ое деление.
«Много ветвей и племен принадлежит к потомству Алан-Гоа, и многочисленность их дошла до того, что если станут перечислять [составляющих] их людей, то [в итоге] получится больше ста туманов. У всех [этих племен] четкое и ясное родословное древо, ибо обычай монголов таков, что они хранят родословие [своих] предков и учат и наставляют в [знании] родословия каждого появившегося на свет ребенка. Таким образом они делают собственностью народа слово о нем, и по этой причине среди них нет ни одного человека, который бы не знал своего племени и происхождения. Ни у одного из других племен, исключая монголов, нет этого обычая, разве лишь у арабов, которые [тоже] хранят [в памяти] свое происхождение», — говорит Рашид-ад-Дин.
Именно потомки от трех сыновей, зачатых от Неба (а посланец со светло-русыми волосами в одном переводе и золотыми во втором был для монголов представителем Неба), или даже от самого вечернего золотого света, или от божественного месяца, или от монгольского святого духа, сошедшего на монгольскую Марию, считались настоящими монголами, стоящими выше всех остальных соплеменников. Ступенью ниже стояли потомки Алан-Гоа от сыновей, родившихся естественным, то есть не небесным путем.
«Те племена, которые принадлежат к роду Алан-Гоа и ее сыновей, делятся на три части в следующем подразделении. Первая — те, которые происходят из рода Алан-Гоа до шестого ее поколения, в котором был Кабул-хан. Всех этих людей из [числа] сыновей, племянников и их рода, независимо называют нирун. Точно так же нирунами называют братьев Кабул-хана и их род. Вторая — те, которых, хотя они нируны, но называют кият. Они суть колено [тайфэ], которое ведет свой род от шестого поколения Алан-Гоа, от рода Кабул-хана. Третья — те, которых, хотя они происходят из племени нирун-кият и чистого рода Алан-Гоа и появились на свет от прямого ее потомка в шестом [колене], Кабул-хана, называют кият-бурджигин. Их происхождение таково: они народились от внука Кабул-хана, Есугей-бахадура, отца Чингиз-хана».
Я не знаю, имела ли место хождение эта легенда во времена самого Чингисхана, не знаю также, выдумал ли он легенду сам или постарались потомки, но вполне возможно, что легенда существовала уже на протяжении нескольких поколений. И вот почему. Каким-то образом было необходимо объяснить внешнее отличие рода Борчжигина. Небесное объяснение было самым лучшим и надежным. Что же касается правдивого объяснения, то долго искать его не потребуется: род Чингиса был с примесью чуждой крови, крови того светловолосого человека, который посещал Алан-Гоа на вечерней заре. Вероятно, не все Борчжигины наследовали особенности цвета волос и глаз, а также строение черепа и рост бороды, и еще более вероятно, что таковых рождалось совсем немного. Но Чингисхан унаследовал «чужие» признаки. Именно это и отмечали все его биографы и все, кто имел счастье видеть хана. У него были светлые глаза, рыжие волосы и борода, он был высок для своего народа, и замечательная деталь — нос у него выступал, как у европейца-кыпчака[3]. Добавьте большой красивый лоб, яркие густые брови — и больше о монгольской крови хана вы сами даже не заикнетесь. Чингисхан был метисом.
Мог ли он не отнести себя к небесному роду? Думается, не мог.
Его отец Есегэй-багатур принадлежал к «детям неба».
«[Племя] кият-бурджигин происходит из его потомства, — пишет Рашид-ад-Дин. — Значение „бурджигин“ — „синеокий“, и, как это ни странно, те потомки, которые до настоящего времени произошли от Есугей-бахадура, его детей и уруга[4] его, по большей части синеоки и рыжи. Это объясняется тем, что Алан-Гоа в то время, когда забеременела, сказала: „[По ночам] перед моими очами [вдруг] появляется сияние в образе человека рыжего и синеокого, и уходит!“ Так как еще в восьмом колене, которым является Есугей-бахадур, обнаруживают этот отличительный признак, а согласно их [монголов] словам, он является знаком царской власти детей Алан-Гоа, о котором она говорила, то подобная внешность была доказательством правдивости ее слов и достоверности и очевидности этого обстоятельства».
Есугей был богатым по монгольским меркам: он владел огромными стадами скота и большой вооруженной дружиной нукеров. В бою он оказался замечательным воином, ему удалось подчинить себе новые кочевья и новых рабов. Этот рыжий и синеокий монгольский воин небесного рода нашел себе и достойную будущего властелина мира мать — красавицу Оэлун.
Сокровенное сказание передает эту историю таким образом:
«В ту пору, охотясь однажды по реке Онону за птицей, Есугей-Баатур повстречал Меркитского Эке-Чиледу, который ехал со свадьбы, взяв себе девушку из Олхонутского племени. Заглянув в возок и поразившись редкой красотой девушки, он поспешно вернулся домой и привел с собой старшего своего брата, Некун-танчжия, и младшего — Даритай-отчигина. В виду их приближения, Чиледу испугался, но под ним был скакун Хурдун-хуба. Хлещет он своего хуба по ляжкам, старается скрыться от них за холмами, но те втроем неотступно следуют за ним по пятам. В то время когда Чиледу, объехав мыс, вернулся к своему возку, Оэлун-учжин говорит ему: „Разве ты не разгадал умысла этих людей? По лицам их видно, что дело идет о твоей жизни. Но ведь был бы ты жив-здоров, девушки же в каждом возке найдутся, жены в каждой кибитке найдутся.
Был бы ты жив-здоров, а девицу-жену найдешь. Придется, видно, тебе тем же именем Оэлун назвать девушку с другим именем. Спасайся, поцелуй меня и езжай!“ С этими словами она сняла свою рубаху, и когда он, не слезая с коня, потянулся и принял ее, то из-за мыса уже подлетели те трое. Пришпорив своего Хурдун-хуба, Чиледу помчался, убегая от преследования вверх по реке Онону. Трое бросились за ним, но, прогнав его за семь увалов, вернулись. Есугей-Баатур повел за поводья лошадь Оэлун-учжин, старший его брат, Некун-тайчжи, ехал впереди, а младший, Даритай-отчигин, ехал вплотную рядом с ней. Едут они так, а Оэлун-учжин приговаривает:
Батюшка мой, Чиледу!
Кудрей твоих встречный ветер никогда не развевал
В пустынной земле никогда ты не голодал.
Каково-то теперь?
И роняя обе косы свои то на спину, то на грудь, то вперед, то назад так громко она причитала „каково-то теперь уезжаешь?“ так громко, что —
Онон-река волновалась,
В перелесье эхо отдавалось.
Уж близко к дому стал унимать ее плач Даритай-отчигин:
Лобызаемый твой много перевалов перевалил,
Оплакиваемый твой много вод перебродил.
Сколько ни голоси, — он не бросится взглянуть на тебя,
Сколько ни ищи, — его и след простыл. Замолчи уже.
Так унимал он ее. Тут же Есугей и взял Оэлун-учжин в дом свой. Вот как произошло умыкание Есугеем Оэлун-учжины».
Оэлун-учжина, украденная чужая невеста, стала женой Есугей-багатура. Первенец, наш Чингисхан, родился, когда Есугей вернулся из очередного похода на татар, отомстив за унижение своего сородича и захватив пленников, среди которых был сильный враг Темучжин-Уге. Чингисхан родился в «…Делиун-балдах, на Ононе. А как пришло родиться ему, то родился он, сжимая в правой руке своей запекшийся сгусток крови, величиною в альчик[5]. Соображаясь с тем, что рождение его совпало с приводом Татарского Темучжин-Уге, его и нарекли поэтому Темучжином». Это потом он получит священное имя — Тенгиз, имя священного озера, где по берегам до сих пор стоят сопки, на которых монголы приносили жертвы своему богу Тенгри — богу Ясного Синего Неба. А пока мальчика зовут Темучжин.
«Во время пребывания в Дэлигун-Болдаге на Ононе в год Черной лошади (или 1162 г.) в первый летний месяц в полдень шестнадцатого дня родился Чингис-хаган», —
сообщает хроника. Родился он на островке среди вод не то широкой реки, не то моря.
«В древних летописях и исторических сочинениях монголов часто упоминаются названия местностей, рек, гор, расположенных в бассейне реки Онон, — размышляет Дамдинов, — многие географические названия, упоминаемые в летописях и других произведениях, не сохранились. По-видимому, часть из них была заменена другими названиями. Главные события, о которых повествуется в Сокровенном сказании и частично в Алтан тобчи, развертываются на берегах реки Онон. Это и понятно, потому что здесь в древности жили монголы. Но теперь в этих местах живут буряты, ононские хамниганы и русские. В упомянутых сочинениях встречаются топонимы, сохранившиеся до сего времени, например: Онон мурэн — река Онон (от маньч. „онон“ — „козел, самец дикой серны“), Дэлюун болдог — Дэлюн Болдок (букв, „селезенка-бугор“), Экэ арал — остров Икарал (букв, „мать-остров“ и название русской деревни — Икарал), Бальджун арал — остров Бальджина, название озера Бальдзино и речки (от маньч. „бальджин“ — „привидение, призрак, оборотень“), турын гол — речка Тура, вытекающая из озера Бальдзино (от тюрк. „тура“ — „труднодоступное место, болото, укрепленное жилище“) и т. д. По названиям топонимов можно догадаться, что до IX века н. э. и образования государства киданей здесь контактировались монголоязычные, тюркоязычные и тунгусо-маньчжуроязычные народности. В среднем течении реки Онон, напротив центра Ононского района — села Нижний Цасучей, между двумя рукавами р. Онон расположен самый большой остров реки Экэ арал (букв, „мать-остров“), в местном русском произношении — Икарал, с таким же названием есть и русская деревня».
«Размеры острова (длина почти 20 км и ширина около 10 км) послужили основанием для присвоения названия Экэ арал, и на нем же находится урочище Дэлюн-Болдок, которое походит по внешнему виду на селезенку полукруглой формы. Оно расположено на острове ближе к левому рукаву и находится недалеко от с. Кункур Агинского района. Монгольская хроника XIII века.