Хотя таким образом Аюки хан усилился и доставил своим подвластным спокойствие и довольство, но в году Темур Могой (1701) между Аюки ханом и сыном его Чакдарчжабом произошли раздоры за жену последнего. Гунч-жаб, любимый сын Аюки, дав слово убить своего старшего брата, в темную ночь подослал к своему брату злонамеренного человека, который выстрелил в Чакдарчжаба из ружья, заряженного двумя пулями (зарядами), и ранил. От этого произошли раздоры и смятения: Гунчжаб убежал в гор. Саратов (Шарату); Аюки хан укрылся в маленьком русском городке, а Чакдарчжаб, взяв с собою некоторых родственников, перекочевал за р. Зя (Урал) и там расположился кочевьем.
Князь Борис Голицын, присланный от русского хана, прибыл и помирил отца с сыном. Санчжаб, сын Аюки, ушедший вместе с Чакдарчжабом, взял 15 000 кибиток подвластных и ушел в Зюнгарский нутук, где Цеван Рабтан отняп подвластных, а Санчжаба одного отослал обратно. Калмыцкий улус со времени прихода из Зюнгарии (1628 г.) постепенно увеличивался, но с этого времени (1701 г.) стал уменьшаться.
Когда в году Гал Гахай (1707) чеченцы, кумыки и нагайцы сделали нападение на русских, Аюки хан не дал русским требуемого войска. Потом, когда башкиры бунтовали против России у (дербетский) Мунке Темур, подвластный (хариату) Аюки, в губерниях Пензенской и Тамбовской сжег более ста сел, взял в плен весьма много русских земледельцев и распродал их в Персию, на Кубань, в Хиву и Бухарию. Поэтому в году Шорой Хулугуна (1708) Петр Матвеевич Апраксин приехал узнать от Аюки хана о причине этих несправедливых поступков; Аюки отвечал, что в этом виновен (дербетский) Мунке Темур, и что он не знал о его намерениях. Аюки хан обещал не дозволять своим тайшиям переходить на южный берег р. Волги и не посылать их на грабежи и разбои, также обещал в случае нападения неприятелей помогать начальникам ближних русских городов; в случае же нападения башкир, крымцев и др. неприятелей на калмыков просил дозволить укрыться в ближних русских городах.
В году Темур Хулугуна (1720), когда царь Петр готовился к войне с Турцией, башкиры снова учинили набеги на русских. Царь, надеясь через Аюки хана усмирить их, послал указ, почему Аюки хан выставил против них 5000 войско, а на Дон отправил 10 000 войско, большую часть которого составляли дербетовцы, усмирившие казаков, производивших на Дону воровство и разбой".
Так складывалась судьба переселенных ойратов под рукой русских царей. Бывшие земли ойратов были поделены между Россией, Монголией и Китаем. Единый в целом народ оказался и вовсе разбит на три части. Эти части пытались снова соединиться, но достаточно безуспешно.
Ойратов, которых затем назвали зюнгарцами, а еще позже калмыками, в России использовали как военную силу, их даже подчинили казачьим атаманам войска Донского. Постепенно их стали ассимилировать, заставляя сначала оседать на земле, или хотя ограничивать возможности кочевок. Такой жесткий административный надзор был противен самому мироощущению ойратов, так что не удивительно, что эти переселенцы с востока приняли активное участие в пугачевском бунте. После чего, само собой, попали под еще больший контроль. И только при Павле им была возвращена относительная свобода (возвращены в места волжских кочевий) и свой калмыцкий суд (а не российский) по своим нормам права (скажем так, средневековым). Назначенный Павлом наместник тайджи Чучей воспринимался ойратами как хан, но это счастье было скоротечно. В 1803 году он умер, а нового наместника им не дали. Всю Калмыцкую степь к концу XIX века разделили на 8 улусов, но эти земли все активнее осваивало русское крестьянство, так что в начале XX века два улуса отобрали. Земли ойратов сокращались и сокращались. А потом… потом к власти пришли большевики, которые взялись за «трудовой калмыцкий народ» и заставили его жить в городах и селах, а не в кибитках и юртах.
Но вернемся, собственно, в Монголию, ко времени исхода части ойратов. Даян-хану удалось, пожалуй, почти невозможное: он смог объединить раздробленные земли Монголии, они сплотились под его властью. И вполне возможно, что история Монголия могла стать совершенно другой, даже территориальное деление при нем изменилось: не было более восточной и западной части страны, была только северная Монголия и Южная, да и то потому, что между ними лежала бесплодная пустыня Гоби. Он, очевидно, хотел сплотить народ, смешать его, сделать единым. Он желал прочного мира и пытался развивать торговые связи с Китаем.
Увы, стоило только ему умереть — все пошло прахом. Местные ханы снова перессорились, и пошли набеги друг на друга и на соседние земли. Старшие дети обосновались на юге, младший сын — на севере, друг с другом они ладили плохо. Насколько бедна и слаба была эта страна, можно судить по тому хотя бы факту, что иногда ханы просили о помощи своего злейшего врага — Китай.
Но в чем Китай должен был поставить помощь? Послать войска, чтобы помочь какому-нибудь ханычу отловить самовольно откочевавших аратов! Даже на это монгольская знать стала почти неспособной. Примерно в том же состоянии пребывали и земли Средней Азии и Дешт-и-Кыпчака, населенные остатками степных завоевателей. Стоит ли удивляться, что к XX веку все среднеазиатские земли оказались под рукой России, а все прилегающие к Тибету и Китаю еще в XVII–XVIII веках — под рукой Китая?
Послесловие: Возвращение на восток
Что же собой представляла та Монголия, куда наконец-то вернулись ее обитатели, пытавшиеся завоевать весь мир? В XVI веке это было дикая и отсталая страна с кочевым скотоводством, почти полным отсутствием торговли и таким низким уровнем жизни, что окрестные народы глядели на монголов свысока. Как бы то ни было, но завоеванные страны со временем обрели свободу, а монголы потеряли все, что недавно еще имели: богатства, зависевшие от покорившихся своей доле людей, города, которые пришли в запустение и поросли травой, даже облавную охоту — радость великих ханов. Новых хозяев монгольской земли, протянувшейся от Хангайских гор и верховьев Енисея и Иртыша и до границ внутренней Монголии на востоке, не интересовала даже такая охота. Быт стал столь же простым и скудным, как и в XII веке. Монголы вернулись в свое детство.
Их единая земля делилась на западную и восточную, первая была несколько более цивилизованной, вторая более отсталой. Но и та и другая дробились на множество феодальных владений, во главе которых стояли совсем уже не чингисиды, а выбившиеся в лучшие люди воины. Некоторые носили царское имя «тайджи», но реально никто из них не имел настоящей великоханской крови. Западная часть Монголии была населена ойратами и дробилась на множество мелких владений и четыре крупных княжества, земля халха-монголов — еще на семь владений, а в южной Монголии было и вовсе 49 княжеств — крошечные территории, подчиненные своим кочевым феодалам. Только эти многочисленные ханы и жили более или менее приятной жизнью: на них точно рабы трудились рядовые монголы, которых называли араты. Они, как и века назад, платили продуктами дань, работали на своих хозяев, собирали дары для своих ханов, когда те собирались отправиться к более высокому по рангу господину, вооружали и одевали владыку, платили за него штрафы, сражались за него и погибали, несли все расходы по содержанию дорог и почтовых станций, кормили проезжую знать всех мастей и снабжали ее лошадьми. Прежний имперский народ жил в беспросветном раннесредневековом рабстве, а часы в Европе уже отсчитывали новое время.
Внук Даян-хана, Алтан-хан (в переводе Золотой хан), пытался приобщить свой народ хотя бы к началам цивилизации: он стремился посадить монголов на землю и сделать из них крестьян, он хотел научить монголов ремеслам, для чего привозил из Китая соответствующих специалистов, он даже начал строить в своих владениях настоящий город! Город назвал он Куку-хото. Из того же Китая он стал ввозить нужные монголам товары, а в Китай на экспорт шли лошади, выносливые монгольские лошади. На четырех рынках торговали монголы и китайцы: товарооборот был огромный для тогдашней Монголии — 28 тысяч лошадей за две недели, а уж овец и продукты животноводства никто и не считал.
При Алтан-хане принята была и новая вера, чтобы она сплотила людей, — вера эта называлась ламаизм и была взята с соседнего Тибета. Хан строил монастыри, вербовал среди своих аратов желающих стать ламами, обещая полное освобождение от тягот и поборов. Араты шли. В ламах можно было забыть о постоянном голоде и нищете. Северный сосед Алтан-хана Абатай-хан посетил Тибет и получил там титул Тутету-хана. Видимо, он думал создать что-то вроде тибетского теократического государства. Это не получилось ни у Алтан-хана, ни у Абатай-хана, ни у потомков последнего. Однако его внук был определен тибетским далай-ламой как воплощение Джебдзун-Даранаты, буддистского святого. Под его рукой была создана единая ламаистская церковь Монголии.
Но скоро, к концу XVI века, исчезло единство земли. Южная Монголия подверглась завоеванию маньчжурскими войсками. Потомки Даян-хана пытались противостоять вторжению, они даже пошли на союз с китайской династией Мин, но были разбиты. Хан Лигдан, правнук Даяна, понимая, что все потеряно, убил себя, а его сын — был схвачен и убит маньчжурцами. Земли Южной Монголии попали под власть чужеземцев. Чужеземцы назвали их внутренней Монголией. Они собрали съезд монгольских князей и назначили им в ханы не монгола, а маньчжура.
Перепуганные князья севера и запада тут же забыли ссоры и стали объединяться, но этот счастливый и своевременный процесс далеко не зашел. Маньчжуры засылали в их ряды провокаторов, которые передавали слухи об изменах и клевете, и таким образом они умудрились очень быстро перессорить пока еще независимых князей, живущих по ту сторону Гоби. Между ними начались усобицы. А следом, выждав удобный момент, пришли маньчжуры.
Им потребовалось не слишком много времени, чтобы завоевать север и запад. Новую землю они назвали Внешней Монголией. Маньчжурцы были сильны: к тому времени они подчинили и Китай, уничтожив династию Мин и положив начало маньчжурской династии Цин. Надо ли говорить, что в новой китайской империи монголы стали еще более рабами? Теперь кроме собственных местных владык у них были манчжурские хозяева. Монголы ненавидели поработителей, но время для сопротивления было упущено. А Циньской династии было выгодно, чтобы монголы оставались дикими. Они ими и остались. Такова была Монголия в XVI–XVII веках, когда она превратилась из страны завоевателей в страну завоеванных.