собрал весь свой двор и, торжественно сообщив слова Фулька, добавил: "Мою Гордость я отдаю тамплиерам, мою Скупость – цистерцианцам, а мое Сластолюбие – всем вообще прелатам".
Фульк потерял несколько в общественном мнении из-за того, что сблизился с Петром де Руаси, который, проповедуя нищету, собрал огромные богатства и был сделан каноником в Шартре, где вскоре занял пост канцлера. Но все же он сделал бы многое, если бы Папа Иннокентий III, более занятый завоеванием Святой Земли, чем пробуждением душ, не обратился к не утверждали даже, что он собственноручно возложил священный символ на одежды двухсот тысяч пилигримов, преимущественно останавливаясь на бедных, так как богатых он не считал достойными этого.
Фульк Нейльский благославляет Четвертый крестовый поход. Манускрипт XIII в.
Таким образом, Восточная Латинская Империя, явившаяся результатом крестового похода, в значительной степени была созданием Фулька. Злые языки, но, конечно, без всякого основания, утверждали, что он припрятал огромные суммы, собранные благодаря его увлекательному красноречию; достоверно одно: христиане, сражавшиеся в Палестине, никогда не получали столько денег и так кстати, как при Фульке, когда им понадобилось восстановить стены Тира и Птолемаиды, разрушенные землетрясением. Умер Фульк в Нейльи в мае 1202 года, в то самое время, когда выступили в поход крестоносцы, которых он должен был сопровождать; все свое имущество он завещал пилигримам. Если бы он прожил дольше и не отступил со своего прямого пути, то, несомненно, своей честностью и своим увлекательным красноречием он добился бы прочных и продолжительных успехов.
Совершенно другим человеком, чем Фульк, был каталонец Дурандо из Хуески. Несмотря на указы Альфонса и Петра и на преследования, вальденская ересь пустила в Арагонии глубокие корни.
Дурандо был одним из вождей этих еретиков и принял участие в собеседовании, состоявшемся в 1207 году в Памье в присутствии графа де Фуа, между вальденсами, с одной стороны, и епископами Осмы, Тулузы и Консеранса – с другой. Возможно, что св. Доминик также был там; а так как между этими двумя людьми было много общего, то явилось предание, что обращение Дурандо (единственный результат собеседования) было вызвано красноречием св. Доминика.
Дурандо был настолько горячо верующим, что он не мог успокоиться на одном своем личном спасении, и отныне он посвятил себя обращению заблудшихся душ. Он не только писал различные трактаты против ереси, но и составил проект основания ордена, который служил бы образцом нищеты и отречения и всецело посвятил бы себя делу проповеди и распространения веры; орден этот должен был сражаться с еретиками тем самым оружием, которое много помогло еретикам отвратить людей от чрезмерно богатой и суетной церкви.
Отдавшись этой идее, он начал действовать между своими бывшими единоверцами и многих из них обратил как в Испании, так и в Италии. В Милане сто катаров согласились вернуться в лоно Церкви с условием, что им будет возвращено здание, построенное ими для школы и разрушенное по приказанию архиепископа. Дурандо с тремя своими спутниками явился к Папе Иннокентию III, который удовлетворился его исповеданием веры и одобрил его план. Большинство членов новой корпорации составилось из духовных лиц, уже раньше истративших все свое имущество на добрые дела. Отрекаясь от мира, они давали обет жить в самом строгом целомудрии, спать на голых досках, за исключением случаев болезни, молиться семь раз в день и соблюдать свои особые посты, кроме установленных Церковью.
Нищета возводилась в основное правило; никто не должен был думать о завтрашнем дне; никто не должен был принимать подарков золотом или серебром, разрешалось лишь принимать самое необходимое из пищи и одежды. Одежда была избрана белого или серого цвета с сандалиями, чтобы отличаться от вальденсов. Более ученые должны были посвящать свое время проповеди среди верных и обращению еретиков, причем они обязывались не выставлять на вид пороков духовенства; не получившие же достаточного образования должны были заниматься физическим трудом, чтобы уплатить Церкви все десятины, премиции и приношения, которые она требовала. Кроме всего этого, забота о бедных должна была быть одной из самых главных обязанностей нового ордена; один богатый мирянин из епархии Эльна предложил построить им церковь и приют на пятьдесят кроватей, а также раздать одежду нуждающимся. Они оставляли за собой право избрания своего начальника и ни в каком случае не могли быть подсудны суду прелатов.
Этот устав "Бедных Католиков" – как они сами называли себя, в отличие от "Лионских Бедных" или вальденсов, – заключал в себе в зародыше все то, что позднее было принято св. Домиником и св. Франциском. Это было началом или, по крайней мере, первым абрисом великих нищенствующих орденов; это была плодотворная идея, развитие которой дало поразительные результаты.
Если трудно допустить, чтобы св. Франциск в Италии заимствовал свою идею у Дурандо, то более чем вероятно, что св. Доминик во Франции знал об этом движении и оно привело его к мысли создать "Братьев-проповедников" по образцу "Бедных Католиков". Хотя обстоятельства более благоприятствовали первым шагам Дурандо, чем св. Доминика или св. Франциска, но тем не менее неудача его попытки сказалась скоро. Уже в 1209 году он основал общины в Арагонии, Нарбонне, Безье, Узесе, Каркассоне и Ниме; но прелаты Лангедока отнеслись к нему с недоверием, и все, тайно или явно, стали враждебно к нему относиться. Появились доносы по поводу присоединения обращенных еретиков; жаловались, что обращения были мнимые и что вновь обращенные не оказывали Церкви должного уважения и не соблюдали церковных обрядов.
Крестовый поход уже начался, и казалось, что легче уничтожать, чем убеждать; кроткие приемы, проповедуемые Дурандо и его братией, были просто смешны в эту эпоху возбужденных страстей и насилия. Безуспешно было обращение Дурандо к Иннокентию, безуспешно Папа, рассмотревший его проект, с проницательностью государственного человека брал его под свое верховное покровительство и писал послание за посланием к прелатам, приказывая им оказывать поддержку "Бедным Католикам" и напоминая им, что заблудшихся овец должно с радостью принимать в лоно Церкви, что души людей должны быть привлекаемы кротостью и любовью и что, наконец, не следует обращать внимания на мелочи.
Папа даже оказал Дурандо особое благоволение, разрешив светским членам его ордена не поднимать оружия против христиан и не давать присяги на светских судах, насколько это совместимо с правосудием и с правами сюзеренов. Все было бесполезно. Страсти и ненависть, возбужденные Иннокентием в Лангедоке, стали настолько остры, что он не мог уже обуздать их. "Бедные Католики" исчезли в волнах бури, и после 1212 года о них почти не упоминается; а в 1237 году Григорий IX предписал доминиканскому провинциалу в Таррагоне реформировать их и заставить принять устав одного из утвержденных монашеских орденов. Послание Иннокентия IV от 1247 года к архиепископу Нарбонны и епископу Эльна запрещает "Бедным Католикам" проповедовать. Итак, когда они хотели отдать свои силы на дело, которому они посвятили себя, на них спешили наложить молчание.
Другим было суждено воспользоваться всеми последствиями очень практичного проекта Дурандо.
Совершенно иной успех имел Доминго де Гузман, которого Римская Церковь чтит как самого великого и самого счастливого из своих подвижников:
Delia fede cnstmna santo atleta,
Benigno a'suoi e a'nemici crudo –
E negli sterpi eretici percosse
L'impeto suo piu vivamente quivi
Dove le resistenze eran piu grosse.[61]
Он родился в 1170 году в Каларуэге в Старой Кастилии от родителей, которых доминиканцы любят выводить из царского рода. Святость его была так велика, что она отразилась даже на его матери, св. Хуанне де Ага; поднимался даже вопрос о причислении и его отца к лику святых. Его родители были погребены вместе в монастыре Сан-Педро-де-Гумиель, но около 1320 года инфант Хуан Мануэль Кастильский перенес тело Хуанны в основанный им доминиканский монастырь Сан-Пабло-де-Пенафьель; тогда аббат монастыря Гумиель, Фра Джеронимо Орозко, перенес останки дон Феликса де Гузман в скрытое место, чтобы и они не сделались предметом неуместного почитания.
Даже купель в форме раковины, в которой крестили св. Доминика, стала предметом особого поклонения набожных испанцев; в 1605 году Филипп III приказал перенести ее из Каларуэги в Вальядолид, откуда ее перенесли в Мадрид, в королевский монастырь св. Доминика, и стали употреблять для крещения членов королевского дома.
Десять лет учения в университете в Паленции сделали из Доминика ученого богослова, и он во всеоружии выступил на миссионерскую деятельность, которой посвятил всю свою жизнь. Вступив в капитул в Осме, он вскоре занял там место субприора, и в этом звании встретили мы его сопровождающим своего епископа, который с 1203 года немало потрудился в качестве миссионера в Лангедоке.
Биографы Доминика сообщают, что особый случай во время его первого путешествия натолкнул его на путь апостольской деятельности: во время этого путешествия ему пришлось остановиться в доме одного тулузского еретика, и он потратил всю ночь на его обращение; первый успех, а равно неожиданное открытие, что зло распространилось очень широко, определили его деятельность. Когда в 1206 году епископ Диего отослал свою свиту, а сам остался проповедовать Евангелие, то он удержал при себе одного только Доминика, а когда умирающий Диего отправился домой в Испанию, то Доминик остался в Лангедоке и сделал его ареной своей плодотворной деятельности.