Неудивительно, что после поборов начинались народные бунты. Они тоже шли по всей стране. Аурангзеб отправлял войска на подавление восстаний и на юг, и на север, и на запад, и на восток. Не было, наверно, района, где не побывала бы армия.
Впрочем, и с армией тоже было не все в порядке. Она разрослась до чудовищного числа в 170 000 всадников и вдвое более обозных. Ее нужно было содержать. Содержать ее должны были джагирдары, которые поставляли со своих земель определенное количество всадников, вооружения, слонов, коней и т. п. Практически все земли в государстве уже были отданы джагирдарам, новых взять было неоткуда, а со старых земель благодаря убийственным поборам взять было нечего. Воинам, само собой, тоже было нечем платить. И столь же понятно, что пропитание они добывали самым простым путем — собирались в группы и грабили местных крестьян. От этого хозяйства приходили в упадок, усиливался голод, джагирдарам еще невозможнее становилось собрать налог, и… это был замкнутый круг.
Для установления покоя и порядка нужны войска, но войска занимаются грабежом ради выживания, крестьяне голодают и не могут платить, начинаются мятежи, на них посылают войска для установления покоя и порядка… Неудивительно, что все свое правление Аурангзеб провел в войнах.
Воевать ему пришлось по всей стране. Другая проблема этого правления — религиозная политика падишаха.
Он в отличие от своих предшественников был фанатиком. Ярый приверженец ислама, во что бы то ни стало он поставил себе задачей полную исламизацию Индии. Никто из его предшественников не покушался на искоренение местных религий, Аурангзеб решился. Под уничтожение попали как индусы, так и мусульмане шиитского толка. Он запретил все, что только можно было запретить: музыку, танцы, праздники, живопись, вино, индийские знаки различия, выезд на слоне, индийскую культуру и сами храмы — их он приказал разрушить. Причем, боясь, что приказ не будет выполнен, отправлял столичных чиновников с проверкой в указанные места. Чиновники приезжали, но мудрые местные князьки просто давали им взятку, тогда в докладе падишаху храм значился как разрушенный, а на самом деле он продолжал стоять на своем месте. Только всплеском взяточничества можно объяснить, что в Индии после Аурангзеба осталось столько храмов!
Но далее страну ждало еще одно потрясение — введение джизии (подушного налога на индусов, который был отменен Акбаром Великим). Тут уж возмутились все, кто не был суннитом.
Первыми восстали города Гуджарата, Дели, Бурханпура. Восстали маратхи, раджпуты, джаты, даже мусульмане-афганцы, хотя те были правоверными суннитами. Новый закон болезненно задевал всех, показывая, как на самом деле относится империя Великих Моголов к своим подданным, за кого она их держит — за говорящий скот, за рабов. И неудивительно, что все время правления Аурангзеба (а оно было длительным) страну трясло от мятежей и восстаний. Лозунгом восстаний были слова: «Все отнято, осталась только родина!»
Собранная из пестрых лоскутков индийских царств империя зашаталась. Родина у каждого народа была своя: одна у маратхов, другая — у раджпутов, третья — у афганцев.
Вместе жить они не желали, но врага своего видели и знали — Великие Моголы. Наиболее удалось сплотиться для борьбы с Моголами маратхам. У них появился свой национальный вождь — Шиваджи. Аурангзеб пытался этого вождя тайно убить — не получилось, пытался разгромить его войско — не получилось.
В ответ на действия могольской армии и предательство Шиваджи повел маратхов на Сурат. Это был торговый порт, куда заходило множество судов. Город приносил отменную выгоду. Маратхи взяли и разграбили Сурат. Аурангзебу удалось после этого захватить Шиваджи и взять с него слово более не поднимать народ. Но, вернувшись в родные горы, Шиваджи снова собрал единомышленников и снова разграбил Сурат, на этот раз город пострадал так, что перестал именоваться портом. Иностранцы избегали там появляться.
Сам Шиваджи, сумевший еще в былые времена стать держателем земель Пуны, объявил себя королем Пуны. Это был плевок в лицо падишаха, но тот ничего поделать не мог: Пуна стала независимой. Оттуда Шиваджи, а потом его сын ходили набегами на могольские территории. Жителям этих земель стало еще хуже: их теперь регулярно грабили как Великие Моголы, так и маратхи.
Афганцы тоже жаждали освободиться от Моголов, там это было уже не религиозное, а национально-освободительное движение: афганцы были с моголами одной веры. Для Аурангзеба они представляли большую опасность, нежели маратхи или другие народы Индии. Так что в афганских горах Аурангзеб провел немало времени. Другая проблема — сикхи. Волнения пошли по всему Пенджабу, и они были масштабными. Пришлось Аурангзебу бороться и с раджпутами, тут уж борьба расколола и семью падишаха: его сын Акбар примкнул к восставшим. А ведь падишах посылал Акбара всего лишь на переговоры с вождями раджтгутов, которые… пообещали Акбару место падишаха, если он сможет свернуть папу с престола. Аурангзеб был в ярости и бросил против сына войско. Акбара предупредили, и он сумел сбежать… к маратхам! Это было уже неприемлемо.
Аурангзеб собрал все свои силы. Ему удалось снова покорить и разграбить Биджапур, Голконду и независимое государство маратхов Махараштру.
«К 1689 году (это год уничтожения Махараштры. — Автор) Аурангзеб достиг вершины своего могущества, — пишут историки, — Северная Индия, так же как и Индийский полуостров, лежала j его ног. Все, казалось, было завоевано Аурангзебом. В действительности же все было потеряно. Это было началом конца.
В это время открылась самая печальная и самая тяжелая глава в истории его жизни. Могольская империя стала слишком большой, чтобы ею мог управлять один человек. Враги поднимались со всех сторон. Аурангзеб мог наносить им поражения, но не мог сокрушить их. Аурангзеб столкнулся с вездесущим врагом, с которым ему приходилось бороться всюду — от Бомбея до Мадраса, по всему Индийскому полуострову, враг был неуловим, как ветер, и не было такого военачальника или такого укрепления, захват которого сломил бы его силы».
Аурангзебу постоянно приходилось вести боевые действия против маратхских вождей. Причем свои крепости маратхи сдавали иногда и без боя, но стоило только моголам уйти, как крепость снова так же спокойно переходила в руки восставших. Аурангзеб так и метался между этими крепостями, завоевывая, теряя, снова завоевывая. Он и умер в одном из походов на маратхов.
Шел 1707 год, падишаху было 89 лет. Это был последний Великий Могол, достойный упоминания. Его наследники считались правителями империи, но таковыми уже не были. Теперь на власть их ставили феодальные группировки.
Так друг друга сменили Бахадур-шах (1707–1712), Джахан-дар (1712–1713), Фаррук-Сейяр (1713–1719), Мухаммад-шах (1719–1748), Ахмад-шах (1748–1754), Аламгир Второй (1754–1757) и еще один Шах-Джахан. Бахадуру пришлось продолжить бесперспективную войну в маратхами, победить их он так и не смог. Сменивший его Джахандар был несколько слаб рассудком.
Как пишет Каплан, «…новый император сразу же полностью опустошил казну, подарив своей фаворитке 20 миллионов рупий. Кроме того, он сжег все дворцовые запасы топленого и растительного масла, так как обожал иллюминации. Солдатам перестали платить, назревал бунт; перепуганный император разрешил войскам разграбить дворцовые склады. Неудивительно, что Джахандар царствовал только год».
Фаррук-Сейяр был больше занят дворцовыми интригами и погиб в результате заговора.
Мухаммад был слабым и совершенно безвольным человеком, он переходил как знамя из рук в руки. Во время его правления на империю напали персы, они продвинулись в глубину страны, сея всюду панику. Придворные завели переписку с персидским завоевателем Надир-Шахом. Сам Мухаммад отправился к нему на поклон. Надир-Шах его милостиво принял, не сверг с престола, вместо этого он стал планомерно уничтожать индийские земли.
О том, что происходило в Дели того времени, лучше всего расскажет хроника, написанная персами и славящая своего властелина: «Пламенный гнев счастливца вскипел, и он приказал произвести поголовное избиение всех жителей Шахджаханабада [Дели]. Победоносное войско, услышав эти полные [гнева] слова, сразу в числе ста тысяч человек с оружием в руках атаковало кварталы, улицы, базары и дома жителей той местности и занялось убийством. Детей и взрослых, юных и старых, кого бы ни находили, не стеснялись убивать и лишать жизни; луноликих девушек и целомудренных женщин пленили рукою предопределения и пустили дым бесчестья из имущества каждого богатого человека».
Империя теряла кусок за куском. Маратхи восстановили свою независимость. Декан фактически стряхнул власть империи. Сам Мухаммад понимал, что все гибнет. Да и сам он тоже гиб. К сорока годам он превратился в старика. Единственное, что его радовало и давало утешение, — петушиные бои и прогулки на слоне.
Падишах жил в опиумном тумане (к наркотику он пристрастился в юности) и завел во дворце целую армию предсказателей судьбы. Но тут уж предсказывай не предсказывай, а судьба и так была совершенно ясна.
Сменивший отца Ахмад был и вовсе негодным правителем. Он предпочитал мужчинам женское общество и был таким трусом, что даже не решался подойти к окну. Само собой, придворным это надоело, Ахмада ослепили и бросили в тюрьму. Вместо него поставили Аламгира Второго (Первым был Аурангзеб, носивший это имя).
Аламгир занимался только своим гаремом. Его тоже свергли и заменили неким принцем Шах-Джаханом, о котором и вовсе сказать нечего.
Все это время империя таяла, как снег на солнце. В конце концов, она распалась. И значительную роль тут сыграли как раз англичане, которых в пику португальцам «приютил» Джехангир, и французы. Они и растащили остатки Империи Великих Моголов. Последний из Великих Моголов Бахадур-Шах Второй, уже в XIX веке, марионеточный государь, но с чувством собственного достоинства, не видя никакого выхода, даже присоединился к восстанию сипаев ·. Это завершилось большим кровопролитием и полным подчинением Индии Британской империи.