Италия во Второй мировой войне
В Первую мировую войну Италия вступила совершенно неподготовленной. Ко Второй мировой войне она была еще менее готова.
В одном из своих официальных заявлений Бенито Муссолини торжественно утверждал, что итальянская армия насчитывает 8 млн хорошо вооруженных солдат. Однако если оставить в стороне вопрос о столь очевидном преувеличении — ведь в начале конфликта под ружье было поставлено не более 1 млн человек, — то нужно иметь в виду, что в современной войне нельзя было победить при помощи одних лишь штыков и даже винтовок модели 1891 г., которыми вооружались итальянские солдаты еще со времен первой войны в Африке. Армия испытывала острую нехватку танков, которых насчитывалось всего 400, да и те отнюдь не отвечали современным стандартам. Не хватало боевых самолетов: их количество не превышало 1400 единиц, к тому же в подавляющем большинстве это были устаревшие типы машин, непригодные для боевых операций. Армия испытывала также недостаток и в снабжении, которого могло хватить не более чем на 60 дней войны.
Впрочем, Муссолини понимал, что Италия совершенно не готова к войне. Такая самонадеянность объяснялась просто: он был убежден, что война быстро закончится и Англия разделит судьбу Франции. Дуче овладела мысль о возможности сесть за стол переговоров среди держав-победительниц, но для того, чтобы заставить своего более могущественного союзника уважать себя, необходимо было одержать хотя бы несколько побед на фронтах. Ориентация на Германию оказалась, таким образом, весьма удобной и своевременной, хотя в глубине души Муссолини никогда не питал особой симпатии к немцам и их фюреру, в отношении которого он даже испытывал настоящий комплекс неполноценности. Действительно, при встрече двух глав государств дело в большинстве случаев сводилось к тому, что Гитлер произносил речи, лишь изредка прерываемые робкими репликами дуче. Все осложнялось еще и тем, что хотя Муссолини считал себя неплохим знатоком немецкого языка, но манера Гитлера говорить была, по-видимому, особенно трудной для восприятия. И все же, поскольку победа Германии казалась неизбежной, дуче должен был преодолевать все симпатии и антипатии, подавлять в себе чувство обиды и унижения — и при этом делать все возможное, для того чтобы сохранить автономию в вопросах текущей политики и военной инициативы, чтобы в момент подписания мирного договора оказаться в наиболее выгодном положении. Иначе говоря, речь шла о проведении «параллельной» с Германией военной кампании, в которой Италия ставила свои цели и рассчитывала лишь на собственные силы. Именно такого рода соображения заставили Муссолини отдать приказ о начале бесполезного и непопулярного наступления на фронте в районе Западных Альп всего за 100 часов до подписания перемирия с Францией[457]. Это наступление оказалось, впрочем, не только первым и к тому же бесславным эпизодом «параллельной войны», но и первым очевидным свидетельством полной неподготовленности армии Италии.
В дальнейшем «параллельная война» велась в Восточной Африке, где итальянским войскам удалось захватить территорию Британского Сомали, и в Ливии, когда в ходе удачно проведенного наступления под командованием Родольфо Грациани они взяли Сиди-Баррани[458]. В Средиземном море произошло множество сражений, завершавшихся с переменным успехом в пользу одной из сторон. Военно-морской флот Италии, давно уже занимавший более умеренную позицию в отношении фашизма, одержал ряд доблестных побед. Но поскольку военные мощь и потенциал Германии были огромными, а ее престиж на международной арене — пока еще высоким, то для того, чтобы проводить самостоятельную политику и чувствовать себя независимой, Италии требовалось нечто совсем иное. Оккупация Румынии немецкими войсками в октябре 1940 г. вызвала раздражение Муссолини, заставила его действовать без промедления и развернуть военно-политическую акцию, которую он планировал уже давно и в отношении которой его германский союзник с самого начала высказывал недоумение, — вторжение в Грецию. Однако это военное предприятие было настолько непродуманным и оказалось столь небрежно и плохо подготовленным (а лучше было бы сказать — простой импровизацией), как редко случалось в истории войн, что быстро подтвердили результаты вторжения. Военная кампания, которая была задумана Муссолини как легкая, почти увеселительная прогулка, обернулась на деле тяжелейшим поражением. Просто удивительно, что итальянские войска сумели удержаться в Албании в условиях контрнаступления на греческом фронте. Солдаты горнострелковых частей, обутые в сапоги на картонной подошве, часто полураздетые, лишенные зимнего обмундирования, тысячами погибали от обморожения в горах Греции. Именно тогда и родилась одна из самых грусных военных песен, которая, подобно немецкой «Лили Марлен», казалась печальной предвестницей поражения.
Между тем военные действия разворачивались неудачно и на других фронтах. После торпедной атаки 11 ноября 1940 г. эскадрилья ВВС Великобритании нанесла тяжелейшее поражение итальянскому флоту, стоявшему на рейде у Таранто. Одновременно английские войска перешли в наступление в Ливии и 16 февраля 1941 г. захватили Бенгази. В Восточной Африке дела также начали ухудшаться, и чем дальше, тем больше становилось очевидно, что потеря Эфиопии будет неизбежной, как это вскоре и произошло.
Внутри Италии ситуация складывалась отнюдь не лучше. Была введена жесткая карточная система на продукты питания и на предметы первой необходимости, что, впрочем, не затрагивало привилегированные слои общества, и в первую очередь фашистских иерархов, поскольку их вполне устраивали возможности, предоставлявшиеся «черным рынком». Сыновья из обычных семей отправлялись в качестве пушечного мяса на бойню в Ливию или Грецию, а папенькины сынки из семей партийной элиты всегда находили лазейки, чтобы уклониться от военной службы и отправки на фронт. С каждым днем возрастала экономическая зависимость от Германии, особенно в отношении импорта промышленного сырья. Эта подчиненность, а также целый ряд военных поражений приводили к полной потере надежды на возможность ведения «параллельной войны». Судьба Италии полностью зависела теперь от могущественного союзника, а ее роль в альянсе с Германией становилась все более похожей на роль дублера, т. е. делалась скромнее и подчиненнее.
С первых месяцев 1941 г. война вступила в новую фазу, но Италия к тому времени оказалась в полной политической и военной зависимости от Германии. Победоносное наступление немецких войск на греческом фронте и в Югославии перечеркнуло надежды итальянцев и расстроило их старые планы утверждения гегемонии Италии на Балканах. Захват Италией Любляны, создание королевства в Хорватии, провозглашение там монарха из Савойской династии (где он, кстати, так никогда и не воцарился)[459] — все это, безусловно, было ничтожной компенсацией за понесенные страной потери. В дальнейшем назначение немецкого генерала Роммеля на пост командующего объединенными германо-итальянскими войсками в Ливии и их молниеносное продвижение до Соллума оказались печальным подтверждением того факта, что немецкое командование в армии занимает главенствующие позиции, а итальянское командование должно ему подчиняться. Наиболее очевидным проявлением этого подчинения стало требование об отправке итальянского экспедиционного корпуса в СССР.
Нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. и вступление США во Вторую мировую войну в декабре того же года положили начало новому этапу войны, когда наступил перелом и военная фортуна все более поворачивалась спиной к державам «оси». Осенью 1942 г. ощущение грядущего неизбежного поражения становилось уже неотвратимым. Победа английских войск в битве при Эль-Аламейне в октябре 1942 г. и высадка американских войск в Северной Африке в ноябре того же года породили надежду на то, что война, которая с переменным успехом велась в Ливии и Египте в течение двух лет, уже подходит к концу. Все проблематичнее было ожидать пополнения войск в Северной Африке. Долгая война, которая до сих пор с переменным успехом велась между итальянским и английским флотом в Средиземноморье, теперь явно близилась к завершению в пользу последнего, имевшего очевидное преимущество в радиолокационных установках, не говоря уже об использовании англичанами своей базы на Мальте, откуда итальянцы безуспешно пытались их вытеснить. Однако истинные масштабы трагедии все осознали лишь тогда, когда пришло известие из России. В декабре 1942 — январе 1943 г. итальянская армия численностью 110 тыс. человек была окружена и разбита, причем более половины ее личного состава пали смертью храбрых под пулями на поле битвы или замерзли[460]. Те же немногие солдаты, кому удалось уцелеть, рассказывали о том, что их «немецкие товарищи» отказывали им в помощи, например не пускали на свой транспорт, чтобы помочь спастись.
Недовольство, уже давно накапливавшееся в стране, постепенно формировало ненависть к режиму и организованное сопротивление ему. Это сделало возможными контакты, а затем и союз между различными оппозиционными движениями. Так, в декабре 1942 г. в Турине был образован антифашистский Комитет национального освобождения (КНО), куда, кроме социалистов, либералов и коммунистов, вошли представители двух новых партий — Партии действия, созданной на основе движения «Справедливость и Свобода» и сплотившей вокруг себя большую часть интеллектуалов, и Христианско-демократической партии (ХДП), возникшей незадолго до этого[461]. Ватикан также занимал все более враждебную позицию по отношению к режиму. Там же, в Турине, где трудящиеся составляли большинство горожан и где антифашистские настроения приобрели наиболее ярко выраженный характер, в марте 1943 г. рабочие заводов ФИАТ и других предприятий объявили забастовку, а вслед за этим на забастовки вышли рабочие многих миланских фабрик. Политическое значение этих событий было очевидным для всех, и прежде всего для фашистских иерархов, которые хорошо усвоили урок о том, что после «похода на Рим» они смогли усмирить рабочий класс Турина, лишь послав против него своих до зубов вооруженных солдат. Именно в те дни многие из фашистских бонз начали подумывать о том, что проигранная война все же, вероятно, в любом случае предпочтительнее, революции.
Эта идея получала все большее распространение по мере того, как положение на фронте становилось уже катастрофическим. В мае 1943 г. последние регулярные части, закрепившиеся ранее в Тунисе, были в буквальном смысле слова сброшены в море, а в июле того же года англо-американские войска высадились на Сицилии. Тогда же осуществлялись регулярные варварские бомбардировки итальянских городов, что повлекло за собой массовое кровопролитие. За кулисами режима начались лихорадочные поиски мира, усиливалось стремление разорвать отношения с Германией и закончить войну с союзниками. Эти интриги привели к созданию trait d’union[462], который объединил политиков, перешедших в оппозицию к режиму, — Джузеппе Боттаи, Дино Гранди, Галеаццо Чиано (последний в феврале 1943 г. оставил пост министра иностранных дел и был назначен послом в Ватикане). К ним присоединились представители старой правящей верхушки и многие кадровые военные, в частности новый глава Генерального штаба генерал Витторио Амброзио, убежденный, как и все они, в бесполезности участия Италии в уже явно проигранной войне.
Когда в июле 1943 г. Муссолини вернулся после очередной встречи с Гитлером, где он безрезультатно пытался убедить фюрера дать Италии возможность самостоятельно решать свою судьбу, становилось все более очевидным, что прежде всего следует лишить дуче власти. На заседании БФС, начавшемся 24 июля и продолжавшемся до глубокой ночи, противники Муссолини сумели после длительной борьбы поставить на повестку дня вопрос о необходимости наделения короля Виктора Эммануила III правом «в полном соответствии с конституцией возглавить командование вооруженными силами и взять на себя всю полноту власти». В результате голосования это положение было принято 19 голосами против 7. В действительности итоги заседания означали не что иное, как полную потерю доверия к Муссолини и созданному им режиму. Сам же дуче отнюдь не отдавал себе отчета в том, что случилось, и был поэтому очень удивлен, когда, отправившись 25 июля вечером на аудиенцию к королю (уже поставленному к тому времени в известность о случившемся членом Совета Дино Гранди), он вдруг услышал, что его отставка принята и что новое правительство уже создано. Когда же Муссолини вышел из дворца, он изумился еще больше, поскольку обнаружил у дверей автомобиль скорой помощи, куда его заставили сесть и отвезли сначала в римские казармы, а затем на острове Понца.
Итальянцы узнали о случившемся по радио уже глубокой ночью, а на следующее утро люди вышли на бурлившие улицы и площади городов. Таким образом весь народ наглядно продемонстрировал свое полное единодушие и энтузиазм, который невозможно описать. Все более крепло убеждение, что за падением фашистской диктатуры вскоре закончится война. Однако этого не произошло.
Сорок пять дней до перемирия
Сорок пять дней, которые последовали за событиями 25 июля и завершились сообщением о подписании перемирия 8 сентября, вошли в историю как эпоха, когда трагедия постоянно переплеталась с фарсом, а правящие круги Италии делали все для того, чтобы продемонстрировать свое полное невежество и тупость. Редко когда в истории страны власть имущие проводили столь нелепую политику.
На пост главы сформированного королем нового кабинета министров был назначен маршал Пьетро Бадольо, крупный военный родом из Пьемонта, который в свое время возглавлял военную операцию по захвату Эфиопии, а после позорной неудачи в Греции покинул пост начальника Генштаба, сумев тем самым продемонстрировать свой разрыв с режимом Муссолини, приведшим страну к военным поражениям. Теперь же маршалу пришлось использовать политику лавирования и выжидания, поскольку, с одной стороны, на него оказывали давление Виктор Эммануил III и часть сформированного им кабинета, а с другой — он должен был учитывать требования антифашистских партий, которые в подавляющем большинстве настаивали на уничтожении фашистского режима и заключении мира. Бадольо хотел примирить и тех и других, а потому стал проводить выжидательный курс и прибегать к политике мелких ухищрений, между тем как крайне сложный период, который переживала страна, требовал от премьер-министра совсем иных, более радикальных решений.
Первые акции его правительства свидетельствовали о намерении продолжать войну. Столь же непопулярными были запреты или ограничения на проведение митингов и собраний. Фашистская партия объявлялась вне закона, но в то же время деятельность по возрождению других партий натыкалась на множество препятствий. Политические заключенные были освобождены, но в тюрьмах оказались некоторые высокопоставленные военные и сторонники союза с Германией. Бадольо заявил, что после того, как закончится война и пройдут свободные выборы в парламент, в Италии будет восстановлена демократия и политическая жизнь войдет в нормальную колею. До тех пор от итальянцев требовалось лишь оказывать доверие правительству.
Однако оно делало все для того, чтобы окончательно лишиться этого доверия. Весь август 1943 г. прошел впустую, драгоценное время уходило на пустопорожние речи, создание нереальных планов и поиск бесполезных решений, а между тем союзники ежедневно сбрасывали тонны бомб на итальянские города. Седьмого августа министр иностранных дел Раффаэле Гуарилья объявил на встрече со своим коллегой, главой МИД Германии И. фон Риббентропом, что внешняя политика страны не претерпела никаких изменений, но уже тогда в Италии прощупывалась реальная почва для подписания перемирия с союзниками. Период выжидания сильно затянулся, а переговоры постоянно откладывались, поскольку Итальянское королевство тщетно надеялось на подписание перемирия с союзниками без всяких условий с их стороны. В первую очередь эти надежды были связаны с возможностью хотя бы в какой-то мере восстановить престиж монархии, скомпрометировавшей себя двадцатилетним сотрудничеством с фашизмом. Между тем немцы не теряли времени зря и успели расквартировать в Италии несколько дивизий, которые они отказывались отправить туда прежде, когда Муссолини просил об этом во время своей последней встречи с Гитлером. Своей осторожностью и нерешительностью правительство Бадольо вызывало рост недовольства и потеряло доверие внутри страны и за ее пределами. Германию все менее устраивал поворот, который принимали события. Англия и США все с меньшим доверием воспринимали политику, основанную на постоянном маневрировании и макиавеллизме тех, в чьих руках была власть в Риме. Наконец, все с меньшим энтузиазмом относились к правительству Бадольо сами итальянцы, как это доказали забастовки, которые состоялись в августе в Турине и Милане и продемонстрировали антивоенные настроения большинства народа. По всей вероятности, Бадольо и Виктор Эммануил III стремились выйти из войны, заручившись поддержкой немцев, с одной стороны, и заставив англоамериканских союзников включить в мирный договор несколько статей, выгодных для Италии, — с другой. С этой целью премьер-министр и король всячески запугивали и тех и других призраком грядущей коммунистической революции и открыто провозглашали принцип «после нас хоть потоп». Несмотря на то что Англия и США не оставались вовсе глухи к этим соображениям, все же до сих пор военные расчеты находились для них на первом плане, и к тому же они были связаны формальными узами с СССР, который требовал безоговорочной капитуляции стран «оси».
В конце концов Италии оставалось лишь подписать акт о безоговорочной капитуляции. Это было сделано 3 сентября 1943 г. в захолустной сицилийской деревушке Кассибиле генералом Кастеллано. Однако правительству Бадольо удалось добиться того, чтобы не оглашать этот факт до тех пор, пока англо-американские войска, которые к тому времени уже форсировали Мессинский пролив, не высадятся в Южной Италии. Между тем союзники уже запланировали одновременно выбросить парашютный десант на Рим. Но, когда 7 сентября находившийся в городе полномочный представитель штаб-квартиры объединенных союзнических войск генерал Тейлор заявил, что планировавшееся десантирование не сможет быть осуществлено, поскольку немцы уже контролировали все военные аэродромы вблизи столицы, эта акция была вычеркнута из общего плана операции. Тем временем флот Англии и США уже находился в море в полной боевой готовности и направлялся в Салерно. Поэтому в соответствии с условиями договора, подписанного в Кассибиле, обнародование перемирия становилось теперь неизбежным. Напрасно Бадольо пытался убедить американского генерала Дуайта Эйзенхауэра в необходимости отложить это известие или хотя бы изменить курс кораблей союзников. На этот раз Верховный главнокомандующий экспедиционными силами союзников в Западной Европе был непреклонен. Поэтому вечером 8 сентября, всего через два часа после того, как эта новость прозвучала по лондонскому радио, все итальянские радиостанции уже передавали обращение Бадольо к народу, в котором он объявлял о подписании перемирия и отдавал приказ итальянской армии прекратить всякое сопротивление и все военные действия против англо-американских войск, но оказывать сопротивление «возможному нападению с другой стороны». Сразу после этого глава правительства вместе с небольшой группой генералов и высших чиновников бежал вслед за королем в Пескару, где маленькое судно уже ожидало эту не слишком веселую компанию, чтобы доставить ее на территорию, контролировавшуюся союзниками.
Итак, в один прекрасный день Италия надолго оказалась без правительства. Иностранные войска расположились и хозяйничали на ее территории, а целый хоровод слухов и противоречивых известий постоянно сотрясал страну. В течение первых нескольких дней она оказалась во власти настоящего хаоса, и невозможно было рассчитывать на что-либо, кроме собственных разума и возможностей. Тогда как некоторые представители высшего командования сдавались немцам, бросая свои части на произвол судьбы, другие, подобно генералу Карбони в Риме, попытались организовать сопротивление. Во флоте, т. е. в той части итальянской армии, где антифашистские настроения были наиболее сильными, вовсе не наблюдалось колебаний, и, подчиняясь условиям перемирия по всем его пунктам, ВМФ направился на Мальту, куда прибыл, потеряв по пути один из лучших боевых кораблей — броненосец «Рим», потопленный немцами. Насмерть сражались и солдаты из гарнизона Чефалониа (из которых 8,4 тыс. человек были зверски убиты немцами), а также значительная часть солдат из частей, воевавших на Балканах, затем присоединившихся к югославским партизанам. Но для очень многих разбитых, оставшихся без военного командования частей самый легкий путь вернуться домой состоял в том, чтобы сдаться в плен немцам и проехать в пломбированном вагоне, следовавшем в концентрационный лагерь на территории Германии. В те дни разгрома и полного хаоса вновь во всей полноте проявились лучшие качества итальянского народа: достоинство и скромность, благородство и терпимость. Ни один беглый солдат не мог пожаловаться на то, что он не получил гражданского платья; ни один военнопленный из армии союзников, оказавшийся вдруг на свободе, не получил отказа в помощи, не говоря уже о крыше над головой; ни один еврей не был выдан нацистам, и каждый получил убежище.
Огромное несчастье дало итальянскому народу возможность по-настоящему осознать свою историческую общность и свою древнюю культуру.
Движение Сопротивления
Последовавшие за перемирием 8 сентября 1943 г. события со всей очевидностью показали, что трагедия в Италии совершилась: страна оказалась разделенной на две части. На Юге были расквартированы англо-американские войска, которые 1 октября заняли Неаполь и таким образом закрепились на линии, которая проходила через местечко Монтекассино и достигала Пескары на побережье Адриатического моря. Там же находилось и правительство Бадольо. В Северной Италии хозяйничали немцы. Там было образовано фашистское правительство во главе с Муссолини, которого вызволила из заточения группа немецких парашютистов 12 сентября. Совершенно очевидно, что оба итальянских правительства были в полном смысле слова марионеточными. Созданное Муссолини правительство в государстве, получившем название Итальянская социальная республика (Республика Сало[463]), не имело никакой реальной власти даже на не оккупированной союзниками территории страны. Действительно, значительная часть области Венето управлялась непосредственно немецкой администрацией, и поэтому ее положение оказалось неопределенным — не то оккупированная, не то аннексированная территория. Однако и правительство Южной Италии первоначально имело формальное право на власть лишь в провинциях области Апулия, и только в феврале 1944 г. под его юрисдикцию перешли остальные провинции, прежде управлявшиеся союзниками.
При детальном рассмотрении картина представляется еще более хаотичной и потому весьма неутешительной. На Сицилии давно зревший среди населения протест против фашистского режима и Рима проявился в создании движения сторонников независимости. В Неаполе царили уныние и упадок, хотя именно здесь началось восстание против немцев еще до вступления в город войск Англии и США. В Северной Италии население познакомилось с грабежами и бесчинствами, творимыми здесь оккупационными немецкими войсками. Воссозданные фаланги итальянских фашистов также отличались потрясающе хамским, вызывающим поведением, и эта безудержная наглость напоминала о самых худших временах раннего сквадризма. Повсюду начался голод, господствовал «черный рынок», царили растерянность и смятение. И главное, не было никаких надежд на быстрое решение проблем, поскольку с каждым днем становилось все очевиднее, что для Англии и США итальянский фронт имел второстепенное значение. Ведь после Тегеранской конференции[464] по настоятельному требованию И.В. Сталина все военные усилия союзников были направлены главным образом на создание Второго фронта, а их командование было поглощено подготовкой операции по высадке десанта в Нормандии, и с этой целью оно даже отозвало некоторые дивизии с итальянского фронта. Поэтому военные действия были почти прекращены, а линия фронта установилась южнее Рима. Италия томилась, изнывала в ожидании. Все менее реальной казалась мысль о том, что страна может хоть как-то повлиять на развитие событий и заставить хотя бы в какой-то мере считаться с ней.
Перемены начались в октябре 1943 г., когда после долгих колебаний правительство Бадольо объявило наконец войну Германии. Таким образом Италия решила доказать, что она готова внести свой вклад в борьбу против нацизма и фашизма и изменить условия договора о перемирии[465] с союзниками. Все те, для кого присяга на верность королю еще сохраняла какое-то значение, отказались теперь признавать правительство Итальянской социальной республики и органы власти, созданные немецкими оккупантами. Так, первые партизанские отряды, сформированные при участии коммунистов и антифашистов из Партии действия, стали пополняться целыми воинскими частями регулярной армии во главе с их офицерами. Эта первая волна движения Сопротивления была названа немцами «коммунисты-бадольянцы», хотя, изобретая этот термин, они, по всей вероятности, не понимали, что сам факт соглашения, достигнутого между коммунистами и монархистами, вовсе не служил доказательством популярности и тех и других в Италии.
В действительности, по крайней мере на первых порах, коммунисты и другие антифашистские партии и в самом деле вовсе не находили общего языка с королем. Более того, они обвиняли Виктора Эммануила III в том, что он способствовал приходу фашизма к власти и поддерживал режим до тех пор, пока не разразилась катастрофа. На конгрессе итальянских антифашистских сил, состоявшемся в Бари в январе 1944 г., возглавившие Комитет национального освобождения (КНО) левые партии проявили единодушие, требуя немедленного отречения короля. Однако, к счастью, старый, умудренный опытом Бенедетто Кроче сумел убедить их в том, что подобное требование вряд ли сейчас уместно. Ведь ни для кого не было секретом, что союзники, и в особенности Англия, правительство которой возглавлял Уинстон Черчилль, стояли на страже интересов монархии в Италии и с беспокойством наблюдали за действиями антифашистов. Таким образом, положение казалось безвыходным, а объединение антигермански настроенных антифашистских сил — весьма проблематичным.
Ситуация изменилась, когда в Италию вернулся человек, который провел 18 лет в изгнании. Никто не мог и представить себе, что лидер ИКП Пальмиро Тольятти, прошедший школу борьбы в рядах Коминтерна и возвратившийся на родину в марте 1944 г., сумеет найти выход из создавшегося положения. Разумеется, Тольятти знал о том, какой политический курс будет проводить правительство Советского Союза, которое как раз в те дни признало правительство Бадольо. Ему, безусловно, было известно и то, что конечной целью этой политики должно стать разделение Европы на сферы влияния. Однако, так же как в 1935 г., в период создания правительств Народного фронта в Европе, он испытывал глубокую уверенность в том, что политический курс СССР совпадает с интересами итальянского народа. Тольятти отлично знал, сколько крови было пролито при построении социалистического государства и сколько слез это стоило простым людям. Он вовсе не питал особых иллюзий в отношении того, насколько возможно — даже если не принимать во внимание вопрос о присутствии войск союзников на итальянской земле — революционное движение в стране, которая только что сбросила с себя фашистский режим, находившийся у власти 20 лет. Лидер ИКП считал, что «итальянский путь» к социализму (как он сам его называл) — длительная и постепенная демократизация страны и по этому пути должны идти коммунисты, устанавливая союзы с другими партиями и поэтапно решая промежуточные цели и задачи. Первой такой целью было изгнание немецких оккупантов и освобождение Италии. Поэтому Тольятти без колебаний выдвинул идею компромисса, предложенного Б. Кроче и Э. Де Николой[466], в соответствии с которой сразу после освобождения Рима король должен отречься от престола в пользу своего сына, прозванного «Лейтенантом», а решение вопроса о государственном устройстве страны следовало отложить до окончания войны. Предполагалось сразу же вслед за этим сформировать новое правительство во главе с тем же Бадольо, но в работе кабинета примут участие и представители всех партий, входивших в КНО, за исключением Партии действия.
Все эти события происходили в марте-апреле 1944 г. Примерно тогда же партизаны подготовили акцию на Виа Разелла, ставшую, быть может, одним из самых знаменитых эпизодов итальянского движения Сопротивления. В результате было уничтожено 32 немецких солдата, хотя вслед за этим последовало зверское убийство 335 итальянских патриотов в Ардеатинских пещерах[467]. Одновременно во всех промышленных центрах Северной Италии прошли крупные забастовки, окончательно рассеявшие дымовую завесу социальной демагогии в фашистской Итальянской социальной республике. Это государственное образование день ото дня казалось все более чуждым для Италии, почти призраком, восставшим из могилы. Единственной инициативой, поразившей общественное мнение, — хотя, разумеется, его реакция была отнюдь не благоприятной, — стал мрачный процесс в Вероне, на котором свели между собой счеты фашистские бонзы и который закончился осуждением на смерть Г. Чиано и других главных действующих лиц, эффектно сыгравших свои роли в спектакле 25 июля.
Таким образом, движение Сопротивления принимало все более широкий размах и очень скоро стало столь сильным и эффективным, что Англия и США должны были рассматривать его в качестве своего союзника. Когда в июне 1944 г. англо-американские войска вступили в Рим, маршал П. Бадольо передал свои полномочия Иваное Бономи[468], возглавившему новый кабинет министров, в состав которого вошли лидеры антифашистских партий, сотрудничавших прежде в КНО, и который стал поэтому прямым преемником данного комитета. Для У. Черчилля это была горькая пилюля, и, вынужденный проглотить ее, он не преминул написать об этом И.В. Сталину, однако получил ответ, в котором выражалось удивление по поводу того, как союзники могли позволить подобное нежелательное для себя событие на оккупированной ими территории. Случившееся можно объяснить тем, что по этому вопросу у Англии и США не было единства. Более того, президент Соединенных Штатов Ф.Д. Рузвельт даже поддержал идею создания такого правительства, которое стало бы олицетворением и результатом антифашистской борьбы и движения Сопротивления.
Освобождение Рима в июне и Флоренции в июле 1944 г., а также близость окончательной победы союзников, безусловно, весьма способствовали усилению на Севере партизанской борьбы, организованной усилиями различных партий. Резко увеличилось число внезапных вылазок, постоянным стал саботаж со стороны населения, что приводило к образованию во многих местах «свободных зон», которые были заняты партизанами и управлялись ими, как это случилось в Валь-д’Оссоле, Карнии, республике Торрилья в Лигурии и во многих других населенных пунктах. События быстро принимали такой оборот, что для всех уже становилось очевидно: движение Сопротивления в Италии ни в коей мере не стало явлением эфемерным, временным, которому можно было бы отвести вспомогательную роль диверсантов и саботажников, придатка войск союзников, т. е. именно ту самую роль, которую Англия и США и хотели бы ему отвести, ибо опасались политических осложнений, которые могли возникнуть впоследствии.
Период с сентября 1944 г., когда войска союзников закрепились на линии немецкой обороны — так называемой Готской линии[469], — по апрель 1945 г., т. е. до освобождения всей территории Северной Италии, стал временем тяжелых испытаний для партизанского движения. Немцы осуществили серию массированных рейдов против мирного населения — обысков, прочесываний территории войсками, самых варварских репрессий, из которых особенно жестокой была акция против жителей коммуны Марцаботто в области Эмилия-Романья, приведшая к гибели 1830 человек. Именно в этот период немцы вновь оккупировали многие «свободные зоны», и в ожесточенной борьбе пало смертью храбрых большинство тех, кто принял участие в этой освободительной войне. Всего же тогда погибло 46 тыс. человек. Подъему боевого духа участников движения Сопротивления отнюдь не способствовали ни обращение английского генерала Гарольда Александера от 10 ноября 1944 г., в котором он предлагал прекратить все военные операции, ни доходившие до партизан известия о противоречиях в правительстве Бономи, возникших между антифашистски настроенными министрами и консервативными деятелями из старой гвардии эмиграции. Однако, несмотря на все это, партизанское движение преодолело кризис 1944 г. и продолжало борьбу, полную лишений и тяжелых поражений. Когда в конце апреля 1945 г. войска союзников заняли Паданскую долину, а на других фронтах Второй мировой войны боевые действия уже почти повсеместно прекратились, в крупных североитальянских городах власть уже находилась в руках освободительного движения, и наиболее важные промышленные предприятия оказались недоступны для актов вандализма со стороны Германии.
Воодушевленный этим успехом, Комитет национального освобождения Северной Италии (КНОСИ), руководивший восстанием против нацизма и фашизма, мог теперь вести переговоры и действовать с союзниками на равных, пользуясь авторитетом и поддержкой, которые он приобрел в результате своей борьбы. Именно по его инициативе был приведен в исполнение смертный приговор Б. Муссолини, которого схватили партизаны, когда, переодетый в немецкую форму, он пытался пересечь швейцарскую границу. Вместе с ними осудили на смерть и сопровождавших дуче фашистских иерархов. Приговор был приведен в исполнение во второй половине дня 28 апреля 1945 г., после чего тела расстрелянных повесили и выставили на всеобщее обозрение на одной из площадей Милана. Эта акция ставила целью показать полный разрыв с прошлым и была предупреждением для тех, кто хотел бы обмануть ожидания перемен и оставить неутоленной жажду обновления, уже начавшегося в ходе движения Сопротивления, будь то в Италии или за ее пределами. В действительности это движение не являлось чисто военным, хотя и в этом отношении его вклад в победу союзнических войск нельзя недооценивать. В первую очередь оно было очень широким политическим движением, в котором участвовали и рабочие, саботировавшие приказы нацистов, и целые военные подразделения, с оружием в руках боровшиеся против них, и крестьяне, кормившие повстанцев, и священники, укрывавшие их. Теперь же все эти борцы были уверены в том, что ситуация в Италии должна измениться; что время привилегий и коррупции прошло, а потому они хотели чистой и честной игры, выражали решимость сражаться за это и не собирались позволять кому бы то ни было запорошить себе глаза песком и притупить бдительность, пытаясь разыграть карту старой итальянской политики трансформизма. Однако данное начинание оказалось намного труднее, чем могли себе вообразить участники Сопротивления, охваченные энтузиазмом тех дней борьбы за свое освобождение.
Надежды и разочарования послевоенных лет
Тот, кто хотел бы представить себе обстановку в Италии и настроения в итальянском обществе времен Сопротивления, может вспомнить фильмы Роберто Росселлини (1906–1977), например «Рим — открытый город» (1945) или «Пайза» (1946), которые положили начало целому направлению в киноискусстве — итальянскому неореализму. Эти кинокартины дают полное представление о настроениях итальянцев не только потому, что многие актеры, создававшие образы своих героев, были живыми свидетелями, а то и участниками движения Сопротивления. Так, Анна Маньяни (1908–1973) сумела замечательно перевоплотиться в римлянку-простолюдинку, а коммунист и священник, эти изголодавшиеся и примирившиеся с судьбой партизаны из провинции Полезине, вдруг сблизились и стали святыми мучениками. Однако самым главным участником и героем этих фильмов стал сам итальянский народ, живой и неповторимый, изображенный без всякого пафоса, без сожаления или осуждения, а сами кинокартины отличались серьезностью поставленных задач и страстностью, временами, может быть, несколько грубоватой и чрезмерной. Интересно, что в Италии эти фильмы пользовались гораздо меньшим успехом, чем за ее пределами. Многие итальянцы задавались следующим вопросом: зачем выставлять напоказ нашу нищету, зачем афишировать такое явление, как проституция, получавшая все большее распространение в городах, зачем показывать безработицу и «черный рынок»? К чему вообще вызывать скандал в общественном мнении и копаться в прошлом, таком печальном и к тому же таком недавнем? Не лучше ли поставить крест на всем этом и начать все сначала — жить, дышать, работать?
Это нежелание отдать себе отчет в происходивших событиях и взглянуть прямо в лицо итальянской действительности — ее старым порокам, несправедливости, несбалансированности — все это в конечном счете объяснялось боязнью любых перемен и обновления. Позднее, когда возникнет и соответствующее политическое движение, имевшее ярко выраженный реакционный характер, это явление назовут «квалюнквизмом»[470]. Но теперь, сразу же после освобождения Италии, многие, кто рассуждал так, особенно в тех районах страны, население которых не участвовало в Сопротивлении, не понимали, каковы могут быть политические последствия подобного отношения к действительности. Они-то просто хотели покончить с кошмаром, в котором жили. Эти люди лишь желали начать жить сначала. Как и у всех, переживших войну, у них тоже были свои горести, но и радости, взлеты и падения. Как грибы после дождя, множились дансинги, после стольких лет на экраны вновь вернулись американские фильмы с их красотами и реалиями «атомного века», вновь участвовал в соревнованиях и побеждал знаменитый велосипедист Джино Бартали.
В конце концов победу одержала вот эта вторая Италия — Италия квалюнквистов, любившая спокойную жизнь. И точно так же, как после Первой мировой войны, консервативные силы, защищавшие свою систему привилегий, сумели найти массовую поддержку, которая позволила им сохранить преобладание в обществе, хотя сразу после освобождения страны казалось, что они не имеют никакой опоры. Главной политической силой, которая стала проводником этого консервативного политического процесса упадка, оказалась ХДП во главе с Альчиде Де Гаспери, весьма воинственным и влиятельным политиком из Трентино, бывшим когда-то сначала депутатом австрийского парламента, затем активным деятелем ИНП, а во время фашизма работавшим секретарем Ватиканской библиотеки. Несмотря на жесткое сопротивление левого крыла партии и на основные положения программы ХДП, консервативные силы Италии сразу же увидели в этой партии самый надежный оплот существующего порядка. Ведь ХДП располагала массовой поддержкой в основном среди сельских жителей и опиралась на поддержку Ватикана. С другой стороны, страх ее лидеров перед коммунистической угрозой приводил к тому, что многие люди, далекие от политики и равнодушные к ней, а также неверующие, пусть даже obtorto collo[471], отдавали свои голоса ХДП.
История поражения, которое потерпели движение Сопротивление и выдвинутая им программа, весьма драматична и полна противоречий. Затронем лишь главные этапы. Впервые смещение политической оси Италии вправо произошло в декабре 1945 г., когда правительство, возглавляемое лидером Партии действия Ферруччо Парри, ушло в отставку и было заменено кабинетом во главе с А. Де Гаспери. Именно при этом правительстве в июне 1946 г. состоялись первые послевоенные выборы, к которым был приурочен и референдум по вопросу о государственном устройстве страны. Сторонники республики одержали безусловную победу (они набрали 12 717 923 голоса против 10 717 284). Что касается созыва Учредительного собрания, то христианские демократы получили 35,2 % голосов, социалисты — 20,7, а коммунисты — 19 %. Как видно, три главные партии в сумме получили 75 % голосов избирателей от их общей численности, а остальные голоса распределились между представителями немногочисленных партий и группировок левого направления (Партия действия, Республиканская партия) и партиями крайне правых.
Таким образом, политическая ситуация в Италии была пока еще сбалансированной. ХДП уже в течение длительного времени являлась самой влиятельной партией, а социалисты и коммунисты, недавно вновь подписавшие пакт о единстве действий взамен старого соглашения 1934 г., оказались одинаково сильными. Они сохранили также практически абсолютный контроль над Всеобщей итальянской конфедерацией труда (ВИКТ)[472], — объединенной профсоюзной организацией, в которую входило еще и незначительное меньшинство католических профсоюзов. Именно поэтому необходимо вспомнить о правительстве Де Гаспери с участием христианских демократов, социалистов и коммунистов, но очень быстро стало ясно, что долго оно не просуществует.
Помимо уже проявляющегося внутреннего раскола на пути имелось слишком много препятствий: карательная позиция союзников на переговорах в Париже[473]; поднятый Югославией вопрос о Триесте, который правые партии использовали как повод для раскола; огромные трудности экономической политики, которая раздваивалась между необходимостью восстановления страны и удовлетворением требований рабочих. Но главной причиной подрыва сотрудничества между различными партиями, входившими в правительственную коалицию, стало развитие международной обстановки. По мере усиления «холодной войны» США стали оказывать все большее политическое давление по вопросу о прекращении сотрудничества с коммунистами и их союзниками. Пальмиро Тольятти, с присущим ему острым чутьем в международных делах, прекрасно осознавал проблему. Вот почему он казался столь скупым на уступки и компромиссы ради сохранения своего политического плана, предложенного по возвращении в Италию в марте 1944 г. Важнейшей уступкой, имевшей самые серьезные последствия, было голосование коммунистов за проект 7-й статьи Конституции страны, по которой признавались и подтверждались Латеранские соглашения, подписанные в 1929 г. Б. Муссолини. К такому решению, критикуемому всеми левыми партиями, коммунистический лидер пришел не только из соображений целесообразности. Возможно, этим он хотел порвать с устаревшими и бесплодным буржуазным антиклерикализмом рабочего движения дофашистского периода.
В любом случае если речь при этом не шла о возможном маневре, то данная уступка кажется неуместной. Немногим более месяца спустя после голосования по 7-й статье вернувшийся из поездки в Соединенные Штаты А. Де Гаспери, под предлогом раскола, происшедшего в рядах ИСП после ухода ее правого крыла под руководством Джузеппе Сарагата[474], спровоцировал новый правительственный кризис, в результате которого был сформирован новый кабинет министров из христианских демократов и нескольких технократов. Наиболее известен Луиджи Эйнауди, которому был доверен рост министра финансов. Его приход к управлению экономическими делами ознаменовал собой радикальные перемены в этой области. Под давлением постоянных требований профсоюзов и необходимости восстановления страны коалиционное правительство на деле проводило строго инфляционную политику: показатели стоимости жизни за несколько лет превысили показатели 1938 г. в 50 раз. Однако предоставление рабочим прогрессивной шкалы оплаты труда сохранило их покупательную способность. Экономическая политика Эйнауди, напротив, была целиком направлена на поддержание стабильности лиры: кредиты были ограничены, количество денежной массы снижено. Тем не менее производство все еще не достигло довоенного уровня, простаивало, безработица росла, достигнув ужасающей цифры — 2 млн человек. Но лира была спасена, а существование Итальянского государства обеспечено, даже с точки зрения экономики.
В это время Учредительное собрание уже практически закончило свою работу, и вскоре итальянцам предстояло избрать две палаты парламента, предусмотренные Конституцией. Никогда ранее предвыборная борьба в Италии не была столь ожесточенной и беспощадной. Народно-демократический фронт (Fronte Democratico Popolore per la librta, la pace, il lavoro), объединивший коммунистов и социалистов, которые взяли в качестве символа предвыборных баталий портрет Джузеппе Гарибальди, пытался играть на экономических трудностях, вызванных восстановлением капитализма, но практически без успеха. Со своей стороны ХДП поставила свою предвыборную кампанию в зависимость от драматического выбора между свободой и коммунизмом, между США и СССР. На всех площадях и улицах Италии были развешаны плакаты с изображением разрезанного на две части куска хлеба, одна из которых была выпечена из американской пшеницы, а на других плакатах был изображен солдат, который из-за колючей проволоки советского концлагеря умолял свою мать проголосовать против его преследователей. Кто же будет сомневаться в выборе между Америкой, поставляющей хлеб и обещающей помощь в виде плана Маршалла, и Россией, не возвращающей пленных итальянцев и подминающей под себя Чехословакию? Также необходимо вспомнить, что исторически любовь Италии к Америке уходит своими корнями очень глубоко: на Юге Италии практически нет семей, у которых не было бы родственников в Соединенных Штатах, и большинству даже посчастливилось увидеться с ними, когда они пришли на родину предков сражаться в составе армии генерала Марка Уэйна Кларка. Американцы также отправляли посылки с продовольствием и одеждой, что в тяжкие для Италии времена было больше, чем просто приятный подарок. Накануне выборов 18 апреля 1948 г. были разосланы письма, в которых говорилось, что голосовать надо против коммунистов, за партию, которой доверяет Америка, т. е. за ХДП. Духовенство также включилось в предвыборную борьбу: даже монахини-затворницы, больные в приютах, пациенты домов для умалишенных участвовали в голосовании, потому что эта акция по предложению христианских демократов была объявлена обязательной.
Результат выборов превзошел все ожидания экспертов, которые, в принципе, отдавали себе отчет о том, как будут разворачиваться события: 12 708 263 голоса, или 48,5 %, т. е. практически абсолютное большинство, было подано за ХДП, 8 137 467 голосов, или 35 % за Народный фронт, а остальное мизерное количество голосов разделили между собой мелкие партии. Для христианских демократов и всех, кто их поддерживал, это была неоспоримая победа.
Тогда же в силу вступила Конституция, выработанная Учредительным собранием, но установленное в ней представление о республике, основанной на труде, как говорится в 1-й статье, и открытой всем социальным течениям, отныне стало казаться устаревшим в свете нового поворота событий. Единство движения Сопротивления, выраженное в Конституции, смыла со сцены волна «холодной войны» и оно было восстановлено, пока шла эта «война». В 1949 г. Италия вступила в Организацию Североатлантического договора (НАТО). Таким образом, выбор во внешней политике был сделан.
Выборы 18 апреля 1948 г. завершили послевоенный период истории страны. В целом для Италии он закончился удачно. В любом случае, итоги оказались намного лучше, чем после Первой мировой войны. Если в 1919 г. можно было говорить об «искалеченной победе», то в 1948 г. можно было считать, что, проиграв войну, Италия выиграла мир. Территориальные уступки Франции (Ла-Бриг и Танд) являлись незначительными, в то время как Альто Аджидже (Южный Тироль), на который предъявила права новая Австрия, остался в составе Италии, и все благодаря искусной дипломатии А. Де Гаспери. Только на восточной границе страна должна была уступить Югославии земли, на которых большинство составляло славянское население, но Италия сохранила за собой Триест, который в 1956 г., после нескольких лет пребывания в статусе Свободной территории под контролем союзников, окончательно вернулся к ней. Страна потеряла колонии, за исключением Сомали, где Италия сохранила мандат управляющего государства до 1960 г., но мало кто сожалел об этом в мире, где быстро происходил процесс деколонизации. Внутри страны была восстановлена демократия, выборы проводились регулярно, а экономическое положение благодаря американской помощи стало постепенно улучшаться. Промышленники вновь взглянули в будущее с оптимизмом; предприниматели, высшие государственные чиновники и полиция вновь добились уважения; Роберто Росселлини женился на Ингрид Бергман (1915–1982) и снял фильм о св. Франциске («Франциск, менестрель Божий», 1960). Порядок был восстановлен. Те, кто сражался за новый порядок, — рабочие массы, интеллектуалы, крестьяне — могли выбирать между продолжением приглушенной неблагодарной и трудной борьбы, с одной стороны, и горечью и покорностью судьбе — с другой. Последняя воплотилась в образе римского безработного — героя фильма режиссера Витторио Де Сики «Похитители велосипедов» (1948).
Экономическое чудо и ИКП (1948–1970)
Пятидесятые годы ХХ в. по-прежнему характеризовались лидерством ХДП, ее умеренностью во внутренней политике и постоянной корректировкой внешнеполитического курса Италии в соответствии с проамериканской политикой атлантизма. От нетерпимости к коммунизму времен президента США Гарри Трумэна и папы римского Пия XII до разрядки времен, соответственно, Дж. Ф. Кеннеди и Иоанна XXIII (годы понтификата: 1958–1963), снисходительная к американскому варварству в годы войны во Вьетнаме ХДП постоянно корректировала свою политическую линию, на деле не меняя ее сути. Участие в деятельности правительства социалистов, которые откололись от коммунистов после событий в Венгрии в 1956 г., привело к незначительным переменам в общей политической ситуации в Италии.
С экономической точки зрения период 1948–1953 гг. можно отнести к трудному времени, но начиная с 1954 г. стал четко вырисовываться подъем. После 1956 г. и вступления Италии в Общий рынок[475] он был уже неминуем. Это — «итальянское экономическое чудо», ибо показатели производительности, национального дохода, уровень потребления начинали головокружительный рост. Все сектора экономики воспользовались преимуществами благоприятной конъюнктуры. Черная металлургия, благодаря установке нового оборудования полного цикла на заводах в Корнильяно и Таренте, утроила объем своего производства за несколько лет, а химические и нефтехимические предприятия, как частные, так и государственные, переживали настоящий бум. Итальянская одежда и обувь вышли на самые крупные европейские рынки, строительство и связанные с ним производство цемента и кирпича стали настоящим золотым дном. Но быстрее всех развивалась автомобильная промышленность, в которой почти монопольное положение занимал ФИАТ: в 1956–1967 гг. многие итальянцы обзавелись личным автотранспортом. Производство гигантского туринского предприятия преодолело барьер в 1 млн автомобилей. В результате такого промышленного развития миллионы крестьян покидали деревни в поисках работы в промышленном секторе и сфере услуг, миллионы жителей Юга ехали в индустриальные центры Севера. Без сомнения, речь идет о самом массовом переселенческом brassage[476] в истории объединенной Италии. Еще одна типичная миграция сезонного характера была связана с посещением страны 20 млн иностранных туристов, которые каждый год переполняли пляжи и города Италии.
После лет лишений и неимоверных усилий итальянцы наконец-то познали достаток: потребление мяса и сахара, находившееся раньше на очень низком уровне, выросло; на крышах домов появились телевизионные антенны, которые помимо песенок с многочисленных фестивалей, проходивших по всему Апеннинскому полуострову, принесли в дома также и отеческие, убедительные голоса предсказателей и министров от ХДП.
У экономического чуда были свои герои. В их рядах в некотором смысле находился Энрико Маттеи, смелый партизан, который, как и другие бывшие последователи Гарибальди второй половины XIX в., стал руководителем предприятия, и чье имя связано с созданием ЭНИ (Национальное нефтегазовое объединение) и попыткой избавить Италию от монополии крупных международных нефтяных компаний, которую Маттеи предпринял с таким же отсутствием предрассудков и с тем же чувством риска, какие наблюдались у итальянских купцов прежних эпох. Для этого он заключил ряд договоров с колониальными народами, недавно получившими независимость, и даже, говорят, финансировал Фронт национального освобождения (ФНО) Алжира. Маттеи погиб в авиакатастрофе в 1962 г., и сразу же распространились слухи о диверсии. У чуда есть и свой гений, Федерико Феллини (1920–1993), чей исключительный талант облагораживал роскошь и вульгарность нуворишей, католицизм и клерикализм, отягощенные атавизмами и трудностями новой христианско-демократической Италии, чувство вкуса к греху, передовые идеи и традиции.
Но экономическое чудо, как и любое другое, которые уже бывали в итальянской истории, имело и обратную сторону. Развитие строительства под знаком безудержной спекуляции нанесло, возможно, непоправимый вред планировке главных итальянских городов и изуродовало уникальный пейзаж. Массовое приобретение автомобилей было искусственно раздуто благодаря убеждению и рекламе, частично за счет того, что государство добровольно отказалось совершенствовать общественный транспорт. Пока строились тысячи километров автодорог, правительство стало думать о сокращении 5 тыс. километров железных дорог, и городской общественный транспорт, вынужденный идти в ногу с этим хаосом уличного движения, постоянно приносил лишь убытки. Исход крестьян из деревни привел к острому кризису в сельском хозяйстве, которое по-прежнему в большинстве регионов регламентировалось устаревшими и отсталыми договорами и отношениями и было лишь частично затронуто аграрной реформой, проводившейся правительством.
Тем не менее нельзя отрицать, что в конце 1950-х годов Италия смогла вырваться из цепей отсталости, которые сковывали ее веками, и что ей удалось встать в один ряд с немногочисленными промышленно развитыми странами. Но вот что до сих пор оставляет большинство итальянцев в недоумении и приводит к скептицизму в отношении экономического чуда — это признание факта, что социальное положение населения не испытало такого же бума. Положение итальянских рабочих оставалось по-прежнему ненадежным, безработица, несмотря на снятие запретов на эмиграцию, в ходе которой страну покинуло примерно 3 млн рабочих, продолжала оставаться проблемой; социальное обеспечение, школы и больницы все еще не достигли нужного уровня развития, и, наконец, лишь несколько лет назад было объявлено о всеобщем образовании детей в возрасте до 14 лет[477]. Но этот закон совершенно не соблюдается. Государственное управление по-прежнему неэффективно, правосудие — медлительно, университеты — средневековые, налоговая система придирчива к бедным и бессильна перед мошенничеством, коррупция растет. Старая итальянская непоследовательность, о которой говорил Антонио Лабриола, не изчезла полностью, а лишь сместилась на более высокий горизонтальный уровень. Италия — страна, где отменена смертная казнь, но каждый день совершаются «преступления чести»; где живут и десятки промышленников-меценатов, и миллионы все еще безграмотных людей; где сотни тысяч супружеских пар перестали жить вместе, но не добились развода, потому что такого понятия не существует[478]; где богатые действительно богаты, а бедные действительно бедны; где детей обожают, а старость трудна и горька; где передовые интеллектуальные мысли соседствуют с клерикализмом, уступчивость — с пристрастием. Такая противоречивость, по словам Антонио Лабриолы, привела к общему кризису. Все происходит так, словно те же самые итальянцы, которые пережили экономическое чудо, не поверили в свое процветание, но попытались лишь беззаботно наслаждаться жизнью, как могут только они.
Деятельность ИКП хорошо вписывалась в кризисную ситуацию. После поражения на выборах 1948 г. многие считали, что отныне коммунизм в Италии переживает упадок. Но тем не менее от выборов к выборам компартия существенно увеличила количество своих сторонников и на выборах 1963 г. получила 8,5 млн голосов. Ни экономическое чудо, ни кризис после XX съезда КПСС, ни события в Венгрии 1956 г. не могли сдержать этот рост.
Секретом такого успеха, если здесь можно говорить о секрете, стало выступление П. Тольятти перед товарищами, в котором он призывал «вникнуть в реальность» итальянского общества. Этот совет они смогли понять и последовали ему. Начиная с 1947 г., после резни в селении Портелла-делла-Джинестра, организованной бандитом Сальваторе Джулиано на деньги крупных землевладельцев против крестьян, собравшихся отметить 1 Мая, коммунисты возглавили крестьянскую борьбу на Юге Италии, и если правительство и решалось провести частичную аграрную реформу, то только благодаря им. Впрочем, это не подорвало позиций, которых компартия смогла достигнуть в южных регионах. ИКП разбудила политическое сознание крестьян Юга, где раньше различным демократическим и социалистическим движениям не удавалось проникнуть столь глубоко, продемонстрировав, что учение А. Грамши не было забыто. Такое широкое влияние на крестьянские массы Южной Италии и сегодня представляет собой самое выдающееся, но не единственное достижение компартии. Она привлекла к себе и многочисленных интеллектуалов, благодаря тому что обошла наиболее опасные подводные камни, связанные со сталинизмом. Многие из тех, кто покинул ряды ИКП в 1956 г., остались ее «попутчиками». Большинство рабочих и широкие слои городской и деревенской мелкой буржуазии пошли за итальянскими коммунистами, по крайней мере отдали партии свои голоса. В реальности коммунисты не упускали случая установить контакт с мелкой буржуазией, поддерживая то мелких торговцев в борьбе против супермаркетов, то изнуренных налогами собственников небольших сельскохозяйственных угодий, то кустарей, раздавленных конкуренцией со стороны крупных предприятий. Наконец, директива «диалога с католиками», основанная на общем отвращении к буржуазному и капиталистическому индивидуализму и общей восприимчивости к проблеме мира, принимает специфические черты в политике ИКП. Причем до такой степени, что после известия о смерти папы Иоанна XXIII (1963) некоторые коммунистические организации, не испытывая сомнений, приспустили красные знамена в знак траура.
Как и ИСП в начале века, компартия стала великим собирателем в итальянском обществе всех подчас различных течений и оппозиционных идей. Это одновременно показывает ее и силу, и слабость, поскольку ИКП все время стояла перед дилеммой: сохранить верность старым революционным и пролетарским идеалам или трансформироваться в оппозиционную партию «внутри системы» — своеобразный итальянский лейборизм. Пальмиро Тольятти полностью осознавал сложность совмещения этих двух тенденций итальянского коммунизма, как и трудность и необходимость выделить в них национальные черты, сохраняя при этом связь с внешней политикой Советского Союза. Его политическое завещание — знаменитая Памятная записка, написанная в Ялте (Il memoriale di Yalta) за несколько дней до смерти[479], свидетельствует о постоянном участии лидера коммунистов в этом неблагодарном интеллектуальном и политическом процессе.
Когда его останки были привезены в Италию, за гробом шла миллионная толпа. При жизни Тольятти сравнивали с Кавуром за политическую ясность и твердость. Но последний скончался на пике своей славы, тогда как Тольятти — в момент, когда Италия жаждала наслаждений и была вульгарной. Грусть толпы, провожавшей его в последний путь, несла на себе как печать недостигнутой цели, так и предчувствия долгого и полного лишений дальнейшего пути.