Диктатура, установленная в результате Гражданской войны[414], ознаменовала отказ от либерализма XIX в. и от республиканской демократии XX в., представляла собой попытку повернуть ход истории вспять, к мифическому истоку испанской нации, ко временам Католических королей, Испанской империи, Золотому веку. Государство, неустанно утверждавшее свою тоталитарную природу, стремилось создать общество, закрытое от любого внешнего влияния, корпоративное, католическое, существующее в условиях автаркии[415] с мечтой о возврате к имперскому прошлому. Вечно оглядываясь назад в поисках образцов и вдохновения, диктатура соединяла средневековые институты и колониальную ностальгию под оболочкой фашистской риторики. После двадцати лет диктатуры, когда власть будто застыла, погрузилась в спячку, общество снова пришло в движение, как в физическом, так и в моральном, культурном смысле. Противоречие между развитием гражданского общества и властью, призванной его остановить, породило и чувство разочарования и неуверенности и в то же время превратилось в источник надежды и стремления к борьбе, что привело в начале 1970-х гг. к кризису режима, символом которого стала долгая и мучительная агония его основателя[416].
1940-е годы: строительство Нового государства
Безоговорочная капитуляция, которой завершилась война, означала для всех тех, кто сражался на стороне Республики, смерть, тюрьму или изгнание. В 1939–1943 гг. победители расстреляли более 50 тыс. испанцев, около полумиллиона эмигрировали, но даже в мае 1940 г. примерно 260 тыс. человек считались военнопленными. Из концентрационных лагерей, созданных в последний период войны, десятки тысяч республиканцев, социалистов, анархистов и коммунистов отправлялись в тюрьмы или в колонии строгого режима. Там ужасные условия существования, скученность, голод, тяжелый труд, наказания, плохое питание, эпидемии приводили буквально к вымиранию заключенных. От репрессий пострадали вдовы, дочери и сестры узников: их подвергали издевательствам, публичному шельмованию, лишали имущества.
Поскольку война уже закончилась, репрессии проводились не для того, чтобы одержать военную победу, а чтобы уничтожить, вырвать с корнем все, что, по мнению победителей, отвратило нацию от истинного исторического пути. По словам самого Франко, следовало «распрямить согбенную нацию»: для этого Новое государство (Nuevo Estado)[417] наделялось исключительными юридическими полномочиями. Наряду с военно-полевыми судами, которые в массовом порядке применяли законы военного времени, в гражданских учреждениях действовали и так называемые «комиссии по чистке». Закон о политической ответственности мог применяться по отношению к предполагаемым преступлениям, совершенным начиная с октябрьской революции 1934 г.; согласно Закону против масонства и коммунизма преследованию подвергались лица или группы лиц, которые распространяли идеи, порочащие религию, Родину, основные государственные институты и направленные против социальной гармонии. Как вспоминал годы спустя Дионисио Ридруэхо, фалангист «первого часа», все это представляло собой «безупречную операцию по ликвидации политических сил, которые были опорой Республики».
Помимо репрессий, новая власть приступила к регламентации экономической и общественной жизни. Прежде всего следовало дисциплинировать рабочую силу. Эту задачу поручили Испанской фаланге, чьи представители с 1938 г. занимали ведущие правительственные посты. Она создала и контролировала профсоюзную организацию производителей — вертикальную, единую, всеобщую и основанную на принципе иерархии. Согласно статутам обновленной ИФТ— ХОНС профсоюзы служили партии. В 1938 г. была принята «Хартия труда», созданная по итальянскому фашистскому образцу, в соответствии с которой все производители объединялись в вертикальные профсоюзы в соответствии с отраслями экономики и под руководством Фаланги. Согласно Закону о профсоюзных организациях от 26 января 1940 г. и Закону об основах профсоюзной организации от 6 декабря 1940 г. новые синдикаты объединяли рабочих, административный персонал и предпринимателей в одну организацию под контролем Движения[418], которое, в свою очередь, являлось частью государственного аппарата. Тем самым обеспечивалась естественная связь между государством и синдикатом, что превращало профсоюз в инструмент государственной экономической политики.
Государственное регулирование душило экономику. По Закону от 10 марта 1939 г. создавался Генеральный комиссариат снабжения и транспорта, полномочия которого распространялись на предметы первой необходимости — зерновые, овощи, картофель, фрукты, хлеб, мясо, рыбу, ткани, одежду, обувь. Нарушителей преследовал налоговый департамент, организованный в сентябре 1940 г.: он передавал дела на рассмотрение в военные трибуналы, к компетенции которых они теперь относились. Последствия сказались немедленно. После того как государство зафиксировало низкие цены на продовольствие, сельские производители стали сокращать обрабатываемые площади, скрывать урожай и реализовывать часть своей продукции на черном рынке. Таким образом росли доходы землевладельцев, которые к тому же пользовались государственными субсидиями на покупку искусственных удобрений, сельскохозяйственных машин и топлива.
Еще одним результатом этой политики стало падение на 40 % в сравнении с довоенным уровнем реальной заработной платы сельскохозяйственных рабочих. Поденщики лишились права на организацию собственных профсоюзов и не могли использовать традиционные способы переговоров или давления для того, чтобы улучшить условия труда. Крестьянство оказалось абсолютно беззащитным, поскольку государство расширило полномочия органов правопорядка, правовая государственность не существовала и отсутствовали независимые суды. На деле сокращение заработной платы и наличие многочисленной и покорной рабочей силы не способствовали подъему производства. Плохие урожаи 1940-х гг. (а некоторые из них стали самыми низкими за столетие) приводили к голоду: продукты первой необходимости распределялись по карточной системе, которая действовала вплоть до начала 1950-х гг.
Государственное регулирование и режим автаркии распространились и на промышленный сектор. Военная разруха сказалась на развитии промышленности больше, чем на состоянии сельского хозяйства, несмотря на то что предприятия в индустриальных зонах, Стране Басков и Каталонии, были возвращены собственникам без значительных потерь. Больше всего пострадали транспорт и связь, а не основная индустриальная база. Тем не менее в первые послевоенные годы произошел серьезный спад промышленного производства. Планы индустриализации разрабатывал созданный в сентябре 1941 г. Национальный институт промышленности (Instituto Nacional de Industria, ИНИ), которым руководили военные. Приоритетным направлением его деятельности стала оборонная промышленность. Высокая стоимость создания предприятий, международная конкуренция, государственная политика, ориентированная на импортозамещение, новая система финансирования вызвали резкий скачок инфляции, несмотря на то что в конце 1940-х гг. ИНИ являлся единственным производителем грузовиков и легковых автомобилей, искусственных удобрений, алюминия и продуктов нефтепереработки.
Послевоенная политика индустриализации, основанная на представлении о государстве как о посреднике и организаторе производства, исходила из традиционных требований государственной защиты интересов предпринимателей от давления рабочего движения и от иностранной конкуренции. В ходе ее осуществления правительство конфисковало имущество рабочих профсоюзов, объявило забастовку видом подрывной деятельности и тем самым нейтрализовало рабочий класс, но одновременно исчезла и конкуренция между предприятиями и создалась благоприятная ситуация для появления олигархов и монополистов. Государственное регулирование и жесткая регламентация привели к численному росту бюрократии и различным нелепым административным требованиям; они способствовали формированию экономической среды, в которой отсутствовал рационализм свободной хозяйственной деятельности и стремление к повышению объемов производства за счет сокращения его стоимости. Совокупность этих факторов объясняет серьезный кризис испанской индустрии в первое десятилетие франкизма: промышленное производство достигло уровня 1930 г. только к 1950 г.
Репрессии и государственное регулирование экономики сопровождались активной политикой рекатолизации, которой занималась Церковь. Со времен Государственно-административной хунты образование стало сферой безраздельной власти духовенства. Церковь использовала эту власть для того, чтобы ликвидировать наследие недавнего прошлого, которое клерикалы связывали с Институтом свободного образования и считали повинным во всех смертных грехах. Уничтожение книг, чистки, изгнание учителей из школ, а профессоров из университетов, репрессии, ссылки — такова была политика, призванная, по мнению Церкви, вырвать с корнем чуждую иноземную традицию. В подобной идеологической обстановке вполне объяснимо, что государство не занималось развитием народного просвещения, а направило все свои усилия на поддержку и расширение частных образовательных учреждений. В первые 15 лет истории Нового государства средние учебные заведения не создавались: их было 119 в 1940 г. и столько же в 1956 г. Между тем образовательные центры, которыми руководило духовенство, переживали золотые времена. Именно туда направлялся возраставший поток учащихся, а требования к квалификации работавших там преподавателей существенно понизились.
К характеристикам Нового государства в первое десятилетие его истории — репрессии, государственное регулирование и рекатолизация — следует добавить еще одну: международную изоляцию, разрыв связей, которые в течение предшествующих десятилетий сумели наладить испанские политики. Переход к изоляции объяснялся разными причинами: индустриализация в условиях автаркии, исключение из Лиги Наций, отзыв послов и временное закрытие границы с Францией во время Второй мировой войны. Идеологический фактор также сыграл свою роль. Новое государство строилось на основе синтеза «истинной» испанской традиции — традиции монархии и католицизма — и нового фашистского порядка, под предводительством харизматичного каудильо генерала Франко. Три бюрократических института — Армия, Фаланга и Церковь — определяли экономическую, политическую, социальную жизнь испанского общества и его моральное состояние, представляли собой единственно возможные сферы социализации, среду, которая поставляла политические и административные кадры. Так Испания оказалась в стороне от других современных европейских политических режимов. Вместо Испании, которую «поколение 1914 года» желало сделать частью Европы, создавалась, как будет сетовать Хосе Луис Арангурен[419] в 1953 г., страна «изолированная и одинокая».
Одновременно с реализацией политических задач происходило медленное становление институтов Нового государства. Закон о реорганизации центрального государственного управления от 8 августа 1939 г. подтвердил полномочия Главы государства в исключительных случаях отдавать распоряжения и издавать указы без предварительного обсуждения в Совете министров. Поскольку уже существовали институт Главы государства, наделенного правами суверена, единственная партия, правительство и центральная государственная администрация, оставалось сделать следующий шаг — создать некое подобие конституционного закона. Серрано Суньер разработал проект Закона об организации государства. В случае его одобрения испанское государство определялось бы как «тоталитарное орудие, служащее единству Родины», в котором верховная политическая власть принадлежала Главе государства, ответственному только перед Богом и Историей.
Проект Серрано Суньера не получил поддержки у представителей других институтов режима: военные опасались, что власть в правительстве достанется партии; с точки зрения епископов, в проекте было слишком много фашизма, а католицизма не хватало. Франко не был заинтересован ни в поддержке «тоталитарного орудия», ни в начале конституционного процесса: он не хотел, чтобы появился институт, который однажды может восстать против его верховной власти. Вместо Закона об организации государства 17 июля 1942 г. был принят Закон об учреждении кортесов. Его преамбула подтверждала, что Глава государства «обладает верховной властью издавать юридические нормы общего характера», а кортесы должны ему содействовать в исполнении полномочий. На самом деле правом представительства в кортесах наделялись только государственные институты. В кортесах отводились места, предназначенные для министров, национальных советников, которых выдвигало Движение, депутатов, назначенных лично Главой государства, председателей высших государственных органов, ректоров университетов, лидеров национальных синдикатов, руководителей провинциальных и столичных институтов власти и епископов. Все они были обязаны своими должностями Главе государства, который таким образом обеспечивал их одобрение и верность.
Победа союзников[420] во Второй мировой войне вызывала кризис в процессе строительства Нового государства. Хуан де Бурбон, сын Альфонсо XIII[421][421], потребовал восстановления монархии; республиканское правительство в изгнании попыталось добиться от союзников осуждения диктатуры и содействия ее краху; негативное отношение к режиму держав «Большой тройки» и, наконец, отказ в приеме в ООН и рекомендация Генеральной ассамблеи ООН странам — членам организации отозвать своих послов из Испании — всё это привело к первой серьезной перестановке в рядах политических сил, которые являлись опорой Нового государства. Ведущая роль в правящем блоке перешла от фалангистов к клерикалам. Для того чтобы усилить привлекательность режима с перспективой налаживания отношений с США и начать сближение со Святым Престолом, Франко решил отказаться от фашистской оболочки Нового государства и выдвинуть на первый план его католическую сущность, т. е. истинно испанскую и, как следствие, антикоммунистическую. Католическая церковь, как всегда, продемонстрировала верность режиму и намеревалась провести в правительство членов «Католического действия»[422]. Альберто Мартин-Артахо, председатель административного комитета этой организации, стал министром иностранных дел.
Поворот в сторону клерикалов и необходимость обеспечить приемлемость режима для союзников были дополнены быстрым утверждением в июле 1945 г. перечня обязанностей и прав испанцев, известного под архаичным названием «Хартия испанцев»[423], и в дополнение к Закону о кортесах двух новых законов, которые определяли сущность создававшегося государства, — Закона о национальном референдуме от 22 октября 1945 г. и, несколько позже, Закона о наследовании поста Главы государства от 26 июля 1947 г. В первой статье Закона о наследовании — этого фундаментального закона режима — Испания определялась как «католическое, социальное, представительное государство, которое в соответствии с традицией конституируется в королевство». Это было особенное королевство: в нем пост Главы государства пожизненно занимал конкретный человек — «Вождь (каудильо) Испании и Крестового похода[424] и Генералиссимус вооруженных сил». Глава государства осуществлял свою верховную власть, в том числе в праве назначения своего наследника и отзыва своего назначения. В качестве преемника Франко мог выбрать любого представителя королевского дома мужского пола на основании следующих критериев: испанец, достигший тридцати полных лет; католик, принесший клятву верности принципам Национального движения.
Закон о наследовании поста Главы государства, помимо определения формы государства, утверждения монархии в качестве института-преемника, наделения Франко пожизненными властными полномочиями, создания Регентского совета и Совета королевства, детальной регламентации наследования власти, объявлял фундаментальными законами нации наряду с Законом о наследовании поста Главы государства Законы об учреждении кортесов ио референдуме[425]. «Хартия труда» от 9 марта 1938 г., согласно которой создавались вертикальные синдикаты как основа Нового государства, стала пятым (включая «Хартию испанцев») основным законом режима. Пять законов представляли собой первый блок так называемых фундаментальных законов, которые нельзя было отменить или изменить без согласия кортесов и всенародного референдума. Однако предполагалось, что в будущем фундаментальных законов станет больше: об этом говорилось в Законе о наследовании поста Главы государства. Следующий фундаментальный закон появится только через десять лет — Закон о принципах Национального движения от 17 мая 1958 г.; пройдет еще десять лет, и для того чтобы завершить строительство Нового государства, 1 января 1967 г. будет принят Органический закон государства, призванный обеспечить существование режима в форме авторитарной монархии под управлением государственной бюрократической элиты.
1950-е годы: медленный выход из автаркии
В конце 1940-х гг. экономическая политика победителей потерпела крах. Производительность сельского хозяйства падала и все больше зависела от климатических условий. Промышленность испытывала недостаток сырья и не могла выйти из состояния депрессии. Экономика в целом находилась под жестким контролем государства и управлением бюрократии. Процветал черный рынок, а уровень жизни большей части испанцев снизился почти на треть по сравнению с показателями начала 1930-х гг. Падение уровня реальной заработной платы привело в 1951 г. к первым волнениям рабочих: объявление о повышении стоимости транспорта вызвало волну забастовок сначала в Барселоне, а затем в Мадриде и в Стране Басков. Масштабы недовольства могли быть более значительными, если бы не жестокое подавление любых проявлений возмущения и протеста (забастовка приравнивалась к подрывной деятельности) и моральные последствия поражения в Гражданской войне.
Очевидно, что следовало изменить направление экономической политики и пересмотреть внешнеполитический курс, а для этого режиму нужны были стабильность и уверенность. На внутреннем фронте состояние войны официально прекратилось в 1948 г., когда были сурово подавлены забастовки и манифестации, произошедшие под влиянием известий о победе союзников во Второй мировой войне и активизации партизанских отрядов в конце войны. Последней крупной операцией партизан стало вторжение отрядов маки[426] под руководством коммунистов в область Валь-д’Аран[427] после освобождения Франции. На внешнем фронте политика сближения с США, начавшаяся в первые годы «холодной войны», принесла свои плоды. Испания не только подчеркивала, что является католической нацией, но и предлагала свои услуги в качестве союзника в политике сдерживания коммунизма, намереваясь покончить со своим традиционным нейтралитетом и предоставить свою территорию для осуществления целей североамериканской внешней политики. В ноябре 1950 г. 5-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН[428] отозвала свою резолюцию 1946 г.[429], тем самым положив конец международной изоляции режима.
В результате в июле 1951 г. произошел один из тех кризисов правительства, которые свидетельствуют о начале нового курса. Тем не менее Франко, избегавший резких изменений, вновь равномерно перераспределил власть между военными, «Католическим действием» и Фалангой, добавив одного монархиста. Новое правительство сразу же приложило все свои усилия для укрепления отношений с США и Ватиканом и преуспело. Ценой отказа от некоторых атрибутов верховной власти[430] в августе и сентябре 1953 г. были подписаны Конкордат со Святым Престолом и испано-американское соглашение о сотрудничестве. В результате этой новой политики Испания стала членом Продовольственной и сельскохозяйственной организации Объединенных Наций (ФАО), ЮНЕСКО, Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), Всемирного почтового союза (ВПС) и, наконец, 14 декабря 1955 г. была принята в ООН.
США и Ватикан стали проводниками, с помощью которых режим вышел во внешний мир. Новое правительство стремилось обеспечить быстрые темпы экономического роста, основанного на развитии индустрии, взяв за основу экономические теории, которые в противовес автаркии отдавали предпочтение традиционным методам управления государственным сектором, настаивали на развитии внешней торговли и на преимуществах свободного рынка по сравнению с политикой государственного регулирования и контроля. В соответствии с подобными идеями министры приступили к осуществлению политики, ориентированной на ускоренный промышленный рост на основе либерализации внешней торговли. По мысли реформаторов, такая политика должна была открыть испанской промышленности доступ к сырью и оборудованию, что вызывало протесты остававшихся в правительстве сторонников автаркии. Смена экономической ориентации сказалась и на аграрной политике, особенно после назначения министром сельского хозяйства Рафаэля Кавестаня, который выступал против государственного контроля, бюрократических ограничений, квот и нормирования[431] и был первым, кто объяснил, что продовольственный дефицит является следствием экономического курса, проводимого после окончания Гражданской войны.
Новая экономическая политика привела к стабильному росту валового национального продукта (ВНП) и дохода на душу населения, который наконец позволил достичь показателей 1930-х гг., а затем и перекрыть их. Постепенная либерализация внешней торговли вызвала значительное увеличение спроса на иностранные товары — топливо, сырье и полуфабрикаты, продукцию обрабатывающей промышленности и транспортное оборудование. Значение «американской помощи» в оживлении испанской экономики до сих пор вызывает споры. Несмотря на то что ее объем по сравнению с другими европейскими странами был скромным — около 1,5 млрд долл. в виде займов и субсидий, — эффект от «помощи» был значительным, ведь финансовые средства использовались под жестким государственным контролем в экономике, находившейся в состоянии застоя. Помощь и кредиты стимулировали хозяйственную активность и тем самым сыграли существенную роль в оживлении экономической деятельности.
Проблемы скоро дали о себе знать. Промышленное производство в конечном счете зависело от динамики внутреннего спроса, между тем начальный уровень потребления был так низок, что его рост привел к повышению спроса на продовольствие, а не на промышленные товары. Обозначились смутные признаки незнакомого прежде кризиса — того, при котором происходит избыток предложения потребительских товаров, например тканей. В подобной ситуации поддержать темп индустриального производства возможно только увеличив покупательную способность населения, что, помимо всего прочего, отвечало требованиям участников протестного общественного движения. Заработная плата увеличилась, но это, в свою очередь, вызвало скачок инфляции. В 1956–1957 гг. казалось, что торговый дефицит и рост инфляции остановят экономический подъем. По словам директора Банка Испании Хуана Сарда, инфляционное давление подвело испанскую экономику к краю пропасти.
Критическое состояние экономики совпало с первыми проявлениями недовольства и враждебности по отношению к режиму в среде университетской молодежи и представителей нового рабочего класса, появившегося в обстановке экономического роста. После окончания Гражданской войны прошло уже 15 лет, и новое поколение стремилось заявить о себе. 1956 год стал годом подъема студенческого и забастовочного движения, который застал руководителей режима врасплох своей внезапностью и разнообразием участников. Это были представители различных политических течений, от монархистов, фалангистов и католиков (которые уже начинали двигаться по пути диссидентства) до традиционной оппозиции, коммунистов и социалистов. Между диссидентами и оппозиционерами, или, как тогда говорили, между потомками и победителей, и побежденных возникли политические связи, на основе которых сложилась новая внутренняя оппозиция. Ее лидерами стали видные общественные фигуры и деятели культуры. В феврале 1956 г. противостояние фалангистов и оппозиционеров в Мадридском университете[432] завершилось одновременной отставкой министра образования и министра Движения, Руиса-Хименеса и Фернандеса-Куэсты соответственно. Смена министров свидетельствовала о правительственном кризисе. Он продлится еще год и завершится политической реорганизацией, благодаря которой к власти придет новая элита.
Общий дисбаланс хозяйственной системы и финансовые проблемы, вызванные сосуществованием остатков автаркии с либеральными мерами, привели испанскую экономику на грань банкротства. Истощение финансовых резервов, дефицит платежного баланса, повышение заработной платы, проведенное по распоряжению демагогов из Министерства труда — вотчины Фаланги, оказалось бесполезным из-за инфляции; студенческие протесты; социальная напряженность, свидетельством которой стали забастовки в Мадриде, Астурии и Барселоне, — таковы были причины правительственного кризиса в феврале 1957 г. В результате важные для развития экономики правительственные посты получили два члена «Опус Деи»[433] Альберто Ульястрес, назначенный министром торговли, и Мариано Наварро, ставший министром финансов. Лауреано Лопес Родо, видный деятель «Опус Деи», был назначен административно-техническим секретарем президиума Совета министров (Secretaría General Técnica del ministerio de la Presidencia[434]) под началом адмирала Луиса Карреро Бланко[435]. Так основными политическими и финансовыми рычагами овладела новая элита. Ее цель была очень определенной — осуществить административную реформу, которая послужит основой для экономического развития.
Система государственного управления была преобразована исходя из принципов бюрократической рационализации: посредством комплекса законов — Закона о юридическом режиме государственного управления от 26 июля 1957 г. и последовавших за ним Законов об административном регламенте, юридическом статусе автономных государственных учреждений, государственных гражданских служащих, а также Закона о вознаграждении служащих. Для ускорения экономического развития был разработан план стабилизации и либерализации. Он появился во время подписания Римского договора, согласно которому создавался Европейский Общий рынок[436]. Новые испанские министры, связанные с международными финансовыми кругами, решили следовать рекомендациям Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и Всемирного банка[437], т. е. сначала осуществить санацию экономических институтов, а затем приступить к осуществлению плана ускорения темпов экономического роста.
Одновременно со стабилизацией бюджета правительство продолжало экономическую либерализацию, расширив свободу внешней торговли и приняв в апреле 1958 г. Закон о трудовых договорах, который ввел новый порядок согласования заработной платы. Решающим этапом новой политики стала интеграция Испании в международные финансово-экономические организации. В январе 1958 г. она стала ассоциированным членом ОЭСР, а в июле была принята в Международный валютный фонд (МВФ)[438] и в МБРР. Для того чтобы Испания могла рассчитывать на финансирование из международных фондов, представители МВФ провели переговоры с министрами торговли и финансов страны и руководством Банка Испании о необходимости существенных экономических реформ. Согласно декрету-закону, принятому в июле-августе 1959 г., все преобразования были направлены на адаптацию испанского капитализма, корпоративного и контролируемого государством, к нормам западного мира. Декрет-закон о новом экономическом курсе от 21 июля 1959 г., который испанские СМИ назвали «планом стабилизации», представлял собой не только и не столько план стабилизации, а план либерализации, который позволял, не отказываясь от наследия прошлого, открыть путь в будущее.
1960-е годы: развитие, изменения, конфликты
Административная реформа состоялась, а стабилизационный план утвержден — казалось, все препятствия преодолены, и испанская экономика готова двигаться по пути активного и стабильного экономического роста. Международные организации это поняли и сразу же выразили удовлетворение достигнутыми результатами. В 1962 г. во время нового правительственного кризиса «технократы» из «Опус Деи» и ее филиалов получили не только все министерства, связанные с экономикой, но и руководство Комиссариатом по планированию экономического развития[439], так что отныне они могли централизованно координировать общую политику. Взяв за образец французскую систему государственного планирования, Комиссариат разработал первый План экономического развития. Его цель заключалась в том, чтобы стимулировать частные инвестиции посредством сочетания индикативного планирования[440] и государственных инвестиций. За первым Планом, введенным в 1964 г., последовали еще два. В 1973 г. Комиссариат был преобразован в новое министерство, которое ликвидируют после смерти Франко.
Конечно, важно понять, какие факторы экономического бума связаны с планированием, а какие — с международной конъюнктурой, но в любом случае очевидно, что экономический подъем состоялся, а его интенсивность и темп не имели аналогов в прошлом. С 1960 по 1974 г. производительность испанской индустрии увеличилась на 3,74 пункта, а среднегодовой темп роста достиг 11,1 пункта; к 1974 г. доля вторичного сектора (промышленность плюс строительство) в валовом внутреннем продукте достигла 40,8 %. Такой быстрый и стабильный рост не мог не вызвать устойчивых изменений в структуре и географии промышленного производства. Если до 1960 г. в стране существовали лишь небольшие традиционные фабричные островки, то после 1960 г. Испания превратилась в индустриальное государство с диверсифицированным промышленным производством. Действительно, внешнеэкономические связи, постепенная интеграция в систему международной торговли, приток капиталов, туризм и поступления валюты от частных лиц, работавших за рубежом, — это характерные черты испанской экономики 1960-х гг. Горнодобывающая промышленность и производство потребительских товаров уступают ведущие экономические позиции производству полуфабрикатов и средств производства. Металлургия, производство строительных материалов, химическая промышленность, автомобилестроение, судостроение, производство электробытовых приборов и электротехника превратились в лидеров испанской индустрии. Расширилась и ее география: индустриальные комплексы появились в таких городах, как Бургос, Сарагоса, Вальядолид, Валенсия и Севилья.
Индустриализация стимулировала беспрецедентную мобильность населения. Сотни тысяч испанцев снимались с насиженных мест и в переполненных поездах отправлялись в столичные города, промышленные зоны или во Францию, Швейцарию и Германию. Первая волна миграции — 2 млн работников, уехавших за границу, — сыграла решающую роль в экономическом подъеме. С 1960 по 1974 г. в Испанию поступило 5,44 млрд долл. наличными и 1,783 млрд долл. переводами, всего 7,223 млрд долл., которыми можно было покрыть половину торгового дефицита. Именно это валютное «вливание» и средства, поступившие от туристов, способствовали настоящей импортной эйфории, которая в те годы охватила испанских промышленников.
Внутренняя миграция была более масштабной. Общее число испанцев, сменивших в 1960-е гг. место жительства (без учета детей до десяти лет), превысило 4,5 млн человек, из них 2,6 млн уехали из провинции, в которой жили. Более 1,5 млн человек покинули города с числом жителей менее 10 тыс. человек; отток населения из таких городов станет постоянным. Массовый исход увеличил демографическое давление на треугольник Мадрид — Барселона — Бильбао, вызвал рост населения в прибрежных районах и обезлюдение центральных областей Месеты. Серьезные потери понесли Эстремадура, обе Кастилии и некоторые андалусийские провинции. В городских центрах с числом жителей свыше 10 тыс., совокупная численность населения в которых теперь составляла от 17,3 до 22,5 млн человек, проявились признаки общества потребления. Громко заявил о себе новый средний класс, склонявшийся к ценностям утилитаризма, — именно в этой среде произойдут глубокие перемены в морали и нравах.
Очевидно, перераспределение населения привело к долговременным изменениям в структуре активного населения. В 1950-е гг. чуть больше миллиона крестьян оставили занятия сельским хозяйством, а в следующее десятилетие их примеру последовали еще 2 млн человек. Избыток рабочей силы, вызванный таким массовым исходом, стал решающим фактором экономического подъема в течение всего десятилетия. Отток аграрного населения ускорил конец традиционного сельского хозяйства; исчезли убыточные хозяйства, сократилось предложение рабочей силы, но в то же время выросла заработная плата, развивалась диверсификация культур, применялась более совершенная техника, что вызвало рост производительности. Выросла конкурентоспособность испанской аграрной продукции на внешних рынках.
В течение десяти лет экономического бума изменение социального ландшафта в сельской местности вызвало глубокую и болезненную трансформацию городского социума. Планы городской застройки не выполнялись из-за безудержных спекуляций недвижимостью. В результате города разрастались хаотично и беспорядочно, а произвольное строительство причинило непоправимый ущерб прибрежным зонам. Как бы то ни было, экономический подъем был достаточно длительным и устойчивым, и крестьяне, приезжавшие из деревень, или неквалифицированные рабочие, покинувшие вымиравшие городки, постепенно переселялись из бараков и трущоб в государственное жилье. Высокий темп индустриализации привел к такому значительному изменению рынка труда, что многие бывшие батраки и поденщики превратились в квалифицированных рабочих. Это были годы высокой социальной мобильности, когда открывались перспективы не только перехода из одной сферы экономики в другую — из сельского хозяйства в промышленность или сферу услуг, — но и изменения статуса внутри одного и того же сектора: неквалифицированный или полуквалифицированный рабочий мог приобрести квалификацию и стать мастером.
В главных городских центрах страны появился новый рабочий класс, занятый на условиях постоянного трудового контракта в средних и крупных промышленных предприятиях (более ста работников) химической, металлообрабатывающей промышленности, в судостроении, металлургии, автомобилестроении, производстве электробытовой техники. Отношения рабочего с городским социумом полностью изменялись, когда он приобретал собственное жилье, — вот тогда начинался новый образ жизни. Постоянный заработок, система трудовых отношений, в которой увольнение было маловероятно, собственное жилье со всеми удобствами и бытовой техникой, радио и телевидением, в квартале, где детям было обеспечено обучение в местной школе, — все эти условия способствовали появлению класса квалифицированных рабочих в национальных масштабах.
Сходные явления повлияли на численность и структуру среднего класса, к которому принадлежали работники сферы услуг, экономисты, торговцы, технический персонал, управляющие предприятиями, предприниматели. Впервые в испанской истории средний класс, превратившись с профессиональной точки зрения в органическую часть капиталистической системы, перестал воспринимать ее как нечто чуждое. Более того, многие его представители получили работу в государственной администрации или на государственной службе (в системе образования, здравоохранения, на транспорте) в результате конкурсного отбора и сумели продемонстрировать свою квалификацию. Поэтому их отношение к государству было нейтральным: это было первое поколение администраторов и государственных служащих, различавших службу государству и службу правительству. Можно сказать, что в 1960-е годы средний класс, который со времен Ларры[441] сомневался в своей истинной социальной роли, наконец занял прочное место в капиталистической экономике и государстве.
Социальные изменения сопровождались повышением качества образования, улучшением технической подготовки, доступом к товарам длительного пользования, культурным взаимодействием с внешним миром, быстрым процессом секуляризации и активизацией социального движения за свободу и демократию. В рабочей среде внутри официальных синдикатов образовались нелегальные профсоюзы — Рабочие комиссии, — которые выступали за обсуждение коллективных договоров, что во многих случаях приводило к забастовкам с требованиями свободы профсоюзов и демократизации политической жизни, ведь, защищая свои экономические интересы, они тем самым требовали введения свободы собраний. С 1962 г. рабочее движение переживает впечатляющий подъем, который впоследствии будет нарастать и достигнет своего апогея в конце 1960-х гг., когда произойдут забастовки в Мадриде, Бискайе, Барселоне, Эль-Ферроле и Астурии.
В 1950—1960-е гг. средний класс, со своей стороны, испытал настоящий нравственный и культурно-политический переворот, свидетельством которого являлся переход многих потомков победителей в Гражданской войне на сторону демократии и против диктатуры, и там их союзниками стали дети побежденных. Оппозиция — социалисты, коммунисты, националисты — и диссиденты режима, т. е. монархисты, либералы, христианские демократы, бывшие фалангисты, вели переговоры и заключали соглашения, основываясь на представлении, что Гражданская война была катастрофой, что первым этапом конституционного процесса является двусторонняя амнистия и что для восстановления политического сосуществования между испанцами необходима демократия, благодаря которой Испания войдет в круг западноевропейских государств. Связи между диссидентами, находящимися внутри страны, и политической оппозицией в эмиграции укрепились, и на этой основе в 1959 г. был создан Союз демократических сил. В 1962 г. на ассамблее в Мюнхене, проходившей в рамках Европейского движения[442], учреждение Союза официально подтвердили представители христианско-демократических и монархических групп, с одной стороны, и члены республиканских, социалистических и националистических организаций в изгнании — с другой. Коммунисты присоединились к Союзу как наблюдатели. В 1965 г. произошел очередной масштабный подъем студенческого движения, который власти попытались подавить: активисты университетских организаций были арестованы, преподаватели, поддержавшие студенческие выступления, уволены.
Правительство ответило на активизацию общественного движения новыми репрессиями — введением в 1969 г. чрезвычайного положения, высылкой сотен оппозиционеров, арестами профсоюзных лидеров. В то же время правящие круги, чтобы нейтрализовать оппозицию, попытались консолидировать режим посредством введения псевдоконституции и назначением преемника Главы государства согласно Закону о наследовании. До сих пор никому не удавалось изменить твердую позицию Франко по отношению к этим двум проблемам, старым, как сама диктатура. Тем не менее счастье улыбнулось новой элите. Решением первой проблемы стало принятие 10 января 1967 г. Органического закона государства. В него вошли некоторые положения предшествующих фундаментальных законов, но в новой редакции: была убрана фашистская лексика и ссылки на католическую теологию. Закон определял функции, полномочия и взаимоотношения различных государственных институтов. Франко сам представил новый Закон кортесам. В своей речи он заявил, что предпринимает широкую политическую демократизацию, но в то же время призывал испанцев сохранять бдительность перед происками «старых врагов»[443]. Вторая проблема разрешилась, когда 22 июля 1969 г. кортесы утвердили назначение Хуана Карлоса де Бурбон преемником Франко с титулом короля. Это событие долго откладывали, но благодаря упорству Лопеса Родо и настойчивости Карреро Бланко, которые разработали и осуществили так называемую «Операцию “Принц”»[444], оно наконец свершилось, к удивлению и возмущению главы династии Хуана де Бурбон, официального наследника испанской Короны.
Принятие Органического закона можно назвать демократизацией только в шутку. Мало того, что само представление этого Закона в кортесах выглядело архаично, — важно, что Франко принял его, реализуя свои законодательные полномочия согласно Законам от 30 января 1938 г. и от 8 августа 1939 г., которые Органический закон ратифицировал. Испанское государство конституировалось в королевство, но это уже была не монархия католическая, социальная и представительная, а «верховный институт национальной общности». Принципы Национального движения, которыми оно вдохновлялось со дня своего основания, оставались «постоянными и неизменными». Следовательно, сохранялся запрет на деятельность политических партий, а их существование, согласно Уголовному кодексу, являлось преступлением. Права на ассоциации и свобода собраний разрешались только в рамках Национального движения. Дела по организации забастовок относились к компетенции Суда по охране общественного порядка (Tribunal de Orden Publico), а виновные могли приговариваться к длительным срокам тюремного заключения. Свободу слова ограничивал Закон о печати, нарушение которого каралось штрафами, могло привести к запретам изданий и преследованиям авторов.
1970-е годы: кризис режима
С начала 1969 г. стали очевидными внутренние противоречия в Национальном движении. Одна группа его членов стремилась расширить социальную базу режима и стимулировать участие испанцев в политической жизни при помощи нового Закона об ассоциациях. «Технократы» выступали за сохранение авторитарной структуры политической системы и намеревались взять под свой контроль переход к монархии еще при жизни Франко. Конфронтация этих двух политических стратегий и нараставшее бессилие правительства перед вызовами набирающей силу оппозиции, включавшей и представителей рабочего класса, и студенчество, и католическое духовенство, и националистов, привели к кризису, не имевшему аналогов в истории диктатуры. Год начался в условиях чрезвычайного положения, введенного после гибели от рук полицейских студента Энрике Руано, а завершился позорным скандалом — «делом “Матеса”», делом о финансовом мошенничестве, связанным с фиктивным экспортом ткацкого оборудования и использованием государственных субсидий, в котором были замешаны предприниматели и министры из кругов «Опус Деи».
Стремясь переломить в свою пользу отношения между военными и технократами, Мануэль Фрага Ирибарне[445] и Хосе Солис обнародовали скандальную информацию о «деле “Матеса”», но поплатились за это карьерой. В октябре 1969 г. Карреро Бланко представил Франко меморандум, в котором детально описал современные проблемы режима. Речь шла о попытках Солиса разработать новый Закон о профсоюзах и Статут об ассоциациях, подрывавшие власть Движения, о «деле “Матеса”», которое Фрага использовал для того, чтобы дискредитировать технократов; о свободе печати, ослаблении цензуры, издании марксистской литературы, появлении порнографических фильмов и журналов, об упадке нравов и традиционной морали. В меморандуме говорилось о проблемах во внешней политике, якобы созданных Фернандо Мария Кастиэльей[446], которого обвиняли в ухудшении отношений с США и Англией, о напряженности в отношений со Святым Престолом в связи с проведением II Ватиканского собора, об остановке процесса принятия Испании в ЕЭС и, наконец, о международной изоляции Испании в период, когда она больше всего нуждалась в поддержке в связи с конфликтом с Марокко по поводу территорий в Западной Сахаре[447].
Карреро Бланко пришел к заключению, что правительство неэффективно, потому что одна часть министров «неблагонадежна», а другая достигла преклонного возраста. Общий вывод меморандума сводился к тому, что налицо один из самых серьезных кризисов, который переживало правительство с 1938 г. Но важно было не только количество, но и качество. Карреро Бланко считал, что при формировании правительства не следует придерживаться равного представительства союзников режима. Оправдывая свои действия необходимостью создания правительства, лишенного внутренних противоречий, он впервые предложил вакантные министерские посты политикам, связанным только с одним из базовых институтов диктатуры (т. е. Армии, Движения, Церкви). В результате в новом правительстве большинство министров принадлежали к окружению Лопеса Родо и были либо его личными выдвиженцами, либо его сотрудниками в Комиссариате по планированию. Поэтому правительство, прозванное «одноцветным», воспринималось как триумф технократов из «Опус Деи».
Никто не мог предвидеть, что выход из правительственного кризиса станет началом кризиса режима. Франко назначил председателем кортесов фалангиста Алехандро Родригеса де Валькарсель, а тот, используя свое положение, превратил кортесы в своего рода окоп, из которого политики, связанные с Движением, постоянно атаковали правительство — тоже новое в истории режима явление. Кортесы муссировали «дело “Матеса”» до тех пор, пока не вынудили Главу государства объявить общую амнистию, что не позволило привлечь к ответственности замешанных в скандале политиков, а между тем на свободе оказались 3 тыс. уголовников. С другой стороны, маневры Фаланги и интриги семейного окружения Франко способствовали браку старшей внучки диктатора, Кармен, с Альфонсо де Бурбон, двоюродным братом Хуана Карлоса. Хотя новый герцог Кадисский не входил в число первых претендентов на испанский престол, его появление на политической арене вносило некоторые сомнения в проект наследования власти, разработанный Карреро Бланко и Лопесом Родо.
Наряду с демаршами политических группировок, отстраненных от власти, происходила невиданная активизация политической оппозиции. В 1970 г. было зарегистрировано максимальное количество забастовок за всю историю диктатуры; за одну апрельскую неделю 1973 г. в результате стачек был потерян 1 млн рабочих часов. В марте 1973 г. забастовку объявили внештатные преподаватели университетов. Отношения с Церковью обострились, когда Объединенная всеиспанская ассамблея епископата и духовенства впервые разработала резолюцию (правда, не набравшую при голосовании необходимых двух третей голосов), призывавшую Церковь к покаянию за действия во время Гражданской войны. Процесс против членов ЭТА в Бургосе[448] поставил правительство на грань кризиса. Количество дел, рассмотренных Судом по охране общественного порядка, увеличивалось и в начале 1970-х гг. выросло с 375 до 900. Относительное попустительство деятельности подпольных рабочих организаций сменилось жесткими репрессиями; обещания свободы прессы — усилением контроля над СМИ и закрытием газеты «Мадрид». Все планы либерализации были заморожены.
Исключение из правительства все еще влиятельных политических групп — «синих»[449] из Движения и «католиков» из Национальной католической ассоциации пропагандистов[450] — вызвало разворот назад к авторитарной политике и ужесточение репрессий на фоне общего ухудшения политического климата. Представители нового поколения Фаланги и групп, более или менее связанных с христианскими демократами, а также видные общественные деятели в своих публичных выступлениях, на конференциях и торжественных актах рассуждали о реформах, которые могли бы гарантировать организованную и законную эволюцию режима во избежание возможных потрясений. В сложившейся ситуации Франко решил разделить посты главы государства и председателя Совета министров. В июне 1973 г. Карреро Бланко возглавил правительство и получил возможность изменить его состав.
На этот раз Карреро Бланко решил отказаться от идеи «одноцветного» правительства и вернуть политические группы, не представленные в прежнем его составе. Что получилось бы из этого правительства, никто так и не узнал, потому что в декабре 1973 г. его председатель погиб в результате террористического акта ЭТА. В январе 1973 г. было сформировано новое правительство, которое, к всеобщему удивлению, возглавил министр внутренних дел Карлос Ариас Наварро. Другим новшеством стало отсутствие среди министров членов «Опус Деи». Осуществлением проекта использования монархии для сохранения режима, приостановленного правительством Карреро Бланко, руководил уже не Лопес Родо, не попавший в правительство, а Ариас Наварро, другой его автор. Наступило время поиска новых возможностей.
Планов сохранения режима при условии его реформирования имелось немало. Все, от принца Хуана Карлоса до последнего чиновника, только и говорили, что о необходимости открытости, либерализации, реформы. Но Ариас Наварро не обладал собственным политическим проектом, пригодным для энергичной и решительной реализации. Вступив в должность, он под влиянием группы под названием «Тасито»[451], связанной с Национальной католической ассоциацией пропагандистов, заявил о необходимости заменить верность каудильо активным участием в деятельности режима и пообещал ввести новый Статут об ассоциациях. Вопрос о возможности участия в политической жизни без членства в партии, а посредством «ассоциаций» уже десять лет обсуждался в рядах Движения и теперь снова оказался в центре политических дискуссий. Однако надежды оказались призрачными: оказалось, что речь шла о создании псевдопартий, которые должны были действовать под контролем правительства и служить базовым институтам режима, представляя их интересы в институтах власти.
Спустя две недели после обещаний либерализации правительство было вынуждено противостоять кризису, связанному с выступлением епископа Бильбао Антонио Аньовероса. В одной из проповедей он призвал уважать язык и культурную идентичность басков, а также признать политические права регионов. Аньоверосу приказали отозвать проповедь и отказаться от своих слов, но епископ не подчинился, за что его подвергли домашнему аресту. Его было приговорили к высылке из страны, но в конце концов Франко, не желая осложнять отношения с Церковью, обязал Ариаса Наварро отменить приговор. Тем не менее правительству был нанесен существенный ущерб: конфронтация с Церковью способствовала активизации групп, солидарных с режимом, известных как «бункер», т. е. представителей Движения, поддерживавших активные отношения с консервативными кругами в армии. Уступка Ариаса Церкви могла расцениваться как слабость, однако правительство использовало другие возможности для демонстрации силы. 2 марта 1974 г. Сальвадор Пуч Антик, боевик организации «Иберийское освободительное движение», был казнен по приговору военного трибунала, признавшего его виновным в смерти полицейского, которая произошла при странных обстоятельствах во время ареста Пуча. В тот же день казнили Хайнца Чеза[452], также обвиненного в убийстве полицейского. В таких обстоятельствах на политическую сцену вернулись представители «бункера», они ее не покинут вплоть до смерти Франко.
Через несколько недель после этих казней правые радикалы из Движения и военных кругов потребовали и добились отставок главы Генерального штаба генерал-лейтенанта Диеса-Алегриа, сторонника реформы армии, и министра информации Пио Кабанильяса, который в апреле во время выступления в Барселоне пообещал расширить свободу печати и проводить более толерантную политику. За уходом Кабанильяса последовало отстранение от должности министра финансов и некоторых других высокопоставленных администраторов. Реформаторам пришлось свернуть свои планы до тех пор, пока Франко не сойдет со сцены. Диктатор слабел: в июле и августе после приступов болезни он оказался в больнице и временно передал полномочия Главы государства принцу Хуану Карлосу.
В условиях наступления консерваторов и ультраправых в декабре 1974 г. Ариас Наварро представил Национальному совету проект Статута об ассоциациях, который окончательно развеял все надежды на реформы. Согласно Статуту организация могла получить статус политической ассоциации, если число ее членов превышало 25 тыс. участников в пятнадцати провинциях и — главное — она должна быть частью Движения. Первым условием гарантировалось, что не могла быть легализована ни одна баскская, или каталонская организация, поскольку по определению ни одна организация не могла быть представлена в более чем трех или четырех провинциях. Второе условие перекрывало возможности консолидации демократической оппозиции. Естественно, что ни националисты, ни демократическая оппозиция не признали Статут. Не могли его признать и представители нелегальной и полулегальной оппозиции. Узнав об уходе Кабанильяса и отставке Антонио Барреры[453], большая часть членов группы «Тасито» пришла к выводу, что возможности реформы закрыты.
В то время как противоречия между политическими институтами режима усугублялись, оппозиционные группы и партии объединились в Демократическую хунту, в которой главная роль принадлежала КПИ, и в Платформу демократической конвергенции, в которую вошли социалисты, баскские националисты, христианские демократы и другие незначительные группы. Заявленная ими программа стала называться «демократическим разрывом» и в общих чертах повторяла антимонархический сценарий 1930 г.: общий подъем демократического движения, т. е. всеобщая забастовка, которая должна привести к власти временное правительство, а оно, в свою очередь, инициирует конституционный процесс.
Одновременно ЭТА объявила, что все органы правопорядка отныне должны считать себя мишенью акций баскских террористов. Активизировались и другие крайне левые и крайне правые группы, что вынудило правительство объявить в Стране Басков чрезвычайное положение. В августе 1975 г. был принят декрет-закон против терроризма, а 25 сентября были казнены два боевика ЭТА и три члена Антифашистского революционно-патриотического фронта[454] по обвинению в убийстве полицейских. 1 октября, когда Франко, обращаясь к многолюдной манифестации, собравшейся на площади Орьенте, обличал масонский и коммунистический заговор, террористы из группы КПИ(в)[455] убили четырех полицейских. Через несколько дней после этих событий Франко госпитализировали, и после долгой агонии он скончался 20 ноября 1975 г.