ебования тех, которые столь хорошо удовлетворяли его жажду к деньгам. В конфиденциальном письме в 1268 году он жалуется на огромные расходы, произведенные инквизиторами Тулузы, Понсом де Пуайе и Этьенном де Гатин; он поручал своему агенту убедить их перебраться в Лувр, где, надеялись, они будут скромнее. Альфонс предлагал им Лаворский замок или любой другой, который мог бы служить одновременно и тюрьмой; хитрый князь писал им, что, желая дать им возможность расширить свою деятельность, он готов дать им обширный замок.
Любопытные данные о расходах инквизиции за 1322-1333 гг. мы находим в счетах Арно Ассали, прокурора Каркассона и Безье, по счастью, дошедших до нас. Из доходов от конфискации прокурор оплачивал все расходы инквизиции – содержание заключенных, розыск свидетелей, преследование беглецов, расходы по аутодафе, включая сюда угощение экспертов и сукно шафранного цвета для крестов кающимся. Мы узнаем из этого же источника, что жалованье инквизитора достигало ста пятидесяти ливров в год, и что уплачивалось оно очень неаккуратно. Брат Отберт, назначенный Великим постом 1316 года, не получал ничего до 1322 года, когда, вследствие бумаги короля Карла Красивого, ему уплатили разом жалованье за шесть лет, то есть 900 ливров. Хотя в эту эпоху число конфискаций начало падать, все же оно было еще значительно. Ассали за год получил 2219 ливров 7 су и 10 денье; расходы же его за это время, считая довольно крупные судебные расходы и уплату сразу большой суммы Отберту, достигли 1168 ливров 11 су и 4 денье, так что короне осталось чистых 1050 ливров.[126]
Людовик Снятой. Фигура из полихромного дерева. XIII в.
Бесспорно, что преследование, как нечто правильное и постоянное, всецело опиралось на конфискации; только они одни поддерживали это горячее рвение к вере, которое медленно угасало, когда иссякали доходы. Когда катары исчезли под ударами Бернара Ги, началось все возраставшее падение инквизиции. Другие еретики – спиритуалы, дольцинисты, фратичелли – были нищие, которые отрицали всякую собственность; вальденсы были бедные крестьяне или пастухи; самое большое, что изредка давало хорошую наживу, были колдун или ростовщик; тем не менее еще до 1337 года обязанность бальи по делам конфискаций за ересь в Тулузе была довольно-таки прибыльная, и желающих занять ее находилось много; за предшествующий год она дала 640 ливров 10 су.
Неудача первой попытки ввести инквизицию во Франш-Конте совершенно ясно показывает, что религиозное рвение было тесно связано с желанием заполучить имение ближнего. Герцог Бургундский Иоанн представил в 1248 году Иннокентию IV, что вальденская ересь распространяется по Безансонской провинции, и просил Папу приостановить зло. Не хотел ли Иоанн нести расходов или жатва давала плохой сбор, мы не можем сказать; но только монахи, посланные в Бургундию, просили, чтобы их отозвали, говоря, что, благодаря отсутствию средств, их усилия остаются бесплодными. Александр IV в 1255 году благосклонно удовлетворил их просьбу.
Тем же объясняется неудача попыток основать инквизицию в Португалии. Когда в 1376 году Григорий XI предписал лиссабонскому епископу назначить францисканца инквизитором в королевство, то он постановил, чтобы назначенное лицо получало в год 200 флоринов золотом, распределяемых между епископскими кафедрами пропорционально их платежам на папский двор. Ответом на предписание Папы было полное бездействие, проистекавшее только от нежелания епископов нести новые расходы; то же можно сказать и в объяснение неудачи Бонифация IX, когда он назначил брата Винцента Лиссабонского инквизитором Испании и возложил его содержание на местных прелатов.
Самая циничная попытка покрыть расходы инквизиции была сделана императором Карлом IV, когда он старался в 1369 году прочно основать инквизицию в Германии. Еретиков было мало, и они были бедны; конфискация их имущества сулила ненадежное содержание ревностному Керлингеру и его товарищам. Ниже мы увидим, как без всякого суда были конфискованы дома неповинных ни в чем бегардов и бегинов, чтобы дать помещения для инквизиторов и их тюрем; города были приглашены получить часть от этих насилий: этим надеялись привлечь расположение народа. Но все разбилось о непобедимое отвращение, которое внушала в Германии инквизиция народу и прелатам.
Эмерик, писавший в Арагонии около 1375 года, говорит, что вопрос о содержании инквизиции обсуждался уже давно, но никогда не был точно разрешен. Наиболее распространенным среди духовенства было мнение, что тяжесть содержания инквизиции должна была падать на светских князей, которые пользовались доходами от конфискаций, а следовательно, должны были нести и известные обязанности; но в наши дни, с грустью замечает Эмерик, мало уже упорствующих еретиков, еще менее еретиков-рецидивистов, и почти нет еретиков богатых, так что князья, не получая больших доходов, мало расположены производить расходы. Следовало бы найти другую комбинацию, но все предлагаемые наталкиваются на неприятные и серьезные возражения; и по этому поводу Эмерик жалуется, что столь полезное и столь необходимое для христианского мира учреждение не обеспечено в завтрашнем дне.
Пока Эмерик сетовал, вопрос представлялся в самом прозаическом виде. Еще в 1337 году в отчеты Тулузского сенешальства вносятся расходы на аутодафе, на поддержание недвижимых имений инквизиции, на жалованье инквизитору и его помощникам и на содержание заключенных. Но беспорядок и бедность, бывшие следствием Столетней войны, скоро вычеркнули из бюджета эти статьи расхода.
В 1375 году Григорий XI убеждал короля Сицилии Фридриха разрешить инквизитору взять конфискованные имения, чтобы дело спасения душ не нуждалось в средствах. Одновременно он сделал энергичную попытку уничтожить вальденсов, число которых размножилось в Дофинэ. Нужно было строить новые тюрьмы, нужно было кормить массу заключенных, и Папа повелел отнести этот расход на счет прелатов, благодаря небрежности которых усилилась ересь. Но хотя он грозил упорствующим отлучением от Церкви, однако кошельки епископов оставались закрытыми, и вскоре инквизитор потребовал часть конфискованных имуществ, мотивируя это требование полным отсутствием средств на содержание своего трибунала. Королевские чиновники настаивали на удержании всего конфискованного, и возник горячий спор, который был доведен до короля Карла Мудрого.
Последний вошел в соглашение со Св. Престолом и в 1378 году опубликовал указ, которым он сохранял за собой все доходы конфискации и назначал инквизитору ежегодное содержание в 190 турских ливров (то же, что получали трибуналы Тулузы и Каркассона), из которых должны были оплачиваться все расходы инквизиции; при этом король добавлял, что если эта сумма не будет уплачиваться правильно, то инквизитор имеет право брать эти деньги сам лично из конфискованных имуществ. Во время ужасных беспорядков, вызванных безумием Карла VI, этот договор перестали соблюдать.
В 1409 году Александр V предоставил на решение своего легата вопрос, должен ли инквизитор Дофинэ получать по триста флоринов золотом в год, уплату которых возложить на евреев Авиньона, или по десяти флоринов в год с каждого епископа своей обширной провинции, или, наконец, возложить содержание инквизитора и его людей во время их пребывания в отдельной епархии на епископа этой епархии. Но внешняя война и внутренние междоусобия вскоре уничтожили все источники доходов. В 1432 году эмбренский инквизитор брат Петр Фабри, будучи вызван на Констанцский собор, ответил, что он не может явиться, так как, с одной стороны, у него много дела с вальденсами, а с другой – он совершенно не имеет средств на поездку. "Я никогда, – добавил он, – не беру ни одного су у Церкви Божьей и не получаю ниоткуда никакого жалованья".
Конечно, было бы несправедливо говорить, что скупость и жажда к грабежу были главными двигателями инквизиции; но нельзя отрицать, что эти низкие страсти играли видную роль. Вспомним только о жалобах, во имя интересов фиска, на неприкосновенность, обещанную тем, кто сознается в течение срока милосердия; вспомним об ответе Бернара Ги, указывавшего на то, что кающиеся должны выдавать своих соумышленников, и что, следовательно, индульгенция должна идти в пользу фиска. Все занимавшиеся преследованием всегда имели в виду материальную выгоду.
Не заинтересованная материально инквизиция не пережила бы первой вспышки фанатизма, породившего ее; она могла бы существовать только в течение одного поколения, а затем исчезла бы и возродилась бы снова с возрождением ереси; и катаризм, против которого не было бы систематического и долгого преследования, мог бы избегнуть полного уничтожения. Но, в силу законов о конфискации, еретики сами сделались виновниками своего падения. Алчность и фанатизм подали друг другу руку и в течение целого столетия были сильными двигателями жестокого, непрерывного и неумолимого преследования, которое выполнило свои планы и прекратилось только за отсутствием жертв.
Сечение в монастырской тюрьме. Гравюра XIX в.
Франсиско Гойя. За свободомыслие.
Глава XIV Костер
Смертная казнь, как и конфискация, была мерой, которую в теории инквизиция не применяла.
Ее дело было употребить все усилия, чтобы вернуть еретика в лоно Церкви; если он упорствовал или если его обращение было притворным, ей нечего было с ним более делать. Как не католик, он не подлежал юрисдикции Церкви, которую он отвергал, и Церковь была вынуждена объявить его еретиком и лишить своего покровительства. Первоначально приговор был только простым осуждением за ересь и сопровождался отлучением от Церкви или объявлением, что виновный не считается более подсудным суду Церкви; иногда добавлялось, что он передается светскому суду, что он отпущен на волю – ужасное выражение, обозначавшее, что окончилось уже прямое вмешательство Церкви в его судьбу. С течением времени приговоры стали пространнее; часто уже начинает встречаться замечание, поясняющее, что Церковь ничего не может более сделать, чтобы загладить прегрешения виновного, и передача его в руки светской власти сопровождается следующими знаменательными сло вами: debita animadversione puniendum, то есть "да будет наказан по заслугам". Лицемерное обращение, в котором инквизиция заклинала светские власти пощадить жизнь и тело отпавшего, не встречается в с