Лорд Тоттенхэм встал. Он выглядел как на картине «Смерть Нельсона», потому что был чисто выбрит и у него доброе лицо.
– Никогда не делайте ничего бесчестного, ни ради денег, ни ради чего-либо другого в целом мире, – заявил он.
Мы пообещали, что запомним его слова.
Он снял свою шляпу, и мы сняли свои. Он ушел, а мы отправились домой. Никогда в жизни я не чувствовал себя такой дешевкой!
– Я же вам говорила, – сказала Дора, но мы с ней даже не спорили.
Нелегко слушать ее нотации, но еще хуже то, что лорд Тоттенхэм сказал о бесчестности.
После этого мы целую неделю не ходили на Пустошь, но в конце концов пошли и стали караулить лорда у скамейки. А когда он явился, Элис сказала:
– Пожалуйста, лорд Тоттенхэм, мы уже неделю не были на Пустоши. Это нам в наказание, потому что вы нас отпустили. И мы принесли подарки, если вы согласитесь взять их в знак примирения.
Лорд сел на скамейку, и мы вручили ему подарки. Освальд подарил шестипенсовый компас, купленный на собственные деньги. Освальд всегда покупает полезные подарки. После покупки иголка не двигалась день или два, но лорд Тоттенхэм – бывший адмирал, поэтому сможет ее починить. Элис сшила ему чехол для бритвы с вышитой розой, а Эйч-Оу отдал свой ножик – тот самый, которым однажды срезал все пуговицы со своей воскресной одежды. Дикки вручил школьный приз – книгу «Морские герои», потому что лучше у него ничего не было, а Ноэль подарил стихотворение, которое сам сочинил:
Грех и горе омрачают наше чело,
Мы раскаиваемся, что совершили зло.
Нас так терзают муки стыда,
Что больше не будем мы никогда.
Лорд Тоттенхэм, казалось, остался очень доволен. Он поблагодарил нас, немного с нами поговорил, а на прощание сказал:
– Ну, ураган миновал, друзья. – И мы пожали друг другу руки.
Всякий раз, когда мы с ним встречаемся, он кивает, а если с нами девочки, снимает шляпу, значит, больше не считает нас непорядочными.
Глава одиннадцатая. «Кастильский Аморозо»
В один прекрасный день, когда мы вдруг обнаружили, что у нас есть полкроны, мы решили, что должны попробовать способ Дикки восстановить наше рухнувшее состояние, пока есть шанс. Вдруг у нас никогда больше не будет полукроны? Итак, мы решили больше не заниматься журналистикой, разбоем и тому подобными делами, а послать за образцами и инструкциями и узнать, как зарабатывать каждому по два фунта в неделю в свободное время. Нам всегда хотелось это сделать после того, как мы увидели объявление в газете, но раньше не было свободных денег. В объявлении говорилось: «Любая леди или джентльмен могут легко заработать два фунта в неделю в свободное время. Образцы и инструкции, тщательно упакованные, скрытые от посторонних глаз, будут высланы за два шиллинга».
Добрую часть полукроны пожертвовала Дора. Деньги ей подарила крестная, но Дора сказала, что не прочь отдать их Дикки, если тот вернет долг до Рождества и если мы уверены, что пытаться сколотить состояние подобным образом – правильно. Тому, кто зарабатывает по два фунта в неделю в свободное время, легко оплатить долги, у него останется еще почти столько же, а насчет того, правильно так зарабатывать или нет, мы велели Доре умолкнуть.
Дикки всегда считал, что это самый лучший способ восстановить наше рухнувшее состояние, и мы были рады, что теперь у него появился шанс попробовать. Мы-то, само собой, хотели получать по два фунта в неделю. Кроме того, всем надоело, что каждый раз после очередной неудачи Дикки говорит:
– Почему бы не выписать образцы и инструкции, объясняющие, как зарабатывать в свободное время?
Получив полкроны, мы стали искать газету. Ноэль сделал из нее адмиральскую треуголку, но бумагу не порвал, и мы нашли нужное объявление. Оно не изменилось. Мы оплатили почтовый перевод на два шиллинга, купили еще марку, а остаток денег решили потратить на имбирный эль, чтобы выпить за успех в торговле.
Мы взяли из папиного кабинета хорошую бумагу, и Дикки написал письмо. Мы приложили к письму квитанцию на перевод, наклеили марку и послали Эйч-Оу его отправить.
Допив имбирный эль, мы принялись ждать, когда же придут инструкции и образец. Нам казалось, что посылка идет очень долго, а почтальону ужасно надоело, что мы выбегаем из дома, останавливаем его и спрашиваем, есть ли для нас что-нибудь.
Но на третье утро посылка наконец-то пришла – довольно большая. Как и обещалось в объявлении, образцы и инструкции были «тщательно упакованы и скрыты от посторонних глаз». Это значит, что они приехали в коробке, внутрь которой понапихали жесткого коричневого картона, смятого, как оцинкованное железо на крышах курятников, и много бумаги: некоторые листки с печатным текстом, некоторые просто клочками. В середине упаковки лежала бутылка, не очень большая, черная, запечатанная пробкой с желтым сургучом.
Мы рассматривали всё это, положив на столик в детской. Пока остальные вырывали друг у друга бумаги в попытках прочесть, что же там написано, Освальд пошел искать штопор, чтобы проверить, что в бутылке. Штопор нашелся в ящике комода (штопор почему-то всегда отыскивается там, хотя ему полагается лежать в буфете в столовой), а к тому времени, как Освальд вернулся, остальные уже прочли бомльшую часть печатного текста.
– Вряд ли из этого выйдет толк. И вообще не очень-то хорошо торговать вином, – сказала Дора. – К тому же непросто вдруг начать что-то продавать, если у вас нет навыков.
– Ну, не знаю, – ответила Элис, – по-моему, я смогу.
Но у всех был порядком подавленный вид. Освальд спросил, как мы будем зарабатывать свои два фунта в неделю, и Дикки объяснил:
– Надо уговаривать людей попробовать эту дрянь в бутылке. Это херес… Он называется «Кастильский Аморозо». А когда кто-то попробует, ты убеждаешь купить вино, а потом пишешь тем, кто дал объявление, что их вино хотят купить… И тогда за каждую проданную дюжину бутылок получаешь два шиллинга от винных людей, так что если продашь двадцать дюжин бутылок в неделю, получишь свои два фунта. Вряд ли мы продадим так много.
– Может, в первую неделю и не продадим, – сказала Элис, – но когда люди распробуют прекрасное вино, они захотят еще и еще. Даже если мы получим всего десять шиллингов в неделю, это уже будет что-то, верно?
Освальд сказал, что, пожалуй, верно.
Тут Дикки вытащил штопором пробку. Пробка сильно поломалась и несколько ее кусочков упали в бутылку. Дора достала аптечный стаканчик с отметками – сколько наливать на чайную ложку, сколько на столовую – и мы договорились выпить по чайной ложечке, чтобы проверить, что же это за вино.
– Никто не должен пить больше, – распорядилась Дора, – каким бы вкусным оно ни оказалось.
Дора вела себя так, будто бутылка принадлежит ей. Наверное, так и было, ведь бутылку мы купили на одолженные у нее деньги.
Потом Дора отмерила чайную ложку, и ей пришлось выпить первой, потому что она старшая. Мы тут же спросили, на что это похоже, но Дора не сразу смогла заговорить.
– Похоже на лекарство, которое Ноэль принимал весной, – сказала она наконец. – Но, возможно, херес таким и должен быть.
Потом настал черед Освальда. Херес показался ему очень жгучим, но он промолчал, потому что хотел сперва проверить, что скажут другие.
Дикки заявил, что вкус просто отвратительный, а Элис предложила теперь попробовать Ноэлю.
Ноэль сказал, что это золотое вино богов, но ему пришлось прижать ко рту носовой платок, и я увидел, какую он скорчил рожу.
Потом свою порцию получил Эйч-Оу и выплюнул ее в камин, что было очень грубо и некрасиво, мы так ему и сказали.
Теперь была очередь Элис.
– Мне только половинку чайной ложки, Дора. Мы не должны выпить всю бутылку.
Элис попробовала и промолчала.
– Послушайте, я выхожу из игры, – вдруг заявил Дикки. – Я не собираюсь кружить по району, продавая соседям такую гадость. Забирайте бутылку, кто хочет. Quis?[9]
– Ego,[10] – опередила всех с ответом Элис. А потом сказала: – Я знаю, в чем проблема. Сахара маловато.
И мы сразу поняли, что проблема только в этом.
Мы взяли два куска сахара, растолкли на полу большим деревянным кубиком, превратив рафинад в порошок, и смешали со столовой ложкой вина. И вправду стало гораздо лучше, уже почти не противно.
– Вот увидите, когда попривыкнете, все будет в порядке, – сказал Дикки. Думаю, он пожалел, что поторопился спросить: «Quis?»
– В сахар попало много пыли, – заметила Элис. – Надо тщательно растолочь его на чистой бумажке, прежде чем сыпать в бутылку.
Дора сказала, что если вино в одной бутылке станет лучше, чем в той дюжине бутылок, которую закажут люди, это будет жульничеством, но Элис ответила, что Дора вечно поднимает шум из-за пустяков, а на самом деле все будет очень даже честно.
– Понимаете, я просто скажу им – совершенно честно – как мы улучшили вино, – объяснила она. – И когда привезут их бутылки, они смогут сами насыпать туда сахару.
Мы раздавили еще восемь кусочков сахара, очень аккуратно и тщательно, положив их между двумя листами бумаги, высыпали в бутылку, хорошенько ее потрясли и закупорили свернутой коричневой бумажкой, но не газетной, чтобы ядовитая типографская краска, намокнув, не попала в вино и никого не отравила. Мы заставили Пинчера попробовать, и он очень долго чихал. После этого, стоило показать ему бутылку, он тут же уползал под диван.
Потом мы спросили Элис, кому она решила продавать вино.
– Буду предлагать каждому, кто придет в наш дом, – сказала она. – А тем временем можно подумать, кому бы из соседей его отнести. Только надо экономить: в бутылке осталось не больше половины, даже с учетом сахара.
Нам не хотелось говорить Элизе, что мы затеяли, сам не знаю, почему. А в тот день она открывала и закрывала дверь очень быстро, поэтому налоговый инспектор и человек, перепутавший наш дом с соседним, ушли прежде, чем Элис успела попытаться всучить им «Кастильский Аморозо». Но около пяти часов Элиза ускользнула на полчасика повидаться с подругой, которая шила ей воскресную шляпку, а пока Элизы не было, в дверь постучали.