Большую роль в итальянской культуре и общественной жизни на протяжении более полувека играл знаменитый философ и мыслитель Бенедетто Кроче (1866–1952). Кроче — фигура чрезвычайно сложная. В 90-х годах, слушая лекции Антонио Лабриолы, он прошел через кратковременное увлечение марксизмом, но марксистом не был никогда, хотя сам заявлял, что одно время был «искренним социалистом». Более того, именно Кроче, не имевший отношения к рабочему движению, стал в конце XIX и начале XX в. одним из духовных лидеров европейского ревизионизма (в частности, он оказал немалое влияние на формирование идеологии главы французского «революционного синдикализма» Жоржа Сореля).
Кроче был неогегельянцем; он и Джованни Джентиле (1875–1944) являлись главными лидерами «неаполитанской школы» неогегельянцев; подобно тому как позитивизм на протяжении нескольких десятилетий выступал как господствующее течение итальянской философской и общественной мысли, неогегельянцы оказывали решающее влияние на мировоззрение очень многих образованных итальянцев и в начале XX в., и позднее, до войны и даже в период фашизма. Однако, за исключением немногих специалистов, почти никто не понял, каким событием в духовной жизни страны явилось опубликование ставшей впоследствии знаменитой книги Кроче «Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика». Позднее, в несколько переработанном виде, эта работа вошла в книгу Кроче «Философия духа». В «Философии духа» (так обозначил Кроче свою систему) в активности этого духа различалось четыре сферы. Первые две — мораль и экономика — относились к области практики; третья и четвертая — познание и искусство — относились к области теории. Познание могло быть интеллектуальным и интуитивным. Идеальной моделью интуиции (т. е. воображения) Кроче считал «лирическую интуицию», которая выражалась и воплощалась в произведениях искусства. Кроче на протяжении всей своей жизни чрезвычайно много занимался проблемами специфики искусства. Отстаивая его самоцельность как творческого процесса, он в то же время выступал против теории «искусство для искусства» и сурово осудил все декадентское искусство, отчасти даже схематизируя это понятие. Кроче был не только мыслителем, но также литературоведом и литературным критиком, который с присущей ему страстностью боролся как против позитивизма, так и против католических догм, отстаивая гуманистические и светские традиции итальянской культуры. В 1903 г. он начал издавать в Неаполе журнал «Критика». Вначале в нем сотрудничал и Джентиле, но затем Кроче и Джентиле разошлись, и на протяжении почти полвека Кроче (случай, кажется, беспрецедентный) единолично писал в своем журнале, выступая, как критик — militante, т. е. не как бесстрастный и холодный наблюдатель, но как человек, активно отстаивающий свои взгляды и вкусы.
В первом же году существования «Критики» Кроче поместил в ней статью о Д’Аннунцио, где рассматривал его творчество в связи с общим кризисом духовных ценностей Отточенто в Европе. Сравнивая Д’Аннунцио с Бодлером, Верленом, Гюисмансом, Кроче сурово осудил все декадентское искусство, в котором видел «кризис философского идеализма и подлинной религиозности, обусловленный позитивизмом (в мышлении и в «практике» промышленной буржуазии и самого социализма), реакцию, ведущую к эготизму, к стилизации и протокольности, к псевдомистицизму и героизированному национализму»[835].
В том же 1903 г., когда начала выходить крочеанская «Критика», во Флоренции были созданы два новых журнала: «Леонардо» (в честь Леонардо да Винчи) и «Реньо» («Государство»); обоим журналам предстояло сыграть довольно видную роль в борьбе идей.
«Реньо», политико-культурный еженедельник, основал Энрико Коррадини для пропаганды идей итальянского национализма. Программная статья Коррадини в первом номере называлась: «Для тех, кто возрождается». В ней энергично и вызывающе излагались взгляды автора: он и его друзья основали журнал для того, чтобы бороться за будущее величие Италии, против всех, кто виновен в ее теперешнем «унизительном» положении. В первую очередь, писал Коррадини, они выступают против «гнусного социализма», который использует «мятущиеся людские толпы и вместо благородных идей разжигает ярость самых низменных инстинктов алчности и разрушения»[836]. Вслед за этим красочно описывались «оргии масс», разрушающих все высокие ценности, и т. д. Одновременно с этими сонмищами «варваров» предавалась анафеме также стоявшая у власти либеральная буржуазия.
Впоследствии именно на страницах «Реньо» начала муссироваться идея, что Италия — «бедная нация», «великая пролетарка», которая должна завоевать себе место под солнцем. О том, кому принадлежало это определение, будет сказано дальше. Роль, которую выполнял журнал «Реньо», вполне ясна, однако расцвет националистической идеологии был еще впереди.
«Леонардо», литературно-философский журнал, созданный писателями Джованни Папини (1881–1956) и Джузеппе Преццолини (1882) в первые месяцы своего существования не имел отчетливой идеологической направленности и его программная декларация носила явно эклектический характер. Однако с самого начала было ясно, что «Леонардо» выступает и против позитивизма, и против того, что называлось «культурными традициями». Молодые писатели, объединившиеся вокруг «Леонардо», в первом же номере журнала, вышедшем в январе 1903 г., изложили свою «Синтетическую программу», уместив ее в 17 строчек. В жизни они «язычники и индивидуалисты», враги плебейской покорности и христианского смирения, в философии они «персоналисты и идеалисты», а в искусстве — сторонники идеального преобразования действительности, «презирающие низшие ее формы» (явная полемика с веризмом). Высший и глубочайший смысл человеческого существования они видят только в Красоте.
Это могло бы показаться равнозначным позиции «Марцокко», но группу «Леонардо» отличало то, что при всем своем эстетизме и тяге «к сфере интуиции и мистики» она все же проявляла самый живой интерес к мысли, к философии, к «игре интеллекта». Кроме того, в отличие от «Марцокко», группа «Леонардо» не стояла на позициях национализма, который представлялся ей «грубым и примитивным». Джованни Папини (под псевдонимом Джан Фалько) в первом же номере «Леонардо» напал на «Марцокко» и лично на Коррадини, издеваясь над пошлостью его риторики, над убожеством аргументов. Мы, писал Джан Фалько, также яростные противники буржуазной демократии и идеологии прогресса. «Но вульгарному идеалу жалкого и благополучного человеческого муравейника мы не желаем противопоставлять вашу грубость, вашу двусмысленную мечту о господстве над людьми»[837].
«Леонардо» выдвинул и свою философскую программу. Джузеппе Преццолини написал манифест «Торжествующая жизнь», начинающийся ссылкой на Анри Бергсона. Книга Бергсона «Непосредственные данные сознания», вышедшая во Франции в 1889 г., оказывала большое влияние на умы. Преццолини заявил, что новая философия, ведущая свое начало от Бергсона, принимает различные имена: философия случайности, философия действия, философия свободы: «Она могла бы точно так же, без всякой злонамеренности, быть названной философией декадентов, подобно тому как без излишней похвальбы могла бы называться философией жизни». Преццолини провозгласил задачей журнала «борьбу против грубого материализма», против «философии бедняков», под которой, вполне очевидно, подразумевался социализм.
Вскоре к первоначальному интуитивизму в духе Бергсона прибавились ницшеанство и прагматизм — и получилась совершенно эклектическая позиция. Но прагматизм ненадолго удовлетворил группу «Леонардо». Папини и Преццолини писали: «Мы всегда рассматривали «Леонардо» как средство для того, чтобы оказывать некоторое воздействие на низменные души итальянцев. После пяти лет этих усилий, после того как мы старались при помощи этого журнала и иными путями открыть людей, разбудить и зажечь сердца, найти юношей, которые стали бы нашими товарищами в битвах, а не плохо выдрессированных попугаев, мы убедились, что нет смысла продолжать»[838].
В 1907 г. «Леонардо» прекратил свое существование. При всей пестроте и изменчивости его позиций несомненно, что идеология «Леонардо» носила ярко выраженный классовый характер: не случайно журнал выступал против «философии бедняков». Но в общем «Леонардо» отразил тревогу, неудовлетворенность, ощущение духовного кризиса, жажду какого-то обновления, охватившие в то время значительные слои не только итальянской, но и всей западноевропейской интеллигенции. Все это — смутно, зыбко; многие идеи, пришедшие извне (из Франции, Германии) в интерпретации «Леонардо» приобретали несколько наивный, «облегченный» характер. И все же этот журнал флорентийской богемы был любопытен и играл немаловажную роль в духовной жизни итальянской интеллигенции тех лет.
Особо надо остановиться на роли, которую играл Папини, который в отличие от Преццолини, бывшего скорее «организатором культуры», обладал большим и оригинальным талантом. Папини был рафинированным интеллектуалом, для которого жизнь духа или, вернее, авантюры этого духа были несравненно важнее проблем и событий реальной жизни. Он испытывал отвращение к «официальной культуре», судорожно искал свое призвание, его индивидуализм был исступленным, болезненным, высокомерным, циничным.
Он — мастер эпатажа, и зачастую трудно понять, когда он серьезен, а когда издевается над читателями. Составить хотя бы приблизительно идеологическую его биографию очень трудно — в своих увлечениях новыми идеями он всякий раз доходил до крайностей, что, быть может, было искренним, но, возможно, и наигранным. Когда Папини стал националистом и начал тесно сотрудничать с тем самым Коррадини, над которым когда-то так издевался, он договорился до вещей, которых даже Коррадини не придумал, например, что для оздоровления итальянской нации ее надо окунуть в ванну, наполненную горячей черной (африканской) кровью. После этого не удивляет, что позднее Папини примкнет к фашизму, от которого тоже отойдет, пытаясь найти прибежище в религии. В одной из самых знаменитых своих автобиографических книг — «Конченый человек» (1910) — Папини писал о том, как он мечется в поисках духовного спасения. Это спасение он сможет обрести, если помогут, если есть на свете такой человек, «кто уверен, кто знает, кто живет и движется в истинном».