[623]. Но в тех секторах итальянской экономики, которые не были непосредственно связаны с военными нуждами, — текстильной, бумажной, стекольной, строительной и ряде других отраслей промышленности — война усилила кризисные явления.
Возросла безработица, усилилось разорение ремесленников и мелких предпринимателей. Война довела до рекордных размеров эмиграцию: в 1912 г. эмигрировало за границу 711 446 чел. (т. е. 2 % всего населения), а в 1913 г. — 872 598 (2,5 %)[624].
Окрепшая в результате Ливийской войны монополистическая буржуазия, ободренная колониальным успехом, с новой силой устремилась к завоеванию рынков сбыта и сфер влияния, подвергая страну реальной опасности военных авантюр. В период балканских войн и по их окончании вплоть до первой мировой войны финансовые круги Италии, и прежде всего Итальянский коммерческий банк и Римский банк, при поддержке правительства активно включились в борьбу за сферы влияния на Балканах и особенно в Албании, а также в Малой Азии. Используя экономические трудности балканских стран, усиленные военными действиями 1912–1913 гг., итальянские банки участвовали в борьбе финансовых групп европейских стран за железнодорожные концессии в Сербии, Черногории и в Албании, за экономический контроль над ними путем предоставления займов, учреждения банков и т. д.
Досрочно обновив в 1912 г. Тройственный союз, действуя в унисон с венским кабинетом, итальянское правительство поддержало создание Албанского государства, с тем, однако, чтобы превратить его в австро-итальянский кондоминиум. Правительственные и финансовые круги Италии, стремясь максимально упрочить влияние в Южной Албании, использовали междоусобную борьбу албанских племен. Римский кабинет вступил в острый конфликт по вопросу об албанских границах с Белградом, Цетиньи, Афинами и стоявшими за ними Францией, Россией, отчасти Германией. В результате острого соперничества между Италией и ее союзницей Австро-Венгрией за преобладание в Албании с конца 1913 г. стали обостряться австро-итальянские отношения, усиливая общую напряженность международной обстановки как на Балканах, так и в Европе в целом.
Итальянское правительство саботировало выполнение статьи Лозаннского договора о возвращении Турции оккупированных Италией в 1912 г. островов Эгейского моря. Итальянские капиталы интенсивно внедрялись в экономику Родоса и других островов; итальянские военные власти делали все, чтобы задушить борьбу местных жителей за независимость, насаждая итальянский язык, культуру, политические учреждения. Используя трудности разгромленной блоком балканских стран Турции, итальянское правительство добилось от турецкого правительства железнодорожных концессий в округе Адалия, создав там итальянскую сферу влияния.
Активизация итальянского империализма на международной арене накануне первой мировой войны, явившаяся результатом интенсивного складывания в Италии с конца XIX — начала XX в. крупной монополистической буржуазии, оказывала немалое обратное воздействие на внутреннюю жизнь страны, способствуя усилению на политической арене новых правых группировок, отражавших чаяния империалистических сил.
Ливийская война создала новый духовный и политический климат в Италии, усилив милитаристские и шовинистические настроения в правящих кругах, а отчасти — и в среде интеллигенции, мелкой буржуазии и в определенных слоях крестьянства и рабочего класса. Империалистская идеология пустила глубокие корни в итальянском обществе, став идейным знаменем новых консервативных сил, добивавшихся от правительства осуществления активной внешней политики, резко критиковавших «радикальную и социалистическую демократию» Джолитти. Националисты видели главный итог Ливийской войны в том, что она пробудила националистическое сознание новой Италии[625]. II съезд «Националистической ассоциации», состоявшийся 20–22 декабря 1912 г. в Риме, прошел под знаком упрочения в националистическом движении правых группировок его в противовес тем, кто ратовал за синтез национализма с демократическими концепциями. Конгресс призвал сторонников национализма к решительной борьбе против «демократических и социальных партий». Он выразил солидарность с концепцией сильного государства «в духе традиций Кавура и Криспи» и осудил «роковую политику Джолитти по его возвращении к власти, политику по существу своему антинациональную, вдохновляемую самыми неблагородными компромиссами…»[626]
Национализм, размежевавшись в ходе II съезда с мелкобуржуазными попутчиками и порвав с псевдодемократической фразеологией, которой он не прочь был щеголять на первых порах, все явственнее обнаруживал свою истинную социальную роль идеолога крупной империалистической буржуазии, выросшей в Италии в период джолиттианской эры. В 1913–1914 гг. националисты, в организационном отношении отмежевываясь от других правых течений, придававших, по их мнению, слишком большое значение либеральным традициям XIX в., все более сближались с теми силами, в которых они видели союзников в борьбе против либерального государства, в частности с католиками.
Активизировала свою деятельность по окончании Ливийской войны фракция правых либералов во главе с Соннино и Саландрой. Для нее не прошел бесследно опыт политической борьбы в первом десятилетии XX в. Поддерживая правительство Джолитти в негативных аспектах его политики (колониальная война, союз с крупными землевладельцами против крестьян Юга), отвергая его курс на сотрудничество с левыми силами, они в новых условиях выступили глашатаями объединения в рамках национальной либеральной партии всех фракций и течений, представлявших правящие классы страны, — от левых либералов джолиттианского типа до правых фракций вплоть до католиков. Они обвиняли Джолитти в том, что своей ориентацией на сотрудничество с партиями «Крайней левой» он ослабляет силы социального порядка в стране и подрывает устои либерализма.
Обнаружившаяся в период Ливийской войны зависимость Джолитти от этих новых и старых правых течений делала его весьма чувствительным к их критике, заставляя идти на все более серьезные уступки.
В то же время Ливийская война обнаружила практическую неосуществимость создания политического блока промышленной буржуазии и рабочих Севера против крестьянских масс Юга. Слабость экономических позиций итальянского империализма, которую не смогли преодолеть ни промышленный подъем начала XX в., ни политика колониальных захватов, не позволила итальянской буржуазии практиковать в широких размерах подкуп верхушки рабочего класса, как это делала более сильная экономически английская, американская, германская буржуазия. Ни реформы в области социального страхования, ни политические мероприятия Джолитти не изменили существенно положения всей массы рабочего класса, а тяготы войны и усилившееся с 1911–1912 гг. наступление предпринимателей на жизненный уровень и политические права рабочих привели по окончании войны к дальнейшему обострению социальных конфликтов.
Характерной чертой народных выступлений в Италии после Ливийской войны было то, что при продолжавшихся стихийных крестьянских бунтах и полуанархистских выступлениях рабочих и ремесленников центр тяжести борьбы в 1912–1914 гг. переместился на крупные предприятия современной фабрично-заводской промышленности. В конце 1912–1913 г. развернулись упорные классовые бои в металлургической, автомобильной и других отраслях промышленности, где рабочему классу непосредственно противостояла усилившаяся в ходе Ливийской войны крупная монополистическая буржуазия. Консолидируя свои силы как на местах, так и в национальном масштабе (в 1910 г. по инициативе туринских промышленников была создана Конфиндустрия, объединившая владельцев промышленных предприятий в целях защиты их социальных интересов), предприниматели перешли в наступление на профсоюзные права, оспаривая провозглашенный Джолитти принцип свободы трудовых конфликтов и прибегая к массовым локаутам, увольнениям профсоюзных активистов, к помощи штрейкбрехеров и т. д.
Важное место в выступлениях предвоенных лет занимает забастовка рабочих автомобильной промышленности Турина в 1913 г. В ней наиболее ярко обнаружились новые черты рабочего движения, связанные с переходом руководящей роли в этом движении от пролетариата полуремесленного типа и сельскохозяйственных рабочих (как это было в конце XIX — начале XX в.) к современному фабрично-заводскому пролетариату, связанному с наиболее передовыми формами производства. После поражения забастовки 1912 г., вызванной разобщенностью действий рабочих организаций, к руководству профсоюзной федерации металлистов (ФИОМ) пришли в Турине левые элементы во главе с Бруно Буоцци. При активном участии рабочих ФИОМ разработала программу борьбы за экономические и профсоюзные права металлистов, потребовав сокращения рабочей недели с 60 до 54 часов при сохранении прежней зарплаты, ограничения сверхурочных часов, пересмотра сдельной оплаты, признания внутренних комиссий на предприятиях, права ФИОМ представлять рабочих в ходе трудовых конфликтов и др.[627] Однако местная предпринимательская организация Конфиндустрии отвергла эти требования, пригрозив локаутом. 19 марта 6 500 рабочих автомобильных заводов начали всеобщую забастовку, продемонстрировав свою сплоченность, дисциплинированность и выдержку.
Конфликт в Турине приковал к себе внимание всей страны. Бастующим оказали действенную материальную и моральную поддержку как трудящиеся Турина, так и все промышленные центры Италии.
Предприниматели Турина, осложняя своей непримиримостью ситуацию, пригрозили прибегнуть к массовому локауту на всех предприятиях города, даже не принимавших участия в забастовке. Понимая, что расширение рамок конфликта чревато распространением волнений во всей стране, Джолитти осудил провокационную позицию туринских предпринимателей