Расцвет воинствующего национализма, сближение «Лачербы» с футуристами — все это происходит незадолго до начала первой мировой войны. И для того, чтобы подытожить все сказанное и дать общую характеристику атмосферы того времени, приведем цитату из книги Э. Гарэна: «На пороге этого осознания кризиса, этого чувства коренной неполноценности, тотального отрицания, абсолютного отказа было бы нетрудным делом разбирать культурные течения и мировоззрение людей Италии периода, предшествовавшего мировой войне. И это, несомненно, было бы весьма любопытным путешествием в мир любителей авантюры, проповедников риска, в буржуазном духе эстетствующих критиков буржуазного общества, мир переходного этапа от кардуччианской риторики к даннунцианскому декадентству. На этом пути то и дело встречались бы фальсификаторы, симулянты драмы, люди, которых различные оттенки дилетантства приводили на позиции, параллельные позициям академизма худшего толка, что было — простите игру слов — академией антиакадемии. Они были футуристами из-за бессилия играть какую-то роль в настоящем, иррационалистами — по недостатку ума, проповедниками активности — из-за склонности к насилию, любителями авантюры — в силу наивного инфантилизма и т. д. Из их среды выходили критики академической культуры, очутившиеся позже — и без необходимого багажа технической подготовки — на кафедрах, революционеры, превратившиеся затем в консерваторов, анархисты, закончившие свои дни реакционерами, — словом, та толпа любителей риторики, которым сложный и неспокойный исторический период дал полную возможность неприкрытого проявления опасной нерешительности. В области строго философской деятельности они поочередно выступали последователями различных тенденций, готовыми переменить веру в зависимости от превратностей моды, становились идеалистами, экзистенциалистами, персоналистами, материалистами, с блестящей непринужденностью перекочевывая из одного направления в другое, диаметрально противоположное»[847].
Тема «Муссолини» — за пределами этой главы, но ее нельзя не коснуться в одном ракурсе: взаимоотношения будущего «дуче» с теми группами итальянской интеллигенции, о которых шла речь выше. В свое время Муссолини был прилежным читателем «Леонардо», а в «Воче» он сотрудничал, регулярно переписывался с Преццолини и очень прислушивался к его мнениям.
Когда в октябре 1914 г. «Аванти!», официальный орган Социалистической партии, неожиданно для всех опубликовала интервенционистскую статью своего редактора Муссолини, это предвещало разрыв Муссолини с социалистическим движением. И в самом деле, 15 ноября 1914 г. вышел первый номер основанной Муссолини новой газеты — «Пополо д’Италиа», а через 9 дней на собрании миланской секции Социалистической партии Муссолини исключили из ее рядов.
Именно в то время всячески развивалась идея о том, что Италия— бедная, «пролетарская», нация, что, следовательно, война, которую она будет вести против «консервативных держав Центральной Европы», будет революционной войной. И Муссолини стал трубадуром этой идеи.
Когда известие об исключении Муссолини из партии облетело страну, Преццолини и группа его сотрудников из «Воче» послали Муссолини телеграмму: «Социалистическая партия тебя изгнала, Италия тебя принимает». Когда же Муссолини основал «Пополо д’Италиа», Преццолини стал одним из ее активнейших сотрудников и политическим корреспондентом в Риме, чем немало гордился. Долгое время Преццолини выступал «с левых позиций», в роли обновителя итальянской культуры и даже играл в псевдосоциализм, Но в 1914 г. журнал «Воче», который первоначально выступал с какими-то, хотя и смутными, требованиями «обновления», и многие группировавшиеся вокруг него писатели приняли на себя тяжелую политическую и моральную ответственность, «умыв руки» и отказавшись занять активную позицию по решающему вопросу о вступлении Италии в войну. Так завершилась парабола «Воче». Этот журнал, при всей его эклектичности, первоначально выдвигал все же в своих программах мысль о необходимости связи литературы с жизнью, культуры с политикой и т. д. О «Воче» и его отдельных сотрудниках в Италии написано много статей и книг. Любопытно в литературном и даже человеческом, психологическом плане следить за судьбами «Воче»: взаимоотношения с «Лачербой», с Кроче, разные позиции Преццолини, яростные нападки на «Воче» Папини и Соффичи, которые вернулись туда, когда ушел Преццолини.
А он ушел в 1914 г., перед самой войной, «подарив» свой журнал Джузеппе де Робертису. 15 декабря 1914 г. выходит первый номер новой серии, так называемого белого (из-за цвета обложки) «Воче», который начинает называться «Воче леттерариа». Новый редактор, де Робертис, и его друг, талантливый молодой критик Ренато Ceppa, делают последнюю ставку — на литературу. Планы и надежды изменить облик джолиттианской Италии заканчиваются крахом — они думают уже не о жизни, а только о литературе. Да, конечно, они остаются патриотами («Мы работали, работаем и будем работать для блага Италии», — пишет Ceppa), но, несмотря на войну и, быть может, даже в особенности из-за войны, все их мысли сосредоточены на искусстве. Именно в нем ищет Ceppa, разуверившийся во всем, последнее духовное прибежище и спасение. Надо признать, что накануне войны, когда националисты развивают бешеную деятельность и антидемократические силы решительно одерживают верх, слишком многие деятели культуры занимают пассивную и оборонительную позицию.
Правда, все это противоречиво. Де Робертис в программных статьях не только выступает против риторики, он пишет и о том, что хочет созидания; он мысленно обращается к де Санктису, призывает вернуться к лучшим традициям итальянской литературы. Но это повисает в воздухе. Время работает против них. Призывы к серьезной, скромной, вдумчивой литературной работе блекнут, атмосфера в стране становится все более напряженной. Италия вступает в войну. В 1915 г. Ceppa гибнет на фронте. Кроче считал его декадентом и причислял к «больным детям века». Он был необычайно талантлив: тонкий литературный критик, человек, обладавший исключительной интуицией, он, может быть, лучше, чем кто-либо другой, сумел выразить драму своего поколения: горечь, душевную боль, чувство тревоги, отрицание всех «официальных духовных ценностей, смутные надежды, которым не суждено было сбыться. После него остался один чрезвычайно выразительный документ: «Разговор писателя со своей совестью».
Гема «Разговора писателя со своей совестью» имеет непреходящее значение, ее можно определить иными словами: это тема добровольно взятых на себя нравственных и гражданских обязательств художника. Пройдут годы войны, кризисные для стольких представителей итальянской интеллигенции. Многие футуристы пойдут добровольцами на фронт. Маринетти будет посылать с фронта очередные свои манифесты. Д’Аннунцио станет летчиком. Но будут и другие писатели, такие, как бывший сотрудник «Воче» и «Лачербы» Пьеро Жайе (1884–1966), автор недооцененной в свое время сатирической эпопеи о Джино Бьянки и о бюрократизме государственной машины, которого тяжкий опыт войны сделает не только моралистом, но и — в будущем — антифашистом.
Приближалось начало новой исторической эпохи, когда судьбы мировой культуры и ответственность художника перед своей совестью и перед людьми приобретали новый смысл, новые измерения: приближался Октябрь 1917 г. и Великая революция в России.
ЛитератураИ. К. Полуяхтова
Литература Италии 1870–1917 гг. отражает сложные процессы, происходившие в социальной и идеологической жизни. Еще живы традиции романтизма Рисорджименто, складывается новое направление веризм (от слова «vero» — «истинный», «правдивый»), тяготеющее к социальному анализу действительности. В лучших произведениях поздних романтиков и веристов идет формирование реализма, оставшееся недовершенным.
Поздний романтизм имел талантливых приверженцев. Среди них Рафаэлло Джованьоли (1838–1915), гарибальдиец. Лучшее произведение писателя — его исторический роман «Спартак» (1874), рисующий восстание рабов в древнем Риме[848]. Впервые в итальянской литературе Джованьоли изобразил народ не только носителем справедливости и гуманности, но и как грозную, наступательную силу. Романтическим дыханием овеян образ вождя восставших Спартака, в котором писатель воплотил этический идеал эпохи Рисорджименто. Воинская доблесть, государственный ум, самоотверженность характеризуют Спартака-вождя. В герое Джованьоли обнаруживаются черты национального героя Италии Джузеппе Гарибальди, который в глазах писателя был достойнейшей фигурой в истории.
Традиции Рисорджименто заметны в творчестве Джозуэ Кардуччи (1835–1907), поэта, близкого к романтизму. Кардуччи в молодости также был гарибальдийцем, в 1870 г. он примкнул к рабочему движению и вошел в итальянскую секцию I Интернационала. Поэзия Кардуччи 70-х годов — гражданственная и патриотическая, ее сквозная тема — революционное освобождение страны[849]. Он славит Рисорджименто и его героев. Но в стихах поэта звучит и горечь от сознания незавершенности победы. Образ Италии дается в плане романтического гротеска: торжествующая и побежденная, отчизна, героев и гениальных мыслителей попала под власть ничтожных пигмеев, беззастенчиво грабящих ее.
О родина великих и могучих,
Каков удел твой? —
тревожно вопрошает Кардуччи, исполненный гнева и боли. Поэзия гарибальдийца требовательна в своих вопросах, обращенных к Италии настоящего и будущего.
Какую мысль ты миру подарила,
Италия? На лбу твоем прекрасном
О будущем каком гласит сиянье?
Слова, всегда исполненные пыла,
И мелочь дел!
В лирике 80–90-х годов Кардуччи несколько отходит от гражданской тематики. Он обращается к интимной лирике, философским и историческим темам