– Я бы хотел стать таким партнером, – сказал Освальд.
Ему двенадцать лет, и для своего возраста он очень рассудительный мальчик.
Элис оторвалась от картинки: она пыталась нарисовать платье королевы фей аквамарином, но он не размазывался по бумаге. Есть что-то забавное в аквамарине, он вечно не хочет размазываться, хоть покупай самые дорогие краски, хоть размачивай его кипятком.
– Дурацкий аквамарин! – сказала Элис. – Освальд, выкинь эту затею из головы. Где мы возьмем сто фунтов?
– Если патент будет приносить десять фунтов в неделю, нам достанется пять фунтов, – гнул свое Освальд, успевший сделать мысленные подсчеты. – Потому что партнеры делят доход поровну. По-моему, это здорово.
Ноэль сидел и облизывал карандаш – он, как обычно, писал стихи. Я успел прочитать первые две строчки:
«Почему аквамарин всегда плохой,
Хотел бы знать я, боже мой».
Вдруг Ноэль сказал:
– Мне бы очень хотелось, чтобы фея спустилась по каминной трубе и уронила на стол драгоценный камень стоимостью в сто фунтов.
– Если уж на то пошло, пусть она лучше каждую неделю дает нам по пять фунтов, – отозвалась Элис.
– Или пятьдесят, – предложил я.
– Или пятьсот, – взял выше Дикки.
Я увидел, что Ноэль открыл рот, понял, что он собирается сказать: «Или пять тысяч» – и успел заговорить раньше:
– Она не подарит нам и пяти пенсов, но если бы вы следовали моему плану и спасли богатого старого джентльмена от смертельной опасности, он дал бы нам кучу денег. Тогда мы смогли бы стать патентными партнерами и получать по пять фунтов в неделю. На пять фунтов в неделю можно столько всего накупить.
– А почему бы нам не одолжить сто фунтов? – спросил Дикки.
– У кого? – поинтересовались мы.
И он прочел по газете вот что:
– «Частные денежные ссуды без комиссии. Банк на Бонд-стрит, три. Управляющий Розенбаум. Ссуды наличными от двадцати до десяти тысяч фунтов стерлингов. Без обеспечения, только вексель с подписью леди и джентльмена. Никаких взносов. Никаких расспросов. Абсолютная конфиденциальность гарантирована».
– Что все это значит? – спросил Эйч-Оу.
– Это значит, что есть добрый джентльмен, у которого много денег, но слишком мало знакомых бедняков, – ответила Дора. – И чтобы помочь бедным, он пишет в газете, что одолжит им деньги. Верно, Дикки?
Дикки согласился, а Эйч-Оу сказал, что этот джентльмен – Великодушный Благодетель, как в рассказах мисс Эджворт. Потом Ноэль захотел узнать, что такое вексель. Дикки и это знал, потому что читал про такое в книге: просто бумага, в которой вы обещаете вернуть деньги, когда сможете, и подписываетесь.
– Никаких расспросов! – сказала Элис. – О, Дикки… Как думаешь, он даст нам деньги?
– Пожалуй. Странно, что отец не обращается к такому доброму джентльмену. Я видел его имя на рекламке в папином кабинете.
– Может, он и обращался, – сказала Дора.
Но остальные были уверены, что не обращался, ведь если бы отец взял у Великодушного Благодетеля деньги, он покупал бы хорошие вещи.
Тут Пинчер вскочил и опрокинул воду с акварелью. Он очень небрежный пес. Интересно, почему вода с растворенной в ней краской всегда такого уродливого цвета?
Дора побежала за тряпкой, чтобы все вытереть, а Эйч-Оу капнул себе на руки воды и сказал, что у него чума. Мы немного поиграли в чуму: я был арабским лекарем в тюрбане из банного полотенца и лечил чуму волшебными каплями. Потом пришла пора обедать, а после обеда мы всё обсудили и договорились, что завтра же пойдем к Великодушному Благодетелю.
Но после мы подумали, что, возможно, В.Б. (это сокращение от Великодушного Благодетеля) не понравится, если мы заявимся всей толпой. Я часто замечал: в том, что нас шестеро, хуже всего то, что люди считают цифру шесть слишком большой, если речь идет о детях. Фраза выглядит довольно корявой, да? Я имею в виду, что люди не возражают против шести пар сапог, или шести фунтов яблок, или шести апельсинов, особенно в задачках, но, похоже, думают, что неправильно иметь пять братьев и сестер.
Конечно, Дикки обязательно должен был поехать, потому что идею-то подал он. Дору посылали в Блэкхит, повидаться со старой леди, папиной подругой, поэтому Дора отпадала. Элис сказала, что обязательно должна отправиться к В.Б, потому что в объявлении сказано про подпись леди и джентльмена. Вдруг В.Б не даст нам денег, если явятся только джентльмены, а леди – нет?
Эйч-Оу сказал, что Элис не леди, а она ответила, что он-то все равно не поедет. Тогда Эйч-Оу обозвал ее несносной кошкой, и Элис заплакала.
Но Освальд всегда старается всех помирить, поэтому он сказал:
– Оба вы глупыши!
– Не плачь, Элис, – утешила Дора, – он всего лишь хотел сказать, что ты не взрослая.
– А что еще, по-твоему, я имел в виду, Несносная? – спросил Эйч-Оу.
– Сам не будь несносным, Эйч-Оу, – вмешался Дикки. – Оставь ее в покое и извинись, не то я тебя заставлю!
Тогда Эйч-Оу сказал, что очень извиняется, а Элис поцеловала его и сказала, что тоже извиняется, Эйч-Оу обнял ее со словами:
– Теперь я действительно очень-очень извиняюсь! – В общем, они помирились.
Ноэль недавно уже ездил в Лондон вместе со мной, поэтому была не его очередь, и Дора сказала, что возьмет его с собой в Блэкхит, если вместо него поедет Эйч-Оу. Поскольку из-за этого и так чуть не вышла ссора, мы решили, что ладно, так уж и быть, возьмем Эйч-Оу.
Сперва мы хотели еще больше порвать нашу старую одежду и пришить разноцветные заплатки, чтобы показать В.Б, как сильно мы нуждаемся в деньгах. Но Дора сказала, что это будет мошенничеством – притворяться беднее, чем мы есть. А Дора иногда бывает права, хоть она и старшая сестра. Тогда мы решили, что лучше одеться по-парадному, чтобы В.Б увидел, что мы не настолько бедны, чтобы нам было рискованно давать в долг. Но Дора сказала: и это будет неправильно. В конце концов мы поступили совсем по-честному, как велела Дора, и поехали, даже не умывшись. Но когда я в поезде как следует рассмотрел Эйч-Оу, я пожалел, что мы решили быть такими уж честными.
Каждый, кто меня читает, знает, каково это – ехать в поезде, поэтому я не буду рассказывать о поездке, хотя она получилась довольно забавной, особенно когда контролер начал проверять билеты в Ватерлоо, а Эйч-Оу спрятался под сиденьем и притворился псом-безбилетником.
Мы вышли на вокзале Чаринг-кросс и отправились прямиком в Уайтхолл, чтобы посмотреть на солдат, а после, с той же целью – к Сент-Джеймскому дворцу. Пройдясь по магазинам, мы оказались на Бонд-стрит. Рядом с большущим магазином, где продавали шляпки – все очень яркие и нарядные, без ярлычков с ценой – мы увидели дверь с нужной нам надписью на медной табличке и позвонили. Нам открыл мальчик, и мы спросили мистера Розенбаума. Мальчик оказался грубияном и не захотел нас впускать. Тогда Дикки дал ему свою визитную карточку. Вообще-то карточку он взял у отца, но Дикки зовут так же, как папу – мистер Ричард Бэстейбл, а мы, остальные, написали свои имена ниже. У меня в кармане случайно оказался кусочек розового мела, и мы написали их этим мелком.
Мальчик захлопнул дверь у нас перед носом, и мы остались ждать на крыльце. Но вскоре он вернулся и спросил, по какому мы делу.
– Деньги нам нужны, молокосос! – ответил Дикки. – И мы не собираемся торчать тут весь день!
Мальчик снова заставил нас ждать. Мы ждали, пока у меня не затекли ноги, но Элис понравилось здесь стоять, потому что она любовалась на шляпки.
Наконец, дверь открылась, и мальчик сказал:
– Мистер Розенбаум вас примет.
Мы вытерли ноги о половик, на котором было написано: «Вытирайте ноги» и по лестнице, устланной мягкими коврами, поднялись в прекрасную комнату. Тут я пожалел, что мы не надели лучшие костюмы или хотя бы не вымыли лица и руки, но теперь уже было слишком поздно.
В комнате с очень пушистым ковром и бархатными занавесками мы увидели множество великолепнейших вещей: черные с позолотой шкафчики, фарфоровую посуду, статуи и картины… На одной картине был нарисован фазан, кочан капусты и мертвый заяц, прямо как настоящие – я отдал бы все на свете, чтобы ее заполучить. Мех зайца был нарисован так, что я мог бы смотреть на него целую вечность, но Элис больше понравилась картина, где девушка сидела над разбитым кувшином. А еще мы увидели часы, подсвечники, вазы, позолоченные зеркала, коробки с сигарами, духами и всякие другие вещи, лежащие на столах и стульях. Просто замечательная комната! И посреди всего этого великолепия стоял маленький пожилой джентльмен в очень длинном черном сюртуке, с очень длинной белой бородой и крючковатым носом, похожим на соколиный клюв. Он надел очки в золотой оправе и посмотрел на нас так, будто точно знал, сколько стоит наша одежда.
И тут, пока мы, старшие, думали, с чего начать (не считая того, что все мы, конечно, поздоровались, когда вошли) Эйч-Оу без всякого предупреждения начал первым.
– Так вы и есть В.Б.? – спросил он.
– Что-что? – не понял маленький пожилой джентльмен.
– В.Б., – повторил Эйч-Оу.
Я мигнул ему, веля заткнуться, но он на меня не смотрел, зато В.Б. смотрел и махнул рукой, веля заткнуться мне. Мне пришлось замолчать, а Эйч-Оу продолжал:
– В.Б. означает «Великодушный Благодетель».
Старый джентльмен нахмурился.
– Полагаю, вас послал ко мне отец? – спросил он.
– Нет, ничего подобного, – ответил Дикки. – Почему вы так решили?
Старый джентльмен протянул мне визитку, а я объяснил, что мы ее взяли, потому что имя отца совпадает с именем Дикки.
– Так ваш отец не знает, что вы сюда поехали?
– Нет, – ответила Элис, – и мы ничего ему не скажем, пока не выкупим партнерство. Он уже беспокоится из-за своего бизнеса, и мы не хотим беспокоить его в придачу нашим бизнесом, пока все не уладится. А тогда мы отдадим ему половину нашей доли.
Старый джентльмен снял очки, взъерошил обеими руками волосы и спросил: