Однако другой видный знаток итальянской экономической истории Армандо Сапори подчеркивает: "Существенно не то, что движущей силой нового института были… мелкие феодалы: аристократическая коммуна консулов предвещала коммуну цехов". И еще: "косвенный факт", который оказался решающим для самой возможности возникновения коммун, заключался в "подъеме торговой активности" с X в., сначала на морских побережьях, а затем во внутренних областях страны[238].
Верная мысль! Разумеется, незачем спорить с фактами и реставрировать точку зрения, выработанную романтической историографией прошлого столетия. Конечно, ранняя коммуна не была государством купцов и ремесленников. Достаточно изучить списки генуэзских или флорентийских консулов, чтобы убедиться в этом. В Милане, например, вальвассоры действовали радикальней, чем купцы. Выборы в миланский консулат производились от трех сословий: капитанов, вальвассоров и купцов, причем купеческие консулы пользовались меньшими правами. К выборам допускались только лица, владеющие землей. Сигнал к началу коммунальной эпохи дало городское рыцарство. Как писал Дж. Вольпе, "буржуазия приходит потом"[239].
Но когда возникала коммуна, бюргеры не сидели сложа руки. Купеческие интересы бывали (например в Кремоне) первым поводом для конфликта с епископом, в консульских списках встречались и купеческие фамилии. За спиной вальвассоров, подталкивая их к решительным действиям, кипела городская масса, возбужденная лозунгами реформы. В Ломбардии восстала "патария" — грозное слово, которым обозначались еретически и революционно настроенные низы, оказавшие могучее воздействие на ход событий. В борьбе против крупной знати рыцарский консулат нуждался в поддержке бюргерства. И получил ее.
В ранней коммуне существенней всего историческая перспектива. Коммуна появилась потому, что рост города вступил в противоречие с сеньориальным строем. Рост города, т. е. торговли и ремесла — воистину решающий "косвенный факт". Именно экономические стимулы привлекали в город вальвассоров, втягивали их в новую социальную атмосферу и обеспечивали их союз с бюргерством. Купцы и ремесленники сами по себе были еще недостаточно крепки. Поэтому до поры до времени лидировал мелкий нобилитет, представлявший интересы города в целом. Коммуна есть опосредствованный результат торгово-промышленных сдвигов и одновременно — политическая предпосылка дальнейшего прогресса. История склонна к иронии. Значение консулата состоит в том. что он подготовил условия, отрицающие его.
Империя, папство и города
Подъем городов совпал по времени с появлением в стране немецких императоров и возвышением пап. Идиллические отношения слуги-наставника и властелина-ученика, которые связывали ученого Сильвестра II и мистически одержимого Оттона III, скоро сменились обоюдным ожесточением Григория VII и Генриха IV. Начиная с середины XI в. Священная Римская империя и папство, эти два космополитических гиганта Европы, сводили счеты на итальянской земле. Их насквозь феодальные универсалистские притязания прочно переплелись с домашними делами ломбардцев и тосканцев. В результате первой серьезной пробы сил императору пришлось изведать унижение Каноссы, а папе — разгром Рима норманнами и бесславное угасание в далеком плену у Роберта Гвискара. Тогда же в Италии обозначилась поляризация всех политических лагерей и конфликтов вокруг папского и императорского престолов. Возникли "партия церкви" и "партия Империи", получившие спустя 100 лет наименования "гвельфов" и "гибеллинов". Города небезуспешно лавировали между Сциллой и Харибдой. Одни из них поддерживали Генриха IV в обмен на дипломы, дарующие суверенитет (например, Пиза, Сиена и Лукка). Другие добивались того же, выступая на стороне папской курии (например, Флоренция и Милан).
Вторая, гораздо более мощная полоса войн отмечена походами Фридриха I Гогенштауфена. Фридрих впервые появился в Италии в 1154 г., с тем чтобы, по традиции, получить императорскую корону из рук папы на римском Капитолии. Он держался надменно с Адрианом IV, нарушал условия Вормсского конкордата, но еще пренебрежительней обошелся с горожанами Рима, отвергнув их послание и не соблюдая старинных обычаев, требовавших народного одобрения при венчании. Вспыхнувшее тут же восстание римлян Фридрих подавил, устроив резню, послужившую прологом к его итальянской политике последующих 20 лет. Однако в Риме он все же закрепиться не смог и был вынужден удалиться за Альпы, В 1157 Г. на рейхстаге в Безансоне Фридрих велел прогнать папского легата. Опять возникла ситуация, напоминавшая способ инвеституре. В 1158 г. Барбаросса вступил в Ломбардию, и Ронкальский сейм послушно провозгласил его неограниченную власть над Италией. Опытные юристы из Болонского университета нашли полное подтверждение этим притязаниям в "Кодексе" Юстиниана.
Фридриха поначалу поддержали многие города. Папе Александру III он противопоставил собственных антипап, избранных прогерманской частью кардиналов. Междоусобица городов и схизма церкви помогли Фридриху сокрушить в 1160 г. мятежную Кремону, а весной 1162 г. после долгой осады сдался Милан и был буквально сровнен с землей. Наступил кульминационный момент успехов Барбароссы и испытаний для итальянцев.
Варварская расправа над Миланом оказалось все же для Фридриха роковой: она побудила сплотиться под знаменем Александра ш страну от Королевства Обеих Сицилий до Венецианской республики. Главное же — она заставила города забыть о раздорах. Барбаросса обладал всеми свойствами великого императора: безмерным честолюбием, полководческим и политическим талантом, жестокостью и "тевтонской хитростью". Он сумел справиться с оппозицией в Германии, натравив большинство своих вассалов на самого могущественного из них, Генриха Льва, герцога Баварского и Саксонского из рода Вельфов. Он решил в конце концов и норманскую проблему, женив сына Генриха на дочери Рожера II Констанции, наследнице сицилийского престола, и это стоило всех выигранных им сражений. Он заставил Александра III бежать во Францию. Одно только оказалось ему не под силу: героическое сопротивление североитальянских городов. Отстроившийся Милан стал душой Ломбардской лиги 1167 г.
Первая серьезная неудача постигла Фридриха под стенами новой крепости Алессандрии, воздвигнутой Лигой. Затем 29 мая 1176 г. городское рыцарско-пополанское ополчение обрушилось на императорский лагерь близ Леньяно. Победа была сокрушительной, Фридрих еле ускакал, оставив свой меч и знамя в виде трофеев ломбардцам. Без войска и без денег императору пришлось согласиться на унизительное соглашение, лишавшее его плодов прежних походов и скрепленное Венецианским конгрессом в 1177 г. Спустя ровно 100 лет после Каноссы германский император снова смиренно целовал папскую туфлю. Новостью было, однако, присутствие на конгрессе представителей городов в качестве суверенного политического участника переговоров. В 1183 г. по Констанцскому миру Фридрих I торжественно признал коммунальные свободы.
Третий и главный этап борьбы, связавший в один узел интересы пап, Фридриха II Гогенштауфена и городов, изобиловал не менее яркими перипетиями, но оказался еще более длительным, упорным и кровавым. Свыше 30 лет, почти не отвлекаясь на Германию и на Восток, уверенно опираясь на полуарабскую Сицилию и феодальный Юг, Фридрих II с энергией и изворотливостью, предвещающими дипломатию Возрождения, пытался покорить северные города и осуществить планы своего деда. Порой он был, казалось, близок к этому: социальная обстановка усложнилась по сравнению с XII в., среди городов ослабло единодушие, императора поддерживало самое сильное государство Северной Италии — веронская тирания Эццелино да Романо. Неожиданная смерть Фридриха II в 1230 г. оборвала борьбу. Последовавшие затем поражения и гибель его преемников Манфреда и Конрадина послужили кратким эпилогом. На полвека Италия избавилась от императорских вторжений (немецкая угроза сменилась французской, исходящей из Неаполя от "анжуйцев" Карла I или Роберта I). В XIV в. походы Генриха VII и Людвига Баварского уже похожи на последние запоздалые вспышки. К середине XIV в. Священная империя покинула итальянскую политическую сцену, а распри гвельфов и гибеллинов потеряли значение.
Если рассмотреть столкновение Империи и папства в масштабе трех столетий, то станет очевидным, что, хотя чаши весов постоянно колебались, Империя потерпела поражение. Но выиграло в конечном счете не папство, ибо "авиньонское пленение" мало похоже на победу. Выиграли города Северной и Средней Италии, пусть они и оплатили это сполна кровью и тяжкими испытаниями. Ибо предприятия Генриха IV увенчались рождением коммуны, походы Барбароссы — переходом к подестату, войны Фридриха II — возникновением "малой коммуны" во главе с пополанским "капитаном".
Иначе говоря, в ходе каждого из трех основных раундов поединка между Империей и папством коммунальное движение поднималось на новую ступень. Военно-дипломатические потрясения, накладываясь на внутренние городские противоречия, одновременно и осложняли, и подхлестывали становление городов, играя роль катализатора социально-политических процессов.
Таков внешний фон, который окрашивал собой историю итальянского города в партийные цвета гвельфов и гибеллинов.
Однако причины гвельфо-гибеллинской распри в любом городе следует искать не выходя за его стены.
В гвельфском лагере на переднем плане заметны купцы и ремесленники, в гибеллинском — феодальная знать. Но исключений так много, что нельзя говорить о правиле. К гибеллинам примыкали и торгово-промышленные центры: Генуя, Пиза, Сиена, Пистойя, Лукка, Реджо, Кремона, Мантуя, Равенна, Павия, Верона. Если в большинстве коммун пополаны были гвельфами, а нобили — гибеллинами, то в тех же Пизе и Сиене, Ферраре и Риме, Пьяченце и Орвиетто дело обстояло иначе. И Бранкалеоне, демократический диктатор Рима, и Джованни Тиньози, радикальный вождь горожан Витербо, выступали под гибеллинскими знаменами.