венности. Властелин имел все данные, чтобы опереться на гибкую покорность этого элемента, так как еще в 339 (951) повеление Мансура о возвращении в Мекку обратно черного камня было исполнено с пунктуальной точностью. Но в расчеты закралась маленькая ошибка. Рядом со строго измаилитским направлением в течение 25-летней независимости укоренилось между обитателями Лахсы и иное, в котором выразилось древнее арабское свободолюбие. Таким образом, когда назначен был Му’ыззом главой карматов Сабур, внук первого дай, Абу Са’ида, многие другие члены семьи и совета управления воспротивились введению вновь среди них единовластия. На их стороне оказалось большинство. Сабура умертвили (конец 358 = 969). Возник, положим, через это раскол в общине, долженствовавший впоследствии ослабить могущество карматизма, но пока еще не была сломлена их воинская мощь, а она-то и находилась всецело в руках отныне восстановленного против Фатимидов совета управления. Чтобы несогласие превратилось в открытую неприязнь, недоставало только материального опорного пункта, и таковым стало завоевание Сирии. Подобно большинству эмиров, находившихся в сфере влияния государства Лахсы, также и ихшид Хасан ибн Убейдулла откупался от карматов значительной данью для ограждения спокойствия в сирийской провинции. С занятием Джа’фаром ибн Феллахом Сирии подать эта неизбежно прекращалась. Между тем кичливые арабы Бахрейна вовсе и не помышляли упустить из рук столь значительный доход. Совет управления распорядился тотчас же о восстановлении в Мекке в 359 (970) молитвословий за аббасидского халифа Мути’, а одновременно выправил посольство в Багдад с предложением к султану буидскому Бахтьяру заключить союз против фатимидов. Хотя бунды и были шиитами, но они верили нисколько не более алидов в подлинность полномочий Убейдуллы и его потомков. К тому же Бахтьяру предстояло достаточно забот оборонять свою власть над Ираком против посягательств честолюбивых членов своей собственной семьи. Поэтому становилось в высшей степени опасным для него, когда в Сирии, а может быть, вскоре и в Месопотамии укрепится, вместо ставших совершенно не страшными хамданидов и ихшидов, династия равно могучая, как и беспощадная. С величайшей охотой обещал бунд карматам просимую ими поддержку деньгами и оружием. И вот к концу 360 (971) двинулось сильное войско из Аравии под предводительством Хасана аль-А’сама и потянулось вдоль линии Евфрата в область Дамаска. Кичась своими недавними победами, Джа’фар Ибн Феллах отнесся слишком презрительно к нападению разбойников пустыни и до того опрометчиво действовал, что погиб вместе со всем своим отрядом (6 Зу’ль Кады 360 = 31 августа 971). Бедуины овладели городом, распорядились здесь о провозглашении имени Мути’ с церковной кафедры и потянулись далее на юг. Прозорливый Джаухар поступил гораздо осмотрительнее своего легковерного подчиненного; при первом известии о наступлении карматов он выслал немедленно вспомогательные войска в Сирию. Отряд был слишком слаб, чтобы загородить дорогу неприятелю, он укрылся за стенами Яффы, а дорога в Египет очистилась. Между тем А’сам некоторое время тщетно пытался овладеть Яффой. Затем двинулся дальше вперед, оставив вокруг крепости наблюдательный корпус. Внезапным натиском кармат овладел пограничной крепостью Кулзум (ныне Суэц), а к началу 361 (октябрь-ноябрь 971) был уже в нескольких милях от Каира. Джаухар держался некоторое время в выжидательном положении и пытался завязать сношения с подчиненными А’сама: нашлись, вероятно, некоторые измаилиты, готовые подчиниться велениям фатимидов, а также и бедуины, падкие к звонкой монете. Произошло, во всяком случае, так, что после борьбы, продолжавшейся несколько дней подряд, 3 Раби I (24 декабря 971) карматы были наконец побеждены и принуждены очистить Египет. Войскам Джаухара удалось также освободить гарнизон Яффы, но идти дальше на Дамаск оказалось пока невозможным. Наоборот, главнокомандующий приказал отступить всем остающимся в Палестине отрядам, как только узнал, что А’сам нисколько не упал духом после своего поражения. И действительно, карматы пододвинулись снова к самой Рамле, стягивая все новые подкрепления из Аравии. На этот раз они напрягали, казалось, все свои силы, чтобы отомстить за свое поражение. Им необходимо было, конечно, позаботиться о восстановлении своего влияния как вне, так и внутри Аравии. Джаухар стал все более и более ощущать всю тягость возложенной на него ответственности. Им отправлялись послы за послами с настоятельным приглашением к Му’ыззу пожаловать в Египет самому лично, что, впрочем, как раз соответствовало вообще и целям политики Фатимидов.
Момент, конечно, был выбран во многих отношениях весьма неудобный. Передвижение войска, большей частью состоявшего из китамитов-берберов, в Египет послужило для заклятых неприятелей Фатимидов, вечно волновавшихся зенатов в центральном Магрибе сигналом к новым восстаниям (970/1). К счастью Му’ызза, имелись теперь в лице Зири и его санхаджитов надежные помощники. Положим, этот старейшина пал в одной из многочисленных стычек, происходивших при подавлении возмущения (360 = 971). Но сыну его Болуккину удалось наконец в течение 361 (971/2) вытеснить зенатов из прежних их кочевьев и прогнать за Атлас к Сиджильмасе и тем окончательно умиротворить весь запад. Так что в настоящее время одна только Цеута, занятая испанскими войсками, оставалась вне влияния Фатимидов. Далее не находили повода сопротивляться и идрисиды около Тангера: они признали тоже главенство Му’ызза, навлекши зато, конечно, на себя гнев Омейядов. Храбро отразили они в 302 (972/3) первое нападение, сделанное на них испанскими войсками, но в 364 (974) их забрали в полон и отвели в Кордову. Последние события произошли, впрочем, несколько лет спустя, но по всему тому, что можно было предположить на основании прошлого, едва ли мог Му’ызз сомневаться в том, что будет трудненько из Египта держать берберов в полной зависимости. И тем не менее властелин последовал призыву своего военачальника. Действительно, стоило потрудиться над восстановлением сильно пошатнувшейся гегемонии над измаилитами, а вместе и над дальнейшим подтачиванием халифата Аббасидов. Оставалось решить, в чьи надежные и крепкие руки передать управление западной Африкой, чтобы не угрожала отсюда никогда Фатимидам та же участь, какую они сами уготовили прежним властелинам Египта. Центр тяжести китамитов — берберов, переселившихся большей частью в Каир, переместился теперь также во вновь приобретенную провинцию. Из остальных племен самыми сильными были санхаджиты, а их предводитель Болуккин оказал правительству, так же как и покойный его отец, весьма значительные услуги. Му’ызз наметил его своим будущим наместником. Сначала передал он ему округа Магриба до малого Сирта, а позже, когда Фатимидам пришлось все серьезнее впутываться в распри из-за Сирии, передан был ему также и Триполис. Подобно тому, как в Сицилии, и здесь сан наместника переходил от отца к сыну, причем в Каире обыкновенно требовалось лишь формальное признание ленных отношений. Таким образом, с Болуккина начинается первая берберская династия Зиридов. Историей ее мы займемся более подробно в последнем отделе этого сочинения.
22 Зуль Хиджжы 361 (4 октября 972) вручил халиф Болуккину управление страной, а 10 Раби I 362 (19 декабря 972) покинул навсегда Кабис (Габес), последний большой город провинции «Африка». 23 или 25 Шабана (29, 31 мая 973) вступил властелин в Александрию, 2 Рамадана (6 июня) в Гизе, а 5 (9) того же месяца[394] торжественно въезжал в «Каир Му’ызза». По всей справедливости мог он остаться довольным тем, что успел соорудить в новом городе Джаухар. Кроме необходимых зданий для войска и администрации, приступлено было к постройке большой мечети. Была это аль-Азхар «Блистательная», которая и поныне, несмотря на простоту своей постройки, считается за одну из величайших достопримечательностей ислама, ибо преемник Му’ызза, аль-Азиз, обратил ее в 378 (988/9) в училище для приготовления духовных и судей. И по сие время сохранила она прежнее свое воспитательное назначение, а благодаря большому влиянию каирских ученых на мухаммедан, живущих на востоке, представляет из себя, как и прежде, главную арену выработки исламского гения. Первоначально, конечно, служила она, подобно захваченной Джаухаром 15 Раби II 359 (25 февраля 970) тулунидской мечети Фустата, местом совершения богослужения по шиитским обрядам, введенным здесь, конечно, как это было и раньше в западной Африке, и признанным за государственную религию. Нельзя сказать, чтобы воспрещалось отныне суннитское исповедание: требовалось только совершение его негласно, не задевая высшего религиозного чувства победителей. Но все же на приверженцев старинной ортодоксии и офицеры, и чиновники, особенно берберы, смотрели косо. Во всяком случае, шиитизм не привился прочно в стране, сплошь населенной суннитами. Несмотря на то что Египет находился под владычеством Фатимидов более 200 лет, и в настоящее время в Каире число шиитов столь же незначительно, как и до прибытия Джаухера. Поэтому новое правление в глазах населения считалось непопулярным по религиозным причинам, а влиятельная роль, которую разыгрывали берберы, делало его и чуждым. Но Египет вовсе не был избалованной страной. Участь коптов оставалась неизменной при любом правлении. Они почитали себя счастливыми, если могли исполнять свою барщину, по крайней мере не подвергаясь побоям, не замучиваемые до смерти. Горожане считались арабами, но и здесь, как и везде, потеряли свой старинный воинский закал. Из бесконечных междоусобных войн, возникавших между эмирами и турецкой солдатчиной, вынесли они глубокое влечение ко внешнему покою. Невзирая на случайные драки со слишком ревностными шиитами, они и не думали подымать шума, лишь бы им не препятствовали спокойно заниматься ремеслами и торговлей. Зато, конечно, мало из них попадалось годных и охочих служить в войске халифа. Так же, как и теперь, бедуинов было немного, за исключением разве каменной пустыни между Нилом и Красным морем. И на них, засевших в недоступных своих закоулках, правительство вообще не рассчитывало. Все же нисколько не удивительно, что при Фатимидах, так же как и во время короткого управления Ибн-Тулуна, плодоносная со своим трудолюбивым населением страна стала быстро процветать. Несмотря на свою довольно незначительную территорию