буржуазно-либеральным крылом, переоценка значения парламентской деятельности и в противовес этому недооценка революционных форм и методов борьбы — эти основные элементы ревизионизма «справа» (т. е. реформизма) привносились в итальянское социалистическое движение активной пропагандой таких социалистических лидеров, как Турати, Кулишова, Биссолати и других видных деятелей реформистского течения. В революционном опыте предшествовавших десятилетий они видели преимущественно «трагическое поражение безрассудного бунтарстра», которому следовало противопоставить «разумную политику реформ и гибкую тактику союзов». В этих условиях глубокий смысл и значение приобретали для них либеральная программа Джолитти, проявленное им понимание необходимости резкого изменения политического курса.
Правильно указывая на возможность использовать противоречия в лагере господствующих классов, итальянские реформисты, однако, явно переоценивали эту возможность, как и собственную силу воздействия на политику «верхов». Так создавалась идейная основа, исходя из которой они впоследствии пошли на беспринципные компромиссы, уступая буржуазии руководящую роль в заключаемых с нею блоках и соглашениях, а главное, подчиняя перспективе сотрудничества с буржуазией коренные интересы рабочего класса.
Тенденция эта проявилась весьма отчетливо на очередном съезде социалистической партии, состоявшемся в Риме 8–11 сентября 1900 г. Это был первый легальный съезд, собравшийся после долгих лет подполья, преследований и репрессий. Как отмечали его участники, по составу своему он «походил скорее всего на собрание бывших политических узников»[501]. Не случайно поэтому на съезде царила атмосфера подъема и оптимизма, в которой сильнее всего проявлялось стремление к единству, к сглаживанию разногласий, реально существовавших, хотя и не носивших еще острого характера. Правда, на самом съезде — а до него на страницах печати — установки реформистов подвергались критике слева. Так, в предсъездовской дискуссии реформистов упрекали в чрезмерном увлечении «законностью», в пренебрежении к революционным средствам и методам борьбы. Оппоненты (таковым был, в частности, Гаэтано Сальвемини) критиковали реформистов за слепую веру в чудодейственность тактики союзов с левобуржуазными партиями, тактики, которая не сопровождалась требованием «безоговорочной поддержки» этими партиями конкретной программы «неотложных политических и финансовых реформ»[502].
Возражения вызывали и отдельные положения проекта «программы-минимум», опубликованного в «Критика сочиале» и предназначенного для обсуждения съездом. В нем предлагались политические и экономические реформы, направленные к демократизации политической жизни, расширению гражданских прав трудящихся, улучшению их условий труда и существования. Правда, составители проекта уверяли, что он «качественно» отличается от программы буржуазных реформаторов, поскольку предлагавшаяся «программа-минимум» является не самоцелью, а лишь «средством к достижению цели»[503]. Однако конечная цель фактически предавалась забвению, и пролетариат, усыпленный реформистскими иллюзиями, терял свою классовую самостоятельность.
С этих позиций предложенный проект программы подвергся критике и на самом съезде: указывалось, что раздвоение программ ведет к отрыву «программы-минимум» от конечных целей движения, что лишает ее подлинно социалистического характера. Высказывалось также опасение, не приведет ли содержавшееся в проекте программы предложение о национализации отдельных отраслей производства к… «зарождению государственного социализма».
Однако наиболее острую полемику вызвал — как в печати, так и на самом съезде — вопрос об избирательных блоках с левобуржуазными партиями, вопрос, который, как известно, волновал не одних итальянских социалистов: две недели спустя после Римского съезда ИСП он горячо обсуждался на Парижском конгрессе II Интернационала. В Риме, как затем и в Париже, было отклонено требование крайне левых о проведении «строго классовой политики» и «непримиримой» тактики, предусматривавшей отказ от избирательных блоков с буржуазно-демократическими партиями. Точку зрения «непримиримых» отстаивал на съезде Энрико Ферри (ставший впоследствии одним из их лидеров), его поддержали делегаты Пьемонта и отчасти Тосканы. Ферри доказывал, что в обстановке, созданной поражением реакции, тактика блоков уже нецелесообразна, ибо способна «подорвать основы социалистической идеологии». Эта аргументация, носившая на себе отпечаток сектантской узости, была весьма характерна для той реакции, которой левые элементы отвечали на засилие реформизма. Но на Римском съезде она успеха не имела. Большинством голосов (106 против 69 при 2 воздержавшихся) была принята резолюция, предложенная реформистами, согласно которой местным организациям предоставлялась «полная автономия», т. е. свобода действий в деле заключения избирательных союзов с так называемыми родственными, демократическими партиями[504].
Примечательно, однако, что разгоравшиеся на съезде страсти легко угасали. Так, Ферри, неоднократно выступавший с критикой реформистов, в то же время горячо призывал делегатов к сплочению рядов, указывая, что, каковы бы ни были решения съезда, на нем не могло быть «ни побежденных, ни победителей». Артуро Лабриола, в дальнейшем лидер «непримиримых», воздавал хвалу газете «Аванти!» и ее редактору, реформисту Биссолати, фактически отмежевываясь от критики, которой подверглась газета за первоначальную поддержку вступившего в буржуазное правительство французского социалиста Мильерана[505].
Съезд закончился под знаком всеобщего согласия и единства. И хотя внешним единодушием прикрывались первые признаки назревавших уже в партии серьезных идейных разногласий, победа реформистской тенденции представлялась несомненной. Более того, последующий период был «золотой порой» реформизма, окрепшего в условиях либерального поворота в политической жизни страны.
Но знаменательно, что переход к либеральной политике наступил не в результате верхушечных комбинаций и удачного компромисса: его ускорили и в сущности предопределили действия масс. На исходе 1900 г. в Генуе вспыхнула забастовка, оказавшаяся в центре внимания общественного мнения всей страны. Объявленная 6 тысячами рабочих генуэзского порта стачка охватила затем металлургов, судостроителей, рабочих других категорий; всего забастовало 20 тыс. человек[506]. Опустел порт, остановились заводы. Забастовку поддержали широкие слои населения города. Таков был ответ рабочих на роспуск префектом Палаты труда. Генуя единодушно выступила против произвола властей, в защиту права рабочего класса на организацию, в защиту его гражданских прав.
Правительство Саракко, до этого подавлявшее забастовки батраков при помощи войсковых частей, на этот раз отступило. Палата труда была восстановлена. Рабочие одержали полную победу.
Политические последствия генуэзской забастовки не замедлили сказаться, причем в масштабах, какие нелегко было предвидеть. В палате депутатов правительство Саракко подверглось яростным атакам: в то время как консервативные фракции парламента обвиняли правительство в капитуляции перед массами, «Крайняя левая» и леволиберальная фракция Дзанарделли — Джолитти нападали на внутриполитический курс кабинета, протестовали против произвола префектов, требовали политических перемен. Решительную позицию занял Джолитти, чья речь, отражавшая настроения леволиберальной фракции парламента, была по существу программной. Критикуя политическую слепоту реакционеров, опасавшихся объединения рабочих, Джолитти отстаивал правомерность такого рода организаций, которые, как отмечал он, «представляют законные интересы трудящихся…, а при разумном использовании их правительством могли бы стать весьма полезными посредниками между капиталом и трудом»[507]. При этом он поддерживал требование о повышении заработной платы рабочих, ибо, говорил он, «ошибочно полагать, будто низкие ставки содействуют прогрессу промышленности…, во главе промышленного прогресса как раз страны с высокими ставками заработной платы». Бесспорно, учитывая требования слева, Джолитти пользовался — и весьма искусно — орудием социальной демагогии. Однако, как уже отмечалось, он отдавал себе отчет в необходимости стимулировать экономическое, и прежде всего индустриальное, развитие страны. В то же время он понимал и важность той роли, которую рабочие массы играли в жизни страны как решающий фактор экономического прогресса. С этим представлением была связана и его либеральная концепция «рабочего вопроса», содержавшая в сущности консервативную идею: благоразумными уступками, тактическими союзами добиться «сотрудничества труда и капитала» в интересах господствующих классов. В той же речи Джолитти недвусмысленно заявлял: «От нас, главным образом от отношения конституционных партий с народными классами, зависит, станет ли движение этих классов новой консервативной силой или разрушительным ураганом, угрожающим судьбам родины»[508].
Речь Джолитти открывала, таким образом, путь либеральной эволюции, иными словами, выдвигала политическую альтернативу обанкротившейся политики репрессий и осадного положения.
Правительство Саракко не выдержало натиска справа и слева и 7 февраля 1901 г. подало в отставку.
К власти пришло правительство Дзанарделли, в котором главной политической фигурой стал министр внутренних дел Джованни Джолитти.
Министерство Дзанарделли, просуществовавшее с февраля 1901 г. по октябрь 1903 г., положило начало новой, либеральной ориентации итальянских правящих кругов. И хотя вновь сформированное правительство не отличалось сколько-нибудь значительно от предыдущего практической программой или составом (наряду с либералами типа Дзанарделли и Джолитти в него входили и представители правых консервативных кругов), однако с первых же шагов ему оказались свойственны новые существенные черты. Так, правительственная декларация, возвещавшая новый политический курс, более расширительно трактовала «принципы свободы», распространяя их на так называемые низшие сословия: она обещала трудящимся свободу организации и уважение их законных прав. Новым важным моментом было то, что вновь созданное правительство впервые опиралось в парламенте на левые фракции. Большинство в 264 голоса (против 184), поддержавшее министерство Дзанарделли — Джолитти, включало помимо конституционной фракции также депутатов «Крайней левой», в том числе депутатов-социалистов. Таково было новое политическое равновесие, создавшееся в результате взаимодействия разнородных классовых сил.