Как уже сказано, сознательное рабство, в форме тотальной зависимости от микроколлектива (стада), от макроколлектива (партии, государства) и от вождей, составляет суть мировоззрения «гомососа». А рабу по убеждению собственная свобода не нужна. Он не способен отказаться от предписанной извне социальной функции и типовых сценариев поведения, поэтому всячески избегает ситуаций выбора. В его понимании никакого свободного выбора не существует — нигде, никогда. Есть только блажь, своеволие, дурь, одним словом, опасное отклоняющееся поведение.
Наконец, гомососу чуждо цивилизованное отношение к праву собственности. Границы между «своим» и «чужим» для него условны, изменяются им при первой же возможности. Законные интересы посторонних людей он игнорирует принципиально, а украденное воспринимает как свое кровное. Яркий пример такого поведения в научной среде и в области искусства — плагиат. В сфере материального производства это проявляется в глубоком неуважении плодов чужого труда.
Отсюда вполне логично вытекает понимание примитивной «уравниловки» как социальной справедливости. Вот типичный пример. «Литературная газета» в 70-е годы описала следующий случай. Некий изобретатель предложил новшество, которое удалось внедрить на его заводе и которое дало предприятию за год выгоду в несколько миллионов рублей. Тогда руководство завода решило наградить его премией в размере 20 тысяч рублей, что составляло менее 0,1 % oт обеспеченной им выгоды. Но главный бухгалтер, женщина, отказалась выдать эту сумму, мотивируя тем, что советскому человеку «неприлично» получать так много денег!
Гомосос-начальник всегда стремится лишить человека возможности зарабатывать достойно, всё равно, руками или головой, чтобы после всячески его же попрекать: «страна тебе всё дала, а ты — скотина неблагодарная!»; «частник только о себе думает»…
Гомосос-работяга ненавидит тех, кто добивается чего-то выше среднего уровня упорным трудом, неважно — физическим или интеллектуальным. Если не хочешь пить с ним водку, поскольку ценишь своё время, ты для него принципиальный враг: «много о себе понимает; ему больше всех надо».
Думаю, сказанного достаточно для понимания сущности человека «нового типа», «строителя коммунизма», который во множестве экземпляров должен был образовать «советский народ».
«Гомососы» благополучно пережили крах системы, их создавшей. Правда, некоторые прежние личностные черты и социально-психологические ориентиры, присущие им, в новых условиях стали ненужными, но суть сохранилась. Например, гордость за «советскую социалистическую Родину» сменилась гордостью за «наш дом Газпром», Москва так и осталась центром «всего прогрессивного человечества», толпу врагов «первого в мире государства рабочих и крестьян» заменили многочисленные недруги «новой демократической России», а президентом этого «демократического государства», оказывается, может быть только один человек из 150 миллионов! Россиянам без вождя — спасителя нации никак невозможно!
На уровне обыденной психологии основных групп населения принципиальные изменения вообще надо искать с лупой в руках. В глаза бросаются до боли знакомые черты: например, приверженность к «уравниловке» в сфере экономического распределения; предпочтение честным заработкам методов насильственного присвоения чужой собственности (украсть, или отнять и поделить); любовь к низкопробной «культурной» продукции («попса», «поле чудес в стране дураков», юмор уровня «Аншлага»). А святая вера в «счастливый случай»? А много-много водки по всем мыслимым и немыслимым поводам?
После того, как в 1917 году Российская империя и Российская Демократическая Республика скончались одна за другой, в кратчайшие сроки на месте их прежних «окраин» появились независимые государства — Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Беларусь (БНР), Украина (УНР), Западная Украина (ЗУНР), Крым, Грузия, Азербайджан, Армения. Суверенитет этих «старых новых» государств официально признали другие европейские государства, а некоторые (Финляндию, Литву, Польшу, Украину, Грузию) признал и Совнарком РСФСР.
Однако вскоре большевики, бредившие идеей «мировой революции», создания «всемирной республики советов», пошли войной на эти «географические новообразования». В 1919–20 гг. они оккупировали Закавказье, Украину, Крым, восточную Беларусь.
Но попытки оккупации стран Балтии и Польши провалились. Не удалось также большевикам свергнуть с помощью финских «красных» законную власть в Финляндии. Получив жёсткий отпор от поляков и прибалтов, они извлекли урок. После 1920 года большевики сделали одной из главных своих задач борьбу с так называемым «буржуазным национализмом». В эту категорию автоматически попали те люди, партии (даже социалистические) и общественные движения, которые стремились к обеспечению национальною суверенитета (хотя бы в форме внутреннего самоуправления), а вместо «пролетарской культуры» ставили на первый план свою национальную культуру. Вдобавок, «буржуазные националисты» имели наглость ссылаться на то, что в прошлом их страны сотни лет прекрасно обходились без Российской империи, намекая, что и теперь как-нибудь обойдутся без РСФСР и её новых правителей.
Вот почему большевики развернули во всех национальных республиках СССР жестокую борьбу против любых проявлений национальных движений «титульных» народов. Всё патриотическое и традиционное в этих республиках они именовали не только «националистическим», но ещё и «отсталым», «реакционным», «антисоветским». Само понятие «патриотизм» тоже стало считаться «пережитком» в русле отрицания национального самосознания как «мелкобуржуазной идеологии».
Заодно и россиянам большевики рекомендовали забыть о своём прошлом, особенно периода новейшей истории. Ведь с ним были связаны такие вещи, как вера в Бога, уважение законов, многопартийность, выборы органов власти на альтернативной основе, собственная земля, частное предпринимательство, свобода слова, отсутствие цензуры и прочий «хлам», ненужный большевикам. А для обоснования необходимости ампутации национальной исторической памяти они ввели тезис о том, что «теперь народ новый, совсем другой — советский народ».
«Буржуазному национализму» большевики противопоставили «пролетарский интернационализм». Но вот что любопытно. Осуждая на словах внешнюю и внутреннюю политику царизма (тезисы Ленина: «Россия — тюрьма народов» и «жандарм Европы»), на деле они проводили ту же внешнюю политику, что и царский режим. Сам факт целенаправленного расширения СССР до границ царской России весьма убедительно доказывает преемственность. Напомню, что в начальный период Второй мировой войны Москва, являвшаяся союзницей Берлина, оккупировала Западную Беларусь и Западную Украину, Бессарабию, страны Балтии, пыталась оккупировать Финляндию. В 1945 году СССР едва не включил в свой состав ещё и Польшу, но помешала крайне враждебная позиция Англии и США по этому вопросу.
Пожалуй, самое яркое свидетельство преемственности внешнемй политики — то, как Сталин обосновал народу необходимость войны с Японией. Оказывается, всё дело — в «восстановлении исторической справедливости». Дескать, Квантунский полуостров в Китае, с городами Порт-Артур и Дальний, отобранный у китайцев русскими империалистами в 1898 году, а у них японцами в 1905 — это «исконно русское владение», которые обязательно надо вернуть!
В 30-е годы советские люди в России, Украине и Беларуси в значительной мере утратили свое национальное и религиозное содержание. Управлять денационализированными атеистами было удобно. Но затем началась война, причём совсем не та, к какой Сталин готовил страну. Не «великий поход в Европу» с целью свержения «прогнивших буржуазных режимов», а оборона от немцев, сумевших ударить первыми.
22 июня 1941 года Германия начала военные действия против СССР с армией в 3,5 миллиона человек.
В июне 1941 года в пяти западных военных округах СССР численность сухопутных войск (вместе с пограничниками и войсками НКВД) составляла около 3,5 млн. человек. До конца года погибли, пропали без вести, получили тяжелые ранения 4,1 млн. человек; оказались в плену 3,9 млн. (с учётом мобилизованных резервистов и войск, прибывших из тыловых округов). Таким образом, численность сдавшихся в плен красноармейцев на 400 тысяч человек превзошла предвоенный состав войск западных округов, где развертывалась группировка для действий по плану «Гроза».
В конце октября, через 4 месяца после начала войны, нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия получил справку «О деятельности Особых отделов и заградительных отрядов НКВД с начала войны по 19 октября 1941 года». В ней было сказано, что за «дезертирство и антипатриотические настроения» арестованы 657 364 человека, в том числе расстреляны 25 878 человек. Эти цифры не укладываются в голове: во время войны, в самый трудный её период, всего за 4 месяца самим вывести из строя более 650 тысяч своих бойцов! Целый фронт!
Оказалось, что народ можно нещадно эксплуатировать, держать голодным и нищим, отбирать у него последнюю копейку на строительство танков, самолётов, подводных лодок. Но этот народ, превращённый в рабов партийного аппарата, не хотел воевать, потому что не видел в том смысла. В итоге 3 миллиона 900 тысяч человек — 70 % личного состава довоенной РККА воевать просто отказались (остальные «кадры» находились в Закавказье, Средней Азии, на Дальнем Востоке). Вот где главная причина катастрофы 1941 года!
Вся концепция «наступательной войны вооружённого пролетариата», разработанная в Кремле, оказалась ошибочной. Немцы запросто оккупировали меньшим числом войск и бронетехники — по сравнению с РККА — почти половину территорию СССР западнее Урала.
Выяснилось вдруг, что успешно сражаться в оборонительной войне может лишь тот, кто патриот своей Отчизны, кто уважает своих предков, их подвиги, их веру. Народ, лишённый национального самосознания, воевать не смог, тем более против нацистов (национал-социалистов), у которых национальное самосознание было возведено в подлинный культ «земли и крови». Оказалось, что человек на войне крайне нуждается в национальной самоидентификации.