тарался собрать свидетельские показания, которые оправдали бы его, подтвердив ересь ордена.
Мы уже видели, как заставил он Эдуарда ввести пытку в суды Англии, до того времени не имевшие на себе этого грязного пятна, и как удалось ему подвергнуть пытке обвиняемых в Арагонии вопреки свободам страны. Это были образчики целого ряда булл, быть может, самых гнусных из всех, когда-либо исходивших от представителя Бога. От Кипра до Португалии князья и прелаты получили приказания вырвать сознания пыткой; в некоторых местностях, говорил Климент, эта формальность была неблагоразумно упущена и не применена; следовало исправить эту ошибку! Каноны требовали, чтобы в подобных случаях лица, отказывавшиеся сознаться, были переданы в руки "монаха-пытателя" и чтобы их заставили с уважением относиться к истине. В своем рвении он писал даже своему легату в Родосе, приказывая ему отправиться на Кипр и лично убедиться в полученных результатах. Собранные таким путем показания следовало без всякой проволочки отправить в Рим.
Мы никогда не узнаем, сколько мучений вызвали эти бесчеловечные указы. Палачи не довольствовались тем, что пытали обвиняемых, еще не подвергавшихся пытке; в своем слепом рвении увеличить число показаний они вытаскивали из темниц тех, кто уже подвергался пытке, и снова пытали их с удвоенной жестокостью, чтобы получить от них новые, еще более нелепые сознания.
Так были допрошены в 1310 г. тринадцать тамплиеров во Флоренции, и некоторые из них сознались. Повинуясь новым приказаниям Папы, инквизиторы собрались вторично в сентябре 1311 г. и начали новый ряд допросов. Шесть обвиняемых не выдержали и дали совершенно удовлетворительные показания относительно поклонения идолам, кошкам и т. п.; но семь других упорно утверждали, что орден невиновен. Инквизиторы показали, что они прекрасно поняли желания Климента, и представили ему только шесть признаний. Что же касается семи других братьев, то они сказали, что эти люди были допрошены достодолжным образом, но не показали ничего, заслуживающего внимания, так как это были братья-служители или члены, только что принятые в орден; однако в других местах братья-служители дали самые тяжелые и самые ценные показания. Очевидно, Климент знал, кого он выбирал, когда поручил епископу Пизы руководить этим расследованием. До нас дошел еще другой пример результатов той ярости, с которой Климент, во что бы то ни стало, старался собрать веские показания для собора. Нимский епископ держал заключенными в замке Алэ тридцать три тамплиера, которые были уже допрошены, причем некоторые дали сознания, от которых потом отказались. Когда Климент приказал повторить пытку, то четверо из этих обвиняемых уже умерли, а двадцать девять, оставшихся в живых, были в августе 1311 г. извлечены из своих темниц.
Некоторые уже подверглись пытке три года тому назад, тем не менее, допрошены были снова все, и от них получили такие именно показания, которые были нужны, особенно признания в поклонении демону.
Несмотря на всю эту гнусность, Папа и король должны были пустить в ход все свое влияние, чтобы добиться от упрямого собора одобрения того, что весь христианский мир открыто считал самым высшим беззаконием. Знаменательный факт: акты этого собора будто бы выкрадены из папского архива; и историку приходится восстанавливать работы этого собора по некоторым упоминаниям современных составителей хроник и по папским буллам, в которых приводятся решения. Католики оспаривали даже право на признание этого собора вселенским; на нем, однако, заседало триста епископов, прибывших из всех государств Европы; председательствовал сам Папа и на нем, неизвестно как, был принят свод канонических законов.[163]
Первым вопросом, предложенным обсуждению собравшихся отцов, была просьба Климента, настаивавшего на осуждении ордена без выслушивания его членов. Как мы уже видели, Папа торжественно вызвал орден явиться на собор в лице своих старших членов и представителей; он приказал кардиналу Палестрине, которому было поручено надзирать за ними, привести их для этого; он образовал специальную комиссию, которая должна была выслушать пожелавших взять на себя защиту ордена и согласиться с обвиняемыми относительно выбора делегатов; но он ничем не выразил своего протеста, когда Филипп грубо и нагло прервал действия комиссаров. Теперь заседания собора открылись, и высшие лица ордена не были приведены на него. Вопрос этот был чересчур щекотлив, чтобы его можно было подвергнуть рассмотрению всех собравшихся отцов; поэтому устроили частное собрание, на которое были приглашены прелаты, избранные среди народностей, пославших своих представителей, – Испании, Франции, Италии, Венгрии, Англии, Ирландии и Шотландии, чтобы обсудить вопрос с Папою и кардиналами.
В один ноябрьский день, когда это собрание слушало чтение донесений, присланных инквизиторами, неожиданно явились семь тамплиеров и выразили желание выступить в защиту ордена от имени тысячи пятисот или двух тысяч братьев-изгнанников, скитавшихся в горах Лионской провинции. Вместо того чтобы принять и выслушать их, Климент велел немедленно заключить их в тюрьму. Климента особенно беспокоило опасение, чтобы эти несчастные, доведенные до отчаяния, не сделали какого-либо покушения даже на его жизнь, так что он принял соответственные меры предосторожности и посоветовал сделать то же Филиппу. Подобное отношение не могло уменьшить тот стыд, который испытывали прелаты, видя, что требовали от них под предлогом, что промедление, вызванное спорами, вредно отзовется на интересах Св. Земли; когда приступили к голосованию, то оказалось, что только один итальянский епископ и три французских прелата (архиепископы Санса, Реймса и Руана, сжегшие на костре тамплиеров-рецидивистов) решились подписаться под позорным осуждением ордена, не выслушав его представителей. Собор имел полное право колебаться. В Германии, Италии и в Испании провинциальные соборы торжественно заявили, что они не нашли ничего преступного ни в ордене, ни среди отдельных его членов. В Англии тамплиеры сознались только в том, что их обвиняли в ереси. Франция была единственная страна, где удалось собрать полные признания виновности. Если допустить даже, что некоторые отдельные лица были действительно виновны, то они уже понесли заслуженное наказание, и ничто поэтому не давало собору права осудить без правильного суда такой славный член воинствующей Церкви, как великий орден тамплиеров.[164]
Тщетно Климент увеличил старания привлечь собор на свою сторону. Ему удалось только протянуть споры до февраля 1312 г.; в это время Филипп, созвавший собрание трех государств в Лионе, недалеко от Вьенны, прибыл на собор в сопровождении Карла Валуа, трех своих сыновей и свиты достаточно большой для того, чтобы внушить прелатам уважение к королевской власти. До последней минуты Филипп оставался верен своей политике, освященной в Туре и состоявшей в запугивании Церкви угнетением ее со стороны светских властей, как это видно из королевского указа, посланного 14 марта сенешалю Тулузы. Указ этот предлагал сенешалю собрать специальную подать на уплату издержек делегатов, посланных этим городом последовательно в Тур, Пуатье, Лион и Вьенну "по делам веры или тамплиеров". Поднялись горячие споры. Филипп ловко выдвинул вперед вопрос об осуждении за ересь Бонифация VIII, дело, которое в предшествовавшем году он обещал оставить.
Невозможно было принять к рассмотрению эту просьбу короля, не затронув вопроса о законности кардиналов, назначенных Бонифацием, и в том числе о законности назначения самого Климента.
Давление, оказанное королем и Папой, сломило в конце концов упорство, и отцы собора решительно разрубили гордиев узел. 22 марта Климент представил тайной консистории, составленной из кардиналов и прелатов, буллу Vox in excelso, в которой он признавал, что собранные улики не оправдывали с канонической точки зрения окончательного осуждения ордена, но объявлял, что орден запятнал себя таким скандалом, что ни один честный и порядочный человек не может уже вступить в него. Кроме того, добавлял он, всякое промедление повлечет за собой лишь расхищение земель тамплиеров, и этим самым будет нанесен ущерб интересам Св. Земли; вследствие всего этого Св. Престол должен был объявить предварительно уничтожение ордена. 3 апреля открылась вторая сессия собора, и булла была публично объявлена на нем. Климент защищал ее, доказывая, что она необходима, чтобы умилостивить "его дорогого сына, короля Франции". Общественное мнение не ошибалось, думая, что несправедливое решение было принято по приказанию Филиппа. Таким образом, орден после стольких жестокостей и страданий, перенесенных им, был уничтожен, хотя его и не признали виновным.
Почти несомненно, что собор благодушно принял это разрешение затруднения. Члены ордена, как таковые, были естественно освобождены от всякой ответственности. Они поняли, что с орденом было поступлено чересчур некрасиво, чтобы интересы папской политики не потребовали доведения несправедливости до конца.[165]
Немедленно после этого возник вопрос об имуществе тамплиеров. Вопрос этот вызвал долгий и довольно горячий спор. Сначала было предложено много разных проектов; но в конце концов Клименту удалось добиться передачи этого имущества госпитальерам. Быть может, и неправда, что последние щедро оплатили свое вмешательство, но таково было господствующее мнение той эпохи, и оно прекрасно показывает, какое уважение питали к ним современники. Вышедшая 2 мая булла Ad providam объявляла, что хотя до сего дня делопроизводство и не позволило законным образом уничтожить орден, но он бесповоротно уничтожен папским распоряжением и предан "вечному запрещению"; всякий, кто пожелает вступить в него ил