В первые десятилетия после национального объединения рабочий класс Италии ощутил резкое увеличение бремени капиталистической эксплуатации. Развертывавшийся в стране промышленный переворот ломал полупатриархальный уклад мелких предприятий, подчиняя рабочего казарменной дисциплине фабрики. Обилие дешевых рабочих рук, в избытке поставляемых деревней, позволяло предпринимателям перекладывать издержки политики свободы торговли на плечи рабочего класса, повышая конкурентоспособность итальянских товаров прежде всего за счет наступления на жизненный уровень трудящихся. Никакого законодательства об охране труда в Италии вплоть до 1886 г. не было. Длительность рабочего дня на предприятиях колебалась в пределах от 12 до 16 часов. Массовым явлением становилась с переходом к машинному производству эксплуатация женского и детского труда: к началу 70-х годов из 382 тыс. фабричных рабочих женщины составляли более 49 % (188 тыс.) и дети обоего пола более 23 % (90 тыс.)[421]. Женский труд оплачивался приблизительно вдвое, а детский — втрое дешевле мужского. Средний же заработок взрослого рабочего— мужчины в те годы не превышал 1,5–2 лир в день, что примерно соответствовало цене 4–5 кг хлеба.
Протестуя против хозяйского произвола и невыносимых условий труда, итальянский пролетариат делал свои первые шаги по пути классовой борьбы. Официальные статистические данные о забастовках при всей их неполноте отражают явное нарастание классовых конфликтов между трудом и капиталом в объединенной Италии: если за 1860–1869 гг. число забастовок по всей стране составило 132, то за последующие 10 лет оно поднялось до 553[422].
Итальянское законодательство тех лет относило забастовку к уголовно наказуемым действиям, и фабриканты всегда могли рассчитывать на прямую поддержку полиции и воинских частей против стачечников.
В огромном большинстве случаев стачки возникали стихийно, без какой-либо предварительной подготовки и заранее продуманной программы требований. Общества взаимопомощи, которые вплоть до конца 60-х годов оставались в Италии единственной формой организации рабочих, были мало пригодны для руководства забастовочным движением как по своей структуре (чаще всего они строились по территориальному, а не по профессиональному принципу), так и по своему идейному направлению.
В 60-е годы большинство итальянских рабочих обществ в идейном отношении находилось под влиянием Мадзини. Сторонники Мадзини выступали за активное участие рабочих организаций в политической борьбе, что и обеспечило им после бурных политических событий 1859–1860 гг. перевес в рабочем движении над умеренными либералами — поборниками полной аполитичности рабочих обществ[423]. Но Мадзини имел в виду лишь блок рабочих с революционным крылом буржуазии в борьбе за общедемократические цели (завершение национального объединения, завоевание республики), отводя рабочему классу подчиненную роль и не выдвигая перед ним самостоятельных политических задач.
Социальная программа, которую Мадзини предлагал рабочему движению, сложилась под воздействием мелкобуржуазного утопического социализма. Критикуя крупную капиталистическую собственность, Мадзини рассматривал ее как злоупотребление, которое может быть уничтожено без посягательства на институт частной собственности как таковой. Его идеалом был социальный тип мелкого буржуа, являющегося одновременно и собственником, и тружеником. Добиться более равномерного распределения собственности и открыть доступ к ней тем, кто ее не имеет, Мадзини рассчитывал с помощью реформы налоговой системы, организации дешевого кредита и т. п. мер, вполне укладывающихся в рамки буржуазных общественных отношений. Реализация этих проектов должна была, по мысли Мадзини, осуществляться на началах сотрудничества между буржуазией и пролетариатом и привести их интересы к полному согласию. Исходя из желательности «гармонии классов», Мадзини резко осуждал любые проявления классовой борьбы — в частности, забастовки.
Пока антагонизм между трудом и капиталом еще не приобрел в Италии отчетливого выражения и рабочий класс сохранял полу-ремесленный облик, подобные идеи находили в его среде довольно широкую поддержку. Но развитие крупной промышленности неизбежно должно было обнажить непримиримую противоположность материальных интересов тех классов, которые Мадзини звал к сотрудничеству. Повседневный опыт рабочих, стихийно становившихся на путь сопротивления капиталу, делал все менее убедительными для них мадзинистские рецепты разрешения социальной проблемы.
Постепенно рабочий класс Италии разочаровывался и в политической программе Мадзини. Активное участие в борьбе за национальное единство не принесло рабочим сколько-нибудь ощутимого улучшения их положения — наоборот, в новой Италии им жилось во многих отношениях хуже, чем раньше. Объективно исторические причины этого явления, коренившиеся в буржуазной классовой природе итальянской национальной революции и в специфических условиях эпохи промышленного переворота, могли быть уяснены рабочими массами лишь путем приобщения к научной социалистической теории. Но к концу 60-х годов этот процесс в Италии еще даже не начался, и тот факт, что непосредственно от национального объединения выиграла только буржуазия, воспринимался рабочими как результат обмана, жертвой которого они стали потому, что позволили увлечь себя на чуждый их действительным интересам путь политической борьбы.
Социально-политические идеи Мадзини все чаще подвергались критике и внутри самого лагеря мелкобуржуазной демократии — со стороны радикально настроенной молодой интеллигенции, прошедшей через опыт гарибальдийского движения и составлявшей левое крыло «Партии действия». Эта молодежь остро чувствовала несоответствие облика возникшей из Рисорджименто единой Италии тем идеалам, за которые она боролась, и искала ему объяснения.
Констатируя все более глубокий раскол итальянского общества на враждебные друг другу классы — буржуазию и пролетариат, левореспубликанские публицисты усматривали его причину в том, что в ходе Рисорджименто в Италии осуществилась лишь чисто политическая революция, не затронувшая социальной сферы. То, что утверждение в Италии буржуазных отношений как раз и было исторически обусловленным социальным содержанием Рисорджименто, ускользало от их понимания: в их представлении Рисорджименто в социальном плане должно было привести к уничтожению всякого гнета и неравенства и всеобщему благоденствию. Но, хотя эти ожидания были лишь романтической иллюзией, неудовлетворенность социальными итогами Рисорджименто помогла левым республиканцам верно подметить вполне реальный изъян политической программы и тактики Мадзини — игнорирование им коренных материальных интересов широких масс народа.
Исходя из своих представлений о нерешенности социальных задач Рисорджименто, левые республиканцы 60-х годов в отличие от Мадзини считали предметом первостепенной важности именно социальные, а не политические проблемы. Их позитивная программа в этой области восходила к тем же мелкобуржуазным утопическим идеям, влияние которых испытал и Мадзини. Но им было уже совершенно чуждо свойственное Мадзини предубеждение против социализма как такового — наоборот, с их точки зрения последовательный демократ не мог не быть социалистом.
Со второй половины 60-х годов в среде левореспубликанской молодежи стали зарождаться первые группы и кружки, которые открыто объявляли свою платформу социалистической. Идеи различных школ утопического социализма пропагандировались на страницах левореспубликанских периодических изданий — таких, как «Пролетарио» во Флоренции, «Либерта э лаворо» и «Либерта э джустициа» в Неаполе, «Плебе» в Лоди. Отсюда же исходили и первые сочувственные отклики, которые нашла в Италии деятельность I Интернационала.
Но обращавшаяся в своих исканиях к социализму радикальная интеллигенция была в 60-е годы очень мало связана с рабочими и стояла совершенно в стороне от их практической борьбы в защиту своих интересов. Такой отрыв от рабочего движения предопределялся самим характером взглядов этих первых итальянских социалистов: оставаясь на почве утопических теорий, они горячо сочувствовали страданиям пролетариата, но не могли разглядеть заложенной в нем способности освободить себя своими собственными силами. С другой стороны, начавшийся процесс высвобождения рабочих из-под влияния идей Мадзини не мог завершиться до тех пор, пока не закончилась полностью борьба за национальное единство и сохранялась почва для связанных с ней патриотических иллюзий в рабочих массах.
Решительный шаг вперед в развитии социалистического и рабочего движения в Италии был сделан после Парижской Коммуны и под ее непосредственным воздействием.
Итальянский пролетариат был захвачен мощным стихийным порывом солидарности с Коммуной, впервые почувствовав глубокую общность интересов со своими братьями по классу по ту сторону национальных границ[424]. Этим был открыт путь широкому проникновению в Италию идей I Интернационала, в котором рабочие массы увидели не только провозвестника единения пролетариев всех стран, но и гарантию грядущего торжества дела Коммуны. Резко отрицательное отношение к Коммуне и Интернационалу со стороны Мадзини привело к быстрому и окончательному упадку его влияния в итальянском рабочем движении и побудило сочувствовавшее социализму левое крыло мелкобуржуазной демократии к открытому разрыву с Мадзини. К началу 1872 г. в Италии насчитывалось — по данным социалистической печати — свыше 100 рабочих и демократических организаций, в той или иной форме заявивших о своей поддержке принципов Интернационала.
После Коммуны в Италии впервые стало широко известно имя К. Маркса. Летом 1871 г. молодой неаполитанский социалист Карло Кафьеро, незадолго до того вернувшийся из Лондона и лично знавший К. Маркса и Ф. Энгельса, приступил к переводу на