Космополитическая функция итальянских мыслителей является признанным фактом, и, говоря по-прежнему о Макиавелли, неслучайно именно иностранцы — от Бодена до Бэкона и от Гаррингтона до Гегеля — наиболее глубоко толковали его идеи и переработали его учение. Но по причине разнообразия и богатства политической и культурной жизни, полицентризма Италии, страна сама является «космосом», и именно в зависимости от функции этого «космоса» и следует рассматривать роль мыслителей. Возьмем, например, «вопрос о языке», о котором я много говорил в этой книге, — и участие в его решении поэтов от «сладостного нового стиля» до Данте, Кастильоне, Вери и даже до Мандзони. Мне представляется очевидным, что интеллектуалы сыграли роль, которую в соответствии с учением А. Грамши нельзя определить ни как «национальную», ни как «национально-народную», но которую нельзя назвать и «вненациональной», «аполитичной» или даже «регрессивной», поскольку она имела решающее значение для формирования «койне» и общеитальянского сообщества.
Все эти размышления касаются длительного периода, когда история Италии развивалась под знаком полицентризма и была тождественна истории старинных итальянских государств, или, если хотите, «итальянцев», что отражено в названии данной книги. Следующий этап начинается с проникновения идей Французской революции и наполеоновских войск на Апеннинский полуостров и продолжается вплоть до настоящего момента, т. е. с зарождения движения за национальное объединение до достижения им своей цели — создания единого государства. В этом отношении работа историка в значительной степени облегчена, поскольку у него есть направление движения. Кроме того, обзорный труд, подобный нашему, обязательно основан на исторических исследованиях, касающихся Рисорджименто и объединения страны. Подобные исследования были особенно распространены после Освобождения, в основном благодаря стимулу, заданному размышлениями А. Грамши, и это облегчило мою задачу. В частности, я хотел бы отметить доступную в то время книгу «История современной Италии» Дж. Канделоро, исследования Франко Делла Перуты о демократии времен Рисорджименто[511], обобщающую работу Джанпьеро Кароччи об Италии периода Джолитти[512], труд «Рисорджименто и капитализм» Розарио Ромео[513] и вызванные этой последней книгой дискуссии. Перечень можно продолжить.
Ранее я писал, что не всегда мог сопротивляться искушению радикальной критики, и, в частности, ссылался на 2-ю часть моей работы, особенно на последние главы. Здесь я хотел бы объяснить свои слова на нескольких примерах.
Итак, изменилось мое мнение о Б. Кроче, поскольку теперь я считаю его ограниченным и несправедливым в отношении мэтра моего поколения. Кроме того, я больше не назвал бы параграф о периоде после окончания Первой мировой войны «Неудавшаяся революция?» даже с вопросительным знаком. Это название подсказали мне слова, написанные А. Грамши 8 мая 1920 г. в 1-м номере еженедельника «Ордине нуово», которые я цитирую в заключение и в которых говорится: «За настоящим этапом классовой борьбы в Италии последует либо завоевание революционным пролетариатом политической власти <…> либо бешеный разгул реакции имущих классов и правящей касты»[514]. В действительности данный прогноз оказался обоснованным только относительно второго условия. Поскольку альтернативой «бешеному разгулу реакции», которой оказался фашизм, было не взятие власти пролетариатом, а консолидация и рост демократических завоеваний, осуществленных в послевоенный период, и преобразование старого, анемичного либерального государства в современную демократию. Что, впрочем, как я считаю, показано в этом моем труде.
Аналогичные размышления применимы с большим основанием и к нескольким страницам данной книги, посвященным периоду после окончания Второй мировой войны. Представленная там реконструкция политических событий и эволюции нравов в Италии, без сомнения, может казаться приукрашенной и выразительной, но она не менее схематична, ибо основана на противопоставлении победителей материализма, реакции, «квалюнквизма» проигравшим левым силам. Это привело к тому, что я высказал половинчатые и поспешные суждения о важных личностях и эпизодах политической борьбы и недооценил завоевания Республики и Конституции. События и неудачи периода после окончания Первой мировой войны больше не повторились, и страна стала современным демократическим государством. Это самое важное.
Таким образом, некоторые мои суждения того времени являлись плодом ограниченной точки зрения и умозаключений, основанных на понятии «упущенные возможности», что, впрочем, не было новым подходом. Подобная манера рассуждения может похвастаться вполне знаменитыми примерами, и ее можно обнаружить в недавно опубликованных работах. Но не так давно были выявлены новые факты. В период нестабильности и кризиса, переживаемого Италией, значительное распространение и резонанс получили наиболее радикальные учения, а не те, которые базируются на логике упущенных возможностей и преданного движения Сопротивления: они касаются всей истории так называемой «Первой Республики», начиная с ее истоков и основ, в том числе движения Сопротивления. Говоря о последнем, мы вынуждены признать, что оно пало жертвой преувеличений и манипуляций, которые явно не способствовали формированию зрелого исторического суждения. Мне кажется, что важно высказать на этот счет несколько соображений.
Отправной точкой, естественно, является 8 сентября 1943 г. — день провозглашения перемирия между Италией и союзниками. Без сомнения, он представляет собой исключительное событие, если не «уникальный факт мировой истории», как писал Ренцо Де Феличе[515]. Но в чем заключается это своеобразие и оригинальность? Наилучший ответ на данный вопрос можно найти в исследовании Елены Ага-Росси о 8 сентября и его предпосылках. Автор убедительно показывает ответственность долгих лет господства фашизма[516], а также непосредственно короля, «чьи поступки были неадекватны ситуации, с которой он столкнулся»[517], маршала Бадольо и его правительства, которые продемонстрировали «полную безответственность»[518], «полное безразличие к интересам страны» и «истинный цинизм по отношению к неизбежному принесению в жертву армейских частей, находящихся за пределами Италии»[519].
Ренцо де Феличе, Эрнесто Галли делла Лоджиа и Эмилио Джентиле тоже недавно вернулись к теме 8 сентября. В отличие от Ага-Росси эти авторы в меньшей степени занимаются реконструкцией событий, а исследуют состояние коллективного духа в тот исторический день, обильно цитируя в этих целях личные дневники, переписку и мемуары. Однако данные источники выражают будничность и нестабильность душевного состояния и настроений, и полностью полагаться на них нельзя. Например, в дневнике Коррадо Альваро моменты упадничества сочетаются с искрами надежды. Еще больший риск представляет изолированность цитируемых отрывков от контекста или даже их произвольное и неточное воспроизведение, как, в частности, фрагменты личного дневника Франко Каламандреи, использованные Э. Галли делла Лоджиа. Благодаря подобному монтажу, состоящему из различных свидетельств, Р. Де Феличе приходит к заключению, что 8 сентября 1943 г. было «символической датой итальянского несчастья», ибо она обнажила «исчезновение национального чувства»[520] народа и «отсутствие у него моральной реакции»[521]. В целом имела место настоящая «забастовка морали»[522]. Галли делла Лоджиа даже говорит о «гибели родины», как назван его памфлет. По его мнению, этот роковой день стал проявлением «ужасающей этико-политической слабости… итальянцев»[523], апогеем «длинной серии ошибок, оплошностей, импровизаций, подчас настоящего малодушия, которые бросают громадную тень на способность итальянцев сражаться и умирать»[524].
В этом отношении я хотел бы процитировать наиболее подходящее замечание Е. Ага-Росси: «Риск, свойственный толкованию 8 сентября как “автобиографии нации”, т. е. проявления длительного морального кризиса, заключается в том, что такой подход всегда будет пытаться искать его глубокие исторические истоки и превращать их в алиби, пытаясь оправдать полную безответственность правящего класса, заставляя забыть об абсолютной специфике событий, связанных с кризисом в Италии»[525]. Я полностью разделяю это мнение. В современной истории нет подобных примеров, когда король и правительство отдают на произвол случая судьбу управляемой ими страны в решающий для ее будущего момент, оставляя лишь неясные послания. Именно в этом заключается «особенность» и «уникальность» 8 сентября 1943 г.
Если это так, то разговоры о «гибели родины» равны вынесению приговора жертвам и ответственным за случившийся крах. И если не отпускать грехи последним, то все же стоит согласиться, что у них были смягчающие обстоятельства. Если что-то и погибло 8 сентября, то, говоря словами Джан Энрико Рускони, это «идея государства, содержащаяся в понятии “родина”»[526], или, точнее, концепт родины как чего-то внешнего и риторического. Что же такое настоящая родина?
Я пытаюсь ответить на этот вопрос, основываясь на отрывке из дневника Пьеро Каламандреи, цитируемого Эмилио Джентиле: