я возвышенностями. Первая из них находится в 50 шагах от юго-восточной стены мечети и обозначена тремя маленькими открытыми дугообразными нишами, к которым подымаются по трем каменным ступеням; другая расположена в 600 футах расстояния от первой и обозначена платформой, на которую подымаются тоже по ступеням. Путь этот между обоими пунктами следует пройти быстрым шагом 7 раз, так что оканчивают его у Марвы. Все время, как и при тавафе, паломник должен безостановочно произносить молитвы. Если он прибыл не во время больших паломничеств, а к Умре («посещение св. мест»), тогда обряды этим и кончаются. Совершивший их может приказать обстричь волосы, ни разу не тронутые гребнем с тех пор, как наложил на себя ихрам, и меняет паломнический костюм на обыкновенное платье. Затем (обыкновенно на другой день) отправляется пилигрим к маленькой часовенке, лежащей в полутора часах расстояния от города, где и произносит два рак’ата. На возвратном пути он громко поет набожные возгласы, начинающиеся обыкновенно с Лаббейка, Аллахумма, Лаббейка (к Твоим услугам, о Аллах, к Твоим услугам!). Прибывши в Мекку, следует снова таваф и Са’й, и паломничество совершено. Иначе происходят великие празднества паломников, хаджж. Стекающиеся изо всех стран толпы пилигримов (хаджжи) после первого тавафа и Са’йя направляются общей процессией, 8-го числа месяца Зу’ль-Хиджжа, пересекая долину, мимо мечети Муздалифа, на большую равнину, у подножия горы Арафат, в трех милях на запад от Мекки. Гранитный этот холм высится почти на 200 футов над окрестностью; пилигримы достигают его поздно вечером или на другой день утром (девятого). На вершине горы, где, по преданию, архангел Гавриил научал впервые Адама почитанию Творца, пилигримы произносят два рак’ата. Пополудни появляется имам на полусклоне горы и произносит перед густо скученной толпой проповедь (хутбу), которая должна продолжаться до самого солнечного заката; короткие промежуточные паузы дополняются громкими взрывами «лаббейк» присутствующих хаджжи. В тот же самый вечер караван пилигримов покидает Арафат и на возвратном пути ночует у Муздалифа. При утренних сумерках, десятого числа, начинает имам здесь новую проповедь. С восходом солнца он заключает ее собственно «праздничной молитвой», по окончании которой процессия двигается далее и достигает долины Мина. Здесь снова все останавливаются, а затем паломники собираются у восточного, довольно узкого входа, пересекающего здесь долину от востока на запад, в направлении к Мекке. Тут стоит нечто вроде столба или алтаря, в который каждый из присутствующих обязан бросить 7 маленьких камешков; ту же самую церемонию и тоже у столба в середине долины и в третьем месте, у выхода из долины, проделывают все пилигримы. По объяснению теологов, это есть подражание примеру Авраама; по совету архангела Гавриила, он сумел таким образом прогнать сатану, когда тот загородил ему выход. Затем наступает жертва, торжественный заключительный акт всех празднеств: каждый правоверный покупает у бедуинов, которые пригоняют сюда большие стада, овцу. Обратившись по направлению к Ка’бе, со словами: «Во имя Бога, Всемилостивого и Всемилосердного! Господь велик!» — перерезывает каждый пилигрим животному горло. Этим, собственно, заканчиваются все церемонии празднеств. Снимается ихрам и, по примеру малого паломнического посещения, обрезаются волосы. Но большинство обыкновенно остается еще на два дня (11 и 12) в Мине, чтобы повторить каждый полдень церемонию бросания камешков. 12 пополудни возвращаются все в Мекку, где еще раз совершают таваф и Са’й, а затем каждый хаджжи, если пожелает, может отправиться в обратный путь.
Происхождение священных обрядов, совершаемых с незапамятных времен язычества, совершенно неизвестно, равно как и символическое значение различных отдельных актов, за исключением, конечно, простых церемоний почитания, как, например, целования черного камня и жертвы, которая первоначально, как и везде, или представляла принесение первенца года, или обозначала жертву умилостивления. Но об этом мусульманин, конечно, и не думает. Он довольствуется сознанием, что исполняет в точности все, что, по откровению Божиему было объявлено в первобытные времена Аврааму, а затем было подтверждено снова Мухаммеду. И очень естественно, как и следует ожидать от людей, приносящих столь великие жертвы для того лишь, чтобы взглянуть на святые места, при этих празднествах религиозное воодушевление достигает у многих необычайных размеров. Один из тех немногих европейцев, которым удалось вмешаться неприметно в толпу набожных, сознается, что на него произвело действие потрясающее, когда с уст многих тысяч кающихся и нуждающихся в избавлении людей прокатилось по долине громом: «Тебе служим, о Боже, Тебе служим!»
И для мусульман, не участвующих лично в хаддже, 3 дня Зу’ль-хиджжи, от 10 до 12-го, всюду во всем мусульманском мире священны; считаются они за «великое празднество» (у турок Курбан Байрам — «праздник жертвы»), сопровождаемое принесением жертв, молитвой и т. д. Но как праздник народный он далеко уступает ныне «малому празднику».
В течение многих столетий вошли в обычай разного рода и другие паломничества: специального свойства (зиярет), к могилам святых (вели), т. е. к людям, известным по своей набожности, мученикам и т. п., а также к местам погребений, понятно — лишь гадательным по большей части, древних пророков и божиих людей домухаммеданского периода, например, Авраама в Хеврон. Вообще во многих странах (так, например, в Марокко и Алжире) культ святых, более соответствующий народным воззрениям, чем первоначальный характер мусульманства, направленного исключительно к поклонению Аллаху, наносит сильный ущерб самой религии.
О происхождении пятой канонической обязанности, налога в пользу бедных, упоминалось уже раньше как о предписанной Кораном раздаче милостыни. С тех же пор, как мусульманская община развернулась в величественное государство, обязанность эта приняла характер государственного налога. По обыкновению, он не должен был превышать одной сороковой всего достояния, т. е. двух с половиною процентов со всего движимого и недвижимого имущества, взыскиваемых с того, кто владел им в течение 12 месяцев; доход этот расходовался на бедных и на «пути божий», т. е. на дела распространения религии. Но при этом, особенно в позднейшие времена, открывался чрезвычайно широкий простор произволу восточных деспотов и недобросовестности сборщиков податей. Впрочем, вначале лишь незначительная часть государственных доходов получалась из этого источника. Военная добыча и подать с покоренных народов давали несравненно более, как это будет видно из дальнейшего изложения.
Этими пятью каноническими обязанностями далеко, однако, не исчерпываются все религиозные обязанности мусульман, тем не менее они считаются по преимуществу за самые ненарушимые и неизменные. Из массы других предписаний, очерчивающих круг совокупности повинностей государственной и гражданской жизни, я выберу еще несколько из наиболее важных.
Отношения к неверующим были, по необходимости, неприязненны. Им объявлялась, где только было возможно, война, и каждая подобная война считалась религиозною обязанностью — джихад, священной войной[136]. Необходимо было ее вести безусловно против всех идолопоклонников, а против иудеев и христиан только тогда, когда они трижды отклонили предложение принять ислам. В таком случае после победы мужчин убивали, женщин и детей обращали в рабство. Павший в священной войне, запечатлевший кровью преданность свою вере заслуживал, бесспорно, утех рая. Впрочем, мусульманам дозволялось заключать капитуляции с иудеями и христианами по образцу тех, пример которых преподал пророк.
Весьма ревностно придерживаются все правоверные, имеющие более или менее притязание на набожность, законов, ограничивающих еду и питье. В этих предписаниях мы часто наталкиваемся на сходное с установленным в Ветхом Завете. Нечистыми и негодными к употреблению считаются все животные, издохшие или не зарезанные на бойне (исключается дичь, убитая на охоте), также кровь убитых и все, что было, так или иначе, осквернено (например, через прикосновение неверующего); далее, мясо некоторых животных, в особенности хищных зверей, собак, кошек и свиней. Из напитков запрещаются все опьяняющие: хотя в Коране (2, 16) указывается на одно только вино, но большинство ученых-богословов относят сюда, как оно действительно соответствует смыслу, и другие напитки, производящие то же самое действие. Люди мирского направления предпочитают, естественно, самое широкое толкование и, не стесняясь, пьют финиковое вино и пиво известных сортов. Открыто пить вино даже и ныне осмеливаются лишь немногие, так как пьянство наказывают строго, плетьми. Но тайком и в старину сильно грешили против этого предписания, а в некоторые периоды, как, например, при Омейядах и первых Аббасидах, когда высшие классы привыкли жить слишком роскошно, на это даже не обращалось никакого внимания. Вместе с вином Коран запрещает азартные игры, но, следуя дальнейшим указаниям пророка, запрещение игр и музыки было впоследствии отменено, и одни лишь набожные люди придерживаются строго первоначального предписания. Зато другое повеление, сохранившееся только в предании, по которому не дозволялось изготовлять изображения живых существ, исполняется строго и поныне, чем и определяется в высшей степени своеобразный характер мусульманской архитектуры. Фотография начала, однако, с недавнего времени распространяться среди мусульман, отчасти нарушая предписание пророка.
Обрезание новорожденных было в обычае у арабов задолго до Мухаммеда. Ислам его только удержал; оно служит знаком принадлежности к общине и необходимо в той же мере, как и у иудеев, или же как крещение у христиан. Совершается оно на пятом или шестом году жизни и составляет семейный праздник.
Законоположения, относящиеся к браку, по сравнению с произволом языческого периода, конечно, составляют шаг вперед; но санкционирование полигамии среди мусульманских народов принесло многоразличный вред. Положим, не следует в данном случае впадать в преувеличения. Если, по нашим понятиям, мусульманину предоставлена большая легкость в заключении браков, то, с другой стороны, нельзя не признать, что вообще между мусульманами, до и после брака, существует бесконечно менее безнравственности, чем у нас, например, на Западе. Затем пророком весьма обстоятельно предписывается, чтобы никто не смел брать более жен, чем сколько в состоянии прилично содержать. Поэтому большая часть народа, за весьма редкими исключениями, довольствуется одною подругой. Благодаря, однако, легкости получения развода и вследствие разрешения, кроме четырех законных жен, брать для себя в виде побочных сколько угодно рабынь, мусульманские брачные установления не благоприятствуют ни порядочности семейной жизни, ни сохранению выработанного народного типа в высших классах общества. И общественное положение женщин также стало подчиненным