоугодные дела, чтобы в случае преждевременной кончины попасть в хороший мусульманский рай с гуриями и фонтанами.
Итак, молодой Тимур отправился ко двору эмира Казагана и был принят на службу. Статный, красивый, умный, он понравился эмиру и тот отдал ему в жены свою внучку Альджуй, сестру эмира Хусейна. Это была большая удача: эмир дал за этой девушкой много скота и прочего богатства, а Тимур настолько возгордился возвышением, что когда через год Альджуй родила ему сына-первенца, Тимур нарек того Джахангиром (властителем мира в переводе). Кроме внучки эмир вручил Тимуру и нечто гораздо более ценное — должность. Теперь Тимур командовал одним из отрядов эмира. Вроде бы все складывалось наилучшим образом.
Через несколько лет верной службы Тимур мог рассчитывать на значительное продвижение по службе. Но смута в Трансоксиане была такой сильной, что эмир Казаган пережить ее не мог. Тимуру тоже все больше и больше хотелось власти: он хотел стать властителем Мавераннахра, а между ним и этой землей как раз стоял эмир Казаган. Так что не удивительно, что молодой Тимур стал искать союзников, готовых поднять восстание. В этом качестве к нему присоединился не менее амбициозный новый родственник эмир Хусейн, которому Тимур нужен был для завоевания Герата. Когда город оказался в его руках, как потом с обидой вспоминал Тимур, Хусейн отказался его отблагодарить. Это охладило пыл Тимура, и он снова вернулся на службу к Казагану.
Служить тому верой и правдой он совсем не собирался, напротив, стал сноситься с заговорщиками, думая, как разумнее и безопаснее свергнуть эмира. Но когда стало ясно, что заговорщики видят в Тимуре опасного соперника и готовы сдать его Казагану, он поспешил донести о готовящемся заговоре первым, что позволило ему возвыситься на службе и получить в управление город Ширганат.
У эмира тем временем созрел план отобрать Хорезм у джучидов, он хотел послать на Хорезм Тимура, но тот знал, что взять город приступом будет сложно, и внушил эмиру, что большой сложности в завоевании Хорезма нет, так что туда можно послать его сына Мир-Абдаллаха: таким образом Тимур убивал двух зайцев: устранял со своего пути Мир-Абдаллаха и завоевывал славу победителя хорезмийцев. План удался. Мир-Абдаллах стоял под Хорезмом, Хорезм не сдавался. Казаган, расстроенный событиями, послал туда Тимура, тот в отличие от Мир-Абдаллаха не стал брать город приступом или осаждать, он завел тайные переговоры с властями Хорезма и путем подкупа взял город вообще без боя — в глазах Казагана он был героем, а Мир-Абдаллах удостоился презрения. За эти заслуги Тимур был назначен наместником Хорезма.
Казаган испытывал к Тимуру все растущее доверие. Тут помог и случай: когда на охоте зять Казагана Кутлук-Тимур решил того убить, Тимур спас эмиру жизнь. В то же время Тимур готовил заговор против эмира, но не находил сочувствующих. Случай помог снова: эмир простил Кутлук-Тимура, но тот сблизился с его сыном Мир-Абдаллахом, и Тимур обвинил обоих в подготовке нового заговора. Как там было на самом деле, вряд ли мы узнаем. Достаточно того, что эмир поверил. Однако скоро Кутлук-Тимур осуществил задуманное — то есть убил Казагана, на его место был поставлен Мир-Абдаллах, но он оказался скрягой, поэтому был свергнут, изгнан из ставки в снега Гиндукуша, где он и погиб. Очень скоро и на престол посадили Тимур-Шах-Углана. В убийстве и восстании был замешан один из родственников Тимура Ходжа-Барлас, который претендовал на свою часть власти. Так что Тимур, поняв, что оставаться с победителями, когда те делят трофеи и расправляются с неугодными (а Тимур был таковым, поскольку однажды уже донес о планах заговорщиков погибшему эмиру), опасно, сбежал в родной Кеш.
В стране воцарились беспорядки. Хан Тоглук-Тимур терпел эту беду около двух лет и, в конце концов, решил навести порядок. С большим войском он пошел в 1360 году на Трансоксиану. Тимур было собирался найти сторонников и воевать, но, посовещавшись с мусульманами, отказался от затеи: решено было встретить карательное войско выражением покорности и дарами. Как только завоеватели вошли в Кеш и в обычном порядке хотели приступить к грабежам, навстречу им вышли мусульмане во главе с Тимуром и облагодетельствовали по полной программе.