События развивались с головокружительной быстротой. 24 октября в Неаполе в театре Сан-Карло открылся фашистский съезд. Кроме делегатов в этот город со всех концов страны явилось около 40 тыс. фашистов. Речь Муссолини в день открытия съезда прозвучала ультиматумом по адресу правительства. «Мы хотим роспуска нынешней палаты, избирательной реформы и новых выборов. Мы хотим, чтобы государство вышло из состояния того шутовского нейтралитета, который оно держит в борьбе национальных и антинациональных сил… Мы хотим пять портфелей и комиссариат авиации в новом министерстве. Мы требуем для себя министерства иностранных дел, военное, морское, труда и общественных работ. Я уверен, что никто не сочтет эти требования чрезмерными[109].
Во второй половине того же дня 40 тыс. фашистов проходят перед стоящим на трибуне Муссолини. «Я торжественно заявляю вам, — говорит он, — что требование момента таково: или нам дадут власть, или мы возьмем ее, двинувшись на Рим (фашисты кричат: «На Рим! На Рим!»). Отныне речь идет о днях, а может быть даже о часах: необходимо путем одновременных действий во всех концах Италии взять за горло жалкие правящие круги»[110].
После выступления на параде фашистов Муссолини направляется в гостиницу «Везувий», где в узком кругу единомышленников принимается окончательное решение о фашистском выступлении. Мобилизация фашистов по всей стране была назначена на 27, атака главных центров — на 28 октября[111].
Из Неаполя Муссолини срочно отправился в Милан, а фашистский штаб по организации похода на Рим обосновался в Перудже. Однако вплоть до 28 октября, когда уже начался с разных сторон поход фашистских колонн на Рим, Муссолини продолжает вести переговоры о своем участии в правительстве. Факта решил уйти в отставку под давлением правых либералов во главе с Саландрой, который вел переговоры с Муссолини и надеялся сформировать свое правительство с участием Муссолини.
Ранним утром 28 октября Факта направился к королю с сообщением об отставке и с предложением подписать декрет о введении осадного положения. Этот декрет был написан еще накануне и ввиду чрезвычайной обстановки разослан даже на места. Нужна была, однако, подпись короля для того, чтобы официально объявить его стране. Казалось, Факта имел все основания рассчитывать на согласие короля с решением кабинета министров. Буквально несколько часов назад, вечером 27 октября, король, только что вернувшийся в Рим, заявил на вокзале встречавшим его министрам: «Рим следует защищать любой ценой»[112]. Что касается реального соотношения военных сил, то здесь ситуация была такова: всего мобилизованных фашистов было около 50 тыс., а правительственных войск только в Риме–12 тыс.[113] Разумеется, этого количества регулярной армии было вполне достаточно, чтобы рассеять отряды фашистов. Не кто иной, как генерал Бадольо, главнокомандующий итальянской армии, заявил в эти дни: «…Если фашисты переступят закон, я обещаю сразу же установить порядок. Пять минут огня, и все будет в порядке»[114].
Однако король отказался подписать декрет о введении осадного положения. Возможно, так никогда и не станет известным, о чем в это утро говорили король Виктор-Эммануил и Факта. Наверное, Факта не очень настаивал на подписании декрета, так как сам он еще не терял надежды стать во главе нового кабинета с участием фашистов. Король же, по-видимому, решил, что теперь, после отставки Факта, можно будет поручить формирование нового кабинета правому либералу Саландре, который благодаря своим контактам с Муссолини договорится с ним о компромиссном разделе министерских портфелей.
Утром 28 октября Муссолини находился в страшном волнении. Он не знал еще, что король отказался подписать декрет о введении осадного положения. Поэтому, струсив в последний момент, он едва не согласился на компромиссное разрешение кризиса путем сформирования правительства во главе с Саландрой и с участием фашистов. И только под давлением своих более энергичных сподвижников, которые едва не вырвали у него телефонную трубку во время разговора с Римом, он не дал окончательного ответа[115]. Несколько часов спустя, узнав об отказе короля подписать декрет о введении осадного положения, Муссолини вновь осмелел. На официальное предложение прибыть в Рим, чтобы участвовать в переговорах о формировании нового правительства, он отвечает категорическим отказом. Муссолини заявил, что прибудет в Рим только в том случае, если ему и «только ему» поручат сформировать новое правительство.
В полдень 29 октября адъютант короля генерал Читтадини сообщил Муссолини по телефону, что король решился предложить ему столь желаемое поручение. 30 октября в 10 часов 42 минуты, как повествует хроника тех дней, Муссолини сошел на перрон римского вокзала. В это время в город со всех сторон вступали уже колонны фашистов.
Первый период фашистской диктатуры
Хотя фашисты не встретили никакого сопротивления, они вели себя как на поле боя. Их вооруженные отряды биваками расположились на улицах и площадях Рима. Сам Муссолини, прежде чем отправиться к королю, переоделся в боевую фашистскую форму: черную рубашку, серо-зеленые брюки и краги. И уже совсем как в театре, он произнес при встрече с королем слова, которые, как ему казалось, войдут в историю: «Ваше величество, я прошу прощения, что явился в черной рубашке, но я едва только успел возвратиться с поля боя, обошедшегося, к счастью, без кровопролития. Я возвращаю вам Италию времен Витторио Венето, вновь возвеличенную победой. Остаюсь верным слугой вашего величества»[116]. По окончании часовой беседы Муссолини и Виктора Эммануила «восторженно настроенная толпа», как повествовала об этом фашистская хроника, требовала, чтобы они вышли на балкон. Мимо с победным фашистским кличем проходили отряды чернорубашечников.
На следующий день, 31 октября, было объявлено о сформировании нового правительства во главе с Муссолини. Это не было однопартийное фашистское правительство. Кроме Муссолини, который одновременно был и премьером и министром иностранных дел, из 13 министров только 3 были фашистами. Остальные принадлежали к различным течениям либералов и демократов, Народной партии, один был националистом, двое — высшими чинами армии и флота[117]. Однако, хотя правительство было объявлено коалиционным, члены его приглашались не в качестве представителей различных групп и партий, а персонально. Характерно также, что по крайней мере три новых министра были тесно связаны с руководящими кругами крупной промышленной и финансовой буржуазии[118]. Это должно было усилить доверие к новому правительству со стороны крупной буржуазии. Сразу после создания нового правительства Конфедерация промышленников в воззвании обещала ему поддержку[119].
Но правительство не получило еще вотума доверия со стороны парламента. Здесь у фашистов было менее 7 % представителей. Что если большинство проголосует против нового правительства? Наступает 16 ноября 1922 г. В этот день открывается сессия парламента — первая после фашистского переворота. На трибуну поднимается Муссолини. Он зачитывает правительственную декларацию. Это очень не походит на все то, что было раньше. С трибуны звучит не просьба о доверии, а речь победителя, сознательно построенная в форме монолога вождя. «Я мог бы воспользоваться победой, — говорит Муссолини. — Я мог бы превратить это темное и серое здание в солдатский бивак. Я мог бы разогнать парламент и образовать чисто фашистское правительство. Тем не менее я составил коалиционное правительство, но не для того чтобы получить парламентское большинство, — я в нем не нуждаюсь… Я составил коалиционное правительство, чтобы призвать на помощь истощенной Италии всех — независимо от партий, — кто хочет спасти ее… я не хочу править вопреки палате, коль скоро в этом нет необходимости. Но палата должна понять, что от нее самой зависит, жить ли ей еще два дня или два года… Мы требуем полноты власти, ибо хотим полной ответственности…»[120]
Все это было открытым вызовом и оскорблением парламента. Однако никто из демократических парламентариев не имел ни охоты, ни мужества, ни энтузиазма лечь костьми во славу демократического парламентаризма. Лишь социалист Модильяни, поднявшись, громко крикнул: «Да здравствует парламент!» Большинство же послушно и покорно выслушало речь Муссолини и даже аплодировало по ее окончании. Парламент приветствовал собственное уничтожение! Выпивая до дна чашу позора, он даже не находил ее особенно горькой. Эта атрофия вкуса усугубляла его позор, вскрывала всю глубину его падения.
Против доверия правительству голосовало 102 депутата: социалисты, коммунисты, часть республиканцев и членов сардинской Партии действия. За — 306[121]. Таким образом — и это было очень важно с формально-юридической точки зрения — новое правительство было узаконено парламентом. Соображения, которыми руководствовались либералы, демократы и члены Народной партии, голосовавшие за него, были в каждом отдельном случае разные. Общим было стремление быстрее нормализовать политическое и экономическое положение страны. «Трезвые политики» типа Джолитти рассматривали приход фашистов к власти как неизбежный результат объективно сложившейся обстановки. Они не теряли надежды, когда улягутся страсти, вновь овладеть положением. А пока что, по их мнению, было лучше проголосовать за правительство Муссолини, чтобы сохранить за парламентом хотя бы видимость высшего арбитра, ибо в противном случае за ним не осталось бы даже этой видимости.