Б. Л.).
Со своей стороны Ватикан решил начать переговоры с Муссолини лишь после того, как убедился в силе его диктатуры. На решение Ватикана повлияло и то, что Муссолини в отличие от либералов не требовал никаких гарантий для сохранения светского характера итальянского государства. Напротив, Муссолини неоднократно говорил о своем стремлении придать государству религиозный оттенок, о «католической миссии» итальянского народа и т. п. В общем атмосфера для переговоров, начавшихся еще в августе 1926 г., была весьма благоприятной. И если тем не менее они длились два с половиной года, то это объяснялось не столько какими-либо серьезными разногласиями, сколько стремлением разрешить весь сложный и запутанный исторический комплекс взаимоотношений между церковью и государством в Италии.
Соглашение о примирении между церковью и государством в Италии было подписано Муссолини и личным представителем папы кардиналом Гаспарри в феврале 1929 г. Оно получило название «Латеранского соглашения» по имени места их подписания. Это соглашение состоит из трех документов: Политический трактат, Финансовая конвенция и Конкордат.
Главным пунктом Политического трактата было признание Италией государства Ватикан (небольшой части территории Рима} под верховным суверенитетом святого понтификата, с одной стороны, и признание этим последним королевства Италии во главе с династией дома Савойя, — с другой. Бесспорно, что реальное значение имело только первое, т. е. признание Италией Ватикана в качестве суверенного государства. Что же касается признания Ватиканом Италии, то она и без этого признания была общепризнанным государством и бесспорным субъектом международного права. «Этот факт, — писал Канделоро, — имел преимущественно формальное значение, но с исторической точки зрения был положительным, ибо устранял некоторое недоверие в отношении итальянского государства, которое, хотя в гораздо меньшей степени, чем в эпоху Рисорджименто, могло еще оказывать известное влияние на католиков, особенно послушных воле святого престола»[207]. Общеисторический аспект соглашения не исключает, разумеется, его конкретно-исторического значения. Поскольку носителем государственного суверенитета в момент подписания соглашения выступало фашистское государство, то признание церковью итальянского государства объективно, означало признание фашистского государства.
Таким образом фашизм мог извлечь и действительно извлек большую выгоду из этого акта признания итальянского государства Ватиканом. Цена, заплаченная фашизмом за эту полученную им выгоду, не ограничивалась исключительно только признанием суверенитета государства Ватикан. В общем-то это не было сколько-нибудь большой Жертвой, учитывая мизерность территории государства Ватикан и его уж многолетнее существование де-факто. Гораздо более поразил современников тот факт, что, согласно финансовой конвенции, фашистское государство обязалось выплатить Ватикану огромную по тому времени сумму в 750 млн. лир наличными и в 1 млрд. лир ценными бумагами. Фашисты тем самым обязались выплатить долги, вытекавшие из давних обязательств итальянского государства в отношении Ватикана и накопленные за все годы отказа его от официальных сношений с представителями государственной власти.
Но ни признание государства Ватикан, ни огромная денежная сумма, которая должна была быть ему выплачена, не были главной ценой, заплаченной фашистами за примирение государства с церковью. Главной ценой был Конкордат. Согласно этому документу, церковь получала преобладающее влияние в школе и в области брачно-семейного законодательства, государство обязывалось закрыть доступ к ряду должностей священникам-вероотступникам, следить за тем, чтобы в Риме не происходило ничего такого, что противоречило бы «священному характеру вечного города», и т. д. Таким образом Конкордат ограничивал в ряде областей юрисдикцию государства и глубоко задевал его светский характер. «Положение, создавшееся в результате заключения Конкордата, — писал Канделоро, — характеризовалось, несомненно, переходом государства на менее передовые, менее современные идеологические позиции, к менее передовым и менее современным правовым институтам, чем те, которых оно добилось к концу Рисорджименто»[208].
Таким образом фашистское государство добилось для себя выгоды ценой серьезных уступок за счет позиций, завоеванных итальянским государством в целом в течение целой исторической эпохи, прошедшей под знаком Рисорджименто. Но фашисты изображали себя подлинными наследниками Рисорджименто. Они выступали в роли борцов за могущество государства, вышедшего из Рисорджименто. И в их расчетах далеко не последнюю роль играло использование всемирно-исторической миссии католицизма для усиления позиций итальянского государства на внешнеполитической арене, иначе говоря для осуществления целей итальянского империализма. Это было еще одним из аспектов Латеранских соглашений, тем более что после вынужденной умеренности первых лет своего правления фашисты стали переходить ко все более агрессивной внешней политике.
Одним из важных результатов такого рода активизации итальянской внешней политики было обострение империалистических противоречий между Италией и Францией. Эти противоречия восходили своими корнями еще к дофашистскому периоду, когда между двумя «латинскими сестрами» на базе столкнувшихся между собой империалистических интересов развернулось соперничество за влияние на Балканах, господство на Средиземном море, преобладание в Тунисе и других африканских колониях. На Балканах итальянской политике окружения Югославии французы противопоставили политику, сформулированную в лозунге «Балканы — для балканских народов». За этим лозунгом скрывалась борьба Франции против проникновения Италии в Албанию и за усиление Югославии как противовеса Италии и как проводника французского влияния в странах Балканского полуострова. Эта борьба между Италией и Францией на Балканах, как и борьба по вопросу о притязаниях Италии на обеспечение своих интересов во французском Тунисе и на расширение границ своей колонии Ливии, пока что не вышла из сферы дипломатических переговоров и закулисных сделок, но была уже чревата взрывом. Способствовало обострению итало-французских противоречий и то, что значительная часть итальянской антифашистской эмиграции обосновалась во Франции: французская дипломатия пыталась использовать это обстоятельство как козырь в своей политической игре, чем особенно досаждала фашистскому правительству Муссолини. Как писала французская газета «Тан»: «…Проблема политической эмиграции рассматривается в общей системе франко-итальянских отношений как очень существенный вопрос»[209].
В значительной мере на почве антифранцузской устремленности итальянской внешней политики в 1924–1926 гг. происходит сближение между Италией и Англией. То же самое можно сказать об укреплении связей между Италией, с одной стороны, Болгарией и Грецией, — с другой. Обе эти балканские страны имели серьезные противоречия с Югославией, что и пыталась использовать итальянская дипломатия в борьбе против французского влияния на Балканах, осуществляемого главным образом через Югославию. Итальянской дипломатии удалось обеспечить широкое проникновение политического и экономического влияния Италии в Албанию и фактически подчинить себе во многих отношениях эту страну, превратив ее в главный плацдарм на Балканах. Расширение итальянского влияния на Балканах настораживает Англию, и в 1927–1928 гг. намечается некоторое охлаждение англо-итальянских отношений. В конечном счете агрессивные устремления фашистской Италии становились все более явными, и это усиливало ее противоречия не только с Францией, но и с другими великими державами.
2. Усиление империалистических тенденций фашистской Италии Г. С. Филатов
Мировой экономический кризис и Италия
Экономическое положение Италии в 1929 г. значительно улучшилось по сравнению с предыдущими годами фашистского режима. Увеличилось производство почти всех видов сельскохозяйственных продуктов, в промышленности были достигнуты рекордные показатели по электроэнергии и стали, искусственному шелку и многим видам химических продуктов. Однако в самые последние месяцы года положение резко изменилось. Крах цен на нью-йоркской бирже оказал свое влияние на положение во всех странах Европы, в том числе и в Италии.
В связи со снижением покупательной способности на основных внешнеторговых рынках начал резко снижаться объем экспорта. За три года — с 1929 по 1932 — он упал с 14 до 6 млрд. лир. Стране не хватало средств для того, чтобы оплачивать иностранные товары, в которых нуждались ее промышленность и сельское хозяйство: за те же три года объем импорта сократился с 21 до 8 млрд. лир.
От сокращения объема внешней торговли особенно пострадала текстильная промышленность, производство которой за первые три года кризиса упало почти на одну четверть, и те отрасли сельского хозяйства, которые работали на вывоз.
Кризисные явления довольно быстро распространялись на отрасли хозяйства, менее связанные с внешним рынком: вскоре упадок стал всеобщим. В апреле 1930 г., выступая на совете фашистских корпораций, Муссолини отмечал основные аспекты кризиса в Италии: увеличение числа опротестованных векселей, рост банкротств, увеличение безработицы, сокращение государственных доходов.
Своего апогея в промышленности кризис достиг в 1932 г. По данным итальянской Конфедерации промышленников в этом году общий объем промышленного производства составил 72,2 % от объема 1929 г., а в 1935 г., к началу войны в Эфиопии, достиг лишь 81 %[210]. В 1932 г. из 2939 промышленных компаний с капиталом более миллиона лир 1216 компаний работали в убыток. По официальным данным, число безработных в 1933 г. превысило миллион, увеличившись в три раза по сравнению с 1929 г.