[255]. Не удивительно, что ему пришлось удалиться и из Цюриха. Заключительный и самый важный этап его бунтарской деятельности начался с 1145 г. в Риме.
Арнольд, "не чувствовавший потребности в еде и питье", "изнурявший свое тело грубой одеждой и постом", "осуждавший все плотское", аскет, страстотерпец и проповедник, принадлежал к достаточно распространенному в средние века, так сказать, "савонароловскому" типу деятелей. Он сочетал монашеские добродетели с острым социальным критицизмом и тяготел к политической практике не менее сильно, чем к любомудрию. Богослов Бернар Клервосский писал об Арнольде, что "слова его мед, а учение — яд"; подробностей этого учения мы, к сожалению, не знаем. Источники сберегли лишь их обобщенную и очень типичную суть: изобличение симонии и разбоя пап, кардиналов и всего священнического сословия; призыв к тому, чтобы церковь вернулась к евангельской бедности и, во всяком случае, удовлетворялась десятиной. Епископат должен быть отменен, а духовные пастыри лишены мирской власти. Император же пусть получит корону из рук римской республики. Мысль Арнольда тянется к античности, он мечтает отстроить Капитолий, восстановить сословие "всадников", вернуть квиритов и трибунов. Во всем этом он характерный идеолог коммунальной революции XII в.
В 1152 г. Арнольд возглавил заговор наиболее активных элементов римского движения, "без ведома знатных и богатых". В то время как брешианец обличал папу в Риме, римский папа Евгений отсиживался в Брешии, требуя выдачи еретика. Преемник Евгения Адриан IV в 1155 г. впервые в истории наложил интердикт на "вечный город". Римляне не выдержали четырех дней без обедни в предпасхальные дни и дрогнули, Арнольду пришлось отправиться в еще одно, последнее свое изгнание. Близ Рима показалось войско Фридриха Барбароссы. Фридриху нужна была коронация на Капитолии, папе — среди прочих условий — поимка и выдача Арнольда. Сделка между будущими врагами состоялась, немецкие войска вступили в предместье Рима. Ответом на коронацию было отчаянное восстание римлян, потопленное в крови. Арнольд Брешианский был повешен 18 июня 1155 г., труп его сожжен, пепел брошен в Тибр. Двенадцатилетняя римская эпопея, однако, не осталась в историческом отношении бесплодной. Пополанское восстание 1143 г., вызвавшее к жизни "сенат", можно считать началом римской коммуны. Спустя 12 лет, после долгих трагических перипетий, Адриан IV с помощью войск Фридриха Барбароссы сумел овладеть положением. Но итогом героического сопротивления римлян было не только страшное кровопускание и мученическая гибель смелого еретика Арнольда Брешианского. Коммуна все же уцелела. Правда, это означало лишь создание аристократического противовеса теократии. Ясных доказательств участия пополанов в управлении городом у нас нет. Но даже такая коммуна подготовила возникновение римской "мерканции" и цехов.
Численность сената, аналогичного поначалу консульской коллегии в других городах, колебалась и достигала максимума в 56 человек. Рядом с сенатом зародились и коммунальные советы. К 1205 г. окончательно закрепился новый порядок: на должность сенатора избирался один человек, обычно на полгода. В сущности это соответствовало переходу от консулата к подестату. С весьма немаловажным отличием: римские "сенаторы" принадлежали к местной знати.
В 1252 г. пополаны настояли на приглашении сенатора-чужеземца. Выбор пал на болонца Бранкалеоне из рода Андало. Этот знатный гибеллин начал с того, что повесил нескольких нобилей "на окнах их замков". Этот друг Фридриха II и Эццелино попытался установить в Риме порядки в духе родной Болоньи! Объяснялось ли поведение Бранкалеоне его политическими пристрастиями или, что естественней предположить, честолюбивым желанием поддержать достоинство своего сана и логикой борьбы с феодальной анархией? Так или иначе, в 1254 г. его провозгласили "капитаном римского народа". Он возглавил карательные антимагнатские экспедиции в дистрикте, усмирил непокорных Колонна и укрепил организацию цехов, стремясь, видимо, к оформлению "малой коммуны".
Военные финансовые тяготы и жесткий стиль правления Бранкалеоне, незрелость римского плебса и происки знати привели к политическому кризису. Всесильный сенатор в 1255 г. даже попал в тюрьму, но когда нобили опять подняли головы, был вновь торжественно призван пополанами к власти — до внезапной смерти в 1258 г. События, связанные с его именем, — самая интересная страница в истории римской коммуны XIII в. Последние десятилетия этого века полны потрясений и поражают неустойчивостью ситуации. Папству отныне приходится считаться с цеховым объединением и пополанскими советами. Но лишь в краткие моменты (1267 г. или 1284 г.) пополанам удается сыграть активную роль в делах "вечного города", который остается жертвой местных и европейских феодально-церковных интересов и интриг[256].
Разумеется, итальянская история решалась главным образом в нескольких крупнейших центрах всеевропейского уровня и славы. На переднем плане высятся великолепные Венеция, Милан или Рим: к ним справедливо прикованы взгляды историков. Далее виднеются хуже изученные Сиена или Болонья, Асти или Мантуя. За ними толпятся еще более скромные коммуны вроде Ареццо или Модены, Фаэнцы или Тортоны и, наконец, множество маленьких городов, население которых чаще всего не превышало четырех-пяти тысяч. Их жизнь плохо известна, хотя они в высшей степени достойны нашего внимания.
Заметно пропитанные аграрным духом, они тем не менее перестраивали социальную структуру контадо и помогали урбанизировать страну. У каждого из них своя история; свой епископ, у которого они мучительно отвоевывают свободу; свои феодалы, которых они постепенно укрощают; местные купеческие династии и ремесленные традиции; собственная экспансия против совсем мелких поселений и замков (borghi, castelli); свои периоды процветания, совпадающие преимущественно с XIII в., ибо очень скоро они поглощаются дистриктами больших коммун, сохраняя элементы самоуправления. Радиус и сила их цивилизующего влияния как будто невелики, но зато таких городов было много, подчас в десятке километров друг от друга, и, словно тонкие кровеносные сосуды, они ветвились густой паутиной вокруг основных торгово-промышленных артерий. Для неподвижной феодальной старины попросту не оставалось места.
Заметим, кстати, что Лондон, или Кельн, или Гамбург, или Гент отнюдь не уступали по размерам ломбардским и тосканским центрам, а Париж разительно превосходил многолюдством любой итальянский город. Если "феодализм в Италии был сломлен исключительным развитием городов" (К. Маркс), то это определялось не только взятыми изолированно успехами флорентийцев да венецианцев, но особой частотой и плотностью городского расселения на весьма значительной территории, с которой не идут в сравнение даже Фландрия, Рейнская область или Прованс, а также благоприятной для итальянцев общей конъюнктурой в средиземноморском регионе.
Один из характерных маленьких городов — Сан-Джиминьяно в Тоскане, удивительно сохранившийся доныне, словно оцепеневший шесть веков тому назад.
В 1227 г. в Сан-Джиминьяно вместе с контадо проживало 6500–7000 человек, к началу XIV в. примерно в два раза больше, в том числе около 8000 в самом городе: это была высшая точка развития (между прочим, в современном Сан-Джиминьяно не насчитывается и четырех тысяч жителей). Первые столкновения людей Сан-Джиминьяно с их сеньором, епископом Вольтерры, восходят к 1129 г. Вскоре зародилась коммуна; к 1230–1231 гг. ее борьба с епископом достигла крайнего накала; но только к концу XIII в. город окончательно обрел независимость и разделался с привилегиями клира. Приходилось все время остерегаться аппетитов Флоренции и Вольтерры, лавируя между ними. Сан-Джиминьяно был важным стратегическим пунктом на скрещении торговых путей между Сиеной, Луккой и Пизой. Коммуна извлекала доход из габеллы, сан-джиминьянские возчики подряжались перевозить вьюки с шерстью, хлопком и льном из Пизы, в 1262 г. в городе было уже 9 гостиниц. Контадо поставляло на вывоз отличные вина, оливковое масло, зерно, скот. Возникло крупное товарное производство шафрана (для лекарств и особенно красителей). Купцы Сан-Джиминьяно объединились в товарищества и закупали урожай не только на корню, но и в счет будущего года. В 1258 г. в городе было 8 цехов (остальные ремесленники не имели права ассоциации). Получили развитие стекольное дело, добыча серебра, сукноделие.
Однако самое поразительное — международный размах сан-джиминьянской торговли. Купцов из этой неприметной коммуны можно было встретить в Леванте (главный маршрут — через Пизу в Аккру), Малой Азии, Северной Африке, Сардинии, на ярмарках Шампани и в Провансе. Всюду они поспевали по пятам купечества больших городов, останавливаясь во флорентийских или сиенских фондако, подчиняясь их юрисдикции. В Неаполе, Мессине и Палермо сан-джиминьянцы не только торговали, но и давали деньги в рост; в Пизе с 1232 г. у них был собственный фондако с гостиницей. К 1332 г. свыше 60 сан-джиминьянских компаний имели свои представительства за пределами родного города. По налоговому обложению 1277 г. значилось 1011 податных "очагов", причем 25 семей (2,5 %) платили 24 000 лир (28,9 %), а 558 семей (55,2 %), вносивших до 20 лир каждая, давали лишь 6 % всей суммы (5000 лир). 11,5 % семей были почти неимущими, внося менее 5 лир, а богачи Сальвуччи давали 5367 лир. Иными словами, социально-экономическая дифференциация зашла достаточно далеко. Конфликт пополанов и магнатов разгорался здесь, как и, скажем, во Флоренции — конечно, с поправкой на нивелирующие провинциальные масштабы.
Во-второй половине XIII — первой половине XIV в. прогресс Сан-Джиминьяно достиг кульминации, затем последовало поглощение Флоренцией и упадок.
Вот такие Сан-Джиминьяно повсюду на протяжении столетий участвовали в общем движении, вовлекаемые в орбиту крупных центров. Их "спутники" — они обживали все уголки и создавали тот высоко развитый фон, вне которого Флоренция или Милан выглядели бы загадочно.