Завершение сложного процесса, приведшего страну в 70-х годах прошлого века к воссоединению, совпало с новым брожением идей. Буржуазно-демократическая революция Рисорджименто осталась незавершенной, значительные слои общества были охвачены глубоким разочарованием, и появилось настойчивое желание увидеть свою страну такой, какова она в действительности, без романтической идеализации. Знаменитый критик Франческо де Санктис (1817–1883), участник революции 1848 г. и движения Рисорджименто, говорил, что надо заменить идеальное реальным.
И действительно, в последней трети XIX в. господствующим течением в итальянской философии стал позитивизм, а в литературе возникло мощное реалистическое и демократическое течение — веризм.
Позитивизм, который крупный итальянский мыслитель Антонио Банфи (1887–1957) определил, как философское сознание развивающейся буржуазии, был течением общеевропейской философской мысли и играл различную роль в зависимости от конкретных исторических условий каждой страны. Главное значение его состояло в том, что он подтверждал преимущественно «светский» характер итальянской культуры, связывая ее с общеевропейской наукой и общественной мыслью. Это было чрезвычайно важно в традиционно-католической стране. В своей «Истории итальянской философии» Э. Гарэн, ученый, пользующийся европейским признанием, оспаривает упрощенное толкование, согласно которому расцвет позитивизма в Италии в последней трети XIX в. означал просто замену идеалистической философии философией натуралистической. Он считает, что позитивизм как метод познания не выпадает из культурных традиций страны. Гарэн пишет: «Метод позитивизма в области исторических наук означал эрудицию, подчас чрезмерную, но он был полезным и плодотворным образцом строгой точности и ценнейшей дисциплинированности исследований»[834]. Это в равной мере относилось к области естествознания, социологии, права, а также психологии и философии. Позитивистов объединяло глубокое уважение к факту, к документу, к реальности, которую они могли познать путем изучения и исследования.
Крупнейшим представителем итальянского позитивизма был каноник Роберто Ардиго, отказавшийся от сутаны и занявший кафедру философии в Падуанском университете. В своей знаменитой книге «Мораль позитивистов» Ардиго писал, что человек не только может, но и должен отстаивать то, что диктует ему разум, а права разума — незыблемы. Таким образом, система ценностей, которую позитивизм предлагал объединенной Италии, имела большое значение уже по одному тому, что противостояла католической доктрине: слепой, нерассуждающей вере противопоставлялось знание. Ардиго оказал значительное влияние на Турати и других представителей «второго поколения» итальянских социалистов (тех, кто пришел на смену членам секций Первого Интернационала).
Турати, как и большинство демократических деятелей его поколения, по своему складу и интеллектуальному формированию был позитивистом и оставался им также тогда, когда стал последователем научного социализма. Многие интеллигенты того времени прошли именно такой путь и так пришли к социализму. Идеи Ардиго о том, что человек должен отстаивать то, что диктует ему разум, были символом веры многих образованных итальянцев в последней трети XIX в. Для определенной эпохи развития итальянской общественной мысли позитивизм, с его преклонением перед разумом и наукой, с его трезвостью, серьезностью и требовательностью, с его неписаным, но самоочевидным моральным кодексом, означал очень многое. Однако этому заслуживающему уважения философскому течению была свойственна некоторая ограниченность, таившаяся в нем с самого начала и в конце концов приведшая его к состоянию совершенного упадка. Корни зла заключались в том, что законы природы механически переносились на законы общественной жизни. Теория эволюции, теория «автоматически развивающегося прогресса» приводили к застою мысли; призыв к изучению конкретного привел к фетишизации факта, и в конце концов из вселенной почти исчез человек с его волей, дерзаниями, страстями, исчезло активное начало, исчезла диалектика развития; недаром Тольятти говорил позднее о драме и о «Прокрустовом ложе» итальянского позитивизма.
Если о позитивизме мы говорим, как о мировоззрении, то о веризме (от vero — правдивый) следует говорить, как об эстетическом каноне. Борьба за прогрессивную культуру в Италии всегда представлялась, как борьба за культуру, связанную с народными толщами, с реальной, а не воображаемой действительностью. Именно эти задачи ставили перед собой веристы. Их теоретиком был критик Луиджи Капуана (1839–1915), самым крупным писателем— Джованни Верга (1840–1922), слава которого далеко вышла за границы Италии.
Эстетика веризма зиждилась на трех главных принципах. Первый гласил: основа произведения — «человеческий документ», т. е. вполне достоверный, правдивый, взятый из жизни материал. Второй принцип: «научность искусства». Это означало, что писатель не просто фотографирует жизненные явления — он обязан тщательно изучать и сопоставлять факты и освещать их в строгом соответствии с законами естественной и общественной истории. Третий принцип: употребление писателем языка, точно соответствующего материалу, т. е. не литературной, но разговорной лексики, диалектов. Это называлось регионализмом, областничеством и было естественным в исторически сложившихся условиях Италии.
Верга — один из виднейших представителей веризма — в лучших своих произведениях (и вопреки теоретическим положениям веристской эстетики отнюдь не бесстрастно) писал об обездоленных людях. Он — гуманист и не просто заставляет говорить документы, но выражает свое авторское отношение к персонажам. Видимо, стремление писать правдиво заставило Вергу обратиться к тем социальным слоям, где нет места буржуазной псевдоморали и псевдочувствительности, нет риторики и изощренных психологизмов. И он сумел действительно правдиво описать крестьян, рыбаков, городскую бедноту, людей, обреченных на безрадостную, полную труда и лишений жизнь.
Представляется неоспоримым, что веристская литература, несмотря на некоторые свои пределы, дальше которых она не выходила, была важнейшей вехой в истории итальянской культуры. Благодаря глубокой демократичности и уважению к правде веристы на протяжении нескольких десятилетий всей своей деятельностью способствовали культурному и национальному объединению страны; влияния веристов не избежали даже писатели, избравшие совершенно иные пути.
К сожалению, веризм не встретил должной поддержки и понимания в организованном рабочем движении, которое, впрочем, в то время и не могло оказывать большого влияния на развитие литературного процесса. Социалистическая партия, организационно оформившаяся в 1892 г., в теоретических и идеологических вопросах не имела достаточно отчетливой линии. Первоначально к партии потянулись многие прогрессивно настроенные интеллигенты, в частности литераторы. Среди писателей, организационно примкнувших к партии, был и пользовавшийся международной известностью Эдмондо де Амичис (1846–1908). Однако социалистические убеждения де Амичиса были расплывчатыми: он был гуманистом и дидактиком, считавшим, что среди бедняков есть множество хороших людей, а богачи, чтобы стать хорошими, должны сблизиться с народом. Де Амичис хотел написать роман о рабочем классе, название романа было многообещающим: «Первое мая». Но после пяти лет работы он порвал рукопись, признав, что не справился с темой.
Увлечение де Амичиса и многих других писателей идеями социализма длилось недолго. В значительной мере в этом повинна социалистическая партия, которая не сумела закрепить свои связи с демократической интеллигенцией и предложить ей убедительную и привлекательную платформу и программу действий. Социалистические журналы, даже такие влиятельные, как «Критика Сочиале», уделяли литературе и искусству мало внимания, и не будет преувеличением сказать, что их позиция в этой области была чисто эмпирической. Филиппо Турати, в молодости сам писавший стихи, связанный с веристами и в сущности пришедший к социализму через литературу, став лидером партии, почти не занимался проблемами культуры. Крупнейший философ-марксист Антонио Лабриола (1843–1904), выдающийся мыслитель и популяризатор научного социализма в Италии, вопросами собственно культуры занимался также мало. В общем итальянским социалистам не удалось выработать теоретических основ материалистической революционной культуры.
Между тем у социалистов был грозный противник в лице католической церкви. Церковники имели колоссальный опыт работы в массах, и они-то отнюдь не недооценивали роли литературы и искусства. Известно, какую упорную борьбу за души народа вели католики, отрицавшие идею классовых боев и противопоставлявшие ей идеалы добра, смирения, покорности. Известный католический писатель Эмилио де Марки (1851–1901), автор многочисленных романов, стихотворений и статей, основал журнал для семейного чтения «Ля буона парола» («Доброе слово»), имевший целью воспитывать трудящихся в духе христианских добродетелей. Журнал этот достиг неслыханного тиража — 600 тыс. экземпляров. Вообще же, стараясь представить себе культурную жизнь в Италии в последней трети XIX в., надо помнить о том, что в стране в 80-х годах насчитывалось 17 млн. неграмотных и 5 млн. полуграмотных людей. Все они, как выразился один итальянский автор, плотным кольцом окружали островок, где находились художники и писатели. Таким образом, борьба различных направлений, о которой речь пойдет дальше, происходила в рамках буржуазной культуры.
В Италии издавна, начиная с XVII и XVIII вв., существовала традиция, в силу которой серьезными культурными центрами были не только университеты, но и влиятельные журналы. Эти журналы играли большую роль в формировании общественного мнения. Назовем один из них: «Плебе» («Народ»), начавший выходить в июле 1868 г. Этот журнал высоко ценил Ф. Энгельс, и действительно, «Плебе» в известной мере можно считать лабораторией, в которой разрабатывались и осваивались методы серьезной общественно-политической деятельности. Именн