го. Что касается графа Раймунда, то его дело решено в окончательной форме; отныне Церковь называла его только "бывшим графом", quondam comes. Решения, принятые по отношению графств Фуа и Комменжа, ограничивали, по крайней мере в этом направлении, притязания графа Монфора; но для местного дворянства они были не особенно благоприятны.
Высшее судилище Церкви сказало свое слово. Но это судилище потеряло часть своего владычества над душами верных, и решение его не только никого не успокоило, но послужило призывом к восстанию. Юг Франции с нетерпением ждал, что наконец-то будет заглажен длинный ряд несправедливостей; когда же надежда эта не оправдалась, то возбужденный до исступления народ понял, что спасти его может только вооруженное сопротивление. Если Монфор воображал, что его завоевания надолго и прочно утверждены за ним решением Латеранского собора, если он придавал большое значение принесенной им верноподданнической присяге Филиппу-Августу, то он показал одно, – как мало знал он тех людей, с которыми имел дело. Во Франции он, понятно, был героем дня, и путешествие его для принесения присяги королю было настоящим триумфальным шествием: народ толпами стекался взглянуть на борца за веру; духовенство во всех городах встречало его крестным ходом, и кто мог прикоснуться лишь к краю его одежды, тот считал себя уже счастливейшим из смертных.
Молодой Раймунд имел в это время только восемнадцать лет, но годы несчастий закалили его; он отличался изяществом и благородством манер и, говорят, произвел очень выгодное впечатление на Иннокентия. Папа, отпуская его, благословил его и дал благой совет: никогда не брать ничего чужого, но защищать свое (res de lautrui non pregas; lo teu, se degun lo te vol hostar, deffendas). Молодой человек не замедлил последовать совету Папы, но он понял его по-своему. Часть родовых земель Тулузского дома, сохраненных для него под охраной Церкви, находилась к востоку от Роны; вот здесь в начале 1216 г. на возвратном пути из Рима остановились отец с сыном, чтобы сделать эту местность базисом своих действий. Немного спустя Раймунд-старший отправился в Испанию набирать войско; жители Марселя, Авиньона и Тараскона поднялись как один человек по зову своего сеньора и горели нетерпением двинуться на французов; к громам и молниям, метаемым Церковью, они оставались равнодушны и были готовы пожертвовать и имуществом, и жизнью. Отныне роли главных действующих лиц этой великой драмы переходят к городам и горожанам: битва идет, с одной стороны, между тяжелым феодализмом Севера, а с другой – между городскими общинами Юга, наполовину республиканскими, которые борются за свое существование. Религиозный вопрос отодвинулся на второй план, тем более что сами религиозные идеи в то время были еще очень смутны.
Печать Ричарда I Львиное Сердце.
При осаде замка Бокера пришлось возводить окопы против приведенных Монфором вспомогательных отрядов, и домовый священник Раймунда обещал вечное спасение всякому, кто будет работать на траншеях, и весь город вышел на работу в надежде получить отпущение грехов; никто не думал, что Раймунд и все находящиеся с ним отлучены от Церкви; вера в отпущение грехов была так сильна, что не обращали внимание на то, от кого исходило разрешение.
Перед лицом этой новой опасности Монфор проявил свою обычную энергию; но счастье изменило ему, и историки Церкви высказывают предположение, что он падал под тяжестью отлучения, произнесенного против него неукротимым Арнольдом Нарбоннским, которого он оскорбил в споре о герцогском титуле.
Монфор не обратил никакого внимания на это отлучение и продолжал ходить к обедне, а между тем он с глубоким уважением относился всегда к духовным наказаниям, когда они налагались на его противников. Вынужденный после кровопролитных битв покинуть Бокер, он, полный гнева, двинулся на Тулузу, которая намеревалась призвать обратно своего прежнего сеньора. Он сжег несколько городских кварталов, но горожане забаррикадировали улицы и на каждом шагу оказывали сопротивление его войскам. Кончили тем, что заключили договор. Монфор согласился пощадить город, потребовав с него огромную контрибуцию в тридцать тысяч марок; он разрушил все остатки укреплений, сравнял рвы и обезоружил жителей. Несмотря на отлучение, он все еще пользовался весьма сильной поддержкой Церкви.
Иннокентий III умер 20 июля 1216 г., его преемник, Гонорий III, продолжал его политику, и новый легат, кардинал Бертран де С.-Жан и де С.-Поль, был, если это возможно, еще более решительным, чем его предшественники, в деле подавления всеми мерами восстания против Рима. Снова стали проповедовать крестовый поход. В начале 1217 года Монфор во главе армии крестоносцев и небольшого отряда, присланного ему на помощь королем Франции, перешел Рону и вторгся в области, оставленные молодому Раймунду. Но он был неожиданно отозван известием, что восстала Тулуза, что она встретила с выражениями искренней радости Раймунда VI, пришедшего с испанскими войсками, что графства Фуа и Комменж со всем местным дворянством присоединились к Тулузе и приветствовали своего старого сеньора и что, наконец, весьма опасно положение графини Монфор в Нарбоннском замке, расположенном вне города и охраняемом небольшим гарнизоном.
В сентябре 1217 года началась вторая осада города, жители которого так горячо стремились свергнуть иноземное иго, впрочем, быть может, мы видим здесь мужество отчаяния, если верить современникам, сообщающим, что кардинал-легат приказал крестоносцам перебить всех, не щадя ни пола, ни возраста. Город не был укреплен, и дети, и женщины день и ночь работали над его укреплением. Тщетно писал Гонорий грозные послания и любезные увещания королям Арагонии и Франции, молодому Раймунду, графу де Фуа, гражданам Тулузы, Авиньона и Марселя; тщетно постоянно давала возобновленная с неослабной силой проповедь крестового похода новые подкрепления осаждающим. Осада тянулась девять долгих месяцев, и бешеные атаки, и бешеные вылазки сменялись в ней длинными периодами затишья, когда редели ряды крестоносцев. Ги, брат Монфора, и Амори, его старший сын, были серьезно ранены. Тяжелое положение главнокомандующего делалось еще тяжелее благодаря постоянным придиркам легата, который вечно колол ему глаза неудачами и упрекал его в нерешительности и в незнании дела. На другой день Иванова дня (1218) Монфор, утомленный физически и нравственно, отказавшись сделать вылазку, наблюдал за переделкой своих машин; в это время камень, брошенный из метательного снаряда, которым, по тулузскому преданию, управляли женщины, нанес ему смертельный удар; его шлем был разбит, и он упал мертвым. Велика была скорбь верных по всей Европе, когда разнесся слух о мученической смерти знаменитого борца за Христа, нового Маккавея, оплота веры, защитника религии. Он был погребен в Верхнем Брюйере, принадлежавшем монастырю Доль, и чудеса, проявленные на его гробнице, свидетельствовали, как приятны были Богу его жизнь и смерть. Но нашлись, конечно, и такие люди, которые объясняли его внезапную смерть в тот самый момент, когда его успехи, казалось, были навеки упрочены, тем, что, стремясь удовлетворить свое личное честолюбие, он стал слабо преследовать ересь.
Если нужны другие доказательства огромного военного таланта Монфора, то можно указать на то, как скоро после его смерти, когда власть перешла к его сыну и преемнику Амори, рушилось все, созданное им с таким трудом. Даже и во время осады его обаяние было так велико, что сам могущественный Журден де д'Иль Журден подчинился ему как герцогу Нарбоннскому и графу Тулузскому, и дал ему в заложники Жеро, графа Арманьяка и Фезансака, Рожера, виконта Фезансакэ, и других дворян. Припомним еще, что в феврале месяце 1218 года жители Нарбонны, боясь Монфора, отказались принять участие в восстании.
Смерть Монфора послужила сигналом к освободительному движению. Повсюду, где французские гарнизоны не были очень сильны, народ поднялся, перебил завоевателей и призвал своих старых вождей. Гонорий признал Амори наследником прав его отца, обрек на изгнание обоих Раймундов, предоставил Филиппу-Августу двадцатую часть церковных доходов, чтобы побудить его к новому крестовому походу, и обещал полное отпущение грехов всем, кто примет в нем участие. Безуспешно Людовик Львиное Сердце, в сопровождении кардинала-легата Бертрана, двинул на юг прекрасную армию пилигримов, среди которых было тридцать два графа и двадцать епископов. Крестоносцам удалось дойти до Тулузы, но третья осада не была удачнее двух первых, и Людовику пришлось вернуться домой, не добыв себе славы, и ограничиться лишь резней в Марманде, где было перебито до пяти тысяч мужчин, женщин и детей.
Невероятная жестокость крестоносцев и их животное сластолюбие, не щадившие ни жизни мужчин, ни чести женщин, очень сильно способствовали тому, что всюду они встречали упорное сопротивление. Одна за другой крепости, еще занятые французами, были отбиты у них, и весьма немногим завоевателям удалось удержаться в стране. Новый легат, Конрад, попытался в 1220 году основать воинствующий орден Рыцарей Веры Христовой, но он не принес никакой пользы. Отлучение от Церкви и лишение прав наследства, объявленные Папой в 1221 году, также не произвели никакого впечатления; и когда Людовик в том же году предпринял новый крестовый поход, получив от Гонория на покрытие издержек двадцатую часть церковных доходов, то он повел свою набранную на эти деньги армию против Англии и, несмотря на протесты Папы и короля, захватил Рошель.
Доведенный от отчаяния, Амори в начале 1222 года предложил Филиппу-Августу взять себе все его владения и все его права; в то же время он просил Гонория поддержать это его предложение. 14 мая Гонорий написал письмо королю Франции, убеждая его, что это единственное средство спасти Церковь. Еретики, прятавшиеся в пещерах и горах, когда в стране хозяйничали французы, толпами стали стекаться после изгнания завоевателей, и всеобщая ненависть к иностранцам благоприятствовала их религиозной пропаганде. Церковь стала поистине национальным врагом, и мы вполне верим