Народное недоверие увеличивалось еще благодаря тому обстоятельству, что всякое лицо, имевшее у себя документы, относящиеся к судопроизводству инквизиции или к преследованию еретиков, подлежало отлучению от Церкви. С другой стороны, те, спокойствию которых эти списки угрожали, стремились их уничтожить, и известны многочисленные случаи, направленные к этому.
Уже в 1235 году граждане Нарбонны, возмутившись против инквизиции, уничтожили ее реестры и книги. Указ, изданный в 1254 году собором в Альби, о снятии копий с дел инквизиции и о помещении их в безопасное место, был, несомненно, вызван другой попыткой уничтожить архивы, сделанной в 1248 году еретиками Нарбонны: во время собрания епископов в этом городе было совершено нападение на двух лиц, несших дела, в которых были и списки еретиков; оба они были убиты, а документы сожжены. Около 1285 года в Каркассоне консулами города был раскрыт заговор, в котором участвовало несколько высокопоставленных духовных лиц, с целью уничтожения архивов инквизиции. Заговорщики подкупили одного из слуг инквизиции, Бернара Гаррика, который согласился сжечь архивы, но заговор был раскрыт, и заговорщики наказаны. Один из них, адвокат по имени Гильом Гаррик, около тридцати лет томился в тюрьме и был судим лишь в 1321 году.
Не менее грозными были и самые скромные служители инквизиции. Таковы были сторожа, рассыльные, шпионы, bravi, известные под общим именем слуг – familiares, все они наводили ужас на население.
Служба их не была безопасна и не привлекала к себе людей честных и мирных; но зато она сулила тысячи выгод людям потерянным и бродягам. Они не только наслаждались неподсудностью светским судам, что было у них общего со всеми служителями Церкви, но, благодаря особому праву, предоставленному Иннокентием IV в 1245 году инквизиторам, отпускать своим слугам все грехи, они были неподсудны даже и духовным судам.
Кроме того, всякое оскорбление, оказанное служителям инквизиции, рассматривалось как действие, мешающее правильному ходу работ инквизиции, и почти приравнивалось к ереси; если ктонибудь осмеливался оказывать сопротивление при нападении этих людей, то виновный предавался суду того судилища, которому принадлежал нападавший. Поставленные таким образом в исключительное положение, они могли делать с беззащитным народом все, что угодно, и легко представить себе, какие вымогательства творили они безнаказанно, угрожая арестами и доносами в то время, когда попасть в руки инквизиции было величайшим несчастьем как для верного католика, так и для еретика.
Этот общественный бич сделался еще более грозным, когда служителям инквизиции было разрешено носить оружие. Убийства в провинции Авиньона в 1242 году, убийство Петра Мученика и другие подобные инциденты оправдывали с внешней стороны желание инквизиторов иметь вооруженных стражников; к тому же розыск и поимка еретиков нередко были сопряжены с опасностью. Но все же удивительно было предоставлять привилегию носить оружие людям, на которых не простиралось действие закона. В эту бурную эпоху ношение оружия было строго запрещено во всех мирных общинах. Уже с XI века оно было запрещено в Пистойе; в 1228 году – в Вероне; в Болонье только рыцари и врачи имели право носить оружие и держать при себе одного вооруженного телохранителя.
В Милане указ Иоанна Галеаса 1386 года запрещает ношение оружия, но дозволяет епископам вооружать служителей, живущих под одной с ними кровлей. В Париже постановлением 1288 года было запрещено ношение отточенных ножей, шпаг и тому подобного оружия. В Бокере указ 1320 года грозит различными наказаниями, в том числе отнятием руки, всякому, кто будет носить оружие; исключение было сделано для путешественников: им разрешалось иметь шпаги и кортики. Эти законы принесли огромную пользу цивилизации, но они были сведены почти на нет, когда инквизитор получал право вооружать, кого ему угодно, и, кроме того, ограждать своих слуг привилегиями и неприкосновенностью святой инквизиции.
В 1249 году скандалы и злоупотребления, проистекавшие от неограниченного числа слуг и писцов инквизиции, которые угнетали и обирали народ, вызвали негодующее послание Иннокентия IV, потребовавшего, чтобы их число соответствовало действительной надобности в их услугах. В тех странах, где инквизиция содержалась за счет государства, злоупотребления подобного рода не находили себе места.
Так, в Неаполе Карл Анжуйский ограничил число вооруженных слуг отдельного инквизитора тремя. Когда Бернар Ги протестовал против реформ Климента V, он указал на контраст между Францией, где инквизиторы зависели от светских властей и были вынуждены довольствоваться несколькими служителями, и Италией, где они пользовались почти неограниченной свободой. Действительно, в Италии инквизиция была независима и жила на свои собственные средства, так как получала часть от штрафов и конфискаций. Климент V запретил бесполезное увеличение числа служителей и злоупотребление правом носить оружие, но его благие усилия не увенчались успехом. В 1321 году Иоанн XXII упрекал ломбардских инквизиторов за то, что они вызвали беспорядки и волнения в Болонье, так как вооруженными слугами были у них отъявленные висельники, которые совершали убийства и угнетали жителей.
В 1337 году папский нунций, архиепископ Эмбрена Бертран, лично убедился, что разрешения, даваемые инквизитором на ношение оружия, были причиной волнений во Флоренции и угрожали безопасности горожан; и он запретил ему иметь при себе более двенадцати вооруженных слуг, поручившись, что светские власти, в случае надобности, окажут ему помощь при поимке еретиков; но тем не менее девять лет спустя новый инквизитор, брат Пьеро ди Аквила, был обвинен в том, что он продал разрешение носить оружие более чем двумстам пятидесяти лицам, что давало ему около тысячи флоринов золотом ежегодного дохода и нарушало общественную безопасность.
Тогда был издан новый закон, ограничивавший число вооруженных слуг инквизитора шестью; епископ Флоренции мог иметь двенадцать, епископ Фьезоле – шесть, но все они должны были носить на видном месте отличительные знаки своего господина. Однако торговля правом ношения оружия была настолько прибыльна, что флорентийский кодекс 1355 года прибег к другой мере, чтобы прекратить это злоупотребление: всякое лицо, схваченное с оружием, хотя бы и заявлявшее, что оно получило право на его ношение, подвергалось изгнанию из республики, и ему запрещалось в течение года жить ближе 50 миль от города; причем от него требовалось поручительство.
Даже сам подестат не мог разрешить ношение оружия под угрозой обвинения в клятвопреступлении и штрафа в пятьсот ливров. Это законодательство нарушало привилегии Церкви и дало повод к одной из жалоб Григория IX, когда он в 1376 году отлучил республику от Церкви. Когда в 1378 году Флоренция должна была покориться, то одним из условий, предложенных ей, было предоставление папскому комиссару права вычеркнуть из книги статутов все те законы, которые он признает неудобными. Однако инквизиторская милиция вела себя так, что в 1386 году пришлось прибегнуть к другому средству для ее ограничения: двум епископам и инквизитору было запрещено иметь вооруженных слуг, которые должны были бы платить налог и быть внесенными в списки граждан; тех, кому они давали разрешение на ношение оружия, правители города объявляли их слугами, и это объявление не должно было возобновляться ежегодно особой грамотой. Это правило, ограничивавшее зло, было оставлено и при пересмотре кодекса в 1415 году.
Пытки инквизиции.
Несомненно, аналогичная борьба, следов которой не сохранилось в истории, происходила в это время в большей части итальянских городов, стремившихся охранять мирных жителей от наемных убийц инквизиции. Необходимость в этом чувствовалась даже в Венеции, где, однако, инквизиция зависела от государства, которое благоразумно сохранило свои права, взяв на себя издержки по содержанию этого установления. В августе 1450 года великий совет, большинством четырнадцати голосов против двух, признал, что инквизитор совершил злоупотребление, продав двенадцати лицам право ношения оружия для своей охраны, так как он, согласно с древним обычаем, должен довольствоваться четырьмя вооруженными слугами.
Но через шесть месяцев, в феврале 1451 года, это законодательство было изменено по просьбе генерал-министра францисканского ордена: инквизитору было разрешено иметь до двенадцати слуг, при условии удостоверения полиции, что они действительно употребляются на нужды инквизиции.
Но Эмерик все же находит, что все подобные ограничения незаконны и что всякая светская власть, мешающая служителям инквизиции носить оружие, "препятствует ее деятельности" и должна рассматриваться как соучастница ереси. Со своей стороны, Бернар Ги полагает, что только инквизитор может определить число нужных ему слуг, и Цангино соглашается, что ограничение их числа – преступление, которое инквизитор должен обуздывать по своему усмотрению.
В предшествующей главе я упоминал о праве, столь часто заявляемом и применяемом, а именно о праве отменять все местные статуты, неблагоприятные инквизиции, а также об обязанности, наложенной на всех светских должностных лиц, являться по первому требованию на помощь инквизиции. Это право было настолько общепризнано и было так полно проведено в жизнь, что инквизиция стала выше даже государства, все средства которого были к ее услугам.
Присяга в послушании, которую инквизитор мог потребовать от любого должностного лица, не была пустой формальностью: всякий, кто отказывался дать ее, подвергался отлучению от Церкви, а это, в случае упорства, влекло за собой обвинение в ереси, а в случае смирения – унизительное покаяние.
Если небрежно относившиеся к своим обязанностям инквизиторы не требовали иногда этой присяги, то другие смотрели на это, как на свою главную обязанность. Бернар Ги на всех своих аутодафе торжественно требовал этой присяги от всех королевских чиновников и местных городских властей, и, когда в мае 1309 года королевский сенешаль провинций Тулузы и Альбигойи, Жан де Мокошэн, отказался принести присягу, ему скоро