В сохранении хозяйственной жизнеспособности каждой крестьянской семьи интересы общины совпадали с интересами помещика. В случае пожара, падежа скота, смерти кормильца община оказывала помощь попавшему в беду односельчанину.
В компетенцию мирского схода входила развёрстка рекрутской повинности: в рекруты определяли недоимщиков и лиц, зарекомендовавших себя лодырями, пьяницами. Мирской сход, кроме того, принимал меры и по отношению к нерадивым хозяевам, осуждая их за леность и мотовство. Мирской сход разбирал множество казусов повседневной жизни крестьян: регулировал споры о межах, о разделе имущества между наследниками, разбирал ссоры и драки, определял меру наказания, которую тут же на сходе приводили в исполнение.
Общинное самоуправление было подвластно помещику. Помещик санкционировал выборы должностных лиц, а также приговоры волостных сходок. В некоторых оброчных вотчинах помещик предпочитал не создавать вотчинной администрации, всецело полагаясь на органы общинного самоуправления.
Общинные порядки консервировали традиционно сложившиеся отношения в деревне. Они пытались держать хозяйство крестьян примерно на одном уровне. Этого община достигала переделами земли, круговой порукой, мирской помощью, организацией рекрутской повинности. Именно поэтому капиталистые крестьяне накапливали капиталы за пределами общины, вне сферы её досягаемости.
Быт работников мануфактур. Среди производительного населения в XVIII в. быстро растёт новая прослойка – работные и мастеровые люди мануфактур. Их уклад жизни отличался пестротой, обусловленной отраслью промышленности и местом нахождения мануфактур: суконные и шёлковые предприятия размещались в городах, в то время как металлургические и стекольные заводы возводились у источников сырья. Персонал первого типа мануфактур в подавляющем большинстве не имел собственных жилищ и не был связан с сельским хозяйством, а второго – жил семьями и не порывал с земледелием, разводил скот, имел огороды. Общим для всех мастеровых и работных людей была фиксированная продолжительность рабочего дня. В зависимости от продолжительности светового дня в разное время года он составлял 11,5 или 13,5 часа.
Источником существования работников мануфактур являлось жалованье. Оно было столь ничтожным, что его недоставало на содержание работного человека, не говоря уже о членах семьи. Большинство работных и мастеровых людей мануфактур не имели семьи, а также и средств, чтобы снять комнату или угол, и ютились в здании самого предприятия, спали рядом со станами, на которых работали. Положение работных людей на уральских заводах было более сносным, так как ресурсы семьи пополняли продукты скотоводства и огородничества.
Кирпичный завод в помещичьем имении XVIII в. Акварель
На мануфактурах широко применялся женский и детский труд, а также труд подростков. Последним на частных заводах Урала платили вдвое меньше, чем взрослым. Только в начале 1760-х гг. велено было подросткам старше 15 лет платить, как взрослым.
На мануфактурах царил такой же произвол, как и в крепостной вотчине. Там, где господствовал принудительный труд, мануфактурщик распоряжался судьбами работных и мастеровых людей так же бесконтрольно, как помещик своими крепостными, – любая оплошность работника влекла телесное наказание или вычет из жалованья. Главным средством наказания наёмных работников являлись штрафы.
Быт дворян. Дифференциация быта чётко обозначалась и среди дворянства. Во второй половине XVIII в. усилилась тяга к роскоши, изысканному столу, неизвестным ранее наслаждениям и развлечениям. Возможность удовлетворить их была различной у такого богача, как Н. П. Шереметев, владевшего в конце столетия 198 785 крепостными обоего пола, и у безвестного помещика, довольствовавшегося где-либо в глухомани 10 – 15 душами.
Богатые помещики разъезжали в дорогих каретах, одевались в мундиры и фраки, сшитые самыми модными портными, употребляли изысканные блюда и напитки, доставленные из-за границы, их прихоти готовы были мгновенно удовлетворить слуги, облачённые в роскошные ливреи. Содержание дворни, достигавшей 300 – 500 человек, являлось одной из самых значительных статей расхода. Каждое из многочисленных блюд готовил отдельный повар, знатный барин имел своего парикмахера, портных, башмачников и др.
Во второй половине XVIII в. модной стала роговая музыка. Оркестр состоял из 40 – 60 музыкантов, каждый из которых извлекал из своего инструмента (охотничьего рога) единственную ноту. Столь же модным считалось иметь в усадьбе свой театр. Под Москвой существовало несколько усадеб, принадлежавших баснословно богатым вельможам, например усадьбы в Архангельском, Кускове, Останкине, Нескучном саду и др.
Вельможа лето проводил в окружении семьи на лоне природы в усадьбе. День барина начинался распоряжениями дворецкому, старостам, приказчику. Остальное время он проводил на охоте, рыбной ловле, принимая гостей, выезжая в гости и т. д.
Зимние месяцы обеспеченный барин проводил в столицах – в Москве или Петербурге. С наступлением санного пути туда двигался огромный обоз, нагруженный всякой снедью. Месяцы пребывания в столице представляли сплошной праздник. Устраивались балы, званые обеды, маскарады, из-за стола с карточной игрой вставали, только чтобы пообедать и отдохнуть. Держать шутов и дураков считалось теперь дурным тоном, приличным почитали развлекаться в театрах, которых в Москве в конце века существовало 15, из них 14 частных. По четвергам приезжали в Благородное собрание, куда одни вывозили в свет невест, а другие подыскивали выгодные партии для сыновей.
Выше речь шла о богатых дворянах. Таких было немного. Три пятых помещиков владели менее чем 20 крепостными, и их хоромы мало чем отличались от крестьянской избы, а все убранство составляли сколоченные из досок лавки и стол. Такой дворянин разъезжал в сооружённой доморощенными мастерами колымаге, употреблял незамысловатую, но обильную пищу, у него не было возможности следить за модой и в соответствии с её веяниями менять гардероб.
Столь же разительно отличалось воспитание и образование: если представители дворянской элиты держали гувернёров и гувернанток, нанимали учителей, то мелкопоместный дворянин обучал детей грамоте силами своей семьи или привлекал для этой цели священно-служителей и отставных солдат. Вслед за домашним образованием богатый барин пристраивал детей в частный пансион, а затем – в учебное заведение в столице, в то время как образование мелкопоместного дворянина ограничивалось чаще всего главным училищем губернского города.
Останкинский дворец. Построен крепостными архитекторами
На уклад жизни дворян оказывало влияние и происходившее во второй половине XVIII в. расширение их привилегий. При Петре I дворяне проводили время либо в казармах, либо в канцеляриях гражданских учреждений. В усадьбах они появлялись наездом. Постоянными жителями деревни были либо увечные, либо старики. Положение изменилось после опубликования Манифеста о вольности дворянства, проведения областной реформы и обнародования Жалованной грамоты дворянству. Во-первых, изменился возрастной состав провинциального дворянства: в усадьбах стали оседать полные сил люди, либо воспользовавшиеся правом уходить в отставку, либо перешедшие на службу в уездные и губернские учреждения. Во-вторых, в губерниях и уездах были созданы сословные корпорации дворян. Дворянство из служилого сословия превратилось в землевладельческое.
Контакты, установленные во время дворянских съездов, продолжали поддерживаться и в остальное время. Прежняя замкнутость исчезла, в обычай вошли взаимные визиты; помещик часто отправлялся в путешествие по округе, чтобы навестить не столько близлежащих соседей, с которыми он, как правило, находился в ссоре, сколько помещиков, чьи владения были от него удалены.
Быт купечества. Быт купечества отличался своеобразием. Главное состояло в том, что духовный облик подавляющего большинства богатых купцов значительно отставал от их материального достатка. Отсюда чувство власти денег сочеталось с чувством сословной неполноценности. Другая черта быта купечества состояла в их подражании дворянам.
Купцы в Уложенной комиссии безуспешно требовали себе шпагу, т. е. дворянских привилегий. Дворянского статуса они не получили, но зато могли воспользоваться, не спрашивая на то разрешения, всем, что предоставляли им деньги: носить дорогие шубы, сооружать пышные хоромы, содержать богатый выезд. Все это нередко уживалось с грубостью нравов, невежеством, мотовством и стремлением обмануть покупателя.
Богатый дмитровский купец А. И. Толчёнов оставил дневник с описанием множества бытовых деталей. В городе он слыл заметной фигурой не только среди купцов, избравших его депутатом в Уложенную комиссию, но и среди дворян. Его дом не считали зазорным навещать князья и воеводы, церковные иерархи и даже московский губернатор. В этом сказывалась власть денег, в значительной степени сметавшая сословные предрассудки и дворянскую спесь. Но в самом факте регистрации подобных визитов проглядывает сознание неполноценности и стремление подчеркнуть свою значимость упоминанием фамилий родовитых визитёров.
Поражает общность судьбы купца Толчёнова с судьбами многих дворян, особенно вельмож: достигнув богатства, он перестал заниматься делами, передоверив их приказчикам. Капитал его стал таять: он соорудил лучший в Дмитрове дом, воздвиг огромную оранжерею, пожертвовал деньги на постройку придела в церкви. Немалые суммы он проигрывал в карты. Если промотавшимся вельможам протягивало руку помощи государство, то разорившийся купец уходил обычно в безвестность.
Приведём выдержку из записок графа Сегюра, в 1785 – 1789 гг. занимавшего пост французского посла в России. Дипломат обратил внимание на контрастные черты быта населения столицы империи: «Петербург представляет уму двойственное зрелище: здесь в одно время встречаешь Просвещение и варварство, следы Х и XVIII вв., Азию и Европу, скифов и европейцев, блестящее гордое дворянство и невежественную толпу. С одной стороны, модные наряды, богатые одежды, роскошные пиры, великолепные торжества, зрелища, подобные тем, которые увеселяют избранное общество Парижа и Лондона; с другой – купцы в азиатской одежде, извозчики, слуги и мужики в овчинных тулупах, с длинными бородами, с меховыми шапками и рукавицами и иногда с топорами, заткнутыми за ременными поясами…