Особо надо сказать о творчестве писателя и социального реформатора Данило Дольчи, лауреата Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами». С литературной точки зрения его книги — продолжение лучших и благороднейших традицией неореализма. Как писатель, как общественный деятель и как человек Дольчи может служить примером самого высокого impegno. Роль Дольчи в борьбе за создание сколько-нибудь сносных условий человеческого существования для сицилианских крестьян, его борьба против мафии, его расследования и анкеты, голодовки, его бесстрашие и целеустремленность поразительны.
Говоря о развитии литературного процесса в Италии в конце 50-х — первой половине 60-х годов, надо отметить сильнейшее влияние русской классики, в особенности Гоголя и Достоевского. Гоголевские традиции особенно сильны у многих писателей, пытающихся осмыслить «неокапиталистическую» действительность. Среди них много одаренных прозаиков: Карло Монтелла, Нино Палумбо, Аугусто Фрассинетти, Лючио Мастронарди. Есть и несколько очень интересных поэтов, в частности Витторио Серени и Джованни Джудичи. Тонкими поэтическими средствами пытаются они приподнять завесу над миром, стремящимся превратить человека в вещь, и противопоставить громадной власти этого мира высшие нравственные и художественные ценности.
Еще в середине 50-х годов журнал «Оффичина» заговорил о «неоэкспериментализме». В февральском номере за 1956 г. этот термин впервые выдвинул Пазолини в статье «Стилистическая свобода». По его мнению, в современной итальянской литературе существуют две основные группы: неореалисты и неогерметики. Новое движение неоэксперименталистов Пазолини делил на две подгруппы. Первая из них, так сказать, расшатывает основы неореализма и неогерметизма, действуя отчасти «изнутри». Вторая состоит из «чистых эксперименталистов», которые, по убеждению Пазолини, отличались такой лингвистической одержимостью и таким напором, что могли стать силой «разрушения и анархии», а может быть, и подлинными новаторами.
В 1957 г. бывший герметик Лючано Анчески стал главным редактором нового миланского журнала «Верри», который интересовался преимущественно лингвистикой, философией, эстетикой и поэзией. В конце 50-х — начале 60-х годов в Генуе, Флоренции, Болонье и других городах возникли журналы, занимавшиеся вопросами искусствознания и эстетики. В эти годы постепенно подготовлялась почва для предстоявшего объединения неоавангардистов. Именно журнал «Верри» был ядром, из которого в октябре 1963 г., после конгресса в Палермо, торжественно открытого Лючано Анчески, организационно оформилась «Группа 63».
Возникновение «Группы 63» ознаменовалось большим шумом и яростными спорами, причем тон этих споров носил такой острый характер, что выходил за рамки обычных творческих дискуссий. Внутри самой «Группы 63» также не было единой точки зрения по основным вопросам развития левой итальянской культуры. Эти противоречия выявились уже на конгрессе в Палермо. Один из видных участников «Группы 63», Альфредо Джулиани, считал, что общепризнанное разделение литературы на традиционную и авангардистскую не вполне точно, так как в терминах не отражено самое главное различие: отношение к языку. Литература авангарда движется и развивается внутри тройственной стихии языка, существующей сейчас в Италии: традиционный литературный, современный литературный и общеупотребительный разговорный. По мнению Джулиани, авангардистские течения возникают тогда, когда люди отказываются признавать правильными общепризнанные истины и начинают совершенно по-новому воспринимать все явления, происходящие в мире. Иными словами, наступает момент, когда «нормальное» на самом деле становится «нереалистическим». Кроме того, согласно Джулиани, в то время как традиционная литература основывалась на постижении жизни, авангардистская — основывается на воображении.
Другой лидер «Группы 63» (может быть, играющий в ней самую видную роль), Эдоардо Сангуинетти, считает себя марксистом. По вопросам теории он выступал много раз, анализируя связи неоавангардии с так называемым историческим авангардом, пытаясь определить социальные корни новых течений. Однажды он написал, что «авангардия основана на двух главных элементах: героико-патетическом и циническом, но в исторической действительности оба эти элемента прочно объединены, ибо — структурно и объективно — они являются одним и тем же»[789]. Сангуинетти заявил также, что авангардию нельзя рассматривать и осознавать «с точки зрения непосредственно классовой, т. е. прямо политической» и надо учитывать как эстетические и психологические, так и практические факторы. Отчасти солидаризируясь с Джулиани, Сангуинетти неоднократно заявлял также, что буржуазная идеология точно установила границы «нормального», «рационального» и «иррационального», к которому относятся капризы воображения, мечты и безудержная игра фантазии.
Авангард, заявляет Сангуинетти, даже рискуя показаться «патологическим», непримиримо относится к традиционно-эстетичеким нормативам, связанным с буржуазным обществом. К новому понятию реализма, добавляет он, можно прийти, лишь совершенно отказавшись от так называемой нормальности и ее эстетических канонов. Марксистская рациональность, по убеждению Сангуинетти, не является пассивным преемником буржуазной рациональности, и создание новой идеи рационального надо считать самой срочной задачей современной философии. Авангард же должен способствовать решению этой задачи в области языка.
Еще один видный деятель «Группы 63», Анджело Гульельми, считает, что авангард нельзя рассматривать как новую литературу, противостоящую старой, но как единственную существующую сейчас литературу. По убеждению Гульельми, все шкалы ценностей, на которые пытается в наше время опереться интеллигенция, оказываются несостоятельными и лживыми. Все эти ценности надо решительно отвергнуть, освободить сегодняшнюю реальность от Истории и все начать с нуля. Таким образом, какая-то часть итальянских неоавангардистов выдвинула теорию «Большого нуля» и, в соответствии с нею, был провозглашен отказ от impegno. В частности, перечеркивалось искусство неореализма, которому ставили в упрек «излишнюю уверенность» и «склонность к морализированию». Некоторые неоавангардисты яростно выступали против «роли идеологии» вообще.
Один из интереснейших писателей, входивших в «Группу 63», Франческо Леонетти, возражая против резкого противопоставления периода impegno в литературе периоду неоавангардизма, утверждал, что существует общность многих проблем, стоящих перед художниками разных направлений, но существует и разница в перспективах. Леонетти в одной из очень значительных своих статей «Надуманное разрушение» писал, что итальянская культура переживает сейчас смутный период: литература находится в состоянии брожения, частичного распада, ищет нового измерения реальности, нового содержания. Леонетти считает, что именно неоавангардизм занимает первое место в теоретических изысканиях и должен был бы быть первым в осуществлении новых задач, стоящих перед литературой. Он задумывается над тем, каково должно быть impegno в новой исторической обстановке, сложившейся в Италии.
В одной из статей Леонетти с некоторым ядом писал о том, что его коллеги подражают «всем авангардам XX в., смешанным вместе, как коктейль».
Итальянские авангардисты склонны к теоретизированию. За годы, прошедшие после встречи в Палермо, вышло несколько антологий, чтение которых только подтверждает впечатление, что движение в высшей степени пестрое: наряду с серьезными исканиями нового поэтического языка «эксперименталисты» зачастую забираются в такие дебри феноменологии, структурной лингвистики, увлекаются такими терминами, производящими впечатление шифра, что многие итальянские критики заявляют, что это «эзотерический язык», доступный лишь посвященным. В одной из сравнительно ранних программных статей «Группы 63» участники ее сравнили свое движение с автобусом, куда вошли самые разнообразные люди и осталось еще, быть может, несколько незанятых мест: «Все мы — Авангард, либо Не Упустить Автобус, Пока Еще Есть Время». В развязности этой декларации чудится та самая провинциальность, которая является исконным бичом итальянской культуры и с которой неоавангардисты, как они все время провозглашают, хотят бороться.
После конгресса в Палермо прошло уже немало лет, достаточных для того, чтобы новое течение проявило себя не только декларациями, но и художественной продукцией. Говоря несколько схематически, можно сказать, что среди неоавангардистов есть интересные поэты; может быть, некоторые писатели «Группы 63» острее, чем традиционалисты, чувствуют необходимость обновления литературного языка. Романы, которые мы прочли до сих пор («Итальянское каприччо» и «Игра в кости» Сангуиннетти, «Блудная дочь» Аличе Черезы и еще кое-что), это, строго говоря, — «антироманы», к тому же претенциозные. Неоавангардисты нападают решительно на всех писателей-традиционалистов среднего поколения, духовно сформировавшихся в атмосфере impegno, на что те подчас реагируют не менее резко, заявляя, например, что участники «Группы 63» только подражают другим, настоящим «славным авангардам», что среди них нет ни одного человека с ярко выраженной творческой индивидуальностью и что вообще они играют в литературную игру. Кроме того, уже в первые месяцы после встречи в Палермо многие органы печати сходились на том, что участники «Группы 63» стремятся к очень реальным и практическим целям, хотят захватить ключевые позиции в издательствах и редакциях, в культурной индустрии. Сейчас «Группа 63» фактически уже распалась.
Марксистская мысль у нас и за рубежом с пристальным вниманием относится к сложным явлениям, которые происходили в европейской культуре в конце XIX и первых десятилетиях нашего века. Объективный, научный, марксистский анализ авангардистского искусства, обстоятельства и причины его возникновения, периодизация, связь этих явлений с кризисом буржуазной культуры представляют не только научный интерес, они важны и для сегодняшнего дня. Вульгарная критика (когда валили в одну кучу самые разнородные течения и приклеивали на них этикетку) давно уже стала невозможной. Разумеется, каждый из так называемых классических авангардов объяснялся не простым изменением вкусов — вопреки тому, что часто утверждают формалисты, — а целым рядом исторических и идеологических причин.