На протяжении последних двух десятилетий демократическая и в особенности марксистская итальянская историография, смело ломая схемы, стремится переосмыслить всю историю современной Италии начиная с Рисорджименто. Это совершенно необходимо, чтобы понять, почему именно в Италии раньше, чем в других европейских странах, возник и утвердился фашизм. Говоря об истории итальянской культуры и общественной мысли, надо все время иметь в виду несколько очень важных обстоятельств. Во-первых, Италия католическая страна и церковь имеет в своем распоряжении громадные силы. Во-вторых, это страна, в которой, как во многих латинских странах, очень многие представители творческой интеллигенции активнейшим образом занимаются политикой, а не только «чистым искусством», и это равно относится как к прогрессивной, так и к реакционной части деятелей культуры. В-третьих, наконец, рабочее движение в Италии всегда отличалось инстинктивным и мощным стремлением к единству, но история сложилась так, что в решающие моменты и отнюдь не по вине организованных рабочих этого единства не было и последствия были катастрофическими.
Перемирие было подписано 4 ноября 1918 г. Еще в ходе войны начала складываться как политическая организация литературная группа футуристов. 20 сентября 1918 г. в Риме вышел первый номер ежедекадного (позднее — еженедельного) журнала «Рома футуриста», возглавлявшегося Марио Карли, Марио Маринетти и Эмилио Сеттимелли; в подзаголовке значилось, что новый журнал — «орган политической партии футуристов», а из короткой заметки на третьей полосе явствовало, что такая партия будет создана немедленно после окончания войны. В этом же номере была изложена программа журнала, а также помещен манифест будущей футуристической партии.
Программа повторяла уже известные положения футуризма как культурного и политического движения, манифест был интереснее. В нем было 11 пунктов и выдвигался лозунг «революционного национализма». Первый набросок этой программы был опубликован еще 11 февраля за подписью Маринетти, по-видимому, в каком-то незначительном футуристическом издании. «Гридо дель пополо» явно получил экземпляр, так как и Грамши 16 марта 1918 г. откликнулся заметкой «Кавур и Маринетти». Программа представляется Грамши просто-напросто перепевом либеральной программы Кавура, а о футуристах он отзывается иронически: «Маринетти и его банда обезьян»[755].
Полный текст манифеста с цензурным пропуском в том пункте, где выражаются самые яростные антиклерикальные взгляды, опубликован был в книге Ренцо Де Феличе. В манифесте — апология национализма, некоторые существенные социальные требования. Особый абзац посвящен взаимоотношениям создаваемой политической партии и художественного футуристического движения. «Футуристическая политическая партия, которую мы сейчас основываем и организационно оформим после войны, будет совершенно обособленной от художественного футуристического движения. Это последнее будет продолжать свое дело омоложения и укрепления итальянского творческого гения. Художественное футуристическое движение неизбежно оказывается впереди медленной восприимчивости народа. Поэтому оно остается авангардом, зачастую сталкивающимся с противодействием большинства, которое не может понять его изумительных открытий, резкости его полемических выражений и безрассудно смелых порывов его прозрений. Футуристическая политическая партия, напротив, понимает насущные потребности и точно отражает самосознание всего общества в его гигиеническом (это один из старых и наиболее гнусных лозунгов футуристов: «война — единственная гигиена мира!» — Ц. К.) революционном порыве. К футуристической политической партии смогут примкнуть все итальянцы, мужчины и женщины любых классов и любого возраста, также и те, кто не имеет склонности к каким бы то ни было художественным и литературным концепциям[756].
Все это было принято не очень серьезно; префект города Рима писал в донесении, что на отношение к манифесту повлияли «все экстравагантности, отличавшие в прошлом футуристическое искусство и литературу». Однако уже в декабре 1918 г. в различных городах Италии начали организовываться футуристические фаши, а в феврале 1919 г. их насчитывалось около 20. Футуристам удалось установить связи и обеспечить свое влияние среди ардити. Марио Карли, один из редакторов «Рома футуриста», уже в первом номере журнала обращался к ардити с призывом: «Ко мне, «черные петлицы»!»[757]. Футуристы старались и небезуспешно — установить параллель между ардити военного времени и футуристами мирного периода. По мнению Ренцо Де Феличе, футуристы в социальном и идеологическом отношении представляли довольно однородную массу; среди них было много буржуа, получивших университетское образование. Напротив, ардити были разнохарактерной группой, они происходили почти из всех классов населения, и, за немногим исключением, их культурный уровень был очень низким. Их объединяло физическое мужество, презрение к смерти — «анархиствующий индивидуализм». В 1919–1920 гг. большинство ардити примыкало к футуристам, даннунционистам и фашистам. Однако из рядов бывших ардити вышли и антифашисты.
В первой ассамблее, созванной Муссолини 23 марта 1919 г. в Милане в особняке на площади Сан-Сеполькро, участвовали Маринетти и некоторые другие футуристы. Как известно, с этого дня ведет свою историю организация «Фашистские боевые отряды». Маринетти принимал активное участие и в выработке «программы Сан-Сеполькро», которая была опубликована 28 августа 1919 г. Программа во многих пунктах напоминала программу футуристической политической партии и казалась бы революционной, не будь в ней требований интервенционистского порядка. Фашизм использовал недовольство бывших фронтовиков. Еще во время войны Муссолини писал, что аристократию завтрашнего дня составят люди, сидящие сегодня в окопах. Когда к власти придут те, кто вернется с фронта, они дадут новый смысл всем понятиям. Изменятся понятия республики, демократии, радикализма, даже социализма. «Это может быть, например, антимарксистский и национальный социализм. Миллионы тружеников, которые вернутся к бороздам на полях после того, как бороздили траншеи, осуществят синтез антитезы: класс и нация».
В одном ряду с футуристами и ардити, с организаторами первых фаши (хотя полный знак равенства между ними ставить нельзя) стоят даннунцианисты. Д’Аннунцио продолжал пользоваться громадной популярностью в некоторых слоях итальянского населения; во время войны он регулярно сотрудничал во влиятельной газете «Коррьере делла сера», занимавшей интервенционистскую позицию. Одному итальянскому деятелю принадлежит меткое определение фашизма: это реставрация господства аграриев и капиталистов под аккомпанемент патриотической литературы в стиле Д’Аннунцио и шумовых эффектов Маринетти. За рамки этой статьи выходит история о том, как Д’Аннунцио 12 сентября 1919 г. во главе отряда своих легионеров высадился в Фиуме (теперь — Риека) и захватил там власть. Антонио Грамши в заметке «Национальное единство», помещенной в туринском еженедельнике «Ордине нуово», определил социальную суть этой авантюры[758].
Внешне отношения между Муссолини и Д’Аннунцио представлялись самыми сердечными, но как предполагают многие итальянские историки, Муссолини страшился конкуренции Д’Аннунцио, пользовавшегося популярностью и внутри фашистской партии» Некоторые открыто заявляли, что «вождем фашизма должен быть Д’Аннунцио, а не Муссолини». Однако, как мы знаем, история сложилась иначе. Что касается Маринетти, то в лице Муссолини он встретил соперника, превосходившего его и умом, и политической хваткой, и умением использовать рекламу. Звезда Маринетти закатывалась: Муссолини больше импонировал тем, кто, не желая ограничиваться громогласными манифестами, расчищал путь к захвату власти кинжалом и дубинкой.
Вскоре после «ассамблеи Сан-Сеполькро», в апреле 1919 г., в Риме вышел первый номер ежемесячного литературного журнала «Ронда». Об атмосфере того времени хорошо написал один молодой итальянский литературовед: «Итальянская буржуазия находится в состоянии полнейшего кризиса, но у нее есть еще оружие, которое можно будет пустить в ход в решающий момент. В плане культуры это оружие — даннунцианизм и футуризм; именно они в худших своих проявлениях выражают идеологию зарождающегося фашизма»[759]. Вся литературная атмосфера в Италии отравлена благодаря их давящему, разлагающему присутствию и влиянию. И вот возникает такой журнал, как «Ронда». Это — окоп, траншея, здесь хотят укрыться литераторы, деятели культуры, «та буржуазная интеллигенция, которая не дошла еще до того, чтобы восстать против своего класса, но в то же время отказывается принимать участие в авантюре какого бы то ни было рода и находит себе оправдание в том, что превыше всего ставит искусство, понимаемое как стиль»[760].
«Ронда» в первом же номере четко сформулировала свою программу: решительная оппозиция к «вочеанскому неоромантизму», к даннунцианистам и футуристам. С окончанием войны кончилась и длительная полоса культурной изоляции. Страна бурлит. Группа деятелей культуры, объединившаяся вокруг «Ронды» (журнал возглавил поэт Кардарелли, бывший сотрудник «Марцокко» и «Воче»), стремится обрести какую-то стройную систему духовных ценностей, которые смогут дать точку опоры в окружающей зыбкой и сложной реальности. Эти духовные ценности рондисты хотят найти в возрождении классицизма, они обращаются к Петрарке, Леопарди, Мандзони. Рождается концепция самодовлеющей литературы, вопросы стиля выдвигаются как первостепенные. «Ронда» не желает заниматься ни политикой, ни общественной моралью.
«Ронда» выходила до 1922 г. и последовательно проводила свою литературную программу, противопоставляя риторике и низкопробному развлекательному чтиву, наводнявшему книжный рынок, серьезную отечественную и переводную литературу. И в этом заслуга «Ронды».