В марте 1876 г. министром общественных работ Сильвио Спавента был внесен в палату депутатов законопроект, предусматривавший полный переход к системе государственной эксплуатации железных дорог. Он встретил активное противодействие «левой», которая отвергала принцип государственной эксплуатации железнодорожной сети. Теоретическим обоснованием этой позиции служила либеральная экономическая доктрина, а практически она выражала возросший интерес к приложению капиталов в этой сфере со стороны влиятельных групп итальянской буржуазии. 18 марта палата отклонила законопроект Спавента, что повлекло за собой не только отставку очередного кабинета «правой», возглавлявшегося Марко Мингетти, но и потерю ею правительственной власти. Формирование нового кабинета король поручил лидеру «левой» Депретису.
В своей правительственной программе «левая» не могла не учесть необходимости расширения той опоры, на которой зиждилось господство в объединенной Италии блока различных фракций крупной буржуазии. Она обещала осуществить пересмотр избирательного закона в направлении его демократизации, ввести обязательное и бесплатное начальное образование (напомним, что грамотность была одним из условий предоставления избирательных прав), дать местной администрации большую самостоятельность по отношению к центральной власти. Предполагались также некоторые реформы в области налогообложения и изучение возможностей отмены принудительного курса, вызывавшего недовольство не только в буржуазных кругах (о чем уже говорилось), но и в массах трудящегося населения, для которого обесценение бумажных денег означало падение реальной заработной платы.
Приход к власти «левой» был воспринят итальянским общественным мнением как серьезный политический поворот. Последующие события показали, что с «парламентской революцией» 18 марта связывались во многом преувеличенные ожидания. Общая классовая основа правительственной политики осталась та же, что и при «правой», — до известной степени изменилось лишь соотношение сил внутри правящего блока.
Наиболее значительным из проведенных «левой» преобразований была избирательная реформа 1882 г. По новому избирательному закону контингент лиц, имеющих право голоса, расширялся более чем втрое за счет снижения возрастного ценза (21 год вместо 25), возможности замены имущественного ценза образовательным (экзамен в объеме программы введенного с 1877 г. обязательного начального образования) и снижения самого имущественного ценза (уплата в год минимум 19,8 лир прямых налогов, или 500 лир за аренду земли, или 150 лир за наем помещения, или ведение испольного хозяйства на участке, облагаемом поземельным налогом не менее 80 лир в год)[427].
Основы итальянской налоговой системы не подверглись при «левой» сколько-нибудь серьезному пересмотру. Она по-прежнему служила важным рычагом перераспределения национального дохода в интересах верхушечного слоя буржуазии Севера. Свою налоговую политику «левая» строила исходя из стремления смягчить недовольство, вызванное фискальными мероприятиями «правой», — но без какого бы то ни было уменьшения доходов казны. Поэтому, сократив налог на соль и поземельный налог, отменив — хотя и не сразу — налог на помол, она в то же время ввела новый налог — на производство и потребление сахара.
В 1881 г. палатами был принят закон об отмене принудительного курса, однако этот закон вступил в силу лишь два года спустя. Для обеспечения операции по восстановлению металлического обращения и свободного размена бумажных денег государство сделало заем на сумму в 644 млн. лир золотом и серебром из 5 % годовых у четырех банков, из которых три были иностранными (английские Бэринг Бразерс и Хэмброу энд Сан и французский Кэсс д’Эсконт)[428]. Львиная доля облигаций этого займа была размещена за границей. Отмена принудительного курса вообще способствовала новому приливу иностранного капитала в Италию, поскольку она служила определенной гарантией устойчивости итальянской экономики. Сумма иностранных капиталовложений в Италии помимо займа оценивается для 1882–1887 гг. в 500 млн. лир[429].
Отвергнув в принципе систему государственной эксплуатации железных дорог, «левая», однако, на протяжении ряда лет практически не могла отказаться от нее. Лишь в 1885 г. были одобрены парламентом новые конвенции, по условиям которых государство, оставаясь собственником большей части железнодорожных линий, передавало их в эксплуатацию трем компаниям. Эти компании были тесно связаны с несколькими крупными банками (Кредито Мобильяре, Банка ди Торино, Банка Дженерале), которые стали широко финансировать их деятельность.
О возросшем влиянии промышленных кругов на правительственную политику свидетельствовал осуществившийся при «левой» постепенный переход к протекционизму. Политические лидеры «левой» шли в этом направлении ощупью и неохотно, ссылаясь на несовместимость протекционизма как системы с либеральным принципом невмешательства государства в сферу предпринимательской деятельности. Но подобные теоретические доводы мало волновали крупных фабрикантов, вроде сенатора Алессандро Росси, кровно заинтересованных в протекционистских мерах и упорно добивавшихся своего — тем более перед лицом усиления протекционистских тенденций со стороны основных торговых партнеров Италии (Франция, Австро-Венгрия). Уже в 1878 г. были введены протекционистские пошлины на ввоз в Италию готовых изделий и полуфабрикатов, колебавшиеся в пределах от 10 до 40 % их стоимости[430]. На протяжении 80-х годов протекционизм превратился в основополагающий принцип итальянской внешнеторговой политики.
Ограничение доступа на итальянский рынок для иностранных фабричных товаров способствовало дальнейшему углублению диспропорции в экономическом развитии Севера и Юга. Промышленность Севера, избавившись от иностранной конкуренции внутри страны, стала расти значительно быстрее, чем раньше, и сделалась монопольным поставщиком продуктов фабричного производства в южные районы, где своей промышленности практически не было. Цены на промышленную продукцию повысились, тогда как продукция экспортных отраслей сельского хозяйства Юга (цитрусовые, вина, оливковое масло и т. д.), лишившись свободного выхода на иностранные рынки, сильно упала в цене. Эти «ножницы цен» служили североитальянской буржуазии еще одним средством увеличивать за счет Юга присваиваемую ею часть национального дохода.
Отмечавшееся в Италии с начала 80-х годов общее падение сельскохозяйственных цен, отчасти связанное с отменой принудительного курса, было вместе с тем и прежде всего симптомом глубокого аграрного кризиса, который разразился тогда по всей Западной Европе в результате затопления мирового рынка массой дешевого заокеанского хлеба. Кризис превратил крупных производителей зерна — в том числе и южных латифундистов — в ревностных поборников аграрного протекционизма. В 1887 г. в дополнение к значительно повышенным пошлинам на ввоз промышленных товаров (особенно текстильной продукции, металлических изделий и механизмов) были введены ввозные пошлины на пшеницу в размере 3 лир за квинтал, вскоре увеличенные до 5, а затем до 7,5 лир[431]. Оградив стеной протекционистских тарифов также и сферу аграрных интересов, правящая верхушка буржуазии Севера окончательно скрепила свой союз с крупными землевладельцами Юга, который начал складываться после национального объединения.
Кризисные для сельского хозяйства 80-е годы в развитии итальянской промышленности были, наоборот, полосой спекулятивного подъема. Лишь за период с 1879 по 1883 г. ввоз в Италию каменного угля увеличился вдвое, ввоз железа и стали — более чем в 12 раз, ввоз необработанной шерсти и хлопка — соответственно в два и в три раза[432]. Индекс промышленного производства по шести крупным отраслям (горнодобывающая, пищевая, текстильная, металлообрабатывающая, машиностроительная, химическая), принятый за 100 для 1881 г., поднялся до 137 в 1887 г., что означало среднегодовой прирост в размере 4,6 %. Особенно быстрые темпы роста показали металлообрабатывающая промышленность (в среднем на 22 % в год), химия (15,1 %) и машиностроение (9,2 %)[433]. В г. Терни, где существовало несколько примитивных доменных печей и сталеплавилен «Командитного товарищества Кассиан, Бон и К°», было начато сооружение крупных металлургических заводов, а само это товарищество, капитал которого не превышал 800 тыс. лир, в 1884 г. было преобразовано при участии Банка Дженерале и Кредито Мобильяре в анонимное акционерное общество с капиталом в 6 млн. лир[434]. Общее число анонимных акционерных обществ в металлообрабатывающей промышленности и машиностроении за семь лет (1882–1889) возросло с 5 до 21, а их капитал — с 7,5 до 54,7 млн. лир. В химической промышленности, где в 1882 г. было всего 2 анонимных акционерных общества, к 1889 г. их насчитывалось 17[435]. Некоторые из возникших в 80-е годы акционерных компаний станут потом крупнейшими монополистическими объединениями: «Пирелли» и «Монтекатини» — в химической промышленности, «Эдисон» — в электроэнергетической[436].
В связи с проведением обширных работ по благоустройству Рима и Неаполя начался ажиотаж вокруг строительных подрядов и бешеная спекуляция земельными участками под городскую застройку. Создавались акционерные общества и специализированные кредитные учреждения, которые должны были главным образом выполнять посреднические функции в сношениях с крупными банками (Банка Тиберина, Банко Сконто э Сете, Банка ди Торино, Сочьета делль Эскуилино, Банка ди Кредито Меридионале, эмиссионный Национальный банк), игравшими во всех этих аферах самую активную роль. Объем кредитных операций банков в условиях промышленной и строительной горячки рос с невиданной ранее быстротой: только для эмиссионных банков он увеличился с 2519 млн. лир в 1883 г. до 4438 млн. лир в 1887 г.