о на страницах «Плебе» молодой Турати полемизировал с Ломброзо, главой «антропологической школы», выдвигавшей тезис о «врожденных свойствах преступника». Турати же хотел перенести этот вопрос из сферы психологии и морали в сферу социальных отношений. В своих заметках «Преступление и социальный вопрос» он писал о необходимости коренного экономического и социального преобразования общества, ибо только это может привести к уничтожению преступности. Работа Турати была серьезной попыткой применить к изучению конкретной и животрепещущей проблемы тот метод социальной критики, который стал впоследствии одним из компонентов итальянской социалистической культуры.
«Критика Сочиале», журнал, созданный Турати и его подругой Анной Кулишовой, уже в последнем десятилетии XIX в. и позднее играл большую роль в развитии итальянской общественной мысли. Он освещал животрепещущие политические и социальные вопросы, волновавшие Италию. Журнал пропагандировал идеи социализма, правда, чем дальше, тем более созвучные реформистским политическим установкам редакторов журнала. Социалистическая и рабочая печать пользовалась значительным влиянием, в ней уделялось известное внимание вопросам литературы и искусства, однако социалисты недооценивали серьезного значения литературы и искусства в подъеме самосознания масс.
В середине 90-х годов в Италии возникло совершенно иное теоретическое и идеологическое течение — итальянский национализм в его отвратительной и низменной форме. Идея особой исторической миссии Италии, утратившая благородный романтический ореол времен Мадзини, приобрела совершенно иной смысл, ничем не напоминавший «национальный миф» борцов за Объединение. Лидеры национализма с отвращением относились к самой идее политической демократии; народ был для них «суммой нулей», и они провозгласили принцип господства «высших индивидуумов и высших рас», что предвещало идеологию расизма. К позитивистской философии и веристской эстетике националисты, естественно, относились с непримиримой враждебностью. Однако, прежде чем перейти к журналам, ставшим рупором национализма, упомянем об одном журнале, выходившем в Риме в 1881–1885 гг. и игравшем в то время довольно видную роль.
Этот журнал назывался «Кронака Византина» — «Византийская хроника» (слово византийская имеет еще смысл «педантичная»). Его издавал Анджело Соммаруга (1857–1941), человек необычной энергии, привлекший к участию в «Византийской хронике» самых известных писателей.
Самым ярким из сотрудничавших в «Византийской хронике» писателей был Габриэле Д’Аннунцио (1863–1938). Уже в первых сборниках новелл Д’Аннунцио сказалась его склонность к воспеванию жестокости, насилия, уродства — типичные мотивы декадентского искусства.
Д’Аннунцио выдвинулся на авансцену в середине 90-х годов, когда в Италию проникли идеи Ницше. В 1893 г. Д’Аннунцио опубликовал три остро полемические статьи о Золя, в которых провозгласил новый символ веры. Он заявил, что философия позитивизма и эстетика натурализма мертвы, мертва вся культура и все мифы XIX в. Он бросил дерзкий вызов науке, которая, по его утверждению, отняла у людей душевный мир и не сумела сделать их счастливыми. «Мы не хотим больше правды, — восклицал Д’Аннунцио, — дайте нам мечту!» Роман Д’Аннунцио «Девы скал» (1895) — нечто вроде манифеста ницщеанского сверхчеловека в его итальянском варианте. Герой романа Клаудио Кантельмо презирает и плебс и буржуазию. Высшую мысль и высшую силу представляют поэты; их мало, но они владеют словом, и слово — могущественнее научных формул и людских масс. Единственный долг поэтов — защищать Красоту и мечту, живущую в их сердцах. Поэты находятся во вражеском окружении, наступит день, вещает Д’Аннунцио, когда враги попытаются сжечь книги, разбить статуи и разорвать в клочья картины. Долг поэтов — спасать эти вечные ценности «от ярости пьяных рабов».
Роман «Девы скал» печатался в журнале «Конвито» («Пир»), который в 1895 г. основал в Риме Адольфо де Бозис. «Конвито», на страницах которого встретились многие писатели, ранее выступавшие в «Византийской хронике», стал первым официальным органом итальянского декадентства. Тема Красоты, воплощенной в искусстве, повторяется во многих произведениях Д’Аннунцио.
Искусство — выше жизни, и в жертву ему надо приносить все. Этот культ Красоты, это утверждение превосходства искусства над жизнью, соединенное с ненавистью к политической демократии, надо, разумеется, рассматривать в связи с процессами, происходившими в то время не только в итальянской литературе. Начиная с 1885 г. в итальянской прессе регулярно появлялась информация о французском символизме.
Итальянское «новое искусство» имело довольно четкую программу: в нем сочетались эстетизм, национализм и колониализм, и не случайно оно начало свою деятельность с публикации романа Д’Аннунцио, в котором так яростно атаковалась самая идея демократии. Когда началась итало-эфиопская война 1895–1896 гг., «Конвито» восхвалял ее и воспевал, как исторически закономерное и справедливое выступление «латинян» против «варваров». Журнал призывал к борьбе против пацифизма, позитивизма и социализма, а также «буржуазного здравого смысла» во имя пресловутой Красоты и величия Италии.
Платформа «Конвито» в основном совпадала с платформой нового журнала «Марцокко», начавшего выходить в 1896 г. Его основала во Флоренции группа писателей, среди которых был Энрико Коррадини (1865–1931), очень средний литератор, впоследствии ставший главным идеологом итальянского национализма. «Марцокко» (журнал нельзя полностью отождествлять с Коррадини, которого чистая политика увлекала больше, нежели искусство) с самого начала объявил себя «антипозитивистским и анти-экадемическим». Он проявлял большой интерес к зарубежным литературным течениям, в частности к иррационализму, довольно плохо, впрочем, усвоенному. Подобно «Конвито», он решительно восставал против любых произведений искусства, в основе которых было нечто находящееся «вне сферы чистой Красоты». Когда Коррадини на страницах «Марцокко» провозгласил, что отныне миф Красоты полностью сливается с националистической идеей, процесс превращения Д’Аннунцио из чистого эстета в певца империализма был уже в разгаре. В его стихах и прозе настойчиво звучали мотивы националистической пропаганды: Италия должна вернуть былую славу древнего Рима и эпохи Ренессанса, а вместе с этим — господство на Адриатике и владения в Северной Африке. В романах Д’Аннунцио, вышедших в конце века, отдельные, подлинно поэтические страницы тонут в напыщенной риторике.
Начиная с этого периода на протяжении нескольких десятилетий творчество Д’Аннунцио оказывало глубокое влияние на многих итальянцев. Этот ницшеанец и эстет был убежденным реакционером и антидемократом. Идеология Д’Аннунцио была почти антитезой (если не отчетливо политической, то во всяком случае моральной) позитивистской философии и социализму в конце XIX и первом двадцатилетии XX в. Популярность Д’Аннунцио далеко выходила за рамки литературных вкусов: он оказывал сильнейшее влияние на нравы, существовал «даннунцианский стиль» не только в искусстве, но и в жизни.
Программа итальянского национализма была достаточно ясной: усиление власти государства, укрепление престижа монархии и вооруженных сил, борьба не только против социализма, но и против всех форм буржуазной демократии. Коррадини не уставал обвинять стоявшую у власти либеральную буржуазию в ограниченности и трусости, в том, что она ничего не предпринимает для того, чтобы превратить Италию в великую державу, обладающую богатством, колониями, международным престижем, достойную своего великого прошлого. Среди идеологов движения, кроме Д’Аннунцио и Коррадини, были и другие писатели, также испытавшие влияние философии и эстетики Ницше, которого они понимали, как уже сказано, крайне односторонне, усвоив преимущественно лишь то, что отвечало их стремлениям. Так, они восхваляли культ насилия и войны, твердили о морали господ и морали рабов. Они на все лады воспевали Римскую империю, оправдывали колониальные притязания ссылками на походы Спиционов. В конце XIX и начале XX в. эстетические течения, ярко окрашенные националистическим психозом, таили уже в себе зародыши будущей идеологии фашизма. Распространение националистической идеологии не было случайным: наступление эпохи империализма вызвало волну антидемократизма почти во всех странах Западной Европы, и многие представители итальянской интеллигенции, разочаровавшиеся в недавних своих симпатиях к рабочему движению, жадно хватались — в поисках новых ценностей — за каждый последний крик интеллектуальной моды, утверждавшейся в Париже или других столицах.
С конце XIX в. в католическом мире выделились группы, называвшие себя христианско-демократическими. Их идеологом был молодой священник Ромоло Мурри (1870–1944), основавший в 1898 г. журнал «Культура сочиале». Этот журнал с самого начала заявил, что намерен бороться с социализмом и либерализмом, но в то же время он резко осуждал капитализм и писал о необходимости расчистить путь для левой католической программы, для осуществления которой христианские демократы намерены опираться в основном на народные массы. Мурри и его группа оказались слишком левыми для Ватикана, их причислили к «модернистам», которых высшая церковная иерархия считала крайне опасными, и их разгром стал неотвратимым. Грамши видел в модернистах религиозных реформаторов, появившихся в конкретных условиях религиозной жизни в Италии.
Модернизм нельзя рассматривать как стройную и цельную идеологическую систему, так как на взгляды модернистов оказывали влияние и позитивизм, и идеализм, и прагматизм. Важно было, однако, уже одно то, что в начале XX в. в Италии появились люди, решившие развернуть движение за реформу церкви, причем эти люди надеялись встретить поддержку в тех самых католических массах, которые до тех пор пассивно подчинялись духовенству. Книги модернистов попали в индекс запрещенных Ватиканом книг, а сами они подверглись решительному осуждению и наказаниям. «Интегральные» католики (отъявленные клерикалы), пользуясь полицейским режимом, установленным внутри церкви, свирепо расправлялись со своими врагами. Впоследствии Грамши с горечью писал о том, что равнодушие, проявленное крупнейшими светскими философами к этому разгрому, изолировало модернистов в области культуры и облегчило иезуитам победу над ними. Социалисты также отнеслись ко всему этому равнодушно. Надо было обладать большим чутьем, чтобы в то время осознать значение католического модернизма.